Почти, но не совсем так же хороша, как стройный мальчик. А сейчас, если я ничем больше не могу быть вам полезен…
Пока они спускались по каменной лестнице, инспектор сказал:
— Мерзкое местечко.
— Да это еще что! Вам следует посмотреть на виллу шестнадцатого века, в которой он живет. Наполненную сокровищами искусства, законно приобретенными на его незаконные доходы. Мраморный бассейн в саду, окруженный скульптурами.
— И как долго он шел к этому?
— Недостаточно долго, инспектор. Недостаточно долго. Я искренне надеюсь, что вы прижмете его за это похищение, но боюсь, шансов у вас немного. Он умный ублюдок.
На улице они расстались, и инспектор срезал путь, пройдя через пьяцца Санто-Спирито позади церкви.
— Черт возьми! — Он уже забыл о привратнике и закрытых дверях. Поднял руку, чтобы нажать на звонок, и тут заметил рядом с ним надпись: «Компания «Contessa». Тогда он постучал. Недолгое ожидание, затем шаги. Синьора Верди потянула одну из огромных тяжелых дверей. Он помог ей, и она предупреждающе приложила палец к губам.
— Так нельзя, — прошептала она. — Обо всех посетителях докладывают привратнику, и он звонит наверх ее сиятельству и спрашивает, можно ли им войти. Я не знаю распоряжений относительно вас.
— Об этом не беспокойтесь.
Она поторопилась провести его в мастерскую.
— Из друзей Оливии, как нам кажется, пускают только тех, кто может дать деньги. Есть какие-нибудь новости?
Каждая пара глаз в комнате следила за ним, все ждали, что он ответит.
— Ничего не могу вам сказать. Я просто пришел на минуту, поговорить. Я не задержу вас надолго. — На самом деле он уже все понял. — У вас есть под рукой один из ваших ярлыков?
— Разумеется…
Она достала с полки наполовину опустошенную коробку. Значит, пока ярлыки по-прежнему используют, и это порадовало инспектора. Он вынул один:
— Помните, вы говорили мне, что обсуждалось предложение вышивать на ярлыках имя Брунамонти, а не просто «Contessa»?
— Я говорила? Не помню. Мы все были так расстроены. Однако это правда. Была такая идея — все из-за пиратских копий, но ее сиятельство…
— Да, в прошлый раз вы так и сказали. Вы имели в виду синьорину Катерину?
— Разумеется! «Я — Брунамонти, — говорила она своей матери в этой самой комнате, — а ты — нет». Сердце Оливии было разбито — не из-за ярлыков, как вы понимаете. Ну что я могу сказать, все мы, кроме ее матери, вздохнули с облегчением, когда она сочла ниже своего достоинства заниматься бизнесом, и мы в последний раз увидели, как она выходит отсюда. Как она себя вела! Критиковала дизайнеров, насмешничала над швеями. По ее словам, она-то любую работу могла бы сделать лучше. Мы терпели это ради Оливии, но можете себе представить, что люди с тридцатилетним, а то и с большим опытом чувствовали, когда их высмеивала невежественная дурочка — Брунамонти она или не Брунамонти. Между прочим, она сама себя наказала, когда решила, что на подиуме будет выглядеть лучше, чем профессиональная модель. Это было на показе в Милане. Играла музыка, паршивая девчонка стояла там, одетая в платье невесты, — гвоздь программы Оливии, и не смогла и шагу ступить по подиуму. Замерла, словно парализованная. Что за сцена! Кстати, это был последний раз, когда мы ее вообще видели, и слава богу! У нее нет талантов брата, я уж не говорю о здравом смысле и уважении к другим людям, но и она могла бы помочь, если б хотя бы вести себя умела. — Лицо синьоры Верди раскраснелось от воскрешенного в памяти гнева. — Просто невероятно, какие они разные!
— Понимаю. У меня самого два сына, и они очень разные, отличаются, как небо и земля…
Он рассказывал ей о сыновьях, пока она не успокоилась, а затем ушел, поделившись напоследок хорошей новостью: собачке Оливии больше ничего не угрожает.
— Вы меня просто осчастливили! Леонардо знает?
— Может, и нет. Я пытался дозвониться ему, но…
— Ясно. Ну, тогда я поднимусь наверх прямо сейчас. Это придаст ему силы. Малышка Тесси в безопасности!
Инспектор направился в расположенный по соседству бар Джорджо и заказал кофе.
— Я сам для вас приготовлю. Как продвигается дело? — спросил хозяин.
Инспектор неопределенно тряхнул головой и ответил вопросом:
— Что говорят на улице?
— Ничего, можете поверить. Как и газеты. Если новостей нет, они их придумают. Помяни черта…
Инспектор оглянулся и увидел, как в дверь неторопливо входит толстяк Нести со словами:
— Мне кофе. — Из уголка губ у него свисала незажженная сигарета — явный признак того, что он снова пытается бросить курить. Он буркнул инспектору: — Если ты не в состоянии найти похитителей, почему бы по крайней мере, не арестовать эту идиотку дочь, как-ее-там, и держать ее подальше от нашей редакции?
— Она приходит в редакцию?
— Приходит? Да она у нас поселилась! Она и сейчас там крутится, вешает кому-то лапшу на уши. Я сбежал, когда увидел, что она идет. Но я догадываюсь, что там сейчас происходит. Ее больше интересует ежедневная публикация ее портретов в газете, чем возвращение матери, — ведь это для нее единственная возможность когда-либо появиться в новостях, ну, если, конечно, кто-то из моих коллег ее не пристукнет, что, вполне вероятно, и происходит в эту самую минуту. Бога ради, можешь ты закончить это дело? Мне надо возвращаться, посмотри, я, как и ты, прячусь за темными очками. — Он допил остатки кофе и с той же сигаретой во рту побрел прочь на оживленную улицу.
— Что это с ним? — спросил Джорджо. — Правда, я его в хорошем настроении-то и не видел никогда, трезвого, во всяком случае. Но сегодня что-то особенное.
— Кажется, ему не нравится дочь графини Брунамонти. Сколько я вам должен?
— За счет заведения. Правильно не нравится… Хотя я не знаю ее лично: никогда сюда не приходит. Как уж ее зовут?
— Катерина.
— А… Слышали прогноз? Вчера вечером в новостях передавали, что погода стоит слишком теплая для этого времени года… Что за!..
Стеклянная дверь бара с громким стуком захлопнулась, заставив все вокруг содрогнуться. Один из официантов снова открыл ее и закрепил понадежнее.
— Видите, — сказал Джорджо, — слишком жарко. Должно быть, собирается гроза — такие порывы ветра.
Но это были не порывы ветра.
10
Из-за землетрясения, эпицентр которого находился в соседней области, где произошли огромные разрушения, а толчки докатились и до Флоренции, Катерине Брунамонти не удалось попасть на первые страницы утренних газет. И все же благодаря интервью, которое она дала, газета почти три полосы посвятила похищениям людей и полемике вокруг этого вопроса. Генеральный прокурор Сардинии разразился суровыми упреками в адрес судьи, которого он считал ответственным за побег Пудду:
«Примерно ведущим себя заключенным предоставляется возможность покидать тюрьму на несколько часов, иногда на несколько дней. Осужденные на большие сроки за тяжкие преступления могут отбыть половину наказания и выйти на свободу досрочно. Профессионалы, которые отлично изучили систему и приспособились к ней, всегда отличаются хорошим поведением. Самые опасные преступники — растлители детей и убийцы — в тюрьме ведут себя смиренно и послушно. Одних сажают снова, если они успевают совершить другое убийство, другие, подобно Пудду, исчезают.
Наказание за киднеппинг чрезвычайно суровое — суровее, чем за большинство убийств, но это не более чем видимость, если заключенные потом могут быть освобождены условно-досрочно, отсидев только половину срока, и могут скрыться. Каждый раз, когда удается спасти жертву похищения, раздаются радостные возгласы. Разумеется, все мы вздыхаем с облегчением, видя, что жертва жива и здорова, и никто не желает первым добавлять мрачные и критические ноты к общему радостному хору. Но каждое успешное похищение означает, что выкуп заплачен, а жертва освобождена — это поражение, а не победа.
Подобно многим другим, закон о замораживании активов, решительный и жесткий в теории, наказывает и тех, кто, уклоняясь от уплаты налогов, выплачивает выкуп деньгами, которые до этого были хорошо скрыты. Затем мы узнаем, что выкуп выплачен под защитой пункта семь параграфа четыре как «контролируемая выплата выкупа в интересах расследования». И все-таки «интересы расследования» не приводят к арестам похитителей после освобождения жертвы, более того, по телевидению мы видим выступление двух министров правительства, которые успокаивают нас, утверждая, что закон о замораживании активов достаточно гибкий. Однако гибкий закон — это закон, который не действует. Приходит на ум известная поговорка о том, что гибкий закон в отношении друзей толкуется, а по отношению к врагам — применяется.
Я чувствую облегчение, как и любой человек, когда освобождают одну из жертв, но совершенно убежден, что, по крайней мере, на Сардинии, закон о замораживании активов сократил разве что число непрофессиональных похищений. Кроме того, многие жертвы так и не возвращаются домой, а время плена неизбежно увеличивается. Для профессиональных похитителей это не препятствие. Семьям говорят: если ваши счета заморожены, предпринимайте другие меры. А когда им не удается что-то сделать, до них доносят слухи о том, что, если знать нужных людей, за тебя заплатит государство. Нет, это не победа. Это в лучшем случае поражение, а в худшем — сотрудничество с врагом.
Как судья я чувствую собственную беспомощность, когда думаю о похитителях, которые за счет налогоплательщиков отдыхают на Багамах. Следовательно, число похищений состоятельных людей, имеющих влияние и связи в правительственных кругах, не может не увеличиваться. Нам остается только надеяться, что, пока этот закон действует, он будет применяться очень жестко. В противном случае он должен быть изменен, как должен быть изменен и закон, позволяющий опасным профессиональным преступникам выходить на свободу, закон, в данном случае давший Пудду возможность похитить графиню Брунамонти.
Большинство итальянцев, в том числе и я, сыты по горло. Я хочу, чтобы было приостановлено действие закона о замораживании активов. Я хочу, чтобы органы правопорядка оказали серьезное сопротивление похитителям — для этого необходимо патрулировать территорию, ловить сбежавших преступников, а в зонах высокого риска создавать особые войсковые подразделения. Только тогда я возьмусь за пересмотр закона о похищениях, прежде всего, квалифицируя похищение как жестокое преступление против личности, а не просто грабеж с отягчающими обстоятельствами».
На той же полосе, набранная более жирным шрифтом, была помещена статья, которая защищала существующий закон, позволяющий замораживать активы, но резко критиковала закон, позволивший известному похитителю, приговоренному к тридцатилетнему сроку заключения, выйти на свободу досрочно.
«В принципе закон следует оставить, потому что он гарантирует выплату выкупа под контролем полиции, при этом купюры помечаются и их впоследствии можно будет отследить. Выкуп, заплаченный тайно, может навредить ходу расследования.
Давайте поэтому позаботимся о том, чтобы вместе с водой не выплеснуть и ребенка. Да, закон нуждается в изменениях, но, что более важно, следует подумать о том, чтобы помешать арестованным и помещенным в тюрьму похитителям беспрепятственно выходить на свободу».
Оставшаяся часть полосы была занята статистикой и кратким описанием недавних похищений. На развороте поместили снимки Леонардо и Катерины Брунамонти. Фотография Леонардо была из тех, что прежде публиковались в этой же газете, а роскошное фото Катерины — совсем новое, выполненное в духе трагедии в шоу-бизнесе: темные очки, намекающие на опухшие от пролитых слез глаза. Снимки сопровождало интервью, которое инспектор прочел у себя в кабинете, нахмурив лоб, но не от внимания, а от мрачных предчувствий. Интервью было дано «представителем семьи Брунамонти». Сбывались худшие опасения инспектора.
— Значит, вы считаете, что это похищение основано на ложной информации?
— Конечно. Запрашиваемая сумма явно превышает наши возможности. Они наверняка располагали ложной информацией.
— И откуда, по-вашему, могла поступить эта ложная информация?
— Никто не может с уверенностью этого сказать. Скорее всего, мы никогда об этом не узнаем.
— Но у вас есть какие-то подозрения?
— Я не подозреваю никого конкретно, но, к сожалению, мастерская графини размещается в палаццо Брунамонти, а это означает, что огромное количество людей имеет возможность посещать здание. Не исключено, что кто-то из постоянных сотрудников может обладать достаточной информацией и иметь знакомства самого различного рода.
— Каково ваше мнение о законе, который замораживает семейные активы?
— Думаю, это мудрый закон, он защищает нас и способствует задержанию похитителей.
— Вас не беспокоит, что его применение неизбежно увеличивает продолжительность плена и даже риск гибели жертвы?
— Не понимаю, почему вы так считаете. Мы сотрудничаем с государством, и государство соответственно должно сотрудничать с нами.
— И в какой форме, по вашему мнению, должно происходить это сотрудничество?
— Я знаю много случаев, в которых государство выплачивало выкуп мечеными банкнотами, что в дальнейшем помогало расследованию.
— Вы надеетесь, что государство окажет вам помощь?
— Это единственное, на что я могу надеяться, поскольку сами мы заплатить выкуп не в состоянии. Я прекрасно понимаю, что у нас нет политических связей, которые гарантировали бы графине статус жертвы первой категории. Мы можем только сотрудничать и надеяться, что даже жертва похищения второй категории имеет шанс на спасение.
Прежде чем инспектор дочитал интервью до конца, телефон, связывающий его с главным управлением, зазвонил.
— Гварначча, — сказал он в трубку.
— Вы это читали? — спросил капитан.
— Да… да, сейчас читаю.
— Не говорите ни с кем из журналистов.
— Хорошо. Вы соберете пресс-конференцию? — Его глаза, все еще просматривая газету, выхватили абзац о жертвах первой и второй категории.
— Нет, если смогу на это повлиять, но решать будет прокурор. Разумеется, я не отвечу ни на какие вопросы о выплатах. К тому же я не знаю ответов. Сейчас все усилия мы направляем на спасение жертвы.
— Думаете, на это еще есть надежда?
— Не слишком большая, однако, если они не убьют ее сегодня, когда прочтут статью, есть слабый шанс, что кое-что может измениться. Сын может быть достаточно напуган, чтобы обратиться за помощью. Предполагаю, что это дело рук дочери, хотя она попыталась замести следы, говоря «графиня» вместо «моя мать».
— Она никогда не называет ее матерью, она зовет ее Оливия.
— В самом деле? Ну, значит, она либо желает ей смерти, либо просто законченная дура.
— Да пожалуй, немного и того и другого. Она очень опасна. Если позволите, капитан, хотелось бы, чтобы то, что она называет сотрудничеством, происходило в присутствии прокурора. Она же грозится прийти прямо сюда, понимаете…
— Нет-нет, не принимайте ее ни в коем случае, а то бог знает, что мы прочтем завтра в газетах. Я предупрежу прокурора. Он собирается поговорить с графиней Кавиккьоли Джелли. Я сейчас занимаюсь выяснением связей пастуха, передающего еду, которого мы выследили.
— Что должен делать я?
— Только надеяться на положительные изменения в этой истории, потому что в противном случае итогом может стать гибель несчастной женщины.
Ничего не изменилось. Дочь так и не появилась в кабинете инспектора. Однажды он увидел ее на улице. Она выходила из дорогого бутика с двумя перевязанными лентами пакетами с платьями, но сделала вид, что не заметила инспектора, и быстро пошла прочь. Люди капитана пристально наблюдали за холмами и тщательно изучали те колонки газет, где публикуются объявления о потерях и находках, — в них чаще всего происходит обмен зашифрованной информацией. Ничего подходящего там не появилось. Связались со всеми возможными информаторами, но это не дало результата.
Через некоторое время капитан сообщил, что имя похитителя известно, но действовать, основываясь только на этой информации, не представляется возможным, поскольку любые попытки отыскать укрытие, где прячут жертву, могут закончиться ее гибелью, если они нечаянно подберутся слишком близко. На территории Пудду присутствие карабинеров можно обнаружить на расстоянии нескольких километров.
Элеттра Кавиккьоли Джелли отказалась позволить пометить банкноты, которые она послала семье Брунамонти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Пока они спускались по каменной лестнице, инспектор сказал:
— Мерзкое местечко.
— Да это еще что! Вам следует посмотреть на виллу шестнадцатого века, в которой он живет. Наполненную сокровищами искусства, законно приобретенными на его незаконные доходы. Мраморный бассейн в саду, окруженный скульптурами.
— И как долго он шел к этому?
— Недостаточно долго, инспектор. Недостаточно долго. Я искренне надеюсь, что вы прижмете его за это похищение, но боюсь, шансов у вас немного. Он умный ублюдок.
На улице они расстались, и инспектор срезал путь, пройдя через пьяцца Санто-Спирито позади церкви.
— Черт возьми! — Он уже забыл о привратнике и закрытых дверях. Поднял руку, чтобы нажать на звонок, и тут заметил рядом с ним надпись: «Компания «Contessa». Тогда он постучал. Недолгое ожидание, затем шаги. Синьора Верди потянула одну из огромных тяжелых дверей. Он помог ей, и она предупреждающе приложила палец к губам.
— Так нельзя, — прошептала она. — Обо всех посетителях докладывают привратнику, и он звонит наверх ее сиятельству и спрашивает, можно ли им войти. Я не знаю распоряжений относительно вас.
— Об этом не беспокойтесь.
Она поторопилась провести его в мастерскую.
— Из друзей Оливии, как нам кажется, пускают только тех, кто может дать деньги. Есть какие-нибудь новости?
Каждая пара глаз в комнате следила за ним, все ждали, что он ответит.
— Ничего не могу вам сказать. Я просто пришел на минуту, поговорить. Я не задержу вас надолго. — На самом деле он уже все понял. — У вас есть под рукой один из ваших ярлыков?
— Разумеется…
Она достала с полки наполовину опустошенную коробку. Значит, пока ярлыки по-прежнему используют, и это порадовало инспектора. Он вынул один:
— Помните, вы говорили мне, что обсуждалось предложение вышивать на ярлыках имя Брунамонти, а не просто «Contessa»?
— Я говорила? Не помню. Мы все были так расстроены. Однако это правда. Была такая идея — все из-за пиратских копий, но ее сиятельство…
— Да, в прошлый раз вы так и сказали. Вы имели в виду синьорину Катерину?
— Разумеется! «Я — Брунамонти, — говорила она своей матери в этой самой комнате, — а ты — нет». Сердце Оливии было разбито — не из-за ярлыков, как вы понимаете. Ну что я могу сказать, все мы, кроме ее матери, вздохнули с облегчением, когда она сочла ниже своего достоинства заниматься бизнесом, и мы в последний раз увидели, как она выходит отсюда. Как она себя вела! Критиковала дизайнеров, насмешничала над швеями. По ее словам, она-то любую работу могла бы сделать лучше. Мы терпели это ради Оливии, но можете себе представить, что люди с тридцатилетним, а то и с большим опытом чувствовали, когда их высмеивала невежественная дурочка — Брунамонти она или не Брунамонти. Между прочим, она сама себя наказала, когда решила, что на подиуме будет выглядеть лучше, чем профессиональная модель. Это было на показе в Милане. Играла музыка, паршивая девчонка стояла там, одетая в платье невесты, — гвоздь программы Оливии, и не смогла и шагу ступить по подиуму. Замерла, словно парализованная. Что за сцена! Кстати, это был последний раз, когда мы ее вообще видели, и слава богу! У нее нет талантов брата, я уж не говорю о здравом смысле и уважении к другим людям, но и она могла бы помочь, если б хотя бы вести себя умела. — Лицо синьоры Верди раскраснелось от воскрешенного в памяти гнева. — Просто невероятно, какие они разные!
— Понимаю. У меня самого два сына, и они очень разные, отличаются, как небо и земля…
Он рассказывал ей о сыновьях, пока она не успокоилась, а затем ушел, поделившись напоследок хорошей новостью: собачке Оливии больше ничего не угрожает.
— Вы меня просто осчастливили! Леонардо знает?
— Может, и нет. Я пытался дозвониться ему, но…
— Ясно. Ну, тогда я поднимусь наверх прямо сейчас. Это придаст ему силы. Малышка Тесси в безопасности!
Инспектор направился в расположенный по соседству бар Джорджо и заказал кофе.
— Я сам для вас приготовлю. Как продвигается дело? — спросил хозяин.
Инспектор неопределенно тряхнул головой и ответил вопросом:
— Что говорят на улице?
— Ничего, можете поверить. Как и газеты. Если новостей нет, они их придумают. Помяни черта…
Инспектор оглянулся и увидел, как в дверь неторопливо входит толстяк Нести со словами:
— Мне кофе. — Из уголка губ у него свисала незажженная сигарета — явный признак того, что он снова пытается бросить курить. Он буркнул инспектору: — Если ты не в состоянии найти похитителей, почему бы по крайней мере, не арестовать эту идиотку дочь, как-ее-там, и держать ее подальше от нашей редакции?
— Она приходит в редакцию?
— Приходит? Да она у нас поселилась! Она и сейчас там крутится, вешает кому-то лапшу на уши. Я сбежал, когда увидел, что она идет. Но я догадываюсь, что там сейчас происходит. Ее больше интересует ежедневная публикация ее портретов в газете, чем возвращение матери, — ведь это для нее единственная возможность когда-либо появиться в новостях, ну, если, конечно, кто-то из моих коллег ее не пристукнет, что, вполне вероятно, и происходит в эту самую минуту. Бога ради, можешь ты закончить это дело? Мне надо возвращаться, посмотри, я, как и ты, прячусь за темными очками. — Он допил остатки кофе и с той же сигаретой во рту побрел прочь на оживленную улицу.
— Что это с ним? — спросил Джорджо. — Правда, я его в хорошем настроении-то и не видел никогда, трезвого, во всяком случае. Но сегодня что-то особенное.
— Кажется, ему не нравится дочь графини Брунамонти. Сколько я вам должен?
— За счет заведения. Правильно не нравится… Хотя я не знаю ее лично: никогда сюда не приходит. Как уж ее зовут?
— Катерина.
— А… Слышали прогноз? Вчера вечером в новостях передавали, что погода стоит слишком теплая для этого времени года… Что за!..
Стеклянная дверь бара с громким стуком захлопнулась, заставив все вокруг содрогнуться. Один из официантов снова открыл ее и закрепил понадежнее.
— Видите, — сказал Джорджо, — слишком жарко. Должно быть, собирается гроза — такие порывы ветра.
Но это были не порывы ветра.
10
Из-за землетрясения, эпицентр которого находился в соседней области, где произошли огромные разрушения, а толчки докатились и до Флоренции, Катерине Брунамонти не удалось попасть на первые страницы утренних газет. И все же благодаря интервью, которое она дала, газета почти три полосы посвятила похищениям людей и полемике вокруг этого вопроса. Генеральный прокурор Сардинии разразился суровыми упреками в адрес судьи, которого он считал ответственным за побег Пудду:
«Примерно ведущим себя заключенным предоставляется возможность покидать тюрьму на несколько часов, иногда на несколько дней. Осужденные на большие сроки за тяжкие преступления могут отбыть половину наказания и выйти на свободу досрочно. Профессионалы, которые отлично изучили систему и приспособились к ней, всегда отличаются хорошим поведением. Самые опасные преступники — растлители детей и убийцы — в тюрьме ведут себя смиренно и послушно. Одних сажают снова, если они успевают совершить другое убийство, другие, подобно Пудду, исчезают.
Наказание за киднеппинг чрезвычайно суровое — суровее, чем за большинство убийств, но это не более чем видимость, если заключенные потом могут быть освобождены условно-досрочно, отсидев только половину срока, и могут скрыться. Каждый раз, когда удается спасти жертву похищения, раздаются радостные возгласы. Разумеется, все мы вздыхаем с облегчением, видя, что жертва жива и здорова, и никто не желает первым добавлять мрачные и критические ноты к общему радостному хору. Но каждое успешное похищение означает, что выкуп заплачен, а жертва освобождена — это поражение, а не победа.
Подобно многим другим, закон о замораживании активов, решительный и жесткий в теории, наказывает и тех, кто, уклоняясь от уплаты налогов, выплачивает выкуп деньгами, которые до этого были хорошо скрыты. Затем мы узнаем, что выкуп выплачен под защитой пункта семь параграфа четыре как «контролируемая выплата выкупа в интересах расследования». И все-таки «интересы расследования» не приводят к арестам похитителей после освобождения жертвы, более того, по телевидению мы видим выступление двух министров правительства, которые успокаивают нас, утверждая, что закон о замораживании активов достаточно гибкий. Однако гибкий закон — это закон, который не действует. Приходит на ум известная поговорка о том, что гибкий закон в отношении друзей толкуется, а по отношению к врагам — применяется.
Я чувствую облегчение, как и любой человек, когда освобождают одну из жертв, но совершенно убежден, что, по крайней мере, на Сардинии, закон о замораживании активов сократил разве что число непрофессиональных похищений. Кроме того, многие жертвы так и не возвращаются домой, а время плена неизбежно увеличивается. Для профессиональных похитителей это не препятствие. Семьям говорят: если ваши счета заморожены, предпринимайте другие меры. А когда им не удается что-то сделать, до них доносят слухи о том, что, если знать нужных людей, за тебя заплатит государство. Нет, это не победа. Это в лучшем случае поражение, а в худшем — сотрудничество с врагом.
Как судья я чувствую собственную беспомощность, когда думаю о похитителях, которые за счет налогоплательщиков отдыхают на Багамах. Следовательно, число похищений состоятельных людей, имеющих влияние и связи в правительственных кругах, не может не увеличиваться. Нам остается только надеяться, что, пока этот закон действует, он будет применяться очень жестко. В противном случае он должен быть изменен, как должен быть изменен и закон, позволяющий опасным профессиональным преступникам выходить на свободу, закон, в данном случае давший Пудду возможность похитить графиню Брунамонти.
Большинство итальянцев, в том числе и я, сыты по горло. Я хочу, чтобы было приостановлено действие закона о замораживании активов. Я хочу, чтобы органы правопорядка оказали серьезное сопротивление похитителям — для этого необходимо патрулировать территорию, ловить сбежавших преступников, а в зонах высокого риска создавать особые войсковые подразделения. Только тогда я возьмусь за пересмотр закона о похищениях, прежде всего, квалифицируя похищение как жестокое преступление против личности, а не просто грабеж с отягчающими обстоятельствами».
На той же полосе, набранная более жирным шрифтом, была помещена статья, которая защищала существующий закон, позволяющий замораживать активы, но резко критиковала закон, позволивший известному похитителю, приговоренному к тридцатилетнему сроку заключения, выйти на свободу досрочно.
«В принципе закон следует оставить, потому что он гарантирует выплату выкупа под контролем полиции, при этом купюры помечаются и их впоследствии можно будет отследить. Выкуп, заплаченный тайно, может навредить ходу расследования.
Давайте поэтому позаботимся о том, чтобы вместе с водой не выплеснуть и ребенка. Да, закон нуждается в изменениях, но, что более важно, следует подумать о том, чтобы помешать арестованным и помещенным в тюрьму похитителям беспрепятственно выходить на свободу».
Оставшаяся часть полосы была занята статистикой и кратким описанием недавних похищений. На развороте поместили снимки Леонардо и Катерины Брунамонти. Фотография Леонардо была из тех, что прежде публиковались в этой же газете, а роскошное фото Катерины — совсем новое, выполненное в духе трагедии в шоу-бизнесе: темные очки, намекающие на опухшие от пролитых слез глаза. Снимки сопровождало интервью, которое инспектор прочел у себя в кабинете, нахмурив лоб, но не от внимания, а от мрачных предчувствий. Интервью было дано «представителем семьи Брунамонти». Сбывались худшие опасения инспектора.
— Значит, вы считаете, что это похищение основано на ложной информации?
— Конечно. Запрашиваемая сумма явно превышает наши возможности. Они наверняка располагали ложной информацией.
— И откуда, по-вашему, могла поступить эта ложная информация?
— Никто не может с уверенностью этого сказать. Скорее всего, мы никогда об этом не узнаем.
— Но у вас есть какие-то подозрения?
— Я не подозреваю никого конкретно, но, к сожалению, мастерская графини размещается в палаццо Брунамонти, а это означает, что огромное количество людей имеет возможность посещать здание. Не исключено, что кто-то из постоянных сотрудников может обладать достаточной информацией и иметь знакомства самого различного рода.
— Каково ваше мнение о законе, который замораживает семейные активы?
— Думаю, это мудрый закон, он защищает нас и способствует задержанию похитителей.
— Вас не беспокоит, что его применение неизбежно увеличивает продолжительность плена и даже риск гибели жертвы?
— Не понимаю, почему вы так считаете. Мы сотрудничаем с государством, и государство соответственно должно сотрудничать с нами.
— И в какой форме, по вашему мнению, должно происходить это сотрудничество?
— Я знаю много случаев, в которых государство выплачивало выкуп мечеными банкнотами, что в дальнейшем помогало расследованию.
— Вы надеетесь, что государство окажет вам помощь?
— Это единственное, на что я могу надеяться, поскольку сами мы заплатить выкуп не в состоянии. Я прекрасно понимаю, что у нас нет политических связей, которые гарантировали бы графине статус жертвы первой категории. Мы можем только сотрудничать и надеяться, что даже жертва похищения второй категории имеет шанс на спасение.
Прежде чем инспектор дочитал интервью до конца, телефон, связывающий его с главным управлением, зазвонил.
— Гварначча, — сказал он в трубку.
— Вы это читали? — спросил капитан.
— Да… да, сейчас читаю.
— Не говорите ни с кем из журналистов.
— Хорошо. Вы соберете пресс-конференцию? — Его глаза, все еще просматривая газету, выхватили абзац о жертвах первой и второй категории.
— Нет, если смогу на это повлиять, но решать будет прокурор. Разумеется, я не отвечу ни на какие вопросы о выплатах. К тому же я не знаю ответов. Сейчас все усилия мы направляем на спасение жертвы.
— Думаете, на это еще есть надежда?
— Не слишком большая, однако, если они не убьют ее сегодня, когда прочтут статью, есть слабый шанс, что кое-что может измениться. Сын может быть достаточно напуган, чтобы обратиться за помощью. Предполагаю, что это дело рук дочери, хотя она попыталась замести следы, говоря «графиня» вместо «моя мать».
— Она никогда не называет ее матерью, она зовет ее Оливия.
— В самом деле? Ну, значит, она либо желает ей смерти, либо просто законченная дура.
— Да пожалуй, немного и того и другого. Она очень опасна. Если позволите, капитан, хотелось бы, чтобы то, что она называет сотрудничеством, происходило в присутствии прокурора. Она же грозится прийти прямо сюда, понимаете…
— Нет-нет, не принимайте ее ни в коем случае, а то бог знает, что мы прочтем завтра в газетах. Я предупрежу прокурора. Он собирается поговорить с графиней Кавиккьоли Джелли. Я сейчас занимаюсь выяснением связей пастуха, передающего еду, которого мы выследили.
— Что должен делать я?
— Только надеяться на положительные изменения в этой истории, потому что в противном случае итогом может стать гибель несчастной женщины.
Ничего не изменилось. Дочь так и не появилась в кабинете инспектора. Однажды он увидел ее на улице. Она выходила из дорогого бутика с двумя перевязанными лентами пакетами с платьями, но сделала вид, что не заметила инспектора, и быстро пошла прочь. Люди капитана пристально наблюдали за холмами и тщательно изучали те колонки газет, где публикуются объявления о потерях и находках, — в них чаще всего происходит обмен зашифрованной информацией. Ничего подходящего там не появилось. Связались со всеми возможными информаторами, но это не дало результата.
Через некоторое время капитан сообщил, что имя похитителя известно, но действовать, основываясь только на этой информации, не представляется возможным, поскольку любые попытки отыскать укрытие, где прячут жертву, могут закончиться ее гибелью, если они нечаянно подберутся слишком близко. На территории Пудду присутствие карабинеров можно обнаружить на расстоянии нескольких километров.
Элеттра Кавиккьоли Джелли отказалась позволить пометить банкноты, которые она послала семье Брунамонти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25