По-моему, она была разочарована. Может быть, мне пора уже начать взрослеть, как Ты думаешь, Бог? Если бы Ты помог мне, было бы очень хорошо. Благодарю Тебя.
Мои родители не знают, что я разговариваю с Богом. Да, если бы я им сказала, они бы сочли меня каким-нибудь религиозным фанатиком или еще что-нибудь придумали бы. Лучше уж пусть это остается моим личным делом. Если надо, я могу говорить с Ним даже не шевеля губами. Мама говорит, Бог – прекрасная идея. Он принадлежит всем.
Глава 3
На следующий день мы пошли в магазин, и отец купил электрическую газонокосилку. Вечером, после нашего первого домашнего ужина в Нью-Джерси (сэндвичи с индейкой, купленные в ближайшей закусочной), отец вышел в сад стричь газон. Перед домом он подстриг нормально, но когда дело дошло до заднего двора, ему понадобилось проверить, сколько травы скопилось внутри косилки. Это очень просто. Продавец в магазине показывал, как это делается. Только надо отключить косилку прежде, чем лезть внутрь, а отец об этом забыл.
Я услышала его крик: «Барбара, я порезался!» Он побежал в дом. Там он схватил полотенце и обмотал его вокруг руки прежде, чем я успела что-нибудь разглядеть. Потом он сел на пол – лицо у него было очень бледное.
– О, Господи! – воскликнула мать, когда кровь просочилась сквозь полотенце. – Надеюсь, ты не отрезал?…
Услышав это, я выскочила из дома посмотреть, не видно ли где-нибудь отрезанной руки. Я не знала, идет ли речь о всей кисти или только… но когда-то читала, что в подобных случаях надо сохранять отрезанные конечности, потому что иногда врачам удается пришить их. Хорошо, что я рядом: сами родители до этого не додумались бы. Однако мне не удалось найти ни кисти, ни чего-то такого, а когда я вернулась в дом, там уже была полиция. Мама сидела рядом с отцом на полу – голова его лежала у нее на коленях.
Я поехала в полицейской машине вместе с ними, потому что дома меня не с кем было оставить. По дороге в больницу я разговаривала с Богом – про себя, конечно, так чтобы никто не заметил.
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. С моим отцом случилось ужасное несчастье. Пожалуйста, помоги ему. Бог. Он, правда, очень добрый и милый. Он не знает Тебя так, как знаю я, но он хороший отец. И рука ему необходима, Бог. Так что, пожалуйста, сделай так, чтобы все закончилось благополучно. Я сделаю все, что Ты скажешь, только помоги ему. Благодарю Тебя, Бог.
Оказалось, что отец ничего себе не отрезал, и все же палец ему зашивали, для чего понадобилось сделать восемь стежков. Зашивал доктор Поттер.
Закончив, он вышел поговорить. Увидев меня, он сказал:
– У меня есть дочка твоего возраста. Удивительно, как люди всегда находят среди своих знакомых кого-нибудь твоего возраста, причем еще прежде, чем ты скажешь им, сколько тебе лет на самом деле.
– Мне пошел двенадцатый, – сообщила я.
– Гретхен тоже почти двенадцать, – сказал доктор.
А, ну значит, правильно догадался.
– Она учится в школе Дилано: пойдет в шестой класс.
– Ты тоже, Маргарет, – напомнила мне мама. Как будто мне нужно было напоминать.
– Я скажу Гретхен о тебе.
– Хорошо, – согласилась я.
Как только мы приехали домой после больницы, отец сказал маме, чтобы она нашла в телефонной книге Муса Фрида и договорилась, чтобы он стриг наш газон раз в неделю.
В День Труда я поднялась рано. Я хотела привести в порядок письменный стол у себя в комнате до того, как начнутся занятия в школе. Я заранее купила пачку бумаги, карандаши, ластики, папки, разные скрепки… Я всегда проявляю необычайное усердие в начале, но его хватает приблизительно до октября. Я уже сделала половину дела, когда услышала этот звук – как будто кто-то постучал в дверь. Я подождала, не проснутся ли родители. Я подошла на цыпочках к их комнате, но дверь была закрыта и все было тихо, значит, они спали.
Когда стук послышался снова, я спустилась вниз – на разведку. Я не боялась: даже если это какие-нибудь злоумышленники, всегда можно закричать – и отец придет на помощь.
Стучали в переднюю дверь. Нэнси на выходные уехала, так что это не она.
А больше мы ни с кем здесь не знакомы.
– Кто там? – спросила я, прижав ухо к двери.
– Это бабушка, Маргарет. Открывай.
Я быстро справилась с цепочкой и обоими замками и распахнула дверь.
– Бабушка! Неужели это правда? Ты здесь!
– Сюрприз! – отозвалась она.
Я приложила палец к губам, давая понять, что родители еще спят.
Руки у бабушки были заняты пакетами, но, войдя, она поставила их на пол и крепко меня обняла и поцеловала.
– Моя Маргарет! – произнесла она, сияя своей особенной улыбкой. Когда она так улыбается, то становятся видны все ее верхние зубы. Это не настоящие зубы, а то, что она называет «мостом». Она может вынуть целую секцию из четырех зубов, когда ей вздумается. Когда я была маленькой, она часто меня этим развлекала. Конечно, я никогда не говорила родителям. Когда она улыбается без этих зубов, то бывает похожа на ведьму. А с зубами – очень симпатичная.
– Маргарет, давай отнесем пакеты на кухню.
Я подняла один.
– Бабушка, он такой тяжелый! Что там?
– Сосиски, салат оливье, капустный салат, солонина, ржаной хлеб…
Я рассмеялась.
– Значит, это еда?
– Конечно, еда.
– Ты думаешь, в Нью-Джерси нет еды, бабушка?
– Такой нет.
– Есть, – возразила я. – И закусочных полно.
– Таких закусочных, как в Нью-Йорке, нет нигде!
Я не стала спорить. У бабушки свои понятия о некоторых вещах.
Мы отнесли пакеты на кухню, бабушка помыла руки и переложила все в холодильник.
Когда с этим было покончено, я спросила:
– Как ты добралась до нас?
Бабушка снова улыбнулась, но ничего не сказала. Она отмеривала кофе в кофеварку. Пока она не закончит с каким-нибудь делом, с ней разговаривать бесполезно.
Наконец она села за кухонный стол, взбила волосы и сказала:
– Я приехала на такси.
– Прямо из Нью-Йорка?
– Нет, – ответила бабушка. – Из центра Фарбрука.
– А как ты доехала до центра Фарбрука?
– На поезде.
– Не может быть!
– Представь себе!
– Но ты же всегда говорила, что в поездах грязь!
– Подумаешь, немножко грязи! Я же моющаяся!
Мы обе рассмеялись. В одном пакете у бабушки оказались вязанье и тапочки. Она переобулась.
– Ну, – заявила она, – теперь давай показывай мне дом.
Я показала ей все, кроме второго этажа – туалеты, нижнюю ванную, мамину новую стиральную машину и сушилку, и где мы смотрим телевизор.
Когда я закончила экскурсию, бабушка покачала головой и сказала:
– Только я не понимаю, зачем им понадобилось переезжать в деревню.
– Вообще-то это не деревня, бабушка, – возразила я. – Тут даже коров не встретишь.
– Для меня это деревня! – сказала бабушка.
Я услышала, что наверху льется вода.
– Кажется, они встали. Можно, я пойду посмотрю?
– Ты хочешь сказать: можно, я пойду и скажу им!
– Ну да.
– Конечно, – разрешила бабушка.
Я помчалась по лестнице и вбежала в их спальню. Папа надевал носки. Мама чистила зубы в ванной.
– Угадай, кто у нас? – обратилась я к отцу.
Он ничего не сказал, а только зевнул.
– Ну, будешь отгадывать?
– Что отгадывать? – спросил он.
– Кто сейчас находится здесь, в этом доме, в эту самую минуту.
– Никто, кроме нас, надеюсь, – сказал отец.
– Не угадал! – я закружилась по комнате.
– Маргарет, – сказал отец едва ли не самым своим раздраженным голосом. – Что ты собственно хочешь сказать?
– Бабушка здесь!
– Это невозможно, – растерялся отец.
– Правда, папа. Она внизу на кухне и готовит вам кофе.
– Барбара… – Отец зашел в ванную и выключил воду. Я за ним. У мамы был полон рот пасты.
– Я ведь не закончила, Херб, – она снова включила воду.
Отец опять завернул кран.
– Угадай, кто здесь, – сказал он.
– Кто здесь? Что ты имеешь в виду? – спросила мама.
– Сильвия! Вот кто!
Отец отвернул кран, чтобы она могла дочистить зубы.
Но на этот раз мама выключила воду сама и последовала за ним в спальню.
Я пошла тоже. Все это было очень забавно. Наверно, мама проглотила свою пасту.
– Сильвия? Что ты хочешь сказать? – уставилась мама на него.
– Я хочу сказать – моя мать! – съязвил отец.
Мама засмеялась.
– Это невозможно, Херб. Как она доберется сюда?
Отец кивнул в мою сторону.
– Спроси у Маргарет. Вот кто, по-моему, все знает.
– На такси, – объяснила я.
Они молчали.
– И еще на поезде, – добавила я.
Снова молчание.
– Он оказался не таким уж грязным.
Через десять минут родители были уже на кухне с бабушкой. Их ждал накрытый стол и приготовленный завтрак. Бабушка сияла обезоруживающей улыбкой. Так что родители ничего не смогли ей сказать, кроме «какая приятная неожиданность». И еще – какая она молодец, что додумалась ехать поездом и потом на такси.
После завтрака я пошла наверх, чтобы переодеться. Бабушка – со мной: она захотела посмотреть мою комнату.
– Она намного больше прежней, – похвасталась я.
– Да, больше, – согласилась бабушка. – А покрывала и занавески можно было бы и новые завести. Я видела на днях очень симпатичные: розово-красные в клетку. И к ним в тон подобрали бы ковровое покрытие… – Бабушка вздохнула. – Но полагаю, твоя мать хочет устраивать все сама.
– Я тоже так полагаю, – поддакнула я.
Бабушка села на мою кровать.
– Маргарет, дорогая, – начала она, – я только хочу, чтобы ты не сомневалась: мы с тобой не можем отдалиться друг от друга.
– Конечно, – кивнула я.
– Несколько миль ничего не значат, – продолжала бабушка. – И то, что я не смогу забегать к тебе после школы, не помешает мне думать о тебе каждый день.
– Я знаю, бабушка.
– Знаешь, что? Я буду звонить тебе каждый вечер в половине восьмого.
Что ты на это скажешь?
– Каждый вечер необязательно.
– Но мне это будет приятно! И потом, я же буду звонить на свои деньги. – Бабушка засмеялась. – Ты будешь рассказывать мне о том, что происходит у тебя, а я буду держать тебя в курсе нью-йоркской жизни. Идет?
– Конечно, бабушка.
– И еще, Маргарет…
– Что?
– Подходи к телефону сама. Твоим родителям может не понравиться, что я звоню так часто. Но это между нами, ладно?
– Конечно, бабушка. Я обожаю, когда мне звонят.
Остаток дня мы провели в саду. Бабушка вязала мне новый свитер, мама сажала какие-то осенние цветочки, а отец читал книгу. Я загорала, думая о том, как хорошо будет прийти в школу загоревшей.
На ужин мы ели бабушкину еду, и, откусывая от маринованного огурчика, она всякий раз приговаривала: «Ммм… вот это вкуснятина так вкуснятина!»
Мы отвезли ее на вокзал в Фарбрук еще засветло. Бабушка считает, что ходить по нью-йоркским улицам вечером опасно для жизни. Она убеждена, что ее обязательно ограбят. Прежде чем вылезти из машины, она расцеловала меня и сказала, обращаясь к родителям:
– Не волнуйтесь. Обещаю приезжать не чаще, чем раз в месяц. Ну, может быть, два. И не затем, чтоб повидаться с тобой, Херб, или с тобой, Барбара. Я должна приглядывать за моей Маргарет – вот и все.
Она подмигнула мне одним глазом. Потом подхватила свой пакет с тапочками и вязаньем и пошла. Пару раз она оборачивалась, чтобы помахать мне рукой, потом скрылась из виду.
Глава 4
В среду вечером мама помогла мне вымыть голову. Она накрутила мои волосы на большие бигуди. Я хотела спать в них всю ночь, но уже через час они стали мне сильно мешать, и я сняла их. В четверг утром я поднялась рано, но есть за завтраком не могла. Мама сказала, что волноваться в первый день занятий – совершенно естественно. Она сказала, что чувствовала себя точно так же, когда была девочкой. Мама вечно рассказывает мне всякие истории о том, как она была девочкой. Это для того, чтобы показать мне, что она все понимает.
Я надела новое голубое в клеточку платье, купленное специально к школе. Мама считает, что голубой цвет идет к моим глазам, делая их еще ярче. Я надела коричневые туфли на босу ногу. Мама сказала, что это глупость.
– Маргарет, тебе надо будет пройти пешком три четверти мили.
– Ну и что?
– Ты же знаешь, что без носок ты всегда натираешь водянки.
– Значит, придется потерпеть.
– Зачем терпеть? Надень носки!
Вот я и думаю: если мама так много обо мне понимает, то почему бы ей, например, не понять, что мне надо надеть туфли без носок? Я сказала:
– Нэнси говорит, что в шестом классе никто не надевает носки в первый день занятий!
– Маргарет! Не знаю, что делать с тобой дальше, если ты уже сейчас такая!
Вот еще одна любимая ее тема: мой приближающийся переходный возраст. Стой прямо, Маргарет! Хочешь, чтобы потом была хорошая фигура, следи за осанкой. Мой лицо с мылом, Маргарет! А то в четырнадцать будешь вся в прыщах. Я-то сама думаю, что быть подростком та еще радость – вечно бояться этих угрей и думать о том, как ты пахнешь!
Наконец, мама пожелала мне хорошего дня. Она поцеловала меня в щеку и похлопала по спине. Я направилась к дому Нэнси.
К тому времени, как я добралась до восемнадцатой комнаты школы Дилано, ноги мои болели так, что я боялась не протянуть до конца занятий. И почему только во всяких таких вещах мамы всегда оказываются правы? Как оказалось, половина девочек все же была в носках.
Когда мы вошли в класс, учителя там еще не было. Правда, там была девушка, которую я поначалу приняла за учительницу, но оказалось, что она просто учится в нашем классе. Она была очень высокого роста (потому я и приняла ее за училку), и глаза ее по форме напоминали кошачьи. Сквозь кофточку у нее просвечивал лифчик и, если смотреть спереди, можно было с уверенностью сказать, что он не самого маленького размера. Она сидела одна и ни с кем не разговаривала. Я подумала, может быть, она тоже новенькая, потому что все вокруг болтали и смеялись, обсуждая каникулы, новые фасоны стрижек и все такое.
Все резко умолкли, когда в класс вошел мужчина: он кивнул нам и написал на доске имя:
МАЙЛЗ ДЖ. БЕНЕДИКТ, МЛ.
Повернувшись к нам, он откашлялся и, указывая на имя на доске, произнес:
«Это я». Потом, еще раз прочистив горло, – «Я ваш новый учитель».
Нэнси толкнула меня в бок и шепнула: «Ну и ну!» Весь класс шептался и обменивался ухмылками.
Мистер Бенедикт снова подошел к доске. Он написал шесть строчек. Потом повернулся к нам. Он заложил руки за спину и слегка покачивался на ногах вперед-назад. Он прочистил горло. «Сейчас опять что-то скажет», – подумала я.
– Ну вот… э-э… как меня зовут, вы знаете. Скажу немного о себе. Э-э… Мне двадцать четыре года. Я закончил педагогический колледж, и… это мое первое место работы. А теперь я хотел бы… познакомиться с вами. Если вы спишете с доски эти шесть строчек и закончите их, будет… ээ… очень хорошо.
Он закашлялся. Я подумала, что у него, наверно, очень болит горло.
Мистер Бенедикт сам раздал листки бумаги. На доске было написано:
Меня зовут…
Пожалуйста, зовите меня…
Мне нравится…
Мне не нравится…
В этом учебном году я хочу…
Я думаю, учителя-мужчины…
Я помусолила кончик карандаша. Первые два пункта были легкими. Я написала:
Меня зовут Маргарет Энн Саймон.
Пожалуйста, зовите меня Маргарет.
Следующие два были потруднее. Есть миллион вещей, которые мне нравятся и не нравятся. Откуда я знаю, что ему нужно. Но он сказал, что отвечать на вопросы не будет. Он сидел за своим столом и смотрел на нас. Иногда он начинал барабанить пальцами. Ноги были скрещены под столом. Наконец я написала:
Мне нравятся длинные волосы, жареный тунец, запах дождя и все розовое.
Мне не нравятся угри, печеная картошка, когда мама бесится и религиозные праздники.
В этом учебном году я хочу, чтобы было не скучно.
И еще прибавить знаний, чтобы можно было перейти в седьмой класс. ссс
Я думаю, учителя-мужчины…
Вот это было хуже всего! Откуда я знаю? Все учителя разные. Но что можно написать в анкете? Я написала:
Я думаю, учителя-мужчины – это не то, что учителя-женщины.
Ну и ладно. Сойдет. Глупый, конечно, ответ, но и вопрос, по-моему, был глупый.
В половине третьего Нэнси сунула мне записку. Я прочла:
«Встреча Тайного клуба сегодня после школы у меня дома – никаких носок!»
Я пошла домой переодеться, чтобы идти к Нэнси. Мама уже ждала меня.
– Давай перекусим и ты все мне расскажешь, – предложила она.
– Не могу, – ответила я. – Сейчас мне некогда. Надо идти к Нэнси. Я вступаю в Тайный клуб.
– Интересно, – проговорила мама. – Ну расскажи хотя бы о вашей учительнице. Как она выглядит?
– Это он, – бросила я. – Его зовут мистер Бенедикт, и мы его первый класс.
– Ну вот! Почти что практикант! Что может быть хуже?
– Он, вообще-то, неплохой, – сказала я. – Он показался мне довольно приятным.
– Посмотрим, чему вы научитесь, – проворчала мама.
Я надела шорты и тенниску и пошла к Нэнси.
Глава 5
Остальные были уже в сборе: Дженни Лумис, Гретхен Поттер и Нэнси. Мы устроились на веранде, и Нэнси принесла нам коктейли и пирожные. Когда Гретхен взяла себе шесть пирожных сразу, Нэнси спросила у нее, сколько она прибавила в весе за лето. Гретхен положила четыре назад и сказала: «Не много».
– Ты видела, как сегодня заявилась Лора Дэнкер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Мои родители не знают, что я разговариваю с Богом. Да, если бы я им сказала, они бы сочли меня каким-нибудь религиозным фанатиком или еще что-нибудь придумали бы. Лучше уж пусть это остается моим личным делом. Если надо, я могу говорить с Ним даже не шевеля губами. Мама говорит, Бог – прекрасная идея. Он принадлежит всем.
Глава 3
На следующий день мы пошли в магазин, и отец купил электрическую газонокосилку. Вечером, после нашего первого домашнего ужина в Нью-Джерси (сэндвичи с индейкой, купленные в ближайшей закусочной), отец вышел в сад стричь газон. Перед домом он подстриг нормально, но когда дело дошло до заднего двора, ему понадобилось проверить, сколько травы скопилось внутри косилки. Это очень просто. Продавец в магазине показывал, как это делается. Только надо отключить косилку прежде, чем лезть внутрь, а отец об этом забыл.
Я услышала его крик: «Барбара, я порезался!» Он побежал в дом. Там он схватил полотенце и обмотал его вокруг руки прежде, чем я успела что-нибудь разглядеть. Потом он сел на пол – лицо у него было очень бледное.
– О, Господи! – воскликнула мать, когда кровь просочилась сквозь полотенце. – Надеюсь, ты не отрезал?…
Услышав это, я выскочила из дома посмотреть, не видно ли где-нибудь отрезанной руки. Я не знала, идет ли речь о всей кисти или только… но когда-то читала, что в подобных случаях надо сохранять отрезанные конечности, потому что иногда врачам удается пришить их. Хорошо, что я рядом: сами родители до этого не додумались бы. Однако мне не удалось найти ни кисти, ни чего-то такого, а когда я вернулась в дом, там уже была полиция. Мама сидела рядом с отцом на полу – голова его лежала у нее на коленях.
Я поехала в полицейской машине вместе с ними, потому что дома меня не с кем было оставить. По дороге в больницу я разговаривала с Богом – про себя, конечно, так чтобы никто не заметил.
Ты здесь, Бог? Это я, Маргарет. С моим отцом случилось ужасное несчастье. Пожалуйста, помоги ему. Бог. Он, правда, очень добрый и милый. Он не знает Тебя так, как знаю я, но он хороший отец. И рука ему необходима, Бог. Так что, пожалуйста, сделай так, чтобы все закончилось благополучно. Я сделаю все, что Ты скажешь, только помоги ему. Благодарю Тебя, Бог.
Оказалось, что отец ничего себе не отрезал, и все же палец ему зашивали, для чего понадобилось сделать восемь стежков. Зашивал доктор Поттер.
Закончив, он вышел поговорить. Увидев меня, он сказал:
– У меня есть дочка твоего возраста. Удивительно, как люди всегда находят среди своих знакомых кого-нибудь твоего возраста, причем еще прежде, чем ты скажешь им, сколько тебе лет на самом деле.
– Мне пошел двенадцатый, – сообщила я.
– Гретхен тоже почти двенадцать, – сказал доктор.
А, ну значит, правильно догадался.
– Она учится в школе Дилано: пойдет в шестой класс.
– Ты тоже, Маргарет, – напомнила мне мама. Как будто мне нужно было напоминать.
– Я скажу Гретхен о тебе.
– Хорошо, – согласилась я.
Как только мы приехали домой после больницы, отец сказал маме, чтобы она нашла в телефонной книге Муса Фрида и договорилась, чтобы он стриг наш газон раз в неделю.
В День Труда я поднялась рано. Я хотела привести в порядок письменный стол у себя в комнате до того, как начнутся занятия в школе. Я заранее купила пачку бумаги, карандаши, ластики, папки, разные скрепки… Я всегда проявляю необычайное усердие в начале, но его хватает приблизительно до октября. Я уже сделала половину дела, когда услышала этот звук – как будто кто-то постучал в дверь. Я подождала, не проснутся ли родители. Я подошла на цыпочках к их комнате, но дверь была закрыта и все было тихо, значит, они спали.
Когда стук послышался снова, я спустилась вниз – на разведку. Я не боялась: даже если это какие-нибудь злоумышленники, всегда можно закричать – и отец придет на помощь.
Стучали в переднюю дверь. Нэнси на выходные уехала, так что это не она.
А больше мы ни с кем здесь не знакомы.
– Кто там? – спросила я, прижав ухо к двери.
– Это бабушка, Маргарет. Открывай.
Я быстро справилась с цепочкой и обоими замками и распахнула дверь.
– Бабушка! Неужели это правда? Ты здесь!
– Сюрприз! – отозвалась она.
Я приложила палец к губам, давая понять, что родители еще спят.
Руки у бабушки были заняты пакетами, но, войдя, она поставила их на пол и крепко меня обняла и поцеловала.
– Моя Маргарет! – произнесла она, сияя своей особенной улыбкой. Когда она так улыбается, то становятся видны все ее верхние зубы. Это не настоящие зубы, а то, что она называет «мостом». Она может вынуть целую секцию из четырех зубов, когда ей вздумается. Когда я была маленькой, она часто меня этим развлекала. Конечно, я никогда не говорила родителям. Когда она улыбается без этих зубов, то бывает похожа на ведьму. А с зубами – очень симпатичная.
– Маргарет, давай отнесем пакеты на кухню.
Я подняла один.
– Бабушка, он такой тяжелый! Что там?
– Сосиски, салат оливье, капустный салат, солонина, ржаной хлеб…
Я рассмеялась.
– Значит, это еда?
– Конечно, еда.
– Ты думаешь, в Нью-Джерси нет еды, бабушка?
– Такой нет.
– Есть, – возразила я. – И закусочных полно.
– Таких закусочных, как в Нью-Йорке, нет нигде!
Я не стала спорить. У бабушки свои понятия о некоторых вещах.
Мы отнесли пакеты на кухню, бабушка помыла руки и переложила все в холодильник.
Когда с этим было покончено, я спросила:
– Как ты добралась до нас?
Бабушка снова улыбнулась, но ничего не сказала. Она отмеривала кофе в кофеварку. Пока она не закончит с каким-нибудь делом, с ней разговаривать бесполезно.
Наконец она села за кухонный стол, взбила волосы и сказала:
– Я приехала на такси.
– Прямо из Нью-Йорка?
– Нет, – ответила бабушка. – Из центра Фарбрука.
– А как ты доехала до центра Фарбрука?
– На поезде.
– Не может быть!
– Представь себе!
– Но ты же всегда говорила, что в поездах грязь!
– Подумаешь, немножко грязи! Я же моющаяся!
Мы обе рассмеялись. В одном пакете у бабушки оказались вязанье и тапочки. Она переобулась.
– Ну, – заявила она, – теперь давай показывай мне дом.
Я показала ей все, кроме второго этажа – туалеты, нижнюю ванную, мамину новую стиральную машину и сушилку, и где мы смотрим телевизор.
Когда я закончила экскурсию, бабушка покачала головой и сказала:
– Только я не понимаю, зачем им понадобилось переезжать в деревню.
– Вообще-то это не деревня, бабушка, – возразила я. – Тут даже коров не встретишь.
– Для меня это деревня! – сказала бабушка.
Я услышала, что наверху льется вода.
– Кажется, они встали. Можно, я пойду посмотрю?
– Ты хочешь сказать: можно, я пойду и скажу им!
– Ну да.
– Конечно, – разрешила бабушка.
Я помчалась по лестнице и вбежала в их спальню. Папа надевал носки. Мама чистила зубы в ванной.
– Угадай, кто у нас? – обратилась я к отцу.
Он ничего не сказал, а только зевнул.
– Ну, будешь отгадывать?
– Что отгадывать? – спросил он.
– Кто сейчас находится здесь, в этом доме, в эту самую минуту.
– Никто, кроме нас, надеюсь, – сказал отец.
– Не угадал! – я закружилась по комнате.
– Маргарет, – сказал отец едва ли не самым своим раздраженным голосом. – Что ты собственно хочешь сказать?
– Бабушка здесь!
– Это невозможно, – растерялся отец.
– Правда, папа. Она внизу на кухне и готовит вам кофе.
– Барбара… – Отец зашел в ванную и выключил воду. Я за ним. У мамы был полон рот пасты.
– Я ведь не закончила, Херб, – она снова включила воду.
Отец опять завернул кран.
– Угадай, кто здесь, – сказал он.
– Кто здесь? Что ты имеешь в виду? – спросила мама.
– Сильвия! Вот кто!
Отец отвернул кран, чтобы она могла дочистить зубы.
Но на этот раз мама выключила воду сама и последовала за ним в спальню.
Я пошла тоже. Все это было очень забавно. Наверно, мама проглотила свою пасту.
– Сильвия? Что ты хочешь сказать? – уставилась мама на него.
– Я хочу сказать – моя мать! – съязвил отец.
Мама засмеялась.
– Это невозможно, Херб. Как она доберется сюда?
Отец кивнул в мою сторону.
– Спроси у Маргарет. Вот кто, по-моему, все знает.
– На такси, – объяснила я.
Они молчали.
– И еще на поезде, – добавила я.
Снова молчание.
– Он оказался не таким уж грязным.
Через десять минут родители были уже на кухне с бабушкой. Их ждал накрытый стол и приготовленный завтрак. Бабушка сияла обезоруживающей улыбкой. Так что родители ничего не смогли ей сказать, кроме «какая приятная неожиданность». И еще – какая она молодец, что додумалась ехать поездом и потом на такси.
После завтрака я пошла наверх, чтобы переодеться. Бабушка – со мной: она захотела посмотреть мою комнату.
– Она намного больше прежней, – похвасталась я.
– Да, больше, – согласилась бабушка. – А покрывала и занавески можно было бы и новые завести. Я видела на днях очень симпатичные: розово-красные в клетку. И к ним в тон подобрали бы ковровое покрытие… – Бабушка вздохнула. – Но полагаю, твоя мать хочет устраивать все сама.
– Я тоже так полагаю, – поддакнула я.
Бабушка села на мою кровать.
– Маргарет, дорогая, – начала она, – я только хочу, чтобы ты не сомневалась: мы с тобой не можем отдалиться друг от друга.
– Конечно, – кивнула я.
– Несколько миль ничего не значат, – продолжала бабушка. – И то, что я не смогу забегать к тебе после школы, не помешает мне думать о тебе каждый день.
– Я знаю, бабушка.
– Знаешь, что? Я буду звонить тебе каждый вечер в половине восьмого.
Что ты на это скажешь?
– Каждый вечер необязательно.
– Но мне это будет приятно! И потом, я же буду звонить на свои деньги. – Бабушка засмеялась. – Ты будешь рассказывать мне о том, что происходит у тебя, а я буду держать тебя в курсе нью-йоркской жизни. Идет?
– Конечно, бабушка.
– И еще, Маргарет…
– Что?
– Подходи к телефону сама. Твоим родителям может не понравиться, что я звоню так часто. Но это между нами, ладно?
– Конечно, бабушка. Я обожаю, когда мне звонят.
Остаток дня мы провели в саду. Бабушка вязала мне новый свитер, мама сажала какие-то осенние цветочки, а отец читал книгу. Я загорала, думая о том, как хорошо будет прийти в школу загоревшей.
На ужин мы ели бабушкину еду, и, откусывая от маринованного огурчика, она всякий раз приговаривала: «Ммм… вот это вкуснятина так вкуснятина!»
Мы отвезли ее на вокзал в Фарбрук еще засветло. Бабушка считает, что ходить по нью-йоркским улицам вечером опасно для жизни. Она убеждена, что ее обязательно ограбят. Прежде чем вылезти из машины, она расцеловала меня и сказала, обращаясь к родителям:
– Не волнуйтесь. Обещаю приезжать не чаще, чем раз в месяц. Ну, может быть, два. И не затем, чтоб повидаться с тобой, Херб, или с тобой, Барбара. Я должна приглядывать за моей Маргарет – вот и все.
Она подмигнула мне одним глазом. Потом подхватила свой пакет с тапочками и вязаньем и пошла. Пару раз она оборачивалась, чтобы помахать мне рукой, потом скрылась из виду.
Глава 4
В среду вечером мама помогла мне вымыть голову. Она накрутила мои волосы на большие бигуди. Я хотела спать в них всю ночь, но уже через час они стали мне сильно мешать, и я сняла их. В четверг утром я поднялась рано, но есть за завтраком не могла. Мама сказала, что волноваться в первый день занятий – совершенно естественно. Она сказала, что чувствовала себя точно так же, когда была девочкой. Мама вечно рассказывает мне всякие истории о том, как она была девочкой. Это для того, чтобы показать мне, что она все понимает.
Я надела новое голубое в клеточку платье, купленное специально к школе. Мама считает, что голубой цвет идет к моим глазам, делая их еще ярче. Я надела коричневые туфли на босу ногу. Мама сказала, что это глупость.
– Маргарет, тебе надо будет пройти пешком три четверти мили.
– Ну и что?
– Ты же знаешь, что без носок ты всегда натираешь водянки.
– Значит, придется потерпеть.
– Зачем терпеть? Надень носки!
Вот я и думаю: если мама так много обо мне понимает, то почему бы ей, например, не понять, что мне надо надеть туфли без носок? Я сказала:
– Нэнси говорит, что в шестом классе никто не надевает носки в первый день занятий!
– Маргарет! Не знаю, что делать с тобой дальше, если ты уже сейчас такая!
Вот еще одна любимая ее тема: мой приближающийся переходный возраст. Стой прямо, Маргарет! Хочешь, чтобы потом была хорошая фигура, следи за осанкой. Мой лицо с мылом, Маргарет! А то в четырнадцать будешь вся в прыщах. Я-то сама думаю, что быть подростком та еще радость – вечно бояться этих угрей и думать о том, как ты пахнешь!
Наконец, мама пожелала мне хорошего дня. Она поцеловала меня в щеку и похлопала по спине. Я направилась к дому Нэнси.
К тому времени, как я добралась до восемнадцатой комнаты школы Дилано, ноги мои болели так, что я боялась не протянуть до конца занятий. И почему только во всяких таких вещах мамы всегда оказываются правы? Как оказалось, половина девочек все же была в носках.
Когда мы вошли в класс, учителя там еще не было. Правда, там была девушка, которую я поначалу приняла за учительницу, но оказалось, что она просто учится в нашем классе. Она была очень высокого роста (потому я и приняла ее за училку), и глаза ее по форме напоминали кошачьи. Сквозь кофточку у нее просвечивал лифчик и, если смотреть спереди, можно было с уверенностью сказать, что он не самого маленького размера. Она сидела одна и ни с кем не разговаривала. Я подумала, может быть, она тоже новенькая, потому что все вокруг болтали и смеялись, обсуждая каникулы, новые фасоны стрижек и все такое.
Все резко умолкли, когда в класс вошел мужчина: он кивнул нам и написал на доске имя:
МАЙЛЗ ДЖ. БЕНЕДИКТ, МЛ.
Повернувшись к нам, он откашлялся и, указывая на имя на доске, произнес:
«Это я». Потом, еще раз прочистив горло, – «Я ваш новый учитель».
Нэнси толкнула меня в бок и шепнула: «Ну и ну!» Весь класс шептался и обменивался ухмылками.
Мистер Бенедикт снова подошел к доске. Он написал шесть строчек. Потом повернулся к нам. Он заложил руки за спину и слегка покачивался на ногах вперед-назад. Он прочистил горло. «Сейчас опять что-то скажет», – подумала я.
– Ну вот… э-э… как меня зовут, вы знаете. Скажу немного о себе. Э-э… Мне двадцать четыре года. Я закончил педагогический колледж, и… это мое первое место работы. А теперь я хотел бы… познакомиться с вами. Если вы спишете с доски эти шесть строчек и закончите их, будет… ээ… очень хорошо.
Он закашлялся. Я подумала, что у него, наверно, очень болит горло.
Мистер Бенедикт сам раздал листки бумаги. На доске было написано:
Меня зовут…
Пожалуйста, зовите меня…
Мне нравится…
Мне не нравится…
В этом учебном году я хочу…
Я думаю, учителя-мужчины…
Я помусолила кончик карандаша. Первые два пункта были легкими. Я написала:
Меня зовут Маргарет Энн Саймон.
Пожалуйста, зовите меня Маргарет.
Следующие два были потруднее. Есть миллион вещей, которые мне нравятся и не нравятся. Откуда я знаю, что ему нужно. Но он сказал, что отвечать на вопросы не будет. Он сидел за своим столом и смотрел на нас. Иногда он начинал барабанить пальцами. Ноги были скрещены под столом. Наконец я написала:
Мне нравятся длинные волосы, жареный тунец, запах дождя и все розовое.
Мне не нравятся угри, печеная картошка, когда мама бесится и религиозные праздники.
В этом учебном году я хочу, чтобы было не скучно.
И еще прибавить знаний, чтобы можно было перейти в седьмой класс. ссс
Я думаю, учителя-мужчины…
Вот это было хуже всего! Откуда я знаю? Все учителя разные. Но что можно написать в анкете? Я написала:
Я думаю, учителя-мужчины – это не то, что учителя-женщины.
Ну и ладно. Сойдет. Глупый, конечно, ответ, но и вопрос, по-моему, был глупый.
В половине третьего Нэнси сунула мне записку. Я прочла:
«Встреча Тайного клуба сегодня после школы у меня дома – никаких носок!»
Я пошла домой переодеться, чтобы идти к Нэнси. Мама уже ждала меня.
– Давай перекусим и ты все мне расскажешь, – предложила она.
– Не могу, – ответила я. – Сейчас мне некогда. Надо идти к Нэнси. Я вступаю в Тайный клуб.
– Интересно, – проговорила мама. – Ну расскажи хотя бы о вашей учительнице. Как она выглядит?
– Это он, – бросила я. – Его зовут мистер Бенедикт, и мы его первый класс.
– Ну вот! Почти что практикант! Что может быть хуже?
– Он, вообще-то, неплохой, – сказала я. – Он показался мне довольно приятным.
– Посмотрим, чему вы научитесь, – проворчала мама.
Я надела шорты и тенниску и пошла к Нэнси.
Глава 5
Остальные были уже в сборе: Дженни Лумис, Гретхен Поттер и Нэнси. Мы устроились на веранде, и Нэнси принесла нам коктейли и пирожные. Когда Гретхен взяла себе шесть пирожных сразу, Нэнси спросила у нее, сколько она прибавила в весе за лето. Гретхен положила четыре назад и сказала: «Не много».
– Ты видела, как сегодня заявилась Лора Дэнкер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10