Мальчик и девочка ненароком встретились взглядами. Оба покраснели.– А ты… ты жениться собираешься? – спросила Люсиль.– Только когда старый буду, – ответил Герби.– Очень старый?– Совсем старый.– Это сколько лет тебе будет?– Не знаю.– Двадцать пять?– Больше.– Тридцать?– Скорей пятьдесят пять, – сказал Герби. Уж больно ему хотелось назвать число повнушительней. Люсиль, кажется, с должным почтением взирала на человека, который решил не жениться до пятидесяти пяти лет. Она помолчала немного, потом спросила:– А у тебя есть девочка?– Нет, – ответил Герби. – А у тебя парень есть?– Нет. А какой будет девочка, на которой ты женишься?– Не знаю, – сказал Герби. Потом, разгоряченный нежными чувствами, выпалил: – Но у нее обязательно будут рыжие волосы!Все – свершилось. Сопровождаемые пылким взглядом, эти слова прозвучали как открытое объяснение в любви. В награду Люсиль робко вложила свою маленькую руку в его и ответила ласковым взглядом. Что там золотые троны и подземные дворцы в сравнении с этим радужным, божественным мгновением? Здесь, в гаражной пристройке, он попал в райский уголок с серой обивкой. Впервые в жизни Герберту казалось, что сердце вот-вот разорвется от счастья.Однако ласковый свет во взгляде Люсиль начал меркнуть. Она уже смотрела не в глаза Герби, а выше.– Мамочки! Погляди на свою прическу, – ахнула она.Герби поднес руку к голове: еще влажные волосы выпрямились и стояли во весь рост. Какие-нибудь десять минут без воды – и они с прежним упорством стремились занять исходное положение. Герби пригладил их. Они опять встали торчком, как у ежика. Он дважды проделал это – и случилось ужасное. Люсиль Гласс хихикнула.– Как смешно они у тебя подпрыгивают, – сказала она.– Да ну, чепуха. Сейчас поправлю, – забормотал Герби и принялся ладонями приглаживать кудряшки. На лоб скатывались из-под пальцев капельки воды. На самом деле он просто отжимал волосы насухо. Когда Герби, наконец, закончил и отнял руки, волосы поднялись и стали дыбом во все стороны. Он стал похож на мальчика, сидящего на электрическом стуле. Люсиль откинулась на спинку сиденья, прикрыла рот руками и звонко расхохоталась. Герби вытер о штаны мокрые ладони и, буркнув: «Не знаю, сбесились, что ль, эти дурацкие волосы», начал яростно причесываться пятерней. Эта отчаянная схватка с собственной головой выглядела до крайности странно.Непрошеный голос произнес в окно машины:– В чем дело, Пончик? Вошки замучили?За стеклом ухмылялись физиономии Ленни Кригера и Фелисии.– Мой умный братик, – сказала Фелисия, – зачесал волосы на другую сторону, думает, так он старше выглядит. Как поживаешь, дедуля?Щеки у Герби полыхали огнем. Он с жалкой улыбкой обернулся к Люсиль, но увидел только ее спину: она выбралась из автомобиля, проговорила: «Тетушка, наверно, меня обыскалась» – и была такова.Стоя опять перед зеркалом в ванной комнате, Герби усмирял свои предательские волосы и метал при этом громы и молнии. Он обвинял Фелисию в испорченном дне, обвинял Ленни, маму, всех и вся, только не себя. «Я им покажу! – бухтел он. – Я с ними посчитаюсь! Видали, а, нашли дурака?», да так распалился, возмущаясь кознями света, что скоро ему заметно полегчало.Не надолго, однако. Войдя в комнату для игр, он испытал удивление и горькую досаду. Дети стали в круг, а в центре его Ленни Кригер танцевал, под звуки радио, с Люсиль. Движения маленькой девочки были скованны, она сосредоточенно повторяла па своего искушенного партнера. Герби присоединился к зрителям, услышал, как те негромко переговариваются: мальчики – с завистью и насмешливо, девочки – восхищенно, – и ощутил желчный вкус ревности. Он попробовал перехватить ее взгляд. Только однажды она отрешенно задержала на нем невидящий взор, точно он шкаф, и скользнула мимо. Подошла Фелисия и сказала: «Привет, ухажер», – но без ехидства, ибо она тоже страдала. Ленни – ее поклонник, и ее женское дело натягивать ему нос, а тут, как заиграла музыка, он возьми и натяни ей нос: пригласил на танец эту малявку.Потом играли в «пристегни ослу хвост». Герби с завязанными глазами наткнулся на стул и приложился лбом об пол, чем вызвал взрыв веселья. Когда подошла очередь Ленни, тот ослабил повязку на глазах, притворился, что подбирается к ослу ощупью, и под гром аплодисментов приколол хвост точно в нужное место. Герби заметил обман, но не нашел в себе сил для борьбы. Под бдительным оком тети сыграли в несколько игр с поцелуями. И надо же, чтобы Ленни трижды выпало целовать Люсиль, и еще она его целовала два раза. Герби судьба назначила целоваться только раз, да и то с собственной сестрой. День выдался отвратный – дальше некуда. А когда без четверти пять Герби, улучив момент, поймал рыжую девочку за руку и шепнул: «Выйдем на минутку в гараж», – она будто ушат холодной воды выплеснула: «Не могу. Я Ленни обещала показать фотокарточки из лагеря» – и упорхнула.На обратном пути четверо членов семейства Букбайндеров вели себя так, словно по адресу Мошолу-Паркуэй, 2645, находилось кладбище. Однажды Джейкоб Букбайндер нарушил мрачное молчание словами: «Спросить меня, так Пауэрс платит Луису Глассу, чтоб тот признал голубую бумагу недействительной…» – но его перебила жена: «Умоляю, неужели надо говорить об этом и при детях тоже?» Кроме урчания мотора, больше в машине не раздалось ни звука до самой улицы Гомера.Открыв дверцу, миссис Букбайндер обернулась к детям на заднем сиденье:– Что притихли? Понравилось в гостях?– В гостях! – фыркнула Фелисия. – Умоляю, мам, не таскай меня больше на детсадовские утренники.Герби ничего не ответил. Он уже вылез из машины и отправился к самому высокому камню на пустыре, где часто искал уединения. Там, на закате дня, он приступил к срочным восстановительным работам. В течение часа Герби пытался поднять из руин подземный дворец, но дворец был разрушен до основания. От него осталась только королева, да и та была уже без короны и мантии, а с белым бантом и в выходном платье. И он даже не мог заставить ее сесть с собою рядом. Ее коварное величество без передышки танцевала с Ленни. 7. Баллада об искусстве и естествознании – Мам, можно я пойду сегодня с Клиффом в музей?Было субботнее утро. Герби и Фелисия завтракали на кухне в упоительно поздний час – в половине девятого. В узкой белой кухне играл сноп солнечного света, каждое утро заглядывавший сюда минут на сорок, когда солнце появлялось в зазоре между двумя жилыми домами напротив. Светило оно не в кухню Букбайндеров, а в окна гостиной Фейгельсонов, что жили через двор, а уж те щедро перекидывали яркий луч Букбайндерам.– Да можно, наверное, – ответила мать, чистившая лук у раковины. – А что там, в музее?– Да ничего, просто музей. Миссис Горкин велела всем сходить.– Где это?– В Центральном парке.– Сколько стоит?– Бесплатно, мам.– Иди.– Как, – спросила Фелисия, с кислой миной вылавливая комки из овсянки, – разве ты не пойдешь сегодня в кино?– Музей важнее какого-то дурацкого кино, – надменно изрек Герби.– Важнее четырнадцатой серии «Зеленого лучника»? Интересно, подумал Герби, как это сестрице удается так ловко нащупывать его слабые места? Ему до смерти хотелось узнать, что произошло, когда герой выстрелом из ружья сбил с Лучника маску. По закону подлости в момент выстрела Лучник стоял спиной к камере. Кто окажется под маской? Герби просмотрел все серии вопреки многим препятствиям: метелям, дождям, банкротству (от которого спасся, заложив ролики) и болезни (восьмую серию он смотрел с температурой 39,9), и теперь ему было так мучительно пропустить сцену убийства. Однако его ждали дела посерьезнее.– Да провались эта киношка, – заявил он. – Какой смысл каждую неделю платить деньги и смотреть всю эту тягомотину ради одной серии, которая длится пять минут?Миссис Букбайндер вздрогнула от неожиданности и выронила луковицу. Три года она твердила Герберту то же самое, и все без толку. Теперь, услышав эти слова из его уст, она испытала радостное умиление, какое, вероятно, охватывает миссионера при виде первого окрещенного им каннибала. Она прервала чистку лука, погладила сына по голове:– Взрослеешь, Герби. Дай Бог тебе здоровья.Герби упивался похвалой и напустил на себя важный вид занятого человека.– В какой же музей ты идешь? – не унималась Фелисия. Она чуяла, что тут дело неладно.– А ты как думаешь? – ответил Герби вопросом на вопрос.– Их ведь, знаешь ли, два, – сказала сестра.– Во сказанула! Два музея! Ничего себе! Восьмиклассница называется. – С этими словами Герби допил молоко, встал из-за стола и вышел.Он сунул в карман резиновый мячик и отправился слоняться. Субботнее утро – самое беззаботное, а значит, и самое приятное время недели. Еще свеж и сладок вкус свободы, еще не наскучило безделье. Мальчики из набожных семей по субботам ходили в синагогу, где после заключительных слов молитвы их благочестивость вознаграждалась пирожными, конфетами и крем-содой. Но Герби в свое время отведал богослужений и нашел, что сахарная оболочка чересчур тонка и не скрашивает тягот борьбы с ивритом. Он знал; в день тринадцатилетия придется говорить в присутствии прихожан стих из Ветхого Завета, и, пожалуй, с удовольствием ждал этого краткого мгновения, когда все обратят на него свои взоры, правда, в одиннадцать лет кажется, что до тринадцати еще очень далеко, как в тридцать пять – до семидесяти. А пока родители (а Герби и подавно) успокоились на том, что раз в неделю приходил учитель иврита, престарелый Тауссиг, и мучил ребенка странным наречием, где все пишется задом-наперед.Гордо подбрасывая мячик – новенький, из красной резиновой губки, не то что нынешние серые пузыри, которые обмякают от малюсенького прокольчика, – Герби вышел на улицу, приметил Гарольда Соренсена и улыбнулся. Светловолосый, с белесыми бровями, Гарольд был еще поплотнее Герби, упрямый и вредный. В играх, выдуманных на тесных, узких тротуарах Бронкса, Герби мог дать ему сто очков вперед; словом, соперник что надо. Гарольд охотно согласился сразиться в боксбол и проиграл. Затем мальчики сыграли в двойной боксбол, то есть, перекидываясь мячом, защищали по два квадрата, начерченных на тротуаре, и Гарольд снова уступил. Потом сыграли в очко: швыряли мяч в лепнину, протянувшуюся над окнами нижнего этажа. Победил Герби! После, используя ту же лепнину, померились силами в игре, которую они назвали бейсболом. Здесь было важно, сколько раз подпрыгнет мяч в сточной канаве, прежде чем его поймают, но все обставлено такими правилами начисления очков, что получается очень похоже на взрослую игру на настоящем поле. И тут победил Герби. Еще сыграли по разу в простой и китайский гандбол; Гарольд, пыхтя, добыл две победы. Но Герби тут же отыгрался в расшибалочку и в до-джбол. Начали было партию в панчбол, но бросили, потому что для него нужно хотя бы по два игрока с каждой стороны. Переведя дух за игрой в подачи, в которой опять же легко победил Герби, игроки уже вовсю резались в лапту, когда гудок на расположенной неподалеку электростанции прогудел полдень. Тут мальчики нехотя расстались и пошли по домам обедать, жалея, что не успели сыграть еще по крайней мере в три игры: ступбол, слагбол и салуджи.Это лишь малая часть тех игр, которые наизобретали городские мальчишки, имея две составляющие: жесткие гладкие поверхности и скачущий мячик. Герби знал правила и приемы двадцати с лишком игр. Употреби наш спортсмен такую могучую силу памяти на учение, он прославил бы нью-йоркские школы на весь свет. Но это, разумеется, было невозможно. Уличные игры были делом жизни и требовали полной самоотдачи. Учение было наказанием за преступное малолетство.Придя домой, Герби быстро уплел обед.– Мам, ну дашь денег доехать до музея?– Может, я все-таки допью сначала чай или музей убежит?– Извини, мам.– Слушай, – сказала Фелисия, – а что, если мне с тобой пойти? Давненько я не была в музее.Герберт похолодел, но сохранил бравый вид:– А чего, давай, Флис, пошли. Если ты согласна прогулять целый день со мной и с Клиффом, тогда здорово. Миссис Горкин говорит, что музеи очень познавательны. Тебе понравится.– Как славно, Фелис, – растрогалась мама. – Я рада, что ты хоть один день захотела провести с собственным братом, а не с этой противной Эмили, размалеванной помадой и румянами. Вот вам деньги на двоих…– Нет-нет, мам, подожди, – быстро затараторила Фелисия. – Я иду в кино. Мне просто хотелось проверить, что он скажет. – Она обескураженно поглядела на Герби. – Ты что, взаправду собираешься в музей?– Да, и ты пойдешь с ним, – сказала мама. – Чем это хождение по кино лучше музея?– Умоляю, мамочка! – вскричала Фелисия, в отчаянии оттого, что угодила в собственную западню. – Я еще на прошлой неделе обещала пойти с Эмили. А в этот пыльный музей когда угодно можно сходить.– Ну, Флис, пойдем, не порти компанию, – торжествовал Герби. – Неужели подружка важней брата? Мамуль, пожалуйста, уговори ее.Фелисия встала из-за стола, заявив, что скорее умрет, чем появится где-нибудь с таким чумазым шибздиком, который не моется ниже подбородка. Миссис Букбайндер тотчас устроила сыну проверку на чистоту шеи, а его сестра тем временем улизнула под прикрытием этой тонкой дымовой завесы.Все это было на руку Герби. Он громогласно объявил, что покажет Флис, кто из них чумазый, и начал прихорашиваться. Когда мальчик вышел из дому, зажав двадцать пять центов в кулаке, от которого разило мылом, у него был до странности чистый и пригожий вид, совсем как неделю назад перед катастрофой на Мошолу-Паркуэй, однако ни мама, ни сестра ничего не заподозрили.Клифф ждал брата под часами на станции метро «Симпсон-стрит». Когда Герби приблизился, тот оглядел его с головы до ног и тихо и протяжно присвистнул.– Я бы ни в одну девчонку так не втюрился, – сказал он.– Вот увидишь, тогда и говори, – ответил Герби.На станцию со скрежетом и стуком въехал лексингтонский экспресс и остановился, вздрогнув так, что под ногами у мальчиков затряслась платформа, а вместе с нею и все остальные платформы за целую милю впереди и позади состава. Мальчики как ни в чем не бывало сели в поезд. Им уже с девяти лет разрешали ездить в метро без взрослых, и они не пугались этих встрясок. Хрупкая ниточка железной дороги, протянутая у них над головами через Бронкс по стальным опорам и исчезающая в узкой темной норе в направлении Манхэттена, была частью окружающего мира, как звезды, как ветер. Метро, конечно, могло обвалиться, и звезды могли попадать на землю, но Герби и Клиффу как-то не приходило в голову опасаться ни того, ни другого.Мальчики прошли в головной вагон, болтаясь из стороны в сторону, как матросы во время качки, и стали к передним окнам, где можно от души насладиться быстрой ездой. Стремительно мелькали под колесами шпалы, проносились мимо, хмельно пошатываясь, многоквартирные дома. Промелькнули станции «Пойма», «Проспект», «Джексон-авеню»; настал долгожданный миг: с воем и стенаниями грешной души, ввергаемой в ад, поезд опрометью ринулся под гору, во мрак. Это мгновенное попадание из светлого дня в кромешную ночь наполняло мальчиков ни с чем не сравнимой радостью. Они переглянулись и довольно вздохнули. Герби бросил через плечо взгляд на пассажиров: кто равнодушно уставился в пустоту, кто уткнулся в газету или дремал, – никого не взволновало прекрасное мгновение.– Клифф, – произнес он и ткнул большим пальцем в сторону пассажиров, – не знаешь, чего это с ними?Клифф обернулся и вскользь оглядел вагон.– А-а, – бросил он, – старичье. – И братья с упоением окунулись в мир, где мерцали красные и зеленые огоньки, драгоценно сверкали станции в конце темных перегонов, возникало ощущение бешеной скорости от близости стен туннеля и поджидали другие подземные удовольствия, которые так дешево достаются мальчишкам в Нью-Йорке.На 86-й улице путешественники выбрались из метро в шум и многолюдье Манхэттена.– Теперь вопрос, – проговорил Герби, – в какой музей идти?– Разве она не сказала?– Нет. Сказала просто, что в субботу мама поведет ее в музей. Она даже не знает, что я приеду.– Да ведь ты вроде сказал, что встречаешься с ней.– И встречусь, хоть весь день проищу. Слушай-ка, вот если б ты был миссис Гласс, куда бы ты повел свою дочь: в Музей изобразительных искусств или естествознания?– Смотря чего показывать: статуи или скелеты.– Помог называется.– А с чего ты взял, что надо выбирать из этих двух музеев?– Других нету.– Много ты знаешь. Есть Музей американских индейцев. На прошлой неделе мы ездили туда с классом на автобусе.– Ну и как?– Дрянь. Одни корзины, одеяла да перья, помрешь со скуки.– В жизни не слыхал про такой музей, наверняка мать Люсиль – тоже. И вообще в Музее естествознания гораздо интересней, сам знаешь. У них там к потолку подвешен огромный кит и еще много всякого. Скорей всего, она там.– Ладно, тогда пошли.Мальчики сели в автобус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38