Только иногда поглядывал на Кинтаро, будто раздевая глазами. Уходя, выманил его в коридор:
– Вождь, на пару слов.
Но вместо пары слов урвал поцелуй, который был слишком долгим и жарким для взятого силой.
Третий день принес много сюрпризов. Для начала Альву номер два вытащили из петли. Никакого вреда он себе причинить не смог, потому что был под магической защитой. Это значило, что отточенное лезвие не оставляло на его коже следов, и если бы даже он выпрыгнул с верхней площадки башни, то ни одной шишки бы себе не набил.
– Как еще мне доказать, что я настоящий? – рыдал он, уткнувшись в плечо сердобольному Итильдину.
Кинтаро наблюдал мизансцену с видимым неудовольствием, прислонившись к стене и засунув большие пальцы за ремень.
– Этого я, пожалуй, не возьму, – сказал он вполголоса, с оттенком брезгливости.
– Щенков, что ли, выбираешь? – так же вполголоса возмутился Хатталь. – Между прочим, только этот рвется пойти с вами.
– Мало ли кто куда рвется.
– А ты бы подумал, чего хочет твой рыжий. Его желания с твоими могут не совпадать, тебе это в голову приходило?
– Если бы он мог выйти и послать нас обоих к черту, твоей хозяйке не понадобилась бы вся эта канитель.
– Молодец, соображаешь. Ну, а если… – Хатталь помедлил, – …он хочет вас испытать? Узнать, что вы любите больше – его самого или ваши представления о нем?
Кинтаро открыл было рот, чтобы возразить, и понял, что ему нечего сказать. Зато фарри явно сказал больше, чем собирался. И решил незамедлительно сменить тему, небрежно бросив:
– Я с ним спал пару раз, еще когда он только здесь появился.
– Всего пару? – чужим голосом отозвался Кинтаро, отворачиваясь.
– А я думал, ты кинешься меня полосовать, если узнаешь.
– С чего бы? Ежу понятно, это он тебя совратил. Надо же ему с кем-то трахаться, пока нас нет.
Заткнуть Хатталя было не так-то легко.
– Он клевый. Понятно, почему ты так хочешь его вернуть.
Кинтаро развернулся и посмотрел на Хатталя в упор.
– По-твоему, я поперся за тридевять земель только потому, что с рыжим хорошо в постели?
– Так почему?
– Потому что я его люблю.
– А ты ему когда-нибудь это говорил? Держу пари, что нет. Такие, как ты, вечно корчат из себя суровых мачо.
– Таких, как я, цивилизованные люди называют суеверными дикарями, – сказал степняк резко. – Но у цивилизованных людей предрассудков и суеверий не меньше. Например, что надо обязательно говорить о любви. Для таких, как я, любовь – она как солнце, как ветер, как вода. Она просто есть. – Кинтаро помолчал и добавил: – Если уж на то пошло, Альва тоже никогда не говорил, что любит меня. Я сам это знаю. Потому и не отступлюсь.
На этот раз Хатталь не нашелся, что сказать.
Белая тронная зала оказалась пустой, но после недолгих поисков два прочих кавалера Ахайре обнаружились в неприметном алькове, и положение, в котором их застали, было абсолютно недвусмысленным.
– А что, я всегда мечтал сам себя трахнуть, – задиристо сказал тот, что был сверху. Поскольку оба были полураздеты, определить, который это номер, первый или третий, не представлялось возможным.
Итильдин буквально прилип к ним взглядом, но степняк отодвинул его и задернул занавески. Он не любил быть пассивным наблюдателем.
– Интересно, как делаются такие иллюзии? – сказал задумчиво эльф. – Обман зрения и прочих чувств? На самом деле там, за занавеской, никого нет? Или это заклинание личины?
– Это заклинание подобия, – не удержался Хатталь, на что эльф и рассчитывал. Легко уклониться от прямого вопроса, но мало кому удается смолчать, когда есть возможность блеснуть эрудицией. – Берется нормальный человек, из плоти и крови. Чем он больше похож, внешне и по характеру, тем лучше приживется иллюзия. Потом он не помнит, что с ним было. Ведет себя в точности как тот, в кого его превратили.
– Откуда он знает, как надо себя вести?
– А он и не знает. Просто делает то, что от него ждут. Как бы читает мысли.
– Тогда почему они ведут себя по-разному?
– Так подобие же, не полное соответствие. Кто-то одни черты берет, кто-то другие.
– А может человек под заклинанием подобия сохранить свою настоящую личность? – спросил Итильдин под влиянием внезапного озарения.
– Может, отчего нет. Если тот, кто наложил чары, захочет. Но человек все равно будет вести себя так, как ему положено по роли.
Закрывшись со степняком в комнате, эльф долго и жарко трахал ему мозги на пушистом ковре перед камином.
– Хатталь дал нам ключ! – блестя глазами, говорил Итильдин. – Прежде я думал, что каждый из трех – персонификация противоречий реального Альвы… в нем уживаются совершенно разные желания и стремления: какая-то часть его хочет вернуться к нам, какая-то – остаться с Дэм Таллиан. Я думал, можно выбрать любого или всех сразу. Но это неверно, теперь я понял. Я начал подозревать, еще когда вы разговаривали там, у окна, когда ты говорил, что любишь Альву. Понимаешь, Таро, эти подделки скованы нашими мыслями, они не могут выйти за рамки наших представлений об Альве. У нас в голове сложился определенный его портрет. Но личность – нечто большее, чем набор черт лица и характера. Все меняются, даже Древние, а уж вы, люди, делаете это вообще молниеносно. Мы должны найти того, кто изменился за год, перестал быть тем Альвой, которого мы знаем. Только настоящий Альва может удивить нас, быть другим, непривычным, неожиданным. Совсем не похожим на прежнего.
– Тогда либо первый, либо второй. Третий уж больно похож, прямо мороз по коже, – подытожил Кинтаро. – Но подстава в том, что ни первый, ни второй мне не нравятся. Они слишком… чужие.
– Может, правильный ответ заключается в том, чтобы предоставить выбор самому Альве? Он наверняка знал, что собирается сделать Дэм Таллиан, и подыскал бы способ привлечь наше внимание.
– Если б хотел, – мрачно закончил степняк. – Может, Хатталь прав, и он просто сомневается в нас, проверяет. Тьфу, легок на помине!
– Все мучаетесь, мозгами скрипите? – жизнерадостно сказал Хатталь, просовывая голову в дверь. – Да киньте монетку, и дело с концом.
– С тремя сторонами монеток еще не придумали. – Итильдин посмотрел на фарри из-под ресниц, прикидывая, как бы половчее развести его на очередную подсказку.
– Хватит и двух. Орел – «ну его нахрен», решка – «ну его в баню».
– Тебе делать, что ли, нечего? – спросил Кинтаро беззлобно. – Что ты здесь-то все время ошиваешься?
– А тебе жалко? – Хатталь, не дожидаясь приглашения, вошел и уселся рядом с ними на ковре, скрестив ноги. – У меня договор с Дэм Таллиан насчет вас.
– Что еще за договор?
Парень хитро прищурился:
– Поцелуешь – скажу.
Пожав плечами, Кинтаро привстал и только собрался запечатлеть на его губах поцелуй, как Хатталь уточнил, ухмыляясь:
– Не сюда.
Кинтаро ругнулся и лег обратно. Итильдин не сдержался – прыснул.
– Ну ладно, просто так скажу. Я тоже хочу отсюда свалить. Хватит с меня этой службы. Дэм Таллиан обещала меня отпустить, если вы меня с собой заберете.
– Дался ты нам, – проворчал степняк.
– Если поможешь нам узнать настоящего Альву, почему бы не забрать, – сказал рассудительный Итильдин.
– Ты не понял. Если заберете меня с собой вместо Альвы.
Кинтаро присвистнул:
– Совсем охренела магичка! Без мазы, парень. Прощайся с волей.
– Ну вот, и я так же подумал, – беззаботно сказал Хатталь. – Может, ты мне хотя бы отсосешь по-быстрому?
Прозвучало это так похоже на степняка, что Итильдин вздрогнул и вскинул глаза на Хатталя.
– Может, я подойду? – спросил он, подчиняясь неведомому порыву.
– А я думал, ты недотрога, как все Древние.
Вместо ответа Итильдин начал подчеркнуто медленно расстегивать ворот туники. Стянул ее через голову. Положил руки Хатталю на плечи и коснулся его губ своими, сначала легко, дразняще, потом сильнее, раскрывая их языком. Кинтаро посмотрел-посмотрел, не выдержал и запустил руки Хатталю под рубаху.
– Я понял, – сказал фарри, переводя дух. – Вы хотите меня совратить и выведать секреты Дэм Таллиан.
– Да мы просто хотим трахаться, – честно сознался Кинтаро.
Одной рукой Хатталь развязал пояс шаровар, а другой пригнул его голову вниз. Ощутив влажный рот степняка на своем члене, фарри всхлипнул и выгнулся. Должно быть, и правда у него давно не было мужика. Воспламенился он мигом. Даже зрачки снова запылали. С той же нечеловеческой силой толкнул Кинтаро на ковер, на колени и локти, содрал с него и с себя штаны, наскоро подготовил и вошел.
Итильдин, обнаженный, лег на спину, и Кинтаро взял его в рот.
Фарри был хорош, очень хорош. Он умел доставлять наслаждение. Кинтаро подчинился его ритму, не забывая ласкать эльфа. Кончая, Хатталь прижался щекой к его спине, шепча на фарис: «Ана бахабэк… ана бахабэк…»
Потом они умудрились, не вставая с ковра, подкинуть дров в камин и укрыться стащенной с кровати медвежьей шкурой. Темнокожий Хатталь в полумраке казался невидимкой – только белки глаз блестели, но он почти сразу закрыл глаза и провалился в сон, позволив себе наконец расслабиться. Эльф и степняк последовали его примеру.
Когда они проснулись, в камине остались одни догорающие угли. Хатталя не было.
– Я ненавижу эту башню, и эту чародейку, и этих фальшивых рыжих, и этого черномазого, который меня оттрахал, – сообщил Кинтаро мечтательным тоном, который сильно противоречил смыслу сказанного. – И особенно ненавижу то, что мне это понравилось.
Не исключено, что упомянутый черномазый подслушивал у дверей, потому что вошел с подносом буквально через пару минут, и уголки его губ подрагивали, норовя сложиться в самодовольную улыбку.
– Кстати, что значит «ана бахабэк»? – спохватился степняк.
– Э-э-э… клевая задница, если прилично, – бросил фарри с самым похабным выражением лица.
В сопровождении Хатталя Итильдин с Кинтаро полдня прослонялись по башне, открывая все двери и заглядывая в замочные скважины, если двери не открывались. У них была смутная надежда, что где-нибудь за секретной дверью найдется четвертый Альва, настоящий до мозга костей. Если секретные двери имелись, то были слишком хорошо запрятаны. Кроме нескольких слуг, поваров, садовника в зимнем саду и двух вальяжных белоснежных кошек, они не встретили ни единой живой души. Еще полдня они потратили на треп с кавалерами Ахайре, старательно пытаясь понять, к кому их тянет больше, кто вызывает отклик в душе, ощущение близости, сердечную склонность. Однако чувства их до крайности были отравлены недоверием, и подозрения до такой степени разъедали душу, что общение стало тягостным.
Зато с Хатталем час от часу становилось все легче. Его грубость уравновешивалась откровенностью, развязность – веселым нравом, навязчивость – искренним желанием услужить.
– Подлизываешься? – сумрачно сказал степняк, когда фарри полез разминать ему спину.
– Ляг и не бухти, – огрызнулся Хатталь, железной рукой прижимая его к кровати. Правда, сам забухтел себе под нос, массируя могучие плечи вождя: – Вот человек, нет чтобы спасибо сказать. От своих-то, небось, ни разу не дождался.
– Я их для другого использую.
– Хорошая мысль. – Руки Хатталя спустились ниже.
Напряженные мышцы будто плавились под ладонями фарри, Кинтаро чувствовал, как превращается в податливый воск. Он поймал запястье Хатталя и потянул его на себя.
Итильдина влекло к ним, как иголку к магниту. Собственные желания смущали его. Он легко мог бы отдаться Хатталю, и судя по стонам Кинтаро, это будет очень даже приятно. Перед собой можно оправдаться тем, что секс ослабляет самоконтроль парня, делает его более уязвимым. Но у него есть возлюбленный; единственный раз, когда Итильдин чуть не изменил Альве, закончился очень, очень плохо. Впрочем, по строгим эльфийским канонам, вчерашний день уже считается изменой, когда он так бесстыдно получал удовольствие на глазах у Хатталя.
Проблема в том, что он сам хотел. Коснуться этих губ, этой темной кожи, тугих косичек, ощутить эти сильные руки на своих бедрах. «Развратная тварь, как ты можешь желать кого-то, кроме Лиэлле и Таро?» – сказал он себе, отворачиваясь от того, что творилось в постели. Но голый Хатталь обнял его со спины, и думать эльф перестал.
Когда они снова лежали втроем под медвежьей шкурой, Итильдин вдруг сказал:
– Ты плакал, когда нашел нас в снегу. Почему?
Фарри помолчал и сказал со вздохом:
– Позавидовал вашему рыжему. Вы бы ради него и по горящим угольям прошли.
– Прошли бы, – охотно согласился Кинтаро. – Эльф не обожжется, а у меня все заживет в момент.
– Капризный аристократ. Он вас не заслужил. Ну что в нем есть, кроме красивой мордашки?
– Еще задница очень ничего, и ноги, – серьезно сказал Итильдин, хотя в глазах у него плясали озорные бесенята.
Хатталь фыркнул:
– Не думал, что у Древних есть чувство юмора.
– У Древних есть еще мужик, который может больно вдарить, – мрачно пробурчал Кинтаро, не делая, впрочем, угрожающих жестов.
– Да что я, вру, что ли? Как есть, капризный, как девка.
– Капризный… – мечтательно протянул эльф, погружаясь в воспоминания, как в нагретую солнцем воду. – Избалованный, циничный, надменный…
– Упрямый, ехидный, стервозный, – подхватил Кинтаро с тем же блаженным выражением. – Горячий, рыженький, сладкий…
– Нежный, ласковый, страстный…
– Образованный, остроумный, изящный…
– Доверчивый, светлый, сердечный…
– Вот доверчивый – это в точку, – вставил Хатталь. – Нет ума – считай, калека. Каким надо быть идиотом, чтобы пойти на договор с Мастером Иллюзий!
– Так в чем заключался договор? – не выдержал Кинтаро.
И Хатталь рассказал, почему б не рассказать.
– …Ну вот, а через полгода, когда солнце встало, он обрадовался, как дитя. Стащил кольцо да и вышвырнул из окна. Между прочим, кого искать посылали? Меня, конечно. Только рано он радовался. Кольцо снял, договор кончился, иди на все четыре стороны – это с Края Мира-то! Госпожа смеется: учился бы ты магии, смог бы портал поставить. Он зубы стиснул и взялся за книги. Мы только диву давались. Чародеи на эту науку лет пять тратят. Правда, они последовательно все изучают, а этот блаженный выбрал, что ему больше интересно. Нахватался по верхам, впору фокусы на ярмарках показывать. Госпожа говорит: никогда из тебя настоящего мага не выйдет. Чтобы магом стать, нужно отказаться от земных привязанностей, магию полюбить, как ты в жизни ничего не любил. А тут вы, как гири на ногах. Она его убеждает: они, дескать, не способны тебя оценить, они тебя не стоят, им все равно, что ты, что какой-нибудь рыжий невольник с твоим лицом. Дескать, нет никакой судьбы, никакого предопределения, только тоска плоти, будь ты каким-нибудь черномазым банухидом, вот как Хатталь, без красоты, без обаяния, без таланта, они на тебя и не взглянут… – голос его дрогнул, будто от сдерживаемых рыданий, он хмуро выбрался из постели и скрылся в купальне. Оттуда послышался плеск воды.
– Он влюблен, – еле слышно шепнул Итильдин, в голосе его слышалось удивление. – Влюблен до безумия, хоть и пытается скрывать свои чувства.
Степняк заложил руки за голову, глядя в потолок.
– Иногда мне кажется, а не лучше ли взять его, чем одну из кукол Дэм Таллиан. По крайней мере, без обмана. Получаешь то, за что платишь. Потому что мы можем сделать выбор, и она скажет: молодцы, выбрали верно! – и отправит нас домой с подделкой. У этой задачи нет решения, понимаешь?
– Решение есть, и я его найду, – сказал эльф с уверенностью, которой вовсе не испытывал.
Оставалось два дня, если считать шестой день за полный.
Вернулся Хатталь и как ни в чем не бывало влез обратно под одеяло.
– Извиняюсь, если что не то сказал. От вас, парни, просто башню сносит, – и фыркнул над своей невольной остротой.
Итильдин мимолетно подумал: не странно ли, что с ними сейчас в постели не Альва, а слуга Дэм Таллиан, которого они знают без году неделя. Не странно ли, что ни один из кавалеров Ахайре не увязался за ними и не искал так назойливо их компании, как Хатталь. Может, потому, что они сами этого не хотели. Или потому, что так распорядилась хозяйка.
«Что с нами случилось? – спросил он себя. – Мы потеряли его год назад – и живем, как ни в чем не бывало, занимаемся любовью, едим и пьем, и в нашей постели уже другой».
Но Хатталь занимал место между ними на кровати так, будто имел на него полное право.
Утром (так называлось время, когда они просыпались, потому что другого утра на Краю Мира быть не могло) эльф попросил Хатталя проводить его на верхнюю площадку башни. Ему требовалось уединение, чтобы подумать. Укрывшись медвежьей шкурой, он провел там несколько часов, глядя невидящими глазами в пространство.
Он размышлял о многом сразу, как умеют делать эльфы: отбирал, анализировал, связывал предположения и факты. Что такое человек, если не сочетание лица, фигуры, черт характера и жизненного опыта, и чем он отличается от своего магического подобия? Что остается неизменным, когда меняется человек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Вождь, на пару слов.
Но вместо пары слов урвал поцелуй, который был слишком долгим и жарким для взятого силой.
Третий день принес много сюрпризов. Для начала Альву номер два вытащили из петли. Никакого вреда он себе причинить не смог, потому что был под магической защитой. Это значило, что отточенное лезвие не оставляло на его коже следов, и если бы даже он выпрыгнул с верхней площадки башни, то ни одной шишки бы себе не набил.
– Как еще мне доказать, что я настоящий? – рыдал он, уткнувшись в плечо сердобольному Итильдину.
Кинтаро наблюдал мизансцену с видимым неудовольствием, прислонившись к стене и засунув большие пальцы за ремень.
– Этого я, пожалуй, не возьму, – сказал он вполголоса, с оттенком брезгливости.
– Щенков, что ли, выбираешь? – так же вполголоса возмутился Хатталь. – Между прочим, только этот рвется пойти с вами.
– Мало ли кто куда рвется.
– А ты бы подумал, чего хочет твой рыжий. Его желания с твоими могут не совпадать, тебе это в голову приходило?
– Если бы он мог выйти и послать нас обоих к черту, твоей хозяйке не понадобилась бы вся эта канитель.
– Молодец, соображаешь. Ну, а если… – Хатталь помедлил, – …он хочет вас испытать? Узнать, что вы любите больше – его самого или ваши представления о нем?
Кинтаро открыл было рот, чтобы возразить, и понял, что ему нечего сказать. Зато фарри явно сказал больше, чем собирался. И решил незамедлительно сменить тему, небрежно бросив:
– Я с ним спал пару раз, еще когда он только здесь появился.
– Всего пару? – чужим голосом отозвался Кинтаро, отворачиваясь.
– А я думал, ты кинешься меня полосовать, если узнаешь.
– С чего бы? Ежу понятно, это он тебя совратил. Надо же ему с кем-то трахаться, пока нас нет.
Заткнуть Хатталя было не так-то легко.
– Он клевый. Понятно, почему ты так хочешь его вернуть.
Кинтаро развернулся и посмотрел на Хатталя в упор.
– По-твоему, я поперся за тридевять земель только потому, что с рыжим хорошо в постели?
– Так почему?
– Потому что я его люблю.
– А ты ему когда-нибудь это говорил? Держу пари, что нет. Такие, как ты, вечно корчат из себя суровых мачо.
– Таких, как я, цивилизованные люди называют суеверными дикарями, – сказал степняк резко. – Но у цивилизованных людей предрассудков и суеверий не меньше. Например, что надо обязательно говорить о любви. Для таких, как я, любовь – она как солнце, как ветер, как вода. Она просто есть. – Кинтаро помолчал и добавил: – Если уж на то пошло, Альва тоже никогда не говорил, что любит меня. Я сам это знаю. Потому и не отступлюсь.
На этот раз Хатталь не нашелся, что сказать.
Белая тронная зала оказалась пустой, но после недолгих поисков два прочих кавалера Ахайре обнаружились в неприметном алькове, и положение, в котором их застали, было абсолютно недвусмысленным.
– А что, я всегда мечтал сам себя трахнуть, – задиристо сказал тот, что был сверху. Поскольку оба были полураздеты, определить, который это номер, первый или третий, не представлялось возможным.
Итильдин буквально прилип к ним взглядом, но степняк отодвинул его и задернул занавески. Он не любил быть пассивным наблюдателем.
– Интересно, как делаются такие иллюзии? – сказал задумчиво эльф. – Обман зрения и прочих чувств? На самом деле там, за занавеской, никого нет? Или это заклинание личины?
– Это заклинание подобия, – не удержался Хатталь, на что эльф и рассчитывал. Легко уклониться от прямого вопроса, но мало кому удается смолчать, когда есть возможность блеснуть эрудицией. – Берется нормальный человек, из плоти и крови. Чем он больше похож, внешне и по характеру, тем лучше приживется иллюзия. Потом он не помнит, что с ним было. Ведет себя в точности как тот, в кого его превратили.
– Откуда он знает, как надо себя вести?
– А он и не знает. Просто делает то, что от него ждут. Как бы читает мысли.
– Тогда почему они ведут себя по-разному?
– Так подобие же, не полное соответствие. Кто-то одни черты берет, кто-то другие.
– А может человек под заклинанием подобия сохранить свою настоящую личность? – спросил Итильдин под влиянием внезапного озарения.
– Может, отчего нет. Если тот, кто наложил чары, захочет. Но человек все равно будет вести себя так, как ему положено по роли.
Закрывшись со степняком в комнате, эльф долго и жарко трахал ему мозги на пушистом ковре перед камином.
– Хатталь дал нам ключ! – блестя глазами, говорил Итильдин. – Прежде я думал, что каждый из трех – персонификация противоречий реального Альвы… в нем уживаются совершенно разные желания и стремления: какая-то часть его хочет вернуться к нам, какая-то – остаться с Дэм Таллиан. Я думал, можно выбрать любого или всех сразу. Но это неверно, теперь я понял. Я начал подозревать, еще когда вы разговаривали там, у окна, когда ты говорил, что любишь Альву. Понимаешь, Таро, эти подделки скованы нашими мыслями, они не могут выйти за рамки наших представлений об Альве. У нас в голове сложился определенный его портрет. Но личность – нечто большее, чем набор черт лица и характера. Все меняются, даже Древние, а уж вы, люди, делаете это вообще молниеносно. Мы должны найти того, кто изменился за год, перестал быть тем Альвой, которого мы знаем. Только настоящий Альва может удивить нас, быть другим, непривычным, неожиданным. Совсем не похожим на прежнего.
– Тогда либо первый, либо второй. Третий уж больно похож, прямо мороз по коже, – подытожил Кинтаро. – Но подстава в том, что ни первый, ни второй мне не нравятся. Они слишком… чужие.
– Может, правильный ответ заключается в том, чтобы предоставить выбор самому Альве? Он наверняка знал, что собирается сделать Дэм Таллиан, и подыскал бы способ привлечь наше внимание.
– Если б хотел, – мрачно закончил степняк. – Может, Хатталь прав, и он просто сомневается в нас, проверяет. Тьфу, легок на помине!
– Все мучаетесь, мозгами скрипите? – жизнерадостно сказал Хатталь, просовывая голову в дверь. – Да киньте монетку, и дело с концом.
– С тремя сторонами монеток еще не придумали. – Итильдин посмотрел на фарри из-под ресниц, прикидывая, как бы половчее развести его на очередную подсказку.
– Хватит и двух. Орел – «ну его нахрен», решка – «ну его в баню».
– Тебе делать, что ли, нечего? – спросил Кинтаро беззлобно. – Что ты здесь-то все время ошиваешься?
– А тебе жалко? – Хатталь, не дожидаясь приглашения, вошел и уселся рядом с ними на ковре, скрестив ноги. – У меня договор с Дэм Таллиан насчет вас.
– Что еще за договор?
Парень хитро прищурился:
– Поцелуешь – скажу.
Пожав плечами, Кинтаро привстал и только собрался запечатлеть на его губах поцелуй, как Хатталь уточнил, ухмыляясь:
– Не сюда.
Кинтаро ругнулся и лег обратно. Итильдин не сдержался – прыснул.
– Ну ладно, просто так скажу. Я тоже хочу отсюда свалить. Хватит с меня этой службы. Дэм Таллиан обещала меня отпустить, если вы меня с собой заберете.
– Дался ты нам, – проворчал степняк.
– Если поможешь нам узнать настоящего Альву, почему бы не забрать, – сказал рассудительный Итильдин.
– Ты не понял. Если заберете меня с собой вместо Альвы.
Кинтаро присвистнул:
– Совсем охренела магичка! Без мазы, парень. Прощайся с волей.
– Ну вот, и я так же подумал, – беззаботно сказал Хатталь. – Может, ты мне хотя бы отсосешь по-быстрому?
Прозвучало это так похоже на степняка, что Итильдин вздрогнул и вскинул глаза на Хатталя.
– Может, я подойду? – спросил он, подчиняясь неведомому порыву.
– А я думал, ты недотрога, как все Древние.
Вместо ответа Итильдин начал подчеркнуто медленно расстегивать ворот туники. Стянул ее через голову. Положил руки Хатталю на плечи и коснулся его губ своими, сначала легко, дразняще, потом сильнее, раскрывая их языком. Кинтаро посмотрел-посмотрел, не выдержал и запустил руки Хатталю под рубаху.
– Я понял, – сказал фарри, переводя дух. – Вы хотите меня совратить и выведать секреты Дэм Таллиан.
– Да мы просто хотим трахаться, – честно сознался Кинтаро.
Одной рукой Хатталь развязал пояс шаровар, а другой пригнул его голову вниз. Ощутив влажный рот степняка на своем члене, фарри всхлипнул и выгнулся. Должно быть, и правда у него давно не было мужика. Воспламенился он мигом. Даже зрачки снова запылали. С той же нечеловеческой силой толкнул Кинтаро на ковер, на колени и локти, содрал с него и с себя штаны, наскоро подготовил и вошел.
Итильдин, обнаженный, лег на спину, и Кинтаро взял его в рот.
Фарри был хорош, очень хорош. Он умел доставлять наслаждение. Кинтаро подчинился его ритму, не забывая ласкать эльфа. Кончая, Хатталь прижался щекой к его спине, шепча на фарис: «Ана бахабэк… ана бахабэк…»
Потом они умудрились, не вставая с ковра, подкинуть дров в камин и укрыться стащенной с кровати медвежьей шкурой. Темнокожий Хатталь в полумраке казался невидимкой – только белки глаз блестели, но он почти сразу закрыл глаза и провалился в сон, позволив себе наконец расслабиться. Эльф и степняк последовали его примеру.
Когда они проснулись, в камине остались одни догорающие угли. Хатталя не было.
– Я ненавижу эту башню, и эту чародейку, и этих фальшивых рыжих, и этого черномазого, который меня оттрахал, – сообщил Кинтаро мечтательным тоном, который сильно противоречил смыслу сказанного. – И особенно ненавижу то, что мне это понравилось.
Не исключено, что упомянутый черномазый подслушивал у дверей, потому что вошел с подносом буквально через пару минут, и уголки его губ подрагивали, норовя сложиться в самодовольную улыбку.
– Кстати, что значит «ана бахабэк»? – спохватился степняк.
– Э-э-э… клевая задница, если прилично, – бросил фарри с самым похабным выражением лица.
В сопровождении Хатталя Итильдин с Кинтаро полдня прослонялись по башне, открывая все двери и заглядывая в замочные скважины, если двери не открывались. У них была смутная надежда, что где-нибудь за секретной дверью найдется четвертый Альва, настоящий до мозга костей. Если секретные двери имелись, то были слишком хорошо запрятаны. Кроме нескольких слуг, поваров, садовника в зимнем саду и двух вальяжных белоснежных кошек, они не встретили ни единой живой души. Еще полдня они потратили на треп с кавалерами Ахайре, старательно пытаясь понять, к кому их тянет больше, кто вызывает отклик в душе, ощущение близости, сердечную склонность. Однако чувства их до крайности были отравлены недоверием, и подозрения до такой степени разъедали душу, что общение стало тягостным.
Зато с Хатталем час от часу становилось все легче. Его грубость уравновешивалась откровенностью, развязность – веселым нравом, навязчивость – искренним желанием услужить.
– Подлизываешься? – сумрачно сказал степняк, когда фарри полез разминать ему спину.
– Ляг и не бухти, – огрызнулся Хатталь, железной рукой прижимая его к кровати. Правда, сам забухтел себе под нос, массируя могучие плечи вождя: – Вот человек, нет чтобы спасибо сказать. От своих-то, небось, ни разу не дождался.
– Я их для другого использую.
– Хорошая мысль. – Руки Хатталя спустились ниже.
Напряженные мышцы будто плавились под ладонями фарри, Кинтаро чувствовал, как превращается в податливый воск. Он поймал запястье Хатталя и потянул его на себя.
Итильдина влекло к ним, как иголку к магниту. Собственные желания смущали его. Он легко мог бы отдаться Хатталю, и судя по стонам Кинтаро, это будет очень даже приятно. Перед собой можно оправдаться тем, что секс ослабляет самоконтроль парня, делает его более уязвимым. Но у него есть возлюбленный; единственный раз, когда Итильдин чуть не изменил Альве, закончился очень, очень плохо. Впрочем, по строгим эльфийским канонам, вчерашний день уже считается изменой, когда он так бесстыдно получал удовольствие на глазах у Хатталя.
Проблема в том, что он сам хотел. Коснуться этих губ, этой темной кожи, тугих косичек, ощутить эти сильные руки на своих бедрах. «Развратная тварь, как ты можешь желать кого-то, кроме Лиэлле и Таро?» – сказал он себе, отворачиваясь от того, что творилось в постели. Но голый Хатталь обнял его со спины, и думать эльф перестал.
Когда они снова лежали втроем под медвежьей шкурой, Итильдин вдруг сказал:
– Ты плакал, когда нашел нас в снегу. Почему?
Фарри помолчал и сказал со вздохом:
– Позавидовал вашему рыжему. Вы бы ради него и по горящим угольям прошли.
– Прошли бы, – охотно согласился Кинтаро. – Эльф не обожжется, а у меня все заживет в момент.
– Капризный аристократ. Он вас не заслужил. Ну что в нем есть, кроме красивой мордашки?
– Еще задница очень ничего, и ноги, – серьезно сказал Итильдин, хотя в глазах у него плясали озорные бесенята.
Хатталь фыркнул:
– Не думал, что у Древних есть чувство юмора.
– У Древних есть еще мужик, который может больно вдарить, – мрачно пробурчал Кинтаро, не делая, впрочем, угрожающих жестов.
– Да что я, вру, что ли? Как есть, капризный, как девка.
– Капризный… – мечтательно протянул эльф, погружаясь в воспоминания, как в нагретую солнцем воду. – Избалованный, циничный, надменный…
– Упрямый, ехидный, стервозный, – подхватил Кинтаро с тем же блаженным выражением. – Горячий, рыженький, сладкий…
– Нежный, ласковый, страстный…
– Образованный, остроумный, изящный…
– Доверчивый, светлый, сердечный…
– Вот доверчивый – это в точку, – вставил Хатталь. – Нет ума – считай, калека. Каким надо быть идиотом, чтобы пойти на договор с Мастером Иллюзий!
– Так в чем заключался договор? – не выдержал Кинтаро.
И Хатталь рассказал, почему б не рассказать.
– …Ну вот, а через полгода, когда солнце встало, он обрадовался, как дитя. Стащил кольцо да и вышвырнул из окна. Между прочим, кого искать посылали? Меня, конечно. Только рано он радовался. Кольцо снял, договор кончился, иди на все четыре стороны – это с Края Мира-то! Госпожа смеется: учился бы ты магии, смог бы портал поставить. Он зубы стиснул и взялся за книги. Мы только диву давались. Чародеи на эту науку лет пять тратят. Правда, они последовательно все изучают, а этот блаженный выбрал, что ему больше интересно. Нахватался по верхам, впору фокусы на ярмарках показывать. Госпожа говорит: никогда из тебя настоящего мага не выйдет. Чтобы магом стать, нужно отказаться от земных привязанностей, магию полюбить, как ты в жизни ничего не любил. А тут вы, как гири на ногах. Она его убеждает: они, дескать, не способны тебя оценить, они тебя не стоят, им все равно, что ты, что какой-нибудь рыжий невольник с твоим лицом. Дескать, нет никакой судьбы, никакого предопределения, только тоска плоти, будь ты каким-нибудь черномазым банухидом, вот как Хатталь, без красоты, без обаяния, без таланта, они на тебя и не взглянут… – голос его дрогнул, будто от сдерживаемых рыданий, он хмуро выбрался из постели и скрылся в купальне. Оттуда послышался плеск воды.
– Он влюблен, – еле слышно шепнул Итильдин, в голосе его слышалось удивление. – Влюблен до безумия, хоть и пытается скрывать свои чувства.
Степняк заложил руки за голову, глядя в потолок.
– Иногда мне кажется, а не лучше ли взять его, чем одну из кукол Дэм Таллиан. По крайней мере, без обмана. Получаешь то, за что платишь. Потому что мы можем сделать выбор, и она скажет: молодцы, выбрали верно! – и отправит нас домой с подделкой. У этой задачи нет решения, понимаешь?
– Решение есть, и я его найду, – сказал эльф с уверенностью, которой вовсе не испытывал.
Оставалось два дня, если считать шестой день за полный.
Вернулся Хатталь и как ни в чем не бывало влез обратно под одеяло.
– Извиняюсь, если что не то сказал. От вас, парни, просто башню сносит, – и фыркнул над своей невольной остротой.
Итильдин мимолетно подумал: не странно ли, что с ними сейчас в постели не Альва, а слуга Дэм Таллиан, которого они знают без году неделя. Не странно ли, что ни один из кавалеров Ахайре не увязался за ними и не искал так назойливо их компании, как Хатталь. Может, потому, что они сами этого не хотели. Или потому, что так распорядилась хозяйка.
«Что с нами случилось? – спросил он себя. – Мы потеряли его год назад – и живем, как ни в чем не бывало, занимаемся любовью, едим и пьем, и в нашей постели уже другой».
Но Хатталь занимал место между ними на кровати так, будто имел на него полное право.
Утром (так называлось время, когда они просыпались, потому что другого утра на Краю Мира быть не могло) эльф попросил Хатталя проводить его на верхнюю площадку башни. Ему требовалось уединение, чтобы подумать. Укрывшись медвежьей шкурой, он провел там несколько часов, глядя невидящими глазами в пространство.
Он размышлял о многом сразу, как умеют делать эльфы: отбирал, анализировал, связывал предположения и факты. Что такое человек, если не сочетание лица, фигуры, черт характера и жизненного опыта, и чем он отличается от своего магического подобия? Что остается неизменным, когда меняется человек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39