Обычно эти небесные существа исчезали из жизни Герби по воле времени и обстоятельств. Диана Вернон, первая женщина в веренице избранниц, пришла на смену Мадлен Костиган.У той маленькой незнакомки за дверью зала, которая сидела на ступеньках, глядела в сторону и мирно жевала бутерброд, были такие же волосы, как у миссис Горкин, и потому, наверное, при виде ее у Герберта екнуло сердце. Однако более внимательный взгляд убедил его, что и без этого сходства девочка может претендовать на освободившееся место. В голубом крахмальном платье с плиссированной юбкой, в новых, сверкающих лаком туфельках, в красной курточке с серым меховым воротником, в чистейших руках и коленках и в аккуратно уложенных завитках – во всем угадывался ангел, не пискля. Едва он об этом подумал, как незнакомка вдруг обернулась и перехватила взгляд наблюдателя. Ее большие карие глаза удивленно округлились, и Для Герберта вопрос о претендентках отпал. Она была избрана.Теперь от Герби требовалось сделать вид, что девочки не существует. Он выглянул в окно и притворился, будто бы внизу, на площадке у девочек, творится нечто небывалое и захватывающее, – что, он еще не придумал, однако хлопнул себя по щеке, покачал головой и как крикнет: «Ух ты! Ничего себе! Во дала!» (К этому времени на воображаемой картине проступили очертания учительницы, бросившейся с крыши и лежащей в крови, с расколотой головой.) Он опрометью бросился по боковому проходу к другим окнам, потом – назад и выбежал за кожаную дверь, разыграв изумление при виде девочки на лестнице. Девочка усердно читала учебник географии, держа его вверх ногами: она досмотрела до самого конца немое представление, а как только увидела, что Герберт бежит к двери, впопыхах схватилась за книжку.Изобразив на лице удивление такой силы, будто наткнулся на единорога, Герберт обрел хладнокровие и спросил строго:– Что ты здесь делаешь?– Кто это интересуется?– Я – вот кто.– А ты кто такой?– Я – это я, – показал Герберт на желтую повязку с тремя звездочками.– Хм! Помойная команда. – Девочка повернулась к нему спиной, достала из новенькой блестящей жестяной коробки для завтрака яблоко и с напускным равнодушием начала есть, – брови вздернуты, взгляд устремлен навстречу улыбающемуся дню.– Тебе, наверно, захотелось спуститься со мной в кабинет мистера Гаусса, – процедил Герби.Мистер Джулиус Гаусс – это был директор, грузный господин с круглой головой. Он появлялся перед детьми лишь на общешкольных собраниях, где заунывно читал псалмы и произносил нескончаемые речи, которые никто не понимал, но в которых вроде бы восхвалялись Джордж Вашингтон, Америка и позорные правила поведения, подходящие разве что маменькиным сынкам. По действию, производимому на детей, директор занимал второе место после страшных сказок, и все учителя это чувство подогревали, а некоторые, пожалуй, разделяли.– И перестань есть, – добавил Герби, – когда разговариваешь со школьным старостой.Златовласка опешила и отложила яблоко, но все-таки решила не поддаваться.– Ты не имеешь права заставлять меня спускаться туда, – заявила она. (Они всегда говорили «спускаться к директору», возможно, по сходству директорского кабинета с преисподней.)– Я? Не имею права? Так знай, что командир отряда Коммунальных Услуг каждый четверг – сегодня как раз четверг – должен являться к мистеру Гауссу с отчетом. И всякий, кому я прикажу пойти со мной, обязан подчиниться. Попробуй не пойди… нет, попробовать можешь. Только второй раз пробовать не захочется, а так давай, пробуй…Все сказанное, за исключением должности Герберта, было чистым враньем. Просто он не выучился еще отличать игру своего неуемного воображения от куда более скучной действительности, и если говорил что-нибудь, то свято верил в свои слова.– Все равно, – сказала девочка, – даже если ты и заставишь меня спуститься туда, ничего он мне не сделает, потому что я летом поеду в его лагерь.– В лагерь? – Герби допустил промах – выдал свою растерянность. Девочка ехидно хмыкнула:– Да, умник, в лагерь. А я думала, ты все на свете знаешь. Лагерь «Маниту» в Беркшире. Попробуй только привести к директору того, кто отдыхает с ним летом. Возьмет и выгонит тебя из твоей несчастной Помойной команды.– Не выгонит.– А вот и выгонит.– Не выгонит, – выпалил Герби, – потому что я сам еду в его несчастный лагерь.Новая выдумка блестела, как фальшивая монета, и это увидела даже маленькая доверчивая девочка.– Врешь, – не задумываясь, сказала она.– Сама врешь, – довольно нелепо ответил Герберт, проявив зато врожденный талант спорщика.– Спорим на десять центов, я поеду в его лагерь, – предложила девочка, угодив в ловушку и переходя к обороне.– Спорим на доллар, я поеду, – бросил вызов Герберт.– Спорим на десять долларов, не поедешь.– Спорим на тысячу долларов, ты не поедешь.– Спорим на миллион.– Спорим на миллиард.Девочка, не в силах сообразить, какой порядок исчислений следует дальше, спросила с презрением:– А где ты возьмешь миллиард долларов?– Там же, где ты – миллион.– Я, если захочу, могу взять миллион у папы, – заявила Златовласка; она чувствовала свою правоту, и ее злило, что приходится все время обороняться. – Мой папа самый знаменитый юрист в Бронксе.– Подумаешь, а у моего папы самый большой завод льда в Америке. – (Тот управлял маленьким заводиком в Бронксе.)– Мой папа богаче твоего.– Моему папе – что твоего папу купить, что эскимо на палочке – без разницы.– Неправда!– Да у него на заводе работает юрист, в десять раз знаменитей твоего папы. – Герберт наспех перебрал в памяти разговоры родителей. – У него работает Луис Гласе.Девочка издала маленький вопль торжества.– Ха-ха, умник! – воскликнула она, вскакивая на ноги и пританцовывая. – Луис Гласе и есть мой папа.После такого сокрушительного удара у Герби не хватило выдумки для контрудара. Он вымучил только вялое:– А вот и нет.– А вот и да! – сверкнула глазами девочка. – На, если ты такой умный, посмотри фамилию на моих тетрадках: Люсиль Гласе.Герберт соблаговолил удостоить взглядом протянутую тетрадь, на которой крупным детским почерком было написано: «Люсиль Марджори Гласе, 6 «В-3».– Так бы и сказала, – смилостивился он. – Раз уж Луис Гласе твой отец, можешь оставаться здесь. Значит ты в шестом «В-3»? А я в седьмом «В-1». Первый в классе.– Я третья в классе, – сказала Люсиль, на этот раз с тем почтением, какого заслуживает старший по возрасту, школьный староста и к тому же отличник.После такой завязки в отношениях наступило молчание; мальчик и девочка вспомнили вдруг, что они совсем одни на узкой лестничной площадке. Через затворенные окна до них слабо долетали веселые голоса девочек, игравших во дворе. Герби и Люсиль смущенно обернулись и некоторое время наблюдали за проворной беготней маленьких фигурок внизу.– А ты здесь что делала-то? – спросил наконец мальчик, чувствуя, что язык плохо слушается его.– Я в Полицейском отряде для девочек, – ответила Люсиль Гласе, – и дежурю на этой лестнице после большой перемены.Девочка вытащила из кармана красную повязку и стала прилаживать на руку. Одной справиться было трудно, и Герби галантно пришел ей на помощь, за что был вознагражден застенчивой улыбкой. Все это время Герби мучило сомнение, – нет ли какого подвоха в том, что Люсиль, которая приходится дочерью юристу его отца, то есть, считай, его, Герберта, родственница, оказалась таким солнечным существом. Сестра и кузины были безнадежно скучными, и вообще, всех родственниц он причислял к низшему разряду девочек. Сияние вокруг Люсиль дрогнуло и померкло. Но вот они снова приумолкли, глядя во двор; Герби не мог выдавить ни слова, но вдруг волшебный свет сделался ярче и засиял с прежней силой, и он понял, что иным чарам и узы родства не помеха.– Ну ладно, мне пора обход делать, – буркнул Герберт. – Пока.– До свидания, – сказала девочка и сморщила вздернутый носик и упругие розовые щечки в приветливой улыбке. Герби уже вошел с лестничной площадки в коридор, когда она крикнула вдогонку: – А ты правда едешь летом в лагерь «Маниту»?Мальчик повернулся и посмотрел на нее сверху вниз тем уничтожающим взглядом, какой бросают учителя в ответ на глупые вопросы. Ростом он был не выше девочки, и это усложняло дело, но Герби откинул голову назад и прицелился по кончику своего носа, так что выражение его лица стало действительно снисходительно-угрожающим.– Узнаешь в свое время, – изрек он после надменной паузы и удалился.Во второй половине дня миссис Мортимер Горкин натерпелась от Герби. Только дети расселись по местам, как ее вызвали в коридор, а вернувшись, она застала хваленого старосту стоящим на ее столе: Герби кривлялся, декламируя «Деревенского кузнеца» с идиотическим выпячиванием всех звуков, и в карикатуре она узнала себя. «Жжжеллеззо тамм куйотт вессь деннь жжеллеззною рррукой…» Миссис Горкин покарала это оскорбление власти, повелев Герби пересесть за крайнюю парту последнего ряда для девочек и не открывать рта до конца урока. Дважды провинившийся всезнайка нарушал запрет, выкрикивая безупречно точные ответы, когда класс затихал в бессильном молчании. Учительница принуждена была, вопреки здравому смыслу, осудить проявления бодрого ума. Во второй раз она решила испробовать насмешку и спросила с расстановкой:– А позвольте узнать, господин Букбайндер, в честь чего вы так поумнели к концу дня?Это было ошибкой. Герберт не задумываясь сорвался с места и воскликнул: «В честь вашей свадьбы, миссис Горкин!» – чем вызвал взрыв оглушительного веселья, и учительнице, пунцовой и сердитой, пришлось встать, хлопнуть ладонью по столу и потребовать тишины. Возмутителя спокойствия она заставила прикусить язык, пригрозив свести его в кабинет мистера Гаусса, если он вымолвит еще хоть слово. Однако было уже поздно. Находчивый ответ обиженного мальчишки заставил ее рассердиться у всех на виду, и поле боя осталось за Гербертом.После уроков, когда ребята вышли из школы и строй рассыпался, Герберта сразу обступили: девочки смеялись и кричали, мальчики похлопывали его по спине, пожимали руку и отпускали одобрительные словечки в том смысле, что он «вообще-то законный парень». По общему мнению, раньше он просто «втюрился», а тяжесть этого недуга все дети понимали очень хорошо. Сам великий Ленни Кригер соизволил подчалить враскачку к Герберту и сказать: «Здорово ты ей отмочил, Пончик», – и тем узаконил его славу. Герби Букбайндер был снова принят обществом. В честь искупления грехов ему даже позволили сделать первую подачу, когда играли в бейсбол, и никто не обронил худого слова про его неловкость, как это случалось прежде.Некрасивая маленькая девочка с толстыми щеками и прямыми волосиками, Шерли Шварц, втайне обожавшая Герби, но еще в младших классах наученная горьким опытом с этим сорванцом и теперь скрывавшая безответную любовь, с восторгом наблюдала триумф своего героя. После нескольких подач Герби вышел из игры, и Шерли решила идти за ним до самого дома в робкой надежде, что по пути домой может завязаться разговор. Она покрутилась вокруг, пока он собирал книжки, и тихонько пошла со двора за ним по пятам. Но, к ее изумлению, он направился не домой – дорогу туда она знала превосходно, – а повернул и через учительскую дверь вошел в школу. Любовь придала юной мисс Шварц отваги, тем более что дежурные, как известно, после уроков у дверей не стоят, и она вошла следом.Спустя пять минут тайная вздыхательница вернулась во двор без кровиночки в лице и с ужасом в глазах поведала такое, что ученики 7 «В-1» закачали головами и зацокали языками. Шерли своими глазами видела новый потрясающий подвиг Герби. Не понукаемый ничьим приказом, ни с кем и словом не обмолвившись о причинах столь самоубийственного поступка, Герби приблизился к личным покоям директора, мистера Гаусса, смело постучал в дверь, которой даже учителя никогда не пользовались, подступаясь к начальству только через служебный кабинет, и, когда страшный голос глухо и удивленно отозвался изнутри, исчез за нею. 3. Гость Настал уже лиловый вечер, и электрические фонари на улице Гомера в Бронксе бросали из-под сморщенных отражателей пятна света, когда Герби, насилу оторвавшись от религиозного диспута вокруг костра на пустыре, направился к дому. Спор о сущности и возможностях Бога бушевал, как пламя, несколько часов кряду, а разгорелся он, как костер на пустыре, от обрывка газеты, напечатанной на иврите.В Бронксе ребята всех вероисповеданий знали, что жечь еврейскую газету в пятницу – безумство, за которое не миновать страшной кары, и ни один парень в округе не отважился бы на такое. Но вот Герби вспомнил из занятий в воскресной школе, что и четверг отчасти праздничный день, 33 омера, и тут разговор углубился в тонкости богословия. Герберт в богословском запале высказал предположение, что сегодня тоже опрометчиво разжигать костер еврейской газетой, хотя, конечно, опасности куда меньше, чем в пятницу, однако доля риска все же остается. Мальчики из христианских семей сразу смекнули, что к чему, и согласились, а вот Леонард Кригер углядел для себя случай выставить Герберта на посмешище, и пошло-поехало.Ленни Кригер, симпатичный черноволосый здоровяк двенадцати с половиной лет от роду, был докой по части уличной жизни, ярым противником школьного воспитания, заводилой в играх и прирожденным вожаком мальчишек. Его отец и отец Герби Букбайндера были компаньонами, и мальчики с пеленок знали и недолюбливали друг друга. С годами нелюбовь росла, тем более что младший догнал старшего в учении, и теперь неприязнь цвела пышным ядовитым цветом в классе миссис Горкин, где очутились оба, только Герби блистал, – а Ленни равнодушно плелся в хвосте.Заводила вступал в тот возраст, когда рушатся наиболее наивные суеверия. Осыпав ехидными насмешками «жирную трусливую малышню» и «суеверных бояк», он скомкал еврейскую газету и поджег ее. При виде такой дерзости младшие в испуге ойкнули. Хворосту никто не подкладывал, и Кригеру пришлось поддерживать огонь самому. Герби мрачно заметил, что остается только надеяться, что Леонард, когда вернется домой, застанет мать с отцом в живых. Ленни сразу вызвался «показать, кто не застанет мать с отцом в живых», и пошел на соперника с поднятыми кулаками, но тут все в один голос закричали: «Справился со слабым!» – и не позволили уладить спор силой.Затем сообща долго обсуждали вероятность вмешательства злого рока в судьбу Леонарда Кригера, и в результате предмет спора свелся к следующим вопросам: следит ли Бог за еврейскими газетами все время или только по пятницам; есть ли у Него глаза, чтоб следить, и если нет, то как Он это делает; и вообще, где Он обитает и какой из себя?Кончилось тем, что Ленни ошарашил участников диспута, заявив:– Да фигня это на постном масле. Я в Бога не верю.На миг ребята лишились дара речи. Герби с тревогой поглядел на огромное заходящее солнце, словно опасаясь, что оно сейчас позеленеет или разлетится на кусочки. Маленький рыжий католик Фрэнки Кэллаген крикнул:– Я тут оставаться не собираюсь. Ща его молния бабахнет, – и припустил прочь с пустыря. Другие остались, но отступили на безопасное расстояние. Коли уж правда, что Ленни уготован такой потрясающий конец, интересно же посмотреть.Всевышний, однако, сохранил невозмутимость, и гром небесный не поразил Ленни.– Чего струхнули-то? – насмешливо спросил он. – Могу и повторить. Я в Бога не верю.– Ладно, если ты такой умный, – вымолвил Герби, с опаской подходя к атеисту, – еще скажешь небось, что и мир ты создал.– Этого я не говорил. А по-твоему, кто сотворил мир?– Ха, Бог, конечно.– Хорошо, Пончик. Кто же создал, по-твоему, Бога?Еще двое ребят, встревоженные исходом диспута, убрались восвояси.– Дурацкий вопрос, – нетерпеливо ответил Герби.– Почему дурацкий?– Да потому. Если б я мог сказать, кто создал Бога, то Бог не был бы Богом. Им был бы уже другой дядька, который его и сделал.– Ладно, значит, Бога никто не делал, верно?– Верно.– Тогда никакого Бога нет, – с торжеством фыркнул Ленни.Кое-кто через силу ухмыльнулся. Герби стойко выдержал удар:– Ты хочешь сказать, что Бога не может просто быть, что его должен кто-то, в свою очередь, сотворить?– А то как же?– Почему?– Потому что просто так ничего не бывает. Все кто-нибудь создает.– Ладно, – возразил Герби, – тогда кто создал мир?Раздался дружный смех, и на этот раз смеялись над Ленни. Спорщики бегали по извечному замкнутому кругу, и Герби ухитрился из удирающего превратиться в догоняющего. Заводила сказал запальчиво:– А если Бог есть, пусть прямо сейчас поставит перед нами бидон мороженого.Мальчишки все, как один, уставились на траву между спорщиками, как бы в надежде, что из воздуха возникнет жестяной бидон с шоколадным лакомством Брейера. Но, видно, Творцу недосуг было рисоваться перед Ленни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38