Ответив на приветствие, Фролов прошел холодные темные сени и шагнул в горнину.
Драницын и Воробьев сидели за ужином. Они не слышали, как Фролов подъехал, и вскочили из-за стола, обрадованные его неожиданным появлением.
Комиссар тоже был рад возвращению в штаб, который казался ему теперь родным домом. Но радость его быстро погасла, когда он узнал новости, полученные за несколько часов до его приезда.
Потерпев неудачу на Северодвинском направлении, интервенты изменили план, и послушный их воле адмирал Колчак бросил крупные силы на Пермь, намереваясь двигаться дальше на север и захватить Вятку и Котлас. Третья армия Восточного фронта, лишенная поддержки, в течение двадцати дней героически сражалась с белыми, но двадцать четвертого вынуждена была оставить Пермь.
Через два часа после того, как пришло известие о падении Перми, Драницын получил длинную телеграмму от Семенковского.
Тот приказывал Северодвинской бригаде, как всегда срочно и как всегда «неукоснительно», снять с позиции несколько «лишних» частей и немедленно отправить их на другой участок Северного фронта, на Вологодскую железную дорогу, чтобы «усилить железнодорожный сектор». Одновременно с этим бригаде предлагалось «всемерно укрепить линию обороны».
– Это у нас-то лишние части? Что за чушь! – пожимая плечами, сказал Фролову Драницын. – «Снять части…», «всемерно укрепить…» Формалистика! – возмущенно повторял он. – Кроме того, я не понимаю, почему приказание идет от него, а не от командарма.
Фролов молчал. И вдруг скорее сердцем, чем рассудком, он почувствовал в этой переброске частей что-то неладное, какую-то страшную беду и ошибку.
– Обнажить Котлас? – прошептал он и поглядел на товарищей. – Что за притча?
На него было страшно смотреть. Он был обескуражен и в то же время разъярен.
– Ты связался по прямому проводу с Семенковским? – спросил он Драницына.
– Связался, – ответил тот и метнул в сторону сердитый, обиженный взгляд. – Мне приказано не рассуждать. Это – распоряжение главкома.
В комнате воцарилось молчание. Слышно было только, как трещат в печке еловые поленья.
– А с реввоенсоветом Шестой не пытались связаться?
– Как же… – сказал Воробьев. – Гринева сообщила мне, что по поручению Владимира Ильича из Москвы на Восточный фронт выехала Комиссия ЦК. То есть она в Вятке будет, конечно… Хорошо бы и нам с нею связаться… Это для нас, пожалуй, было бы важно…
Фролов вскочил.
– Вот как?! – воскликнул он. – Это очень важно.
Ночью Фролов говорил по прямому проводу с Гриневой. Он спросил, как относится реввоенсовет Шестой армии к приказу Семенковского. Выполнение этого приказа должно привести к тому, что будет обнажен один из важнейших участков фронта – Котлас.
– Что это? – спрашивал Фролов. – Согласно букве военного закона, я обязан подчиняться приказам, идущим свыше. Но я коммунист, я выполняю не только букву, но и смысл закона. Я обращаюсь к партийной организации. Должен ли я подчиняться приказу? Семенковский заявляет, что это – распоряжение главкома. Каково мнение командарма?
– Командарм намерен как будто ждать указаний Комиссии… Так мне передали… Мне, очевидно, вместе с нашей делегацией тоже придется побывать в Вятке… Если есть возможность, вам бы тоже хорошо туда приехать, надо разъяснить положение… Приезжайте. Я в Котласе закажу для вас паровоз, дело срочное… Поедете вне графика…
В ту же ночь комиссар Фролов снова выехал из Красноборска. На облучке сидел неизменный Соколов. Ямщик вовсю гнал лошадей. Морозный воздух так обжигал, что трудно было дышать. Тройка мчалась в Котлас.

Глава вторая
1
Вятский исполнительный комитет помещался в здании бывшего губернского присутствия. В просторных, обставленных массивной мебелью кабинетах появились люди, одетые в кожаные куртки или в мешковатые пиджаки, из-под которых виднелись ситцевые косоворотки. Но в канцеляриях прочно сидели за своими письменными столами вчерашние царские чиновники. Обшив материей орленые пуговицы своих сюртуков, они делали вид, что добросовестно выполняют порученные им обязанности.
Войска контрреволюции двигались от Перми к Вятке. В конце декабря Пермь была сдана Колчаку. Ценнейшие механизмы и станки Мотовилихинского завода и почти все хозяйство Пермского железнодорожного узла попали в руки противника.
Усталая Третья армия отступала под натиском врага. Вторая же, по приказу главкома, не втягивалась в бой и не оказывала Третьей никакой помощи.
В этот грозный час из Москвы в Вятку шел поезд Комиссии ЦК. Пятого января тысяча девятьсот девятнадцатого года поезд подошел к низкому насыпному перрону Вятского вокзала. Навстречу прибывшим торопливо выходили люди. Одни явились за тем, чтобы немедленно представить свои объяснения или доложить о военной, хозяйственной и политической обстановке. Другие считали своим непременным долгом лично встретить членов Комиссии, направленных сюда Центральным Комитетом Российской Коммунистической партии (большевиков) и Советом Обороны. Третьи пришли хоть издали взглянуть на поезд, прибывший из Москвы.
На путях были поставлены бойцы комендантской охраны. Телефонный провод тотчас связал поезд с городом.
В течение дня около поезда можно было увидеть самых различных людей. Здесь находились вызванные Комиссией ЦК ответственные работники, сотрудники штаба фронта, военспецы, комиссары; пришли сюда и ходоки из окрестных деревень, железнодорожники, рабочие с лесопильных и кожевенных заводов. Некоторые подавали заявления, вынимая бумаги из портфелей, из полевых сумок, из-за пазух тулупов или просто из-за голенищ. И уже по той горячности, с которой они обращались, видно было, сколько надежд возлагали эти люди на приезд Комиссии из Москвы.
Небритый человек с ввалившимися щеками, в истертой добела кожанке, с черным маузером за поясом, настойчиво говорил одному из секретарей Комиссии.
– Я из Кунгура… Я комендант станции! Ты, дружок, доложи все, что я тебе говорю. Наш начальник эвакуации головой ручался, что эвакуирует Пермь. Мастер обещать, сукин сын! Вывез свою рухлядь, ломаные венские стулья, а пушки оставил. Измена, черт в их душу!
Едва секретарь успел выслушать коменданта Кунгура, как около него появился другой посетитель – крестьянин в лаптях и в рваном тулупе. Он возмущенно тряс бородой.
– Я бедняк… А чрезвычайный налог как раскладывают? По душам. На что, выходит, революция? У меня семь душ и ни одной коровы. У кулака три души и пять коров… Рихметика!
Все новые и новые люди осаждали секретаря. Поезд Комиссии ЦК сразу стал центром всей жизни не только города, но и губернии.
Возле поезда гудел ветер, мела пурга, звенели от мороза телефонные и телеграфные провода, слышались мерные шаги постовых. Фельдъегерь во всем кожаном, на ходу поправляя сумку, бежал по заснеженным станционным путям к настойчиво свистевшему паровозу, который срочно уезжал в Москву.
…Два дня в поезде Комиссии ЦК шла напряженная, не прекращавшаяся ни днем, ни ночью работа. Как и в первый день в Комиссию ЦК являлись военные работники, комиссары и командиры, губкомовцы и члены президиума обоих исполкомов – Пермского и Вятского. От Шестой армии тоже была вызвана делегация, в состав которой вошла и Гринева.
Буквально с каждым часом выяснялись все новые подробности сдачи Перми, становилась все яснее как общая картина пермской катастрофы, так и та роль, которую сыграли в ней отдельные лица.
Многие чувствовали, что только партийная комиссия может разобраться во всем этом, только она может направить поток событий в нужное русло, повести людей по верному пути, отбросить все негодное, все мешающее успеху, развеять растерянность, которая овладевала даже теми, кто мог, умел и хотел работать по-настоящему.
Перелом наметился уже на второй день. На фабриках и заводах, в штабах и войсковых частях, в городских учреждениях и даже на улицах – всюду заговорили о том, что теперь, пожалуй, многое переменится.
Настроение заметно улучшилось.
Это почувствовал и Фролов в день своего приезда.
Паровоза от Котласа, который обещала Гринева, он не стал дожидаться. Поезд выходил раньше. Поэтому из Котласа в Вятку он добрался обычным способом. Пришлось трястись в переполненной военными душной теплушке. Ночью только и было разговора, что о Перми. Именно в эту ночь Фролов окончательно осознал всю серьезность пермских событий. То, что так волновало его вчера, теперь, по сравнению с пермскими событиями, показалось ему не столь уже значительным и важным.
По обеим сторонам дороги тянулись необозримые леса. В теплушке нечем было дышать. На нарах, построенных в два этажа, лежали и сидели люди. Фролова мучила жажда. Ночь, проверенная в дороге, казалась ему бесконечно длинной, и он с трудом дождался утра, когда поезд, наконец, остановился возле дощатого барака станции Вятка-Котласская.
Увидев неприветливые станционные постройки, поломанные заборы, толпу крестьян, сидевших прямо на снегу со своими корзинами и мешками, Фролов окончательно приуныл. «Ни помыться, ни привести себя в порядок, – с раздражением думал он. – Выпить бы хоть воды, что ли…»
– Кипятильник тут у вас есть или нет? – спросил он встретившегося ему на перроне путевого рабочего.
– Пойдем… – ответил тот. – Есть бачок, ежели деревня не выпила.
– Ну и станция, – проворчал Фролов, следуя за быстро шагавшим рабочим, – неужели воды нельзя запасти? Ведь она же не по карточкам…
– Да, правильно, что говорить… глупостей у нас не оберешься!..
Некоторое время они шли молча. Вдруг рабочий, ухмыляясь, сказал:
– Ну, теперь, слава богу, подкрутят кое-кому хвост… Не слыхал разве?
– А что? Комиссия уже здесь?
– А как же! Здесь… От Ильича с полным мандатом!.. Приезд ее будто душу в нас вдохнул, ей-богу… А то ведь ни туды ни сюды. Недолго, думаю, похозяйствуют господа колчаки!..
Они поравнялись с бачком, возле которого стояли люди с чайниками и кружками.
– Вот и бачок! – сказал рабочий. – Ну, прощевай пока. Комиссар какой, что ли?
– Комиссар, – улыбнулся Фролов.
– То-то! – сказал рабочий, кивнул и скрылся за дверью путевой будки.
Становясь в очередь за водой, Фролов почувствовал, что настроение его тоже изменилось. Станция уже не казалась ему такой унылой, и, посмотрев на часы, он заторопил старика, стоявшего у крана с большим чайником в руках.
Напившись воды, Фролов расспросил, как ему пройти к главному вокзалу. Путь предстоял далекий.
Город был завален свежим, только что выпавшим снегом. Выглянуло солнце, и Фролов совсем повеселел. Выйдя на проспект, он увидел обоз, далеко растянувшийся по улице.
«Снаряды… – подумал он. – Вот это здорово… Нам бы надо до зарезу…»
Вагон Вологодского штаба находился на запасных путях. Когда комиссар Фролов вошел туда, там уже толпились военные и штатские лица, и среди них он тотчас заметил Гриневу, в черной юбке и в аккуратно пригнанной гимнастерке.
– Успел! Здравствуй… – приветливо сказала она, крепко пожимая ему руку. – Очень хорошо… У тебя письменный доклад или устный?
– Устный, – ответил Фролов. – Только в черновике Для памяти записал… Я так торопился…
– Ну, ничего… Военная косточка… Не любите вы писанины… Ну-ка, дай мне…
– Вот, Анна Николаевна… – смущенно начал Фролов, передавая ей бумагу. – И без моего участка столько важных дел, как я наслышался в дороге… Уместно ли…
– Что уместно? Не понимаю… – проговорила она, торопливо проглядывая список вопросов, намеченных Фроловым.
– До Двины ли сейчас?
– Это видно будет, – сказала она. – Думаю, что до Двины… Ты вот что… Располагайся пока тут у меня… Отдыхай. Вызовут тебя часам к трем, не раньше. Я пришлю за тобой.
– А кто приехал?
– Да немало народу… Во главе комиссии Дзержинский и Сталин…
Вместе с товарищами, находившимися в купе, она вышла. Фролов почистил сапоги, умылся, затем, вынув из вещевого мешка краюху хлеба и кусок печеной рыбы, с аппетитом поел и принялся за работу. Он все-таки решил представить доклад в письменном виде. «Так надежнее будет», – подумал он.
Времени прошло немало. Доклад был кончен. Фролов прилег на диван. Всю ночь он провел без сна, но и сейчас ему не спалось. Мысли назойливо возвращались к тому, что делается дома, на Северной Двине… Не случилось ли чего-нибудь? Гринева все еще никого не присылала. Фролов уже не мог лежать. «Да вызовут л и меня? – думал он беспокойно. – Ну, не вызозут, и Гринева доложит… Но так ли? Не пойти ли мне к поезду… Пойду…»
Он вышел на пути. Уже сильно стемнело. Поезд Комиссии ЦК стоял за водокачкой. По путям прохаживалось несколько человек, видимо так же, как и Фролов, ожидавших приема. Люди, покуривая, беседовали между собой.
Высокий мужчина в папахе и в широченном, с чужого плеча, тулупе говорил седоусому рабочему в кепке и колонке:
– Приказано немедленно собрать анкетные данные.
– Правильно, а то до сих пор всюду сидит царская контра… – отозвался рабочий… – Тебе досталось, что ли?
– По первое число.
– За что же, если не секрет?
– Ну, за что? За дело, конечно… – человек в папахе развел руками и виновато усмехнулся.
За путями, по другую сторону вокзала, виднелись низкие одноэтажные домишки, кусты, елки. Алел краешек горизонта.
Фролов пожимал плечами от холода. Ветер яростно рвал искры с его цигарки. Потуже надвинув на уши кубанку, он обошел вагон, чтобы укрыться от ветра. Двери в теплушках соседнего эшелона были распахнуты настежь, в одной из них топилась чугунная печка. Вокруг печки стояли командиры и тоже взволнованно и оживленно говорили обо всем случившемся в Перми. Часть товарного состава была уже занята бойцами. За маленьким забором ожидала погрузки другая группа бойцов.
– Вы не от Красноборского штаба? – вдруг окликнул Фролова какой-то военный. – Я вас ищу уже четверть часа. Товарищ Гринева поручила…
Быстро пройдя по путям и поднявшись по обледенелым, скользким ступенькам вагона, Фролов протиснулся в тамбур, где так же, как и на путях, стояли люди, ожидавшие приема.
Миновав коридор, он подошел к двери с наполовину застекленными узкими створками. Стекло было матовое, с затейливым узором.
– Куда ты делся? Я так беспокоилась… – сказала стоявшая у двери Гринева. – Сейчас кончится совещание, а потом начнется прием… Подожди здесь. Я уже о материальном снабжении, о боезапасе да о теплых вещах поговорила тут кое с кем… Дадут!
– Спасибо вам за участие, Анна Николаевна.
– Какое там участие… Не скромничай. Знаю, что несладко вам приходится. Вы у нас забытый участок… Эх, Павлина нет, жалко… Правда? Светлый был человек… – сказала она с доброй улыбкой, поправляя пенсне, и скрылась за дверью.
Рядом с Фроловым стоял у окна командующий Третьей армией, кургузый, энергичный по виду человек с лысой головой и крупным мясистым носом. Тут же, в коротком до колен полушубке, стоял член Военного совета армии. Командарм, расстроенный, нервно барабанил пальцами по оконному стеклу.
Через несколько минут вышел секретарь и сказал, что они могут отправляться в Глазов… Комиссия прибудет на Фронт. Они вышли.
За дверью заговорило сразу несколько человек… Задвигали стульями, послышался кашель, по матовому стеклу забегали тени. Заседание кончилось.
«Теперь вызовут меня…» – подумал Фролов, и сердпе его забилось учащенно. Действительно, из-за двери снова выглянул секретарь…
2
Фролов после своего доклада вышел из вагона с таким чувством, словно его подняла и несет какая-то огромная, могучая и радостная волна. На улице трещал мороз. Будто серебряная соль, выступили звезды на темном январском небе. И Фролову казалось, что станционные огни горят с такой же яркостью.
«Шенкурск!.. Развеять, как дым, все замыслы интервентов…» – восторженно думал он, еще и еще раз вспоминая подробности своего разговора в Комиссии.
…Предложение идти на Шенкурск, освободить этот глухой, лесной городок от противника поразило Фролова… Распоряжение Семенковского о переброске войск с Северодвинского участка на центральное направление было отменено. А ведь это было главное, к чему Фролов стремился и чего хотели многие из военных работников его, «фроловского» штаба… Да, хорошо, что он лично прибыл сюда! Хорошо, что честно рассказал обо всех настроениях своего участка, о делах партизан, о Макинском отряде и даже о бородаче Шишигине, который ухитрился приволочь на своей широкой медвежьей спине какого-то растерявшегося сержанта и всю дорогу кормил этого парня трофейным шоколадом. Над этим в Комиссии здорово посмеялись. «Я толково все изложил?…» – задал он себе вопрос. Да, конечно, все… Все, что делается сейчас в укрепленном районе, занятом неприятелем… Как там страдает народ, как ждет избавления… Какие неприятельские войска на этом участке… Где и как они укрепились?… Да, все… Неужели с этой точки мы пойдем к Архангельску, сдвинется фронт и прекратится, наконец, постылая «зимовка», вспыхнет бой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49