– Конечно, не знает, – сказал мистер Драбкинд. Гость вынул из черного бумажника визитку и протянул Герби. Мальчик прочитал: ГЕНРИ ДЖУНИУС ДРАБКИНДВыездной представитель Фонда Беркширского бесплатного лагеря – Герби, – продолжал мистер Гаусс, – мистер Драбкинд участвует в одном из самых достойных дел, какие мне известны. Беркширский бесплатный лагерь предоставляет нескольким сотням мальчиков из бедных городских семей возможность отдохнуть так же замечательно, как отдыхаешь ты… ну, конечно, не совсем так же, как у нас в «Маниту», но для благотворительного лагеря, как я уже сказал, это великолепно.– В большой мере благодаря таким людям, как вы, мистер Гаусс… и сей уважаемый юноша, – вставил бестелесный мистер Драбкинд.Мистер Гаусс машинально кивнул и улыбнулся гостю.– Так вот, Герби, если бы ты бывал здесь в прошлые годы, то знал бы, что каждое лето у нас производится сбор средств в пользу бесплатного лагеря. Мы, которым повезло иметь родителей, способных оплатить замечательный отдых в «Маниту», должны помогать ребятам, которым повезло меньше… Ты не согласен?Еще не понимая, куда клонит хозяин лагеря, Герби почувствовал, что лучше бы ему не соглашаться. Но деваться было некуда. Он кивнул.– Прекрасно. Вот видите, мистер Драбкинд, не стоит большого труда разъяснить мальчику таких умственных способностей, как Герберт Букбайндер, простое дело… Стало быть, Герби, ты считаешь, я правильно поступил, выписав этот чек.Он протянул мальчику зеленую бумажку. Герби не взял ее, но прочитал написанное. Чек на сумму двести долларов предназначался Фонду Беркширского бесплатного лагеря. Он вопросительно посмотрел на мистера Гаусса.– Данная сумма, двести долларов, Герби, складывается из денег, вырученных от твоей горки, представления Йиши Гейблсона, «Комнаты смеха» Гуча Лефко, и я вложил… э-э… тридцать пять долларов пятьдесят центов. Были и другие маленькие аттракционы, выручившие кое-какие деньги, но я счел их недостаточно солидными, чтобы удостоиться подобной чести… Ты хотел что-то сказать, Герби?Мальчик действительно открыл было рот, собираясь возразить. Но тут он бросил испуганный взгляд на мистера Драбкинда, без единого слова закрыл рот и покачал головой.– Н-да, тогда продолжим. Ты же понимаешь, Герби, что изначально деньги, которые ты заработал на горке, принадлежали нашим воспитанникам. Честь тебе и хвала за то, что ты… как бы это выразиться… собрал их. И я хочу знать, согласен ли ты присоединиться к Йиши, Гучу и… ко мне и пожертвовать эти деньги в пользу бедных мальчиков мистера Драбкинда?Раздираемый, с одной стороны, убийственностью потери семидесяти пяти долларов, необходимых для возмещения кражи, а с другой – боязнью быть узнанным по голосу и разоблаченным, Герби был самым несчастным мальчиком в Беркширских горах. Разве мог он рисковать тем, что мистеру Гауссу, а потом и родителям станет известно, как в ночь ограбления Хозяйства он подсел в проезжавшую машину на Бронкс-Ривер-Паркуэй? Голова гудела от злости, страха и отчаяния.– Итак, Герби, могу ли я считать, что ты согласен, и вручить мистеру Драбкинду этот чек? – спросил мистер Гаусс, взмахнув смертоносной бумажкой в сторону тощего. – Йиши и Гуч с радостью – сказал бы, с воодушевлением – уже пожертвовали все заработанные средства. Теперь решай сам.Герби вспомнил состояние Йиши, которого действительно охватило своего рода воодушевление, но вряд ли его можно было назвать радостным. Ясно, что мистер Гаусс сказал Йиши, будто он, Герби, уже пожертвовал свои сто тринадцать долларов.На самом деле случилось вот что: Йиши загнали в тот же угол, в котором сейчас мучился Герби, но положение последнего не было осложнено ужасом перед мистером Драбкиядом, и тот рискнул посопротивляться: «Ну и дела. Не знаю. Вы говорите, Герби Букбайндер собирается отдать все до гроша?» На это мистер Гаусс отвечал: «Конечно, я не стал бы просить тебя об этом, если бы дело обстояло иначе». Йиши сдался, проворчав: «Тогда ладно», и выскочил за дверь, где произошла его встреча с Герби, свидетелями которой мы были. Ну, строго говоря, мистер Гаусс, пожалуй, обманул Йиши. Однако его ответ был тщательно продуман, и если бы его поймали на явном противоречии, он тотчас объяснил бы, что в своем ответе выразил намерение просить Герби отдать все деньги, точно так же, как он просил Йиши.Серенький мир полуправды, в котором наши серенькие мистеры гауссы проживают свои серенькие часы, ловча ради мелкой серенькой корысти! Этой сложной интригой мистер Гаусс всего-то и хотел, что сэкономить долларов пятнадцать да еще чуть-чуть поднять свой престиж. В прежние годы сбор средств в пользу бесплатного лагеря приносил в среднем пятьдесят долларов, к которым мистер Гаусс добавлял еще пятьдесят, и получалась круглая сумма – сто долларов. Столько же вносили обычно «Пенобскот» и другие лагеря такого размера. Когда накануне вечером мистер Гаусс собрал сигарные коробки, у него и в мыслях не было лишать детей их денег. Однако наутро Искуситель подослал мистера Драбкинда. После быстрого подсчета в уме хозяина лагеря осенило, что он очень просто может удвоить взнос «Маниту» и уменьшить свои расходы, стоит только предложить троим самым удачливым участникам Марди-Гра пожертвовать свои доходы. Перед собою и дядей Сэнди директор оправдал свой поступок тем соображением, что эти деньги «в действительности» не принадлежат Герби, Йиши и Гучу, а являются взносом всех воспитанников. Во всяком случае (объявил он, посвящая старшего вожатого в свой замысел), мальчикам будет предоставлена свобода выбора: хотите – жертвуйте, не хотите – не жертвуйте, – поэтому какие, мол, могут быть возражения. Дядя Сэнди, усталая рабочая лошадка, хорошо изучившая своего возницу, пригнулся еще немного под грузом знойного лета и смолчал. Он считал часы до воли. Их оставалось всего сорок восемь.Итак, Герби предоставили свободу выбора: хочешь – жертвуй, не хочешь – не жертвуй. Чек выписан и трепещет у самой руки получателя, двое взрослых мужчин охмуряют и подталкивают тебя, а ты решай: согласиться на то, что и так уже почти сделано, или в последний миг отказаться – наперекор всему, приобретя славу жестокосердного человека. Прибавьте к тому же опасность любое мгновение быть узнанным, в чем, правда, нельзя винить мистера Гаусса. Замечательно, что и в этих обстоятельствах мальчик сумел оказать хоть малейшее сопротивление. Он попробовал изменить голос, сильно повысив его тембр, и издал нечто похожее на лошадиное ржание:– А я должен все отдать?– Прости? – переспросил мистер Гаусс.– Я должен все отдать? – повторил Герби, по-прежнему удачно подражая Умному Сэму. Этот звук явно изумил мистера Драбкинда, однако на его лице не мелькнуло и проблеска узнавания, а это было главное.– Да нет же, Герберт, конечно, не должен, – ответил мистер Гаусс, тоже озадаченный странными переливами, но он отнес это на счет нервозности. – Позволь мне внести полную ясность. Ты не обязан вносить ни единого цента, Герберт. Я знаю, что материалы достались тебе бесплатно от знакомого Элмера Бина, иначе, само собой, я предложил бы вычесть долларов семьдесят пять на оплату расходов. Однако, если хочешь, можешь забрать все свои деньги. – Он зажал чек между большими и указательными пальцами, словно хотел разорвать его пополам. – Одно слово, Герби, и бесплатный лагерь не получит от тебя ни цента. Одно слово, Герби, и я верну деньги Гучу и Йиши, просто скажу им: «Герби Букбайндер иначе относится к благотворительности, нежели все мы». Так порвать чек или отдать мистеру Драбкинду?Под тяжестью собственного вранья, ослабленный страхом перед скелетом, который явился по его душу из похороненной в памяти преступной ночи, немилосердно понукаемый мистером Гауссом, Герби сдался. Он пожал плечами и кивнул. Хозяин лагеря тотчас вложил чек в руку получателя.– Спасибо, Герберт! – воскликнул он. – Ты именно такой юноша, каким я всегда считал тебя.– Позвольте и мне поблагодарить вас, уважаемый Герберт Букбайндер, – взвизгнул мистер Драбкинд, аккуратно вкладывая чек в черный бумажник, – от имени двухсот бедных мальчиков, которые воспользуются вашей…Но Герби уже выходил, пошатываясь, за дверь. На его лице было написано такое безграничное горе, что на мгновение в сердце хозяина лагеря шевельнулось незнакомое ему чувство: сомнение в собственной правоте.– Герби, вернись! – позвал он. – Так уходить нехорошо.Мальчик, не оглядываясь, протопал вниз по ступенькам.– Ну, еще раз спасибо, мистер Гаусс, за чрезвычайно щедрый взнос и до свидания, – заторопился мистер Драбкинд. – Превосходный мальчуган этот Букбайндер. И лагерь у вас поистине превосходный, мистер Гаусс. Нет, пожалуйста, не трудитесь провожать меня; моя машина всего в нескольких метрах от крыльца. До свидания, до свидания. – В спешке нахлобучивая шляпу и пряча бумажник в карман, тщедушный собиратель пожертвований даже забыл пожать руку хозяину лагеря, и был таков. Когда Герби вернулся в палатку дяди Сэнди, до десяти часов оставалось пять минут. Клифф уже был там: он облачился в знаменитый старый синий свитер и серую бейсбольную шапочку старшего вожатого, держал в руках мегафон, а на шее у него висел ремешок со свистком – символом верховной власти в мужском лагере. Сэнди с серьезным видом давал ему множество последних наставлений, а сам тем временем с трудом натягивал на себя серо-зеленую фуфайку Клиффа, которая годилась ему разве что на нос. Герби стоял рядом, подавленный и словно лишний.– Дядя Сэнди, а мне куда? – наконец спросил он. – Да тебе-то, Герб, делать особенно нечего, просто будь начальником – бери пример с Капитана. А работать будет Клифф, – усмехнулся старший вожатый собственной шутке. Дядя Сэнди взял с полки большие зеленые очки от солнца и головной убор из перьев, принадлежащие мистеру Гауссу. – Наряжайся. Потом ходи везде с важным видом. Пора, Клифф, десять часов. Заступай.Старший вожатый и его преемник вышли наружу. Герби отбросил свой наряд и упал спиной на койку. Прямо над ним на брезент крапчато-оранжевым квадратом падало солнце. В палатке было душно. Герби услыхал три знакомых пронзительных свистка – сигнал к построению в две шеренги вдоль Общей улицы, шум беготни по гравию, хлопанье многочисленных дверей, веселый визг и вопли ребят при виде вожатых в нелепой детской одежде. «Капитану на день» все это шутовство казалось скучным и противным. Он прикрыл рукой глаза и невольно простонал. Ничтожество, да и только: украл деньги у собственного отца и теперь никогда не расплатится.– Ну, так, парни, – раздался окрик Клиффа. – Сейчас я хочу, чтобы вы встретили дядю Гу… то есть Капитана, как настоящие патриоты лагеря. Вот он, наш родной Капитан.Герби тяжело поднялся и смахнул с лица слезы. На ходу водрузил на себя пернатый убор и очки. Перед выходом из палатки невероятным образом изогнулся, чтобы подальше выпятить пузо и попку. Так он вышел на солнечный свет и надменно заковылял по Общей улице, придерживая двумя пальцами уголки рта в застывшей улыбке и по-гусиному выворачивая ступни.Ребята вопили и приплясывали, а заодно с ними и вожатые. Некоторые от смеха катались по земле. Дядя Сэнди, стоявший среди мальчишек Тринадцатой хижины, секунд десять сохранял серьезную мину, потом не выдержал и закатился хохотом, чем окончательно довел окружающих до истерики. Герберт брел сквозь строй, невозмутимо вихляя бедрами, и раздавал кивки. Пройдя улицу До конца, «Капитан на день» исчез в направлении озера, оставив лагерь в припадке беспорядочного веселья. В то радостное утро Капитана больше не видели, ибо он провел его, лежа на плоском камне у берега, в кустах. Тихий, укромный уголок, скажете вы, а между тем Герберт был далеко не одинок. По правую руку от толстяка сидело Горе, по левую – Стыд; и уж они постарались, чтобы Герби не скучал в то утро. 24. Ленни и мистер Гаусс теряют почву под ногами Так день величайшего взлета Герби стал самым горьким в его юной жизни, потому что плод триумфа имел гнилую сердцевину. Возможно, Герберту следовало скрепить сердце и предаться радости, но он не мог. Его грызла совесть. Более сведущему в преступлениях человеку – скажем, полицейскому – могло бы показаться, что совесть несколько запоздала со своими угрызениями, но ведь Герби не считал свой поступок преступлением, пока мистер Гаусс не лишил его возможности вернуть с процентами деньги, взятые «взаймы».Пожалуй, тут наш мальчик показал себя не с самой плохой стороны, поскольку не стал сваливать вину на хозяина лагеря, а принял грех на свою душу. Тысячи слабохарактерных существ любого возраста и пола совершают проступки с намерением загладить их в будущем. Затем, если кто-то случайно мешает им замести следы, они взваливают всю вину за свое неблаговидное деяние на этого «кого-то», а себя считают чистенькими. Если же вы не сталкивались с этим до сих пор, сегодня же или завтра приглядитесь к слабым духом вокруг себя. На протяжении всего Дня лагеря, Герби переваривал свое грехопадение, причем усваивалось это блюдо в муках, но ни разу ему не пришло в голову облегчить свои страдания словами: «Это все Гаусс виноват».Во время обеда Герби и Клифф величественно восседали за столом старшего вожатого. Ребята по-прежнему были в своих костюмах. Разноцветный пернатый убор Герби приятно разнообразил унылую обстановку столовой.– Что будем делать в тихий час? – обратился Герби к брату.– Разве нам не надо, как всегда, сидеть по своим хижинам? – удивился Клифф.– Нам, начальникам над всем лагерем? Клифф, у тебя иногда совсем голова не варит.Оба мальчика с наслаждением представили, как им не придется снимать ботинки и чулки и целый час молча лежать в кровати.– Во, знаешь что, Герб? – улыбнулся вдруг Клифф. – Давай сбегаем на гору попрощаться с Элмером Бином и Умным Сэмом. Завтра-то у нас вряд ли будет время, перед отъездом на вокзал суматоха начнется.– Давай, – согласился Герби. – А может, прямо сейчас? Мне есть неохота.Мальчиков-правителей прервал взрыв свиста, улюлюканья и жеманных восклицаний. По столовой, с пунцовым лицом, в шапочке и халате медсестры, бочком пробирался Ленни. Нелепость его костюма дополняли бейсбольные туфли и чулки. Ленни-медсестра озирался по сторонам, через силу улыбался и изредка парировал насмешки.– Чего это он так поздно, где его носило? – спросил Герби.– Да прятался, бедненький. Небось и горна-то не слышал, – ответил Клифф.Ленни сел за стол Тринадцатой хижины, и шум смолк. В его случае перевоплощение было односторонним. От настоящей медсестры не требовали разыгрывать из себя мальчика. Но комичность переодевания всем известного спортсмена в женское платье была так соблазнительна, что не хотелось лишаться ее из-за какого-то формального противоречия, и мнимая медсестра неизменно оживляла праздник. А Ленни в качестве мишени для насмешек был особенно хорош, потому что злился и не умел находчиво ответить. С утра его вконец задразнили, после чего он исчез и пропадал до самого обеда.Герби с Клиффом встали со своих почетных мест и направились по огромному, с голыми деревянными стенами залу к дверям, – и заметьте, это не вызвало никакого шума, никто не подшучивал над ними, и вообще мало кто отвлекся от такого важного предмета, как омлет по-испански. После первого громкого успеха «гусиной» походки Герби мудро отказался от нее; второй раз было бы уже не смешно. Клифф в роли дяди Сэнди никого особенно не веселил. Ленни вызвал бурю веселья, а братьев обошли вниманием потому, что смена личины забавна, лишь когда она принижает человека.Мальчики уже одолели половину подъема, как вдруг увидели спускающегося навстречу Элмера Бина с тачкой, груженной тремя громадными холщовыми мешками.– Привет, Элмер! Последняя стирка, да?– Все последнее, пацаны. Завтра в это время вы будете свободными пташками. А через неделю в это время – и я тоже. – Работник поднапрягся, остановил разогнавшуюся тачку и прислонился к мешку. – А вы сейчас в лагере за начальство, да?– Благодаря тебе, – ответил Герби.– Герб, я хочу попросить тебя кой-чего сделать для меня, когда тебе стукнет двадцать один годок.– Что, Элмер?– Напиши мне, где вы, мужики, добыли пятьдесят монет.Герби тотчас позеленел. Клифф быстро спросил:– Умный Сэм в конюшне, Элмер?– Последний раз я его там видел. Хочешь чмокнуть на прощанье?Клифф застенчиво улыбнулся.– Слушай, Элмер, – сказал Герби, – а что, если мы напишем тебе письмо? Ответишь нам?Работник рассмеялся. Он поглядел вокруг: на озеро с домиками, на деревья, увитые до крон вьюнами, уже тронутыми огненными красками ранней осени, и на двух ряженых мальчиков. Плюмаж на голове у Герби покачивался от свежего ветра. Элмера кольнула жалость к толстому мальцу, которого он не рассчитывал больше встретить после завтрашнего отъезда и в котором он видел такую странную, раздирающую смесь хорошего и дурного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38