Утром, когда комендант проснулся, денщик доложил, что девушка повесилась в уборной. Роджерс распорядился закопать ее труп в лесу. Но солдатам было лень копать яму, и они бросили тело на растерзание волкам.
– Чем могу служить? – хладнокровно сказал Роджерс, показывая Абрамову на двери своего кабинета.
Они вошли. Абрамов в оцепенении смотрел на Роджерса, будто впервые видя его клочковатые брови, усы в щеточку, кадык, большую синюю бородавку на носу.
– Все именно так и было, как я предполагал… – сказал Роджерс, закуривая сигарету. – Оказывается, ваша дочь дружила с учительницей Еленой Егоровой, коммунисткой… Она вообще была близка к этому семейству… Хорошо знала самого Егорова…
– Да, знала, – глухо отозвался Абрамов.
– Ну вот! Это несомненно политическая месть… Быть может, за измену или за отказ выполнить какое-нибудь задание подпольной организации. К сожалению, это ваша единственная дочь…
– Единственная, – так же глухо повторил Абрамов. Роджерс молчал. Больше ему нечего было сказать.
– Я все знаю, – вдруг медленно заговорил Абрамов. – Нашлись добрые люди… А вы думали, что и концы в воду? Нет, народ все видит. Не спрячетесь. Это вы убили мою Клаву.
Роджерс откинулся на спинку кресла.
– Я ездил в Архангельск, – прибавил Абрамов. – У меня там знакомый в вашем штабе. Он доложил генералу Айронсайду. Но генерал сказал, что офицеры имеют право повеселиться… А с дочкой просто несчастный случай! Так что вам ничего не угрожает, господин комендант. Ваш генерал – еще больший негодяй, чем вы. А самые главные негодяи, которые выше генерала, за морем-океаном. Так я понимаю… Это они дали вам права на все преступления, – гневно продолжал Абрамов. – Сами вы не осмелились бы. До заправил ваших мне не дотянуться, а до вас… Оружия нет, и стрелять не умею. Но я очень желал бы вас убить… Вот и все, что мне нужно было вам сказать. Больше претензий не имею.
Он спокойно взглянул на капитана. «Сумасшедший», – подумал Роджерс.
Тяжело вздохнув, Абрамов напялил на голову потертую бобровую шапку и вышел. Этой же ночью его арестовали.
Через день Роджерс телеграфировал Ларри: «В городе тихо, учитель Абрамов умер в арестном доме от сыпняка».
Глава четвертая
1
«Не к офицерству обращаемся мы, а к вам, одетые в военную форму рабочие и крестьяне Америки и Англии. Вас пригнали к нам на Север. Банкиры и фабриканты послали вас душить Советскую Россию».
Так начинались листовки, разбросанные лыжниками в неприятельском тылу.
Только под утро измученная и продрогшая Люба Нестерова пришла вместе с товарищами в деревню Березник, где теперь расположился батальон Сергунько.
Той же ночью сюда передислоцировался и штаб колонны. С самого утра началась работа. Комнаты штаба наполнились людьми. Командиры приезжали с передовых позиций, расположенных в нескольких верстах от деревни.
Фролов и Драницын рано утром выехали в части. К середине дня они вернулись в Березник, чтобы провести совещание командиров и политработников, посвященное общему ходу шенкурской операции и конкретным задачам ее первого этапа.
Самая большая комната дома, где разместился штаб колонны, была переполнена. К потолку поднимались клубы махорочного дыма. Открыв совещание, Фролов предоставил слово командиру. Драницын взял карандаш и подошел к висевшей на стене карте Шенкурского района.
– Здесь движется восточная колонна, Кодемская, – сказал он, показывая на карту. – По донесениям разведки, противник концентрирует на этом направлении значительные силы. Кодемской колонне, идущей в составе восьмисот штыков и одной инженерной роты, приданы пять орудий, одно двухдюймовое и четыре полуторадюймовых. Даже на своем пути к исходной позиции эта колонна, видимо, не обойдется без боя…
Западная, Няндомская, колонна, – продолжал Драницын, – движется на Шенкурск через Верхнюю Паденьгу в составе одного стрелкового батальона, добровольческой роты при двенадцати пулеметах, двух трехдюймовых и четырех полуторадюймовых орудиях. Движение этой колонны, так же, впрочем, как и восточной, требует героических усилий. Наша, центральная, колонна оказалась в более благоприятных условиях. Ей не пришлось проделать таких походов, какие выпали на долю наших соседей.
Сейчас обе фланговые колонны находятся приблизительно на таком же расстоянии от Шенкурска, как и мы. Вот по этим радиусам… равным двадцати пяти – тридцати верстам. Сегодня ночью мы должны сделать последний бросок и на рассвете атаковать противника.
Противник знает сейчас только о Важской группе, дислоцирующейся здесь с осени. Таким образом, он считает, что ситуация на Важском участке не изменилась. Это тот козырь, благодаря которому мы должны выиграть. Внезапность! Вот на чем построен наш план, товарищи!
Затем Драницын перешел к чтению боевого приказа. Перед батальоном Сергунько была поставлена задача продвинуться вдоль Вельско-Шенкурского тракта и овладеть деревнями Лукьяновской и Усть-Паденьгой. Морской батальон Дерябина должен был двигаться по левому берегу речки Паденьги, выйти на просеку к Удельному дому и овладеть вражескими укреплениями в этом районе. Лыжникам и партизанам надлежало взять деревню Прилук, обеспечить фланги батальонов Сергунько и Дерябина и поддерживать между ними непрерывную связь. Из трех других рот полка, которым командовал Бородин, две оставались в резерве в деревне Могильник, а шестая рота частью прикрывала артиллерию, стоявшую на правом берегу Ваги, частью должна была поддерживать огнем батальон Сергунько, действовавший на левом берегу.
Далее в приказе было точно определено время действия каждого подразделения. Батальону Сергунько к пяти часам утра следовало занять опушку леса, находящуюся в двух верстах южнее деревни Усть-Паденьги. Морскому батальону Дерябина приказывалось к пяти часам тридцати минутам сосредоточиться на опушке леса, что находится в одной версте северо-западнее Удельного дома. Лыжникам и партизанам – к шести часам занять деревню Прилук.
– Это все, – закончив чтение приказа, сказал Драницын.
Ему стали задавать вопросы, он отвечал подробно и обстоятельно. Его лицо становилось тогда еще более серьезным, чем обычно, и упрямая, волевая складка возле губ приобретала еще большую резкость.
«Так ли я говорил? Все ли было людям понятно?» – спрашивал он себя.
Комиссар взглянул на Драницына, почувствовал его состояние и одобряюще шепнул:
– Не беспокойся. Доклад отличный…
Фролов обратился к собравшимся:
– Других вопросов нет?
Он провел рукой по колючим, давно не стриженным волосам, в которых пробивалась уже первая седина.
– Значит, все ясно, товарищи?
Посмотрев на часы, он погасил в блюдце окурок, встал и обвел собравшихся долгим, будто прощупывающим взглядом.
– Тогда в бой, – сказал он своим обычным глуховатым, напряженным голосом. – Покажем обнаглевшим разбойникам империализма, на что способны русские рабочие и русские крестьяне!.. Сегодня партия и народ говорят нам: «Вперед, к победе!» Прорваться сразу. Битва насмерть. Не давать пощады. Идти только вперед. Шенкурск будет взят. Иначе и быть не может. В бой, товарищи!
Он вышел из-за стола и молча пожал руки всем командирам и комиссарам. Невольное волнение овладело людьми. Все поняли: свершается то, чего каждый ждал с таким нетерпением, о чем мечтал длинными зимними ночами. На рассвете начнется долгожданный, решительный, священный бой…
2
Ровно в полночь бойцы морского батальона отправились на опушку возле Удельного дома. Они снялись первыми, так как им предстоял длинный путь. Во главе батальона шли командир Дерябин и комиссар Жилин. Выйдя из Березняка, батальон некоторое время двигался по Вельско-Шенкурскому тракту, затем свернул в поле. Все бойцы встали на лыжи.
– В море, товарищи! – шутливо скомандовал Жилин.
На людях поверх обмундирования, из-за отсутствия маскировочных халатов, было надето белье. Все шли молча. Лишь иногда кто-нибудь из матросов, чертыхаясь, останавливался, чтобы поправить на лыжах крепление. Небо было звездное, лунное. И при свете ночи вдали, будто берег, смутно чернела кромка леса. Моряки торопливо двигались к ней.
Спустя два часа на тракте появился батальон Сергунько.
Тишина нарушалась окриками на лошадей, тащивших дровни с ящиками патронов, и перекличкой телефонистов, проверявших провода.
Вскоре батальон разделился: одна рота двинулась дальше по тракту, а две другие свернули на фланги.
Последними протрусили по тракту возглавляемые Крайневым конные разведчики. Им было поручено выполнять роль связных в том случае, если телефонная связь окажется прерванной или временно нарушенной.
В пятом часу утра на тракте появился санный возок, запряженный тройкой лошадей. На облучке сидел матрос в тулупе. Тройку сопровождал верховой.
Проехав немного по тракту, возок свернул на полевую дорогу, миновал покрытую льдом Вагу и двинулся по недавно вырубленной просеке.
Вовсю задувал ледяной, пронизывающий до костей ветер.
– Борей повернул рычаг, – оборачиваясь к саням, с усмешкой сказал верховой. Это был Саклин.
В сопровождении Саклина Фролов и Драницын объехали все батареи. Осмотрев хозяйство и поговорив с бойцами, они оставили санки в роще и вернулись на первую батарею. Откинув рогожу, закрывавшую вход, они вошли в просторный шалаш. Внутри ярко горел керосиновый фонарь. Тут же, на ящике, стоял телефонный аппарат, возле которого пристроились командир батареи и молоденький телефонист.
Мороз усиливался. Хотя в шалаше топилась железная печурка, Драницын сразу почувствовал, как стынут у него ноги в сапогах.
То и дело попискивал телефон. Батарейный командир принимал сообщения от наблюдателей. На позициях противника все было спокойно. То одна, то другая батарея вызывала Саклина. Все ждали приказа открыть огонь.
– Соедини меня со штабом! – приказал Фролов телефонисту.
– Готово, товарищ комиссар, – через минуту сказал телефонист, протягивая Фролову трубку.
– Бородин? Что там у тебя? – спросил Фролов.
Бородин ответил, что все роты уже находятся на своих исходных позициях перед Лукьяновской и Усть-Паденьгой.
– Из Вологды, – добавил Бородин, – сообщают, что восточная колонна встретила противника на полдороге между Кодемой и Шенкурском и уже ведет бой.
– Уже ведет бой? – взволнованно переспросил Фролов.
– Так точно. Инженерная рота пошла в обход, по лесным просекам. Очевидно, хотят зайти во фланг американцам.
– Там тоже американцы?
– Оказывается, тоже.
– А что западная колонна?
– Ничего особенного. Вошла в Тарнянскую волость.
Рассказав Драницыну о новостях, Фролов вместе с ним вышел из шалаша. Саклин по-прежнему сопровождал их.
– Да, мороз крутой, – сказал комиссар, похлопывая руками. – Даже в варежках пальцы мерзнут.
– Америка поди запряталась в шубы, – беспечно отозвался Саклин. – А мы тут и ахнем! Дадим жару!
Комиссар посмотрел на часы. Бой должен был начаться с минуты на минуту. Фролову казалось, что стрелки движутся с невероятной медленностью.
Шагах в десяти от командиров, возле небольшого костра, грелись артиллеристы. Фролов крикнул им:
– Желаю успеха, товарищи! Сегодня вы должны показать, что советская артиллерия – первая в мире!
– Есть, товарищ комиссар, – ответили бойцы. – Постараемся! Огоньку не пожалеем.
Слегка ссутулившись и нахлобучив на уши свою папаху, Фролов пошел по тропинке к саням.
Тройка снова выехала на тракт. Небо на востоке уже посерело, повсюду разливалась предутренняя мгла.
Сидя в возке рядом с комиссаром, Драницын молчал. Сосредоточенное, хмурое лицо Фролова не располагало к разговору. «Волнуется», – думал Драницын.
Фролов испытывал то чувство, которое было уже знакомо ему по первому бою под Ческой, когда он «полез» в тыл к американцам. Сейчас ему снова мучительно хотелось «полезть самому». Тогда сразу стало бы гораздо легче. Лежа в цепи стрелков, он думал бы только о том, чтобы добежать до вражеских окопов и забросать их гранатами. Но сегодня он не имел права зря рисковать собой. Ведь ему доверена судьба всей операции.
В эту минуту загрохотала артиллерия.
– Саклин начал, – сказал Драницын.
Комиссар выпрямился и опустил воротник тулупа, словно для того, чтобы лучше слышать артиллерийские залпы.
Канонада то усиливалась, то ослабевала.
Вдруг сидевший на облучке Соколов резко обернулся к Фролову:
– Зарево, Павел Игнатьевич! Видите?
– Вижу… Над Лукьяновкой! Давай скорее!
– Сейчас шрапнель разорвалась над лесом, – сказал Драницын. – Над саклинскими батареями. Это уже американцы стреляют.
Тройка въехала в молодой хвойный лесок. Теперь к орудийным выстрелам присоединились звуки винтовочной и пулеметной стрельбы. Фролов заметил нескольких бойцов, стоявших с винтовками около легковых санок, принадлежавших батальонному штабу. Тут же стоял и адъютант штаба с двумя телефонистами. По выражению их лиц комиссар почувствовал что-то неладное и приказал Соколову остановиться.
Подбежавший адъютант доложил, что бойцы стрелкового батальона залегли под огнем противника.
Фролов посмотрел на его дрожащие губы.
– Без паники, молодой человек, – спокойно сказал комиссар. – Проводи нас к опушке. Это близко?
– Рядом, – ответил адъютант.
– А где Сергунько?
– С бойцами. В поле. С первой ротой.
Они быстро выбрались из леса и пошли по снеговому окопу. Уже рассвело. В деревне Лукьяновской, будто факел, пылало какое-то строение, очевидно полный сена сарай. С окраины деревни ожесточенно стреляли вражеские пулеметы. Из Усть-Паденьги американцы и англичане также вели непрерывный огонь, винтовочный и пулеметный.
Плотность огня была такая, что бойцы, цепью рассыпавшиеся по полю, лежали не поднимая голов.
Фролов взглянул на Драницына.
– Случилось самое страшное… Замерзло оружие! – встревоженно сказал Драницын. – Люди зря гибнут. А те стреляют из теплых блокгаузов.
– Нельзя терять ни одной минуты. Надо сейчас же идти в штыковую атаку. Это единственно правильный выход. Я подыму людей.
– Павел Игнатьевич!
– Товарищ Драницын, примите командование.
Фролов сбросил с себя тулуп и надел ватник, который подал ему один из находившихся в окопе бойцов.
– Товарищ комиссар, возьмите сопровождающего, – предупредительно сказал адъютант.
Фролов махнул рукой. Но к нему уже шел боец.
За спущенными, со всех сторон закрывавшими голову краями папахи этого бойца Фролов разглядел побелевшее от мороза лицо Любы Нестеровой.
– Люба? – Фролов на мгновение задумался. – Не боишься?
– Я, Павел Игнатьевич, так буду драться, что чертям станет тошно! – с трудом шевеля потрескавшимися от морозного ветра губами, ответила Люба. – Андрею небось не легче приходится…
«Сергунько рассказал ей», – подумал Фролов.
– Ладно, – сказал он. – Давай.
Комиссар перемахнул за бруствер, Люба последовала за ним.
Припавший к брустверу Драницын видел, как две фигуры быстро поползли по снегу, приближаясь к бойцам, лежавшим под неприятельским огнем.
3
Фролов потерял одну из своих варежек, и обледеневший снег, будто наждаком, драл ему кожу. Люба ползла шагах в десяти за ним. Вражеский огонь то и дело прижимал их к земле. «Вперед, только вперед», – думал Фролов и полз дальше.
Бойцы лежали неподалеку от колючей проволоки, опоясавшей деревню. Когда комиссар добрался до них, они подняли головы.
– Комиссар здесь, – услышал он чей-то хриплый голос.
Живые лежали на снегу вперемежку с мертвыми. У тех и других были одинаково белые, безжизненные лица. Раненые и обмороженные стонали.
– Где батальонный?! – крикнул Фролов.
Через несколько минут к нему подполз Сергунько. Нос у него был совершенно белый, точно из воска. На щеках белели два больших круглых пятна.
– Пойдем в штыки, – сказал ему комиссар. – Как люди?
– Выполнят приказание, – ответил Валерий со спокойствием человека, который уже не придает никакого значения смерти.
– Готовь атаку…
Взводные и отделенные тотчас передали команду бойцам. Людям сообщили, что комиссар пойдет вместе с ними. Цепь сразу зашевелилась. Фролов подобрал лежавшую рядом с убитым бойцом винтовку и с нетерпением ждал сигнала. Ожидание было мучительным. Саклин стрелял мастерски. Снаряды рвались в самом центре Лукьяновской.
В шрапнельном дыму, похожем на куски ваты, вдруг сверкал желто-белый огонек, как у молнии, и раздавался треск, затем вата рассеивалась в мелкие клочья.
– Давай, Саклин, давай! – кричал Фролов, словно его крик мог долететь до артиллерийских позиций.
Когда над деревней перестали рваться снаряды и плавно пошла в небо зеленая ракета, обозначавшая начало атаки, Фролов вскочил во весь рост.
– За мной, товарищи! – крикнул он и побежал вперед, сжимая в руках винтовку. «Неужели не поднимутся?» – мелькнуло в голове у комиссара, но в это время за его спиной раздалось дружное громкое «ура», и он почувствовал, что стопудовая тяжесть свалилась у него с плеч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49