— Этот Хайнс…
— Что такое?
— Он слишком немногословен.
— Такое с людьми случается. Гварначча не уловил иронии.
Это был момент, когда полковник мог отстранить его как лишнего, и это был переломный момент всего расследования, самый напряженный. Когда всякий день у дверей толпятся журналисты, а раздражение полковника растет с каждым утренним совещанием, Гварначча обычно замыкается в себе. Пробормочет, что привык заниматься украденными сумками и расстроенными пожилыми дамами, и заявит, что он едва ли компетентен (Маэстренжело мог бы это оспорить). Любые попытки приблизиться к нему или разговорить обречены на неудачу. Он усядется, словно бульдог с костью между лап, молчаливый и спокойный. Но если кто-то попробует приблизиться, он зарычит — негромко, зато явственно.
Капитан все это знал, он понимал, что должен сдерживать эмоции и попытаться помочь инспектору. Только вот как? Чем? Если бы он только попросил… Или он попросил?
— Думаете, мне следует снова поговорить с Хайнсом? — после продолжительного молчания спросил капитан.
— Много он не скажет. Я полагал, что он богат. Ну, по сравнению со мной… А графиня Кавиккьоли Джелли сказала, что у него ни гроша за душой.
— А я сказал, что она богатая женщина.
— Да. Как я говорил вам, они больше не хотят, чтобы я крутился там, и я не могу их заставить… Мне надо побеседовать с дочерью графини наедине, — задумчиво сказал Гварначча.
— Она как-то приходила к вам в офис. Может, она…
— Нет. В доме. Я хочу поговорить с ней в доме. Я потерял с ними связь… Мне кажется, наводчик… Я должен поговорить с ней в доме…
— Хорошо, Гварначча, — тут же отозвался капитан. — Предположим, завтра, скажем, в четыре, прокурору Фусарри окажется необходимо побеседовать с Леонардо Брунамонти и Патриком Хайнсом в своем офисе.
— И с тем детективом. Вы не возражаете? — И когда капитан кивком отпустил его, инспектор ушел.

ИТАЛО-АМЕРИКАНСКИЙ ШИК
Марка «Contessa»- детище Оливии Беркетт, ведущей модели шестидесятых, ведущего дизайнера восьмидесятых и девяностых. После многолетнего успеха в Европе Оливия Беркетт расширяет дело. В этом году — Токио, в следующем — Нью-Йорк и, наконец, она надеется, — Лос-Анджелес в ее родном штате Калифорния. В чем секрет ее стиля?
«Наверное, история. После замужества я вошла в семью с шестисотлетней историей, меня вдохновила одежда прошлого — я приспособила ее к современному стилю жизни».
А секрет ее успеха?
«Я хорошо разбираюсь в одежде, но наша одежда непохожа на другую благодаря моему сыну Леонардо, чьи знания в области истории и истории искусства составляют основу каждой коллекции. Это определяет и детали нашей коллекции, и оформление показов — архитектуру помещения, музыку, свет и так далее».
У Оливии красивая аристократичная дочь, которая также появляется в мастерских «Сопtessa».
«Катерина — сама элегантность: красавица из четырнадцатого века в стиле века двадцатого, она идеальна в нашей одежде, и я хотела бы, чтобы она была у меня моделью, но сейчас ее больше интересует административная сторона работы».

Фото на первой странице: Жемчуг на золотой кружевной паутине воротничка вечернего платья «Contessa» из зимней коллекции.
Еще фото: Оливия Беркетт и Тесси в белой гостиной палаццо Брунамонти.
Фотограф: Джанни Таккола, Флоренция.

Инспектор уронил на колени экземпляр «Стиля».
— Пап? Можно нам не ложиться? Мы хотим посмотреть матч.
— Спросите у мамы.
— Мы спросили, она велела спросить тебя.
— Смотрите.
И двое мальчишек сломя голову понеслись на кухню, сдерживая хихиканье.
— Мам! Папа сказал, что мы можем не ложиться и посмотреть с ним матч, если ты не против. Ты согласна? Ну мам!
Они навалились на него с двух сторон, и он, довольный, крепко прижал их к себе. Игроки стремительно передвигались по зеленому полю, шум толпы то усиливался, то стихал — удобный фон для того, чтобы медленно перебирать в голове гораздо более яркие образы.
— Габриэль Батистута ведь не перейдет в другую команду, правда, пап? Джованни говорит, что перейдет, но я не верю. Зачем ты читаешь это?
— Читаю что? Хочешь смотреть матч — смотри. А если начнешь шуметь, твоя мама…
Должно быть, прошло около двух часов, когда он внезапно громко произнес:
— Я уже слышал это имя и думаю, что знаю, где…
— Какое имя, Салва? Он уставился на нее:
— Мальчики пошли спать?
— Полагаю, да. О чем ты думал, разрешив им не ложиться? Завтра ведь в школу.
— Что?
— Салва, в чем дело?
— Ни в чем.
— У тебя усталый вид. Пойдем спать.
Он провалился в глубокий сон и, как ему показалось, проспал много часов, прежде чем услышал собственный громкий голос:
— Собаки и фотографии.
— Собаки и что?
Он открыл глаза. Лампа Терезы все еще горела, она читала «Стиль», значит, было еще не очень поздно.
— Фотографии, — повторил он, вспоминая сон. — Это все вопрос…
— Вопрос чего, Салва?
Но он снова заснул. Заснул, убежденный, что утром туман рассеется и он ясно увидит то, что было у него перед носом. Он проснулся полный сил. Туман действительно рассеялся, но то, что он должен был ясно увидеть, пока еще не появилось.
Он начал свой день со спокойных размышлений. Сидел в кабинете и звонил в главное управление по внутренней линии.
— Конечно, инспектор. Можете назвать мне место и дату рождения? Это поможет найти досье, если оно здесь, — пообещал голос в телефонной трубке.
— Нет, не могу, но бьюсь об заклад, что на него есть досье, так как он жил и действовал в этом районе, поэтому его дело должно быть здесь, в архиве. Срочно, да. Оливия Беркетт, да. Я буду ждать.
Собаки и фотографии. Нужно спокойно посидеть и подумать. Собаки и фотографии. Он сидел и думал. Кто-то в центре паутины… Жемчуг на золотом кружеве паутины…
Зазвонил телефон.
— Инспектор Гварначча.
— Маэстренжело. У меня есть адрес и номер телефона графини Элеттры Кавиккьоли Джелли. Запишете?
Он записал. Потом спокойно посидел в ожидании.
Телефон зазвонил снова.
— Инспектор Гварначча.
— У меня есть досье для вас. Хотите, чтобы я его вам с кем-нибудь прислал?
— Нет, просто перечислите основные моменты биографии и скажите, когда он отбывал свой последний срок. Он вышел?
— Да, вышел. Срок был небольшой. Кража произведений искусства, виллы в окрестностях Флоренции… Ну, это вам уже знакомо, полагаю… Освободился года полтора назад. Еще какие-то подробности вас интересуют?
— Его адрес.
— На сегодняшний день — виа Санто-Спирито, дом семнадцать. Что-нибудь еще?
— Нет, но не отсылайте досье обратно в архив, передайте его капитану Маэстренжело, для меня. Я свяжусь с ним позже. Спасибо.
Сказать по правде, его воспоминания об этом случае были более чем неопределенными, но едва ли это сейчас имело значение. Будет достаточно времени, чтобы взглянуть на дело, только пусть лучше этим займется кто-то другой. Кроме того, где доказательства?
— Доказательств нет, — согласился он, когда позвонил Маэстренжело. — Я просто пытаюсь понять.
— И вы поняли. Он опасная личность, этот человек. Я производил его арест.
Значит, капитан, в отличие от инспектора, ясно помнил то дело. Независимый фотограф, который снимал светских людей в их домах. Он выбирал декорации, осматривал все подходящие комнаты, вел дружеские беседы с объектами съемок в непринужденной обстановке. Предусмотрительно выждав некоторое время, профессиональные взломщики, детально проинструктированные и даже снабженные фотографиями, совершали ограбление. Между фотосессией и кражей он с помощью фотографий получал комиссионные от тайных клиентов и таких же тайных антикваров и арт-дилеров. Все шло как по маслу, пока фотографа не арестовали.
Так почему бы не украсть домовладельца? Одно большое дело — и денег хватит на всю жизнь.
— Но, — добавил капитан, — если верить информации, которую я получил от семьи, они ошиблись с выбором. Конечно, здесь есть и состояние, и бизнес, но бизнес сейчас расширяется, поэтому денег не хватает. Похитители хотят быстро получить деньги и рассчитывают на скрытые наличные, которые невозможно было бы отследить, недвижимость в данном случае никак нельзя назвать идеальной. Информация наводчика об антиквариате, возможно, была достоверной, но вот о состоянии этих людей — явно ошибочной, как вы думаете?
— Думаю, кто-то ему солгал, — сказал инспектор.
— Я вас не понимаю. Да кто бы вообще стал с ним об этом говорить?
— Люди откровенничают… по разным причинам. Даже сама графиня могла захотеть показаться более состоятельной, чем была на самом деле. Возможно, фотографы, как и парикмахеры, способны разговорить клиентку.
— А разве вы не говорили, что была только одна фотосессия?
— Только одна, насколько мне известно. Но у него получилось.
Была достигнута договоренность, что Леонардо Брунамонти, детектив Чарльз Бентли и Патрик Хайнс будут вызваны в офис прокурора к четырем часам. Таким образом им ясно давали понять, что на них никто не собирается давить с целью получить информацию об их действиях, напротив, их поставят в известность о проблемах следствия и планируемых властями действиях в интересах спасения жертвы.
— Это, разумеется, не совсем правда, — признался Фусарри, — но послужит хорошей причиной.
К сожалению, вызов послужил причиной лишь для двоих приглашенных. Хайнс пошел на попятную, сославшись на головную боль и резонно предположив, что двое других его просветят.
Фусарри позвонил Маэстренжело:
— Этот проклятый Хайнс держит дочь графини под неусыпным контролем. Я не вижу, что мы можем предпринять, кроме как арестовать!
Маэстренжело позвонил инспектору.
— Я все равно пойду, — сказал инспектор. — Правда, из него слова клещами не вытащишь, как я вам докладывал, но я все же был бы рад повидаться с ним без его детектива. И я полагаю, что смогу организовать так, чтобы минуту-другую поговорить с каждым из них наедине.
— Ну, если вы считаете, что это может пойти на пользу…
— Я попробую. С сыном отношения разладились, вы знаете. Это очень плохо. Простите. Я покручусь там и попробую…
Он отправился без четверти четыре, как обычно пешком. Когда он проходил под каменной аркой, он привычно нашарил в кармане темные очки, но солнца сегодня не было: пушистые белые, серые и почти черные облака собирались на безветренном небе.
— Надвигается дождь, инспектор. — Это произнес Бьондини, куратор Галереи современного искусства, готовый к ливню, с плащом и зонтиком в руке. — Полагаю, вы слышали новости?
— Простите?
— Картину пейзажиста Коро похитили из Лувра. Я сам ужасно переживаю из-за плохой охраны, она совершенно не отвечает необходимым требованиям, но дело в том, что у других музеев те же проблемы. Стоит ли жаловаться, если вы и группа «Культурное наследие» занимаетесь поиском украденных картин. Вы мне не верите? Неужели вы не слышали этого в послеобеденных новостях?
— Сказать по правде, я не обратил внимания… Где, вы сказали, в Лувре?
— Совершенно верно, из новых поступлений.
— Значит, украли пейзаж… Хорошо. Что-то в этом роде, но только поближе к дому… Хорошо… Хорошо.
— Инспектор?
— Всего хорошего. Спасибо. Всего хорошего. Вы очень добры…
Бьондини всегда отличался отзывчивостью и разговорчивостью и, если бы он продолжил беседу, непременно рассказал бы инспектору больше, чем тот был способен переварить. Инспектора же интересовал только сам факт кражи. Куратор очень добр, да. Но лучше все-таки что-нибудь поближе к дому. Впрочем, об этом потом. Сначала на пьяцца Санто-Спирито.
Он очень удивился, обнаружив большие двери палаццо Брунамонти закрытыми. На дверях был только звонок в привратницкую, а насколько он помнил, в этой комнате никогда никого не было. Озадаченный, он позвонил.
— Кто там?
— Инспектор Гварначча, карабинер.
Двери, щелкнув, приоткрылись, и он начал их толкать. Неудивительно, что, как правило, они всегда открыты: страшно тяжелые, а ведь в доме находится мастерская, и люди целый день снуют туда-сюда.
— Кого вы хотите видеть?
Итак, здесь теперь действительно был привратник, да еще в форме.
— М-м… синьорину Катерину Брунамонти. Она меня ждет.
Ложь, но этого человека могли нанять сын или Хайнс. Не хотелось, чтобы парень о нем докладывал.
— Я прихожу каждый день в это время. Нет необходимости обо мне докладывать, я знаю дорогу, — уверенно произнес Гварначча.
— Прошу вас, инспектор.
Слава богу, он вернулся к газете. Инспектор прошел к лифту.
Когда он выходил из лифта на втором этаже, дверь комнаты стремительно распахнулась, выскочил Патрик Хайнс и захлопнул ее за собой. Он, онемев, остановился, а когда увидел инспектора, то побледнел, и в его глазах появился ужас.
— О боже! — простонал Хайнс и помчался вниз по лестнице, словно за ним гнались черти.
Инспектор остался стоять, глядя ему вслед, затем приблизился к двери.
Найти Хайнса будет достаточно легко. А если никто не ответит на звонок, он может позвать на помощь и взломать дверь. Он позвонил и стал ждать. Он не слышал приближающихся шагов, лишь легкий шуршащий звук удержал его на месте.
Дверь очень медленно открылась, и, прежде чем он что-то заметил, голос произнес неторопливо и смертельно холодно:
— Я знала, что ты передумаешь.
И тут он ее увидел: босая, высокое стройное обнаженное тело в распахнутом легком прозрачном белом пеньюаре.
Когда она поняла, к кому обращается, блестящие красные губы сжались и дверь захлопнулась прямо перед его носом.

9

Инспектор не воспользовался лифтом, а предпочел медленно спуститься по лестнице вслед за Патриком Хайнсом. И не потому, что ему требовалось время, чтобы пережить легкий шок от вида наготы молодой женщины. Нет, он должен, наконец, все обдумать. Пора перестать закрывать глаза на то, чего он просто не хотел видеть и чему еще меньше хотел дать название. Ее неподвижность, прямая спина, длинная белая шея, повернутая так, словно она следит за ним одним ярким глазом. Поза змеи, готовой разделаться с жертвой.
А что она хотела от него? Какую пользу могла извлечь? И, черт возьми, чего она хотела от Хайнса? Не любви, не секса ради секса. Холод, исходящий от ее стройного белого тела, вогнал его в дрожь и заставил спасаться в тепле двора.
Струи фонтана играли на солнце, весенние цветы благоухали свежестью в теплом воздухе. Синьора Верди вышла из стеклянной передней двери мастерской. Должно быть, она предугадала его появление и высматривала, когда он спустится вниз. Он направился прямо к ней. Ему надо было с ней поговорить, однако не сейчас.
— Вы слышали? Маленькую Тесси собираются усыпить. — Она плакала, слезы безудержно стекали по щекам и падали на воротник. — Это дурной знак. Мы так обрадовались, когда она вернулась домой живая, а теперь…
— Я понимаю, что вы чувствуете. Как жаль, и это после того, как крошечное создание так отчаянно боролось, чтобы вернуться домой. Но это ни о чем не говорит. Вы не должны так себя мучить. Графиня…
— Появились какие-то новости?
— Нет… Я хотел вам сообщить, чтобы вы набрались терпения. Подобные дела тянутся долго. Позаботьтесь о том, чтоб все было в порядке к ее возвращению. У вас, должно быть, много работы.
Лицо женщины окаменело.
— Об этом не беспокойтесь. Оливия обнаружит все именно в таком состоянии, в каком следует, по крайней мере в том, что зависит от нас. — Она метнула мрачный взгляд в сторону комнаты привратника.
— Да, я понимаю. Я хочу прийти поговорить с вами завтра… Вы не видели, куда направился мистер Хайнс?
— Он пробормотал что-то по поводу выпивки. Выглядел очень расстроенным. Мне кажется, он тоже расценивает потерю Тесси как дурной знак. Мне надо было поговорить с ним, но он ответил, что вернется через минуту. Он может быть только у Джорджо…
И кто стал бы его винить? Инспектор обнаружил его в темном конце дальней комнаты, где все остальные белые столы и серые плюшевые стулья пустовали. Лишь пара престарелых туристок оккупировала столик у самой двери, медленно попивая чай.
Хайнс смотрел на большой бокал бренди, стоящий перед ним, но не пил. Вокруг клубился табачный дым, и он прикуривал дрожащими руками очередную сигарету. Его лицо все еще было мертвенно-бледным.
— Могу я?… — Инспектор сел напротив.
Двое мужчин смотрели друг на друга с минуту, потом лицо Хайнса внезапно багрово вспыхнуло.
—
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25