– Мы с ним собирались стать женихом и невестой, и это было вполне серьезно. Он сделал эту татуировку ко дню моего рождения в качестве подарка.
– Ему понравилась твоя попка?
– Я так и не узнала об этом. Накануне дня рождения он меня бросил. А ведь казался таким СЕМом.
Ханна долго, но безуспешно искала для себя СЕМа, то есть Славного Еврейского Мальчика, – никто из тех, кого она испытывала, не отвечал ее требованиям или же не отличался такой живостью характера, как она. По словам ее матери, ситуация, разрастаясь, быстро становилась критической. «В Африке вообще голод, мама. Там кризис принял невообразимые масштабы», – выдала Ханна тогда реплику, которую позже передала мне.
– Но ведь там никто не обращает внимания на снисходительные вопросы друзей, собирается ли когда-нибудь их дочь создать семью, – добавила она с неопровержимой, по ее мнению, логикой.
Там, в туалете, я едва сдерживался, чтобы не улыбнуться.
– Мне очень жаль, Ханна. Это ужасно грустная история. Теперь у тебя единственный выход – найти себе мужчину по имени Саймон. Если тебе повезет, он будет большим педантом, как раз на твой вкус.
– Это не смешно.
– Конечно, нет.
– Не говори никому об этом.
– Будто бы мне так уж хочется кому-то рассказать об этой надписи на твоей попке!
– Надеюсь, ты также не хочешь, чтобы я рассказывала, что ты учудил в последнюю Рождественскую ночь.
Я не хотел, и мы скрепили наше соглашение рукопожатием.
И теперь, прежде чем Элли начала бы подтрунивать над каждым из нас, я предложил Ханне пойти помочь Эшу и Люси. Эш раздраженно стучал по автомату, вопя: «Иордания – это страна, а не человек! Глупая железяка!»
Когда мы вновь остались одни, мое настроение было много лучше благодаря воспоминаниям о попке Ханны и мысли о том, что Элли прежде хотела со мной спать. Потрясающе! Каким облегчением это было бы для моей юношеской натуры, знай я об этом раньше.
Она положила руку на стол, словно предлагая заключить мир. Я проигнорировал этот жест.
– Слушай, Чарли, нам нужно ладить. Я дала себе клятву быть более сдержанной. Мы же взрослые люди. Но ты создаешь трудности.
– Ты сделала это преднамеренно. Ты знала, что здесь мои дела идут хорошо, и просто пришла сюда, чтобы навредить мне.
– Может в мире Чарли так и принято, но в реальном мире – хочешь верь, хочешь – нет – люди могут вести себя, не думая, как это отразится на судьбе Чарли Фортьюна. Во всяком случае я здесь по твоей вине, черт возьми! Если разобраться.
– Тебя просто распирает от этого, правда? И как ты с этим справляешься?
– Я стала юристом только из-за тебя. Теперь она воистину расшатывала основы моей позиции, и я рисковал ее лишиться.
– Перестань, Элли! Это я стал юристом из-за тебя.
– Нет! – протестовала она. – Все началось с тебя.
– Чушь! Моя мать все время говорила мне, что это у тебя серьезные перспективы стать выдающимся юристом, а я намеревался в лучшем случае стать бродячим актером, который перебивается с хлеба на воду.
На лице Элли отразилось недоверие к последним словам.
– Что ты почувствуешь, говорила она, когда Элли будет разъезжать на «порше», а ты будешь гонять на старенькой «фиесте»?
Взгляд Элли выразил удивление.
– А моя мама говорила, что глупо, мечтать стать художницей, когда ты собираешься быть преуспевающим юристом. «Что ты будешь чувствовать, – говорила она, – когда Чарли будет жить в роскошном доме с пятью спальнями, а ты будешь ютиться в жалкой дыре в Хэкни?»
В этот момент появилось взаимопонимание.
– Хитро, – сказала Элли.
– Даже поверить трудно.
– Но я сказала, что могу рисовать в свободное время. – Наступила длительная задумчивая тишина.
– Так нам и надо за то, что послушались их, – вымолвил я, наконец.
– Я тоже так считаю. Я до сих пор рисую, когда есть возможность.
Передо мной мелькнула прежняя Элли.
– Несколько лет тому назад я попытался выступить в клубе комедиантов.
– А я пару лет назад послала на конкурс свою картину, но жюри присудило приз десятилетнему ребенку.
– Больше всего публику насмешило то, что какой-то парень в первом ряду громко пукнул.
– Наверно, это был вундеркинд.
– Звук, правда, был ужасно забавный. Впервые за долгие годы мы глядели друг на друга немного дружелюбнее.
– Ничего не поделаешь, – сказала она оживленно. – Юстиция – это то, в чем я сильна. Чертовски сильна. И тем не менее все это не оправдывает твоих идиотских поступков.
– Если бы ты вскрыла мне череп, то обнаружила бы, что мои мозги завернуты в Закон о компаниях от 1985 года. – Я сделал паузу. – Но это такая безумная скука. Ведь верно? Как все же легко манипулировать нашими жизнями. Просто не верится.
– Наши родители, должно быть, ужасно довольны.
Мы посмотрели друг на друга более трезво и спокойно, чем раньше. Все-таки она была слонихой, но сейчас я ощущал в ней прежнюю Элли. И кроме того, оставалось фактом, что она была готова, хотя и в давние времена, спать со мной. Так что же нам теперь делать?
Прибежала Люси.
– Быстро, быстро! Вы знаете имена кого-нибудь из солисток «Эс-клуба»?
Элли бросила на нее озадаченный взгляд.
– А что это за «Эс-клуб»? – спросил я.
ГЛАВА 6
На следующее утро, когда я пришел на работу, мне показалось, что все выглядело несколько иначе, словно что-то в моей жизни изменилось к лучшему. Мы с Элли не выяснили до конца своих отношений, но уже общались не прибегая к угрозам, что являлось некоторым прогрессом.
Я начал понимать, что она была не совсем дьяволицей, а до нее стало доходить, что я не был круглым дураком. Я бы сказал, что Элли все же подозревала меня в недостатке ума, но я был уверен, что смогу ее разубедить. В конечном счете меня это не слишком угнетало, поскольку было безусловно явлением временным.
К концу рабочего дня мы настолько вымотались, что уже не строили никаких планов на вечер. Даже Люси не планировала, вопреки обыкновению, пойти в клуб. Элли сказала, что не собирается сообщать матери, что у нас состоялся примирительный разговор – она не хотела, чтобы у матери возникали не те мысли.
– А может, ты отважишься? – спросила она.
Я фыркнул.
– Неплохой шанс.
– Она была в таком восторге, когда я сказала, что могу получить здесь работу. И первым делом позвонила твоей маме. Вот почему я и не говорила ей ничего вплоть до последней недели.
Моя же, конечно, моментально передала мне эту новость в состоянии сильного возбуждения, и я счел за лучшее объяснить ей, что уже знал об этом, только молчал.
– Странно, что это была не их идея, – сказал я. – Вся эта их возня уже начинала действовать мне на нервы.
– Моя мама просто не в состоянии понять это. Она сводит меня с ума. Сколько бы раз я ни говорила ей, что один твой вид вызывает у меня чувство тошноты…
– Спасибо.
– На здоровье. Я преувеличивала.
– Ладно.
– Хотя только чуть-чуть.
До чего же легко было восстановить прежние плохие отношения!
– Одно лишь упоминание твоего имени вызывало у меня покалывание в позвоночнике.
– Я понимаю. А представь, что мне пришлось выдержать. Сколько раз я топала ногой и говорила маме, что не собираюсь претворять в жизнь ее дурацкие грезы, поскольку они связаны с тобой. Но представь, она не кричит, не возмущается, а просто тихо подходит к телефону и начинает всхлипывать – варварская тактика.
– А моя предлагает взятки, чтобы повидать тебя. Она гладит все мои рубашки на две недели вперед.
– Но не джинсы.
– Нет. Я больше этого не допускаю. Думаю, тебя эта новость обрадует.
– Ты уверен? Во всяком случае я предпочитаю узнать это именно сейчас, чтобы больше не разговаривать на эту тему.
– Вполне уверен. И вообще я теперь склоняюсь к твиду.
– Меня это не удивляет. У тебя, поди, весь шкаф забит шортами для поло из магазина Ралфа Лорена.
Мне не очень-то приятно было сознавать себя ходячим эталоном моды.
– Наверно, парочка-другая найдется, – пробормотал я.
– Обалдеть можно! Ничего себе денди! – засмеялась она, но я не понял, звучал ли в ее голосе хотя бы намек на былую симпатию. В любом случае тут можно было обмануться. – А шлепанцы?
– Ха-ха! Вот тут-то ты ошибаешься. Нет у меня в шкафу никаких шлепанцев.
По правде говоря, их не было лишь потому, что последнюю пару я сносил недели две назад. Однако она отличалась редкой проницательностью.
Возникла пауза.
– Так на чем же мы остановились? – спросила Элли.
Я не мог припомнить, о чем у нас шла речь.
– Мы просто разговаривали. И наконец выяснилось, что ты нечто вроде дикой самки, хотя и не такая кровожадная, как мне представлялось. Силенок-то маловато.
Элли сжала кулаки. Было заметно, что она заставляет себя успокоиться.
– Слушай, ты может и не такой тупица, каким кажешься, но это не значит, что мы снова друзья. Давай пока не будем конфликтовать и поглядим, что из этого выйдет.
– Годится.
– Вот и хорошо.
– Значит, решено?
– Да.
Вот такие дела: не совсем кемп-дэвидский мирный договор, на все же лучше, чем было раньше.
Поднятию моего настроения содействовали и сослуживцы – некоторые из коллег подходили и спрашивали, как мои дела.
– Все нормально, – сказал я Майку, юристу, пришедшему в «Баббингтон» через два года после меня, когда мы с ним болтали возле кофеварки.
– Правда? Мы считаем тебя очень смелым. Слава Элли явно опережала ее.
– Ну почему? Элли не так уж страшна, если узнать ее поближе. Ее лай страшнее, чем ее укусы. Хотя и он не так плох, как ее запах, – пошутил я.
– Элли? Какая Элли? Я имел в виду твоего нового стажера.
Да, сегодня был день появления новых стажеров, когда самые последние жертвы поступили в наш отдел, дабы потускнели их ясные глаза и полиняли пушистые хвосты. Вместо тех, кто уже прошел жернова другого отдела, я получил новенького – прямо с юрфака. Всегда занятно было иметь дело с наивными, вечно удивленными новичками.
– А что тут особенного? Он всего-навсего бедный карась, брошенный в наш пруд для общего развлечения.
Мне прислали некоторые сведения из отдела кадров, но я не успел с ними как следует ознакомиться. Единственное, что я заметил, это то, что он диабетик. Несколько стажеров разделяли со мной кабинет уже в течение ряда лет, и все они мало отличались друг от друга – высокомерные всезнайки, которые очень скоро осознавали, что ничего не знают и представляют собой меньшую ценность, чем обычная инфузория.
– Ты так думаешь? Твоя храбрость граничит с идиотизмом. Будь осторожен, Чарли!
Этот человек говорил загадками.
– Я абсолютно не понимаю, на что ты намекаешь.
– В самом деле? – Майку стало смешно. – Это будет великолепно. Подожди, пока я расскажу остальным.
– Какого черта… – начал было я, но он уже ускользнул, громко фыркая.
Покачивая головой, я вернулся к себе в кабинет и обнаружил там того, в ком угадал своего стажера, сидящим на моем стуле. Он был широкоплеч, с хорошо ухоженными волосами, зачесанными назад и высоко взбитыми и напоминал регбиста. Прическа напоминала волну, вздымающуюся прямо с его лба.
– Здорово! Ты, должно быть, Ричард? – я протянул руку. Этим я и ограничился, не прочитав его дела.
Он остался сидеть, только чуть подался вперед.
– Браво, Шерлок!
Реплика не вызвала у меня досады.
– О'кей. Будем считать, что начало есть. Это мой стол и мой стул. А твои вон там. – Я указал на стол возле двери и стул из тех, которые в «Баббингтоне» называли фундаментальными. Подобные вещи действительно имели значение, и я ревниво относился к своей мебели. – Это первое. Второе. Если бы я был клиентом, и ты бы не встал, чтобы пожать мне руку, я возможно добился бы твоего увольнения. И третье… это мой стол и мой стул. Ступай!
Театрально вращая глазами, Ричард неохотно подчинился и уселся на стул с твердой спинкой по другую сторону моего стола. Водрузившись на свое законное место, я постарался быть вежливым.
– Добро пожаловать в большой и неуютный мир каждодневной работы!
Он просто сидел и молчал.
– Все, что ты уже здесь слышал о работе стажера, – сплошная чушь.
– Да?
– Конечно. Все намного хуже.
Я откинулся на спинку стула, принимая, как мне казалось, вид человека бывалого.
– О боже! Как я напуган! – ответил он с сарказмом в голосе. – Хватит!
«Господи! – подумал я. – Что за оригинальное чувство юмора!»
Я выдвинул ящик стола и достал оттуда дело Ричарда. Вестминстерская школа, Оксфорд, а потом юридический колледж – превосходный материал для «Баббингтона». У Эша было за плечами то же самое, что, вероятно, являлось единственной причиной, по которой ему позволили войти через парадную дверь и в первых рядах. Но лишь немногим удается дебютировать так, как это удалось ему при его гордости, уравновешенной самоуничижительным юмором и способностью устанавливать отношения с теми, чьи отцы не были обладателями особняков в Бентли. Я подозревал, что отец Ричарда имел целый парк шикарных автомобилей.
Всем своим видом Ричард как бы говорил: «А что будет, когда я стану компаньоном? На следующей же неделе в моем графике появится масса свободного времени.»
Не было ничего более приятного, чем ставить на место в подобных случаях таких высокомерных парней, поэтому я сказал:
– Тебя, наверно, уже ввели в должность?
Он кивнул.
– Чуть позже мы проведем экскурсию но всему этажу, а сейчас давай примемся за работу. Вон в тех коробках в углу ты найдешь кипу старых имущественных договоров, которые надо систематизировать, а потом составить опись в хронологическом порядке, чтобы оформить передачу новым владельцам, над чем я сейчас и работаю.
Ричард не бросился тотчас же выполнять поручение.
– Ну, давай, давай! – хлопнул я в ладоши.
Он заметно приуныл.
– Что-то не хочется.
– Не понял.
– Я сказал: что-то не хочется.
– Что?!
– Пустяки все это. Чего тут непонятного?
Меня поразила такая наглость.
– Это не пустяк – отказываться от выполнения моего поручения. Это не относится к разряду необязательного.
– А нет ли у вас чего поинтереснее? Просто поразительно! Даже по меркам «Баббингтона».
– Есть. Много чего есть. Но поскольку ты уже разбираешься в юриспруденции, то должен понять, что я не совсем уверен в твоей квалификации.
– Но я все же не прочь попробовать.
– Не сомневаюсь. И может быть, лет через восемь я предоставлю тебе полную свободу действий. Но что касается сегодняшнего дня, думаю, нам надо заняться составлением описи.
– Черт побери! Это звучит не слишком заманчиво.
Подумать только, этот парень собирается пробыть рядом со мной целых шесть месяцев, а я еще не объяснил ему, как надо готовить для меня кофе.
– Конечно. Но это самое существенное.
Он подался вперед.
– Послушайте, я вообще-то не собирался грубить…
Я уже был сыт им по горло.
– Как-то не очень удачно у тебя с этим получается.
– Но как я могу чему-то научиться, занимаясь описью?
В воздухе повисло нечто напоминающее о духовной жизни инфузорий. И мне не оставалось ничего другого, как заранее выдать речь, которую я приберегал на тот случай, когда где-нибудь через неделю мы с новым стажером случайно окажемся в пивной. Стараясь смягчить удар, я встал и повернулся, чтобы усесться на край стола возле Ричарда.
– Существуют десять золотых правил, касающихся стажеров, которые тебе не сообщили во время введения в должность. Это введение, между прочим, не имеет отношения к жизни в «Баббингтоне». Например, сегодня ты первый и последний раз сможешь уйти отсюда в половине шестого.
Он попытался перебить меня, но я отмахнулся.
– О'кей. Правило первое: никогда не ехидничай. Я терпеть этого не могу. Вот так-то. Второе правило служит дополнением к первому и поясняет, что я на деле имею в виду, когда говорю: не ехидничай. Я имею в виду, что каждый в этой фирме тянет свою лямку. Третье правило: как я, так и другие будут давать тебе гавеннейшие, скучнейшие и изнурительные задания, которые тебе не привидятся и в кошмарном сне. При этом ты не должен скулить и жаловаться даже мне. Прибереги это на тот случай, когда окажешься в пивной с другими стажерами. Мы все прошли через это, так что делай то же самое. Ты обязан это делать ради того, чтобы кусок дерьма в конце радуги превратился в золотой слиток.
Я всегда очень гордился этим выражением.
– Четвертое правило: спрашивай каждый раз, когда в чем-то не уверен. Пятое: всегда спрашивай, если есть хоть капля сомнения. Один промах начальство может и не заметить, но не два. Шестое: старайся мне не докучать. В этом нет никакого смысла. Седьмое: делай то, что я говорю. Я как раз для этого здесь и нахожусь. Восьмое: будь со мной любезен, и я отвечу тебе тем же. Я неплохой парень, но, как ты мог уже заметить, я не переношу язвительных людей. Девятое: будь обходителен с секретаршей. Пожалуй, это даже более важно, чем быть любезным со мной, хотя я и не советую проверять эту теорию на практике. И десятое: это единственная наиважнейшая вещь – я пью кофе с двумя кусочками сахара и капелькой молока.
Я откинулся на спинку стула, пока Ричард все это переваривал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41