Выбравшись оттуда по нашему пути через Силоамский пруд, они услышали, что в городе началось восстание, и решили дождаться первых беженцев.
Я пристроился рядом с Тентуистлом и прицелился. Найдя в прицеле одного из сидевших в засаде бандитов, я спустил курок. Моя пуля сразила его наповал. Отличная винтовка. Я лихорадочно перезарядил ружье.
Нед взял пистолет Тентуистла и тоже выстрелил, но дальность пистолетной стрельбы не позволила ему достать наших противников.
– Своими вспышками ты только помогаешь им прицелиться, – сказал я ему. – Забирай Тома и лейтенанта, и отходите обратно к воротам. Я немного задержу их здесь, а потом мы затеряемся в Армянском квартале.
Над головой просвистела очередная пуля. Тентуистл закашлялся, сплюнув кровавую слюну, глаза его начали тускнеть. Очевидно, долго он не протянет.
– Ладно, мистер, попробуй выиграть нам немного времени.
Нед потащил назад Тентуистла, за ним нетвердой походкой последовал Том.
– Поттс погиб, еще двое наших ранены, – пробурчал он. – От твоих чертовых затей одни неприятности.
Рассвет набирал силу. Французы подобрались поближе, и их пули опять засвистели. Я выстрелил еще разок и оглянулся. Моряки уже проходили в ворота. Нет времени перезаряжать, пора уходить! Прижимаясь к земле, я поспешил к ним. Бандиты приближались, как стая голодных волков. Потом я услышал стук. Ворота закрывались! Я стремительно сбежал к ним и, оказавшись у стены, услышал, как лег на место засов, оставив меня за городом. Да, засов с лязгом улегся на крюки.
– Нед! Открой! – крикнул я, слыша угрожающий приказ подлого таможенника, но успел распластаться на земле, прежде чем прогремел залп. Пули градом забарабанили по железным воротам. Практически я находился в положении поставленного к стенке преступника. – Скорей, они уже на подходе!
– Я думаю, мистер, на этом наши пути расходятся, – отозвался Нед.
– Но у меня-то какой путь? Побойся Бога, не дури…
– Вряд ли эти лягушатники будут охотиться за парой бедных британских моряков. Тебе ведь одному известны тайны сокровищ, верно?
– Как, ты хочешь бросить меня им на расправу?
– Может, ты сумеешь обхитрить их так же, как нас.
– Проклятье, Нед, давай останемся вместе, как говорил лейтенант!
– Его уже нет, да и мы уходим. Не обманывал бы ты, мистер, честных моряков за карточной игрой, тогда и друзей не потерял бы. Так-то.
– Но я не обманывал, я переиграл вас!
– Один черт.
– Нед, открой ворота!
Но в ответ раздался лишь приглушенный скрежет металла.
– Нед! – Лежа на земле, я барабанил по неподатливому железу. – Нед, впусти меня!
Но он не сжалился, конечно, и я, напрягая слух, услышал их шаги, удаляющиеся в сторону мятежного города. Повернувшись назад, я обнаружил, что французы уже находятся всего в нескольких ярдах и на меня нацелены дула мушкетов. На лице одного верзилы расплылась кровожадная улыбка.
– Мы распрощались под Храмовой горой, но судьба опять свела нас! – воскликнул их вожак, снял треугольную шляпу и отвесил ироничный поклон. – Вы просто какой-то вездесущий, месье Гейдж, но и мне везет на встречи с вами! – У него была усмешка палача. – Конечно, вы помните нашу первую встречу на тулонской дороге? Пьер Нажак, к вашим услугам.
– Еще бы не помнить, редко встретишь грабителя, прикинувшегося таможенником. Так, значит, ваше настоящее имя Пьер Нажак?
– Относительно настоящее. Что случилось с вашими друзьями, месье?
– Разочаровались в карточной игре, – сказал я, медленно вставая.
ГЛАВА 10
Как дьявольски мне не повезло, я понял, когда Нажак заставил меня созерцать шрам его пулевого ранения. Именно благодаря мне год назад его грудь обезобразил паршивый красный рубец, из-за которого он долго не мог мыться с мылом и мочалкой. Маленькая воронка под левым соском – на пару дюймов левее и ниже – подтверждала, что меткость подвела меня. Более того, я обнаружил, что от Нажака чертовски дурно пахнет.
– Ваша пуля сломала мне ребро, – сказал он. – Представляете, как я обрадовался, оклемавшись и узнав, что вы, возможно, еще живы и я могу помочь хозяину разыскать вас. Сначала вы поступили достаточно глупо, направив своих разведчиков в Египет. Потом, прибыв в эти края, мы заловили трясущегося старого болвана, и он, как только мы слегка поджарили ему пятки, признался, что встретил некоего европейца с золотыми ангелами самого шайтана. Вот тогда-то я и почуял, что вы обретаетесь где-то поблизости. Чем дольше откладывается месть, тем она становится слаще, вы ведь согласны со мной?
– Да, пожалуй, я дам вам знать, когда соберусь окончательно пристрелить вас.
Встретив мою скромную шутку недобрым смехом, он встал и саданул меня в висок с такой силой, что ночная мгла вспыхнула голубыми искрами. Связанный по рукам и по ногам, я покачивался над костром, моя одежда медленно тлела, и боль наконец стала настолько нестерпимой, что я начал извиваться.
Это весьма порадовало моих мучителей, хотя, с другой стороны, обычно мне даже нравилось быть в центре внимания. Жаль, что ожоги продолжали еще долго терзать меня. Дело происходило ночью следующего дня после нашего бегства из Иерусалима, и единственными чувствами, удерживающими меня от потери сознания, были страх и боль. Истощенный и измученный, я чувствовал себя ужасно одиноким. Банда нажаковских громил увеличилась до доброго десятка, половина – французы, а остальные – уродливые, как жабы, бедуины, казалось собравшие на себя вековую грязь арабской кухни. Помимо отсутствия половины зубов у всего личного состава, в этой банде отсутствовал и тот француз, которого я заколол, отбивая Мириам. Я потешил себя надеждой, что набил руку за этот год и он отправился в мир иной. Хотя, возможно, он тоже где-то зализывал свою рану, мечтая о том дне, когда пырнет меня под ребро при очередной встрече.
Настроения Нажака не улучшило и то, что при мне не оказалось никаких ценностей, кроме винтовки и томагавка, которые он, по воровской традиции, не преминул присвоить. Серафимов я доверил Мириам, а во время той ночной вылазки лишился и кошелька – похоже, с легкой руки Малыша Тома или даже Большого Неда. Никого не порадовали и мои упорные рассказы об опустошенной подземной сокровищнице Иерусалима, не менее разочаровывающей, чем остров сокровищ в недрах Египта.
Что же я делал там, если не нашел ничего ценного?
И я ответил, что выяснял, как выглядит снизу краеугольный камень мироздания.
В общем, меня изрядно поколотили, но убить не решились. После нашего бегства туннели под Храмовой горой кишели людьми, как муравейник, и мусульмане, вероятно, пребывали в недоумении относительно предмета наших поисков. Поднятый ими шум исключал возможность возвращения туда этой французско-арабской банды, поэтому я оставался для них единственной путеводной нитью к тайным сокровищам.
– Я дожарил бы вас прямо сейчас, если бы Бонапарт и мой хозяин не хотели видеть вас живым, – прорычал Нажак.
Он позволил арабам поразвлечься, и они вовсю орудовали кинжалами, забрасывая мои ноги и руки тлеющими красными углями, но не более того. Время было достаточно позднее, и мои истошные крики не привлекали внимания.
Но измученное сознание вскоре покинуло меня, и я очнулся от боли лишь на следующее утро, когда меня пнули в бок, приглашая к завтраку, состоявшему из воды и гороховой лепешки. После чего мы продолжили путь от Иерусалимских холмов к тем прибрежным равнинам, где уже маячили вдали столбы дыма.
Французская армия усердно трудилась.
Когда мы прибыли в лагерь Наполеона, у меня возникло странное ощущение, как у скитальца, вернувшегося домой, пусть и в положении пленника. Я хорошо помнил поход армии Бонапарта к Каиру и случайную встречу с солдатами из подразделений Дезе в Дендере. А сейчас военные в европейских мундирах разбили белые палатки уже под стенами Яффы. От кухонных костров доносились знакомые запахи походной пищи, и снова мой слух радовало мелодичное изящество французской речи. Когда мы проезжали через первые ряды палаток, солдаты с любопытством поглядывали на банду Нажака, а некоторые из них, очевидно признав меня, удивленно переглядывались. Не так давно я еще числился в отряде французских ученых. И вот теперь меня доставили в лагерь в качестве дезертира и пленника.
Да и сама Яффа выглядела знакомой, хотя представала передо мной в новом виде с выгодных позиций осаждающей стороны. В гавани уже не пестрели разноцветные навесы и красочные ковры, а в крепостных стенах зияли свежие раны от артиллерийского обстрела. Оттоманские пушки, видно, тоже не молчали, о чем свидетельствовали расколотые стволы и срезанные кроны апельсиновой рощи, в чьей тени расположилась наполеоновская армия. Уже вздымались защитные земляные валы над вырытыми в песчаной почве окопами, и множество лошадей французской кавалерии возбужденно перемещались в устроенных для них тенистых загонах, откликаясь испуганным ржанием на орудийные залпы. Взмахи лошадиных хвостов напоминали движения маятника метронома, а от взлохмаченных грив исходил знакомый и приятный запах.
Нажак скрылся в большой палатке Наполеона, а я оцепенело торчал на средиземноморском солнце с непокрытой головой, томясь от жажды и склоняясь к фатализму. Однажды в Канаде я испытывал подобное смутное чувство мучительной неизвестности на реке Святого Лаврентия во время головокружительного падения на скалы… однако тогда мне повезло налететь на куст и, миновав скалистую твердь, нырнуть в воду.
И здесь, возможно, найдется какой-то спасительный куст.
– Гаспар! – еле ворочая языком, выдавил я.
Да, я увидел поблизости выдающегося французского математика Гаспара Монжа, который помог мне разрешить некоторые загадки Великой пирамиды. Он стал доверенным советником Наполеона после знаменитых генеральских побед в Италии, а во время Египетского похода наставлял меня, как непутевого племянника. И вот ему пришлось сопровождать эту армию и в Палестину.
– Гейдж! – прищурившись, воскликнул Монж, подходя ближе. – Как вы здесь оказались? По-моему, я советовал вам уехать в Америку!
Гражданское платье ученого давно потеряло пристойный вид, на коленках появились заплаты, куртка изрядно пообтрепалась, щеки заросли щетиной. Он выглядел как усталый пятидесятидвухлетний человек.
– Я пытался. Послушайте, а вы слышали что-нибудь об Астизе?
– О той женщине? Но она ведь сбежала с вами.
– Верно, но нас разлучили.
– Вы улетели на воздушном шаре вместе с ней – так сообщил мне Конте. Ох и разъярился же Никола из-за вашей проделки! Спасительный полет, как же все наши ученые завидовали вам… и зачем вы вернулись в этот жуткий бедлам? Милостивый боже, парень, я понимал, что вам далеко до настоящего ученого, но вы, похоже, начисто лишились и здравого смысла.
– Пожалуй, я согласен с вами, доктор Монж.
Он ничего не знал не только о судьбе Астизы, но, очевидно, и о нашем проникновении в глубины пирамиды, и я сразу решил, что лучше не посвящать его в былые приключения. Если французы, не дай бог, узнают, какие в ней скрыты сокровища, то разнесут эту древнюю громадину в пух и прах. Лучше оставить фараона покоиться с миром.
– Астиза упала в Нил, а воздушный шар в конечном счете опустился в Средиземное море, – пояснил я. – А Никола тоже здесь?
Я слегка опасался встречи с Конте, экспедиционным воздухоплавателем, после того как украл его разведывательный воздушный шар.
– К счастью для вас, он задержался на юге для организации нормальной доставки нашей осадной артиллерии. В его гениальной голове родился проект великолепной конструкции многоколесных повозок для транспортировки пушек через пустыню, но у Бонапарта нет времени на внедрение подобных новшеств. Мы рискнули отправить их морем. – Монж умолк, осознавая, что выбалтывает секреты. – Но почему вы торчите здесь в одиночестве, со связанными руками? – Он выглядел озадаченным. – В какой грязи вы вывалялись и откуда эти ожоги… о господи, что же с вами приключилось?
– Он английский шпион, – заявил Нажак, выходя из палатки. – И вы, месье ученый, рискуете навлечь на себя такое же подозрение, уже просто разговаривая с ним.
– Английский шпион? Не болтайте чепухи. Гейдж – дилетант и бездельник, прирожденный бродяга. Какой уж из него шпион, его же никто всерьез не воспринимает.
– Неужели? А вот наш генерал воспринимает.
После этих слов появился и сам Бонапарт, полог его шатровой палатки величественно вздулся, словно заряженный электрической силой ее обитателя. Выехав из Тулона около года тому назад, все мы успели уже побронзоветь под южным солнцем, и лицо генерала также покрывал густой загар, но успех и ответственность придали его чертам особую жесткость, хотя он еще не отметил даже тридцатилетний юбилей. Жозефина ему изменяла, правоверные египтяне с презрением отнеслись к его планам преобразования Египта на манер Французской республики, и ему пришлось жестоко подавить восстание в Каире. Его идеализм находился в осадном положении, а в романтизме была пробита серьезная брешь. Здесь, в Палестине, серые глаза Наполеона уже поблескивали ледяным огнем, темные волосы разлохматились, в его воинственной внешности появилось нечто ястребиное, а походка стала более нервной и взвинченной.
– Итак, вот и вы! Я полагал, что вы давно мертвы.
– Он перешел на сторону англичан, mon general, – с готовностью пояснил Нажак.
Этот бандит напомнил мне школьного ябедника, и я пожалел, что не прострелил ему язык.
– Это правда, Гейдж? – подавшись ко мне, спросил генерал. – Вы перебежали от меня на сторону врагов? Неужели вы отказались от разумных республиканских идей и спелись с реакционерами, роялистами и турками?
– Нас развели случайные жизненные обстоятельства, генерал. Я лишь пытался узнать о судьбе женщины, с которой познакомился в Египте. Возможно, вы помните Астизу.
– Еще бы, нечасто красотки палят из мушкетов. Судя по моему опыту, Гейдж, любовь приносит людям больше зла, чем добра. Так именно ее вы рассчитывали отыскать в Иерусалиме, когда Нажак захватил вас?
– Как ученый, я пытался провести некоторые исторические исследования и…
– Нет! – запальчиво оборвал меня он. – Уж одно-то я теперь знаю наверняка, научные исследования вам недоступны!
И я не собираюсь больше тратить время, выслушивая ваш идиотский лепет! Вы перебежчик, лжец и лицемер, сражавшийся в компании с английскими моряками! Вероятно, вы действительно могли бы стать их шпионом, как и сказал Нажак. Если бы не были чертовски глупы, как не раз подчеркивал Монж.
– Сэр, когда я следовал в Тулон, чтобы присоединиться к вашей экспедиции, Нажак пытался украсть у меня ценный медальон. И предатель как раз он!
– Он сам подстрелил меня, – вставил Нажак.
– Он пособник графа Алессандро Силано и член еретической ложи египетского обряда, враг всех истинных масонов. Я уверен в этом!
– Замолчите! – прервал меня Бонапарт. – Я отлично понял, что вы, Гейдж, враждебно относитесь к графу Силано. Я также знаю, что он проявил поразительную преданность и стойкость, несмотря на травму, полученную при исследовании пирамид.
«Так, – подумал я, – значит, Силано жив». Плохие новости сыпались одна за другой. Неужели граф заявил, что упал не с воздушного шара, а свалился с пирамиды? И почему никто ничего не говорит об Астизе?
– Если бы вы обладали преданностью Силано, – продолжал Бонапарт, – то не докатились бы до такого ужасного положения. Побойтесь Бога, Гейдж, вас обвинили в убийстве, а я предоставил вам все возможности для спасения, и, однако, вы болтаетесь, как маятник, из стороны в сторону.
– Такая уж подлая у него натура, mon general, – с наглым видом подпел Нажак.
Мне отчаянно захотелось задушить его.
– На самом деле вы искали здесь сокровища, не так ли? – требовательно спросил Наполеон. – Вас сгубила американская расчетливость, а попросту говоря, жадность.
– Жажда познания, – поправил я, не слишком погрешив против истины.
– Ну и что же вам удалось познать? Говорите правду, если цените свою жизнь.
– Ничего, генерал, как вы можете видеть по моему положению. Такова правда. Все, что я говорю, правда. Я всего лишь американский исследователь, втянутый в войну не по своей…
– Наполеон, очевидно же, что этот парень скорее дурак, чем изменник, – вмешался математик Монж. – Его грех заключается в невежестве, а не в предательстве. Взгляните на него. Что он может знать?
Мгновенно сообразив, что определение математика для меня выгоднее, чем обвинения Нажака, я изобразил глупую усмешку – уж не знаю, насколько глупой она получилась, учитывая мою врожденную сообразительность.
– Могу сообщить вам, что политическая обстановка в Иерусалиме чертовски сложна, – тупо проговорил я. – Совершенно непонятно, кому отдают предпочтение христиане или иудеи, а друзы на самом деле охвачены…
– Достаточно! – Бонапарт обвел нас мрачным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Я пристроился рядом с Тентуистлом и прицелился. Найдя в прицеле одного из сидевших в засаде бандитов, я спустил курок. Моя пуля сразила его наповал. Отличная винтовка. Я лихорадочно перезарядил ружье.
Нед взял пистолет Тентуистла и тоже выстрелил, но дальность пистолетной стрельбы не позволила ему достать наших противников.
– Своими вспышками ты только помогаешь им прицелиться, – сказал я ему. – Забирай Тома и лейтенанта, и отходите обратно к воротам. Я немного задержу их здесь, а потом мы затеряемся в Армянском квартале.
Над головой просвистела очередная пуля. Тентуистл закашлялся, сплюнув кровавую слюну, глаза его начали тускнеть. Очевидно, долго он не протянет.
– Ладно, мистер, попробуй выиграть нам немного времени.
Нед потащил назад Тентуистла, за ним нетвердой походкой последовал Том.
– Поттс погиб, еще двое наших ранены, – пробурчал он. – От твоих чертовых затей одни неприятности.
Рассвет набирал силу. Французы подобрались поближе, и их пули опять засвистели. Я выстрелил еще разок и оглянулся. Моряки уже проходили в ворота. Нет времени перезаряжать, пора уходить! Прижимаясь к земле, я поспешил к ним. Бандиты приближались, как стая голодных волков. Потом я услышал стук. Ворота закрывались! Я стремительно сбежал к ним и, оказавшись у стены, услышал, как лег на место засов, оставив меня за городом. Да, засов с лязгом улегся на крюки.
– Нед! Открой! – крикнул я, слыша угрожающий приказ подлого таможенника, но успел распластаться на земле, прежде чем прогремел залп. Пули градом забарабанили по железным воротам. Практически я находился в положении поставленного к стенке преступника. – Скорей, они уже на подходе!
– Я думаю, мистер, на этом наши пути расходятся, – отозвался Нед.
– Но у меня-то какой путь? Побойся Бога, не дури…
– Вряд ли эти лягушатники будут охотиться за парой бедных британских моряков. Тебе ведь одному известны тайны сокровищ, верно?
– Как, ты хочешь бросить меня им на расправу?
– Может, ты сумеешь обхитрить их так же, как нас.
– Проклятье, Нед, давай останемся вместе, как говорил лейтенант!
– Его уже нет, да и мы уходим. Не обманывал бы ты, мистер, честных моряков за карточной игрой, тогда и друзей не потерял бы. Так-то.
– Но я не обманывал, я переиграл вас!
– Один черт.
– Нед, открой ворота!
Но в ответ раздался лишь приглушенный скрежет металла.
– Нед! – Лежа на земле, я барабанил по неподатливому железу. – Нед, впусти меня!
Но он не сжалился, конечно, и я, напрягая слух, услышал их шаги, удаляющиеся в сторону мятежного города. Повернувшись назад, я обнаружил, что французы уже находятся всего в нескольких ярдах и на меня нацелены дула мушкетов. На лице одного верзилы расплылась кровожадная улыбка.
– Мы распрощались под Храмовой горой, но судьба опять свела нас! – воскликнул их вожак, снял треугольную шляпу и отвесил ироничный поклон. – Вы просто какой-то вездесущий, месье Гейдж, но и мне везет на встречи с вами! – У него была усмешка палача. – Конечно, вы помните нашу первую встречу на тулонской дороге? Пьер Нажак, к вашим услугам.
– Еще бы не помнить, редко встретишь грабителя, прикинувшегося таможенником. Так, значит, ваше настоящее имя Пьер Нажак?
– Относительно настоящее. Что случилось с вашими друзьями, месье?
– Разочаровались в карточной игре, – сказал я, медленно вставая.
ГЛАВА 10
Как дьявольски мне не повезло, я понял, когда Нажак заставил меня созерцать шрам его пулевого ранения. Именно благодаря мне год назад его грудь обезобразил паршивый красный рубец, из-за которого он долго не мог мыться с мылом и мочалкой. Маленькая воронка под левым соском – на пару дюймов левее и ниже – подтверждала, что меткость подвела меня. Более того, я обнаружил, что от Нажака чертовски дурно пахнет.
– Ваша пуля сломала мне ребро, – сказал он. – Представляете, как я обрадовался, оклемавшись и узнав, что вы, возможно, еще живы и я могу помочь хозяину разыскать вас. Сначала вы поступили достаточно глупо, направив своих разведчиков в Египет. Потом, прибыв в эти края, мы заловили трясущегося старого болвана, и он, как только мы слегка поджарили ему пятки, признался, что встретил некоего европейца с золотыми ангелами самого шайтана. Вот тогда-то я и почуял, что вы обретаетесь где-то поблизости. Чем дольше откладывается месть, тем она становится слаще, вы ведь согласны со мной?
– Да, пожалуй, я дам вам знать, когда соберусь окончательно пристрелить вас.
Встретив мою скромную шутку недобрым смехом, он встал и саданул меня в висок с такой силой, что ночная мгла вспыхнула голубыми искрами. Связанный по рукам и по ногам, я покачивался над костром, моя одежда медленно тлела, и боль наконец стала настолько нестерпимой, что я начал извиваться.
Это весьма порадовало моих мучителей, хотя, с другой стороны, обычно мне даже нравилось быть в центре внимания. Жаль, что ожоги продолжали еще долго терзать меня. Дело происходило ночью следующего дня после нашего бегства из Иерусалима, и единственными чувствами, удерживающими меня от потери сознания, были страх и боль. Истощенный и измученный, я чувствовал себя ужасно одиноким. Банда нажаковских громил увеличилась до доброго десятка, половина – французы, а остальные – уродливые, как жабы, бедуины, казалось собравшие на себя вековую грязь арабской кухни. Помимо отсутствия половины зубов у всего личного состава, в этой банде отсутствовал и тот француз, которого я заколол, отбивая Мириам. Я потешил себя надеждой, что набил руку за этот год и он отправился в мир иной. Хотя, возможно, он тоже где-то зализывал свою рану, мечтая о том дне, когда пырнет меня под ребро при очередной встрече.
Настроения Нажака не улучшило и то, что при мне не оказалось никаких ценностей, кроме винтовки и томагавка, которые он, по воровской традиции, не преминул присвоить. Серафимов я доверил Мириам, а во время той ночной вылазки лишился и кошелька – похоже, с легкой руки Малыша Тома или даже Большого Неда. Никого не порадовали и мои упорные рассказы об опустошенной подземной сокровищнице Иерусалима, не менее разочаровывающей, чем остров сокровищ в недрах Египта.
Что же я делал там, если не нашел ничего ценного?
И я ответил, что выяснял, как выглядит снизу краеугольный камень мироздания.
В общем, меня изрядно поколотили, но убить не решились. После нашего бегства туннели под Храмовой горой кишели людьми, как муравейник, и мусульмане, вероятно, пребывали в недоумении относительно предмета наших поисков. Поднятый ими шум исключал возможность возвращения туда этой французско-арабской банды, поэтому я оставался для них единственной путеводной нитью к тайным сокровищам.
– Я дожарил бы вас прямо сейчас, если бы Бонапарт и мой хозяин не хотели видеть вас живым, – прорычал Нажак.
Он позволил арабам поразвлечься, и они вовсю орудовали кинжалами, забрасывая мои ноги и руки тлеющими красными углями, но не более того. Время было достаточно позднее, и мои истошные крики не привлекали внимания.
Но измученное сознание вскоре покинуло меня, и я очнулся от боли лишь на следующее утро, когда меня пнули в бок, приглашая к завтраку, состоявшему из воды и гороховой лепешки. После чего мы продолжили путь от Иерусалимских холмов к тем прибрежным равнинам, где уже маячили вдали столбы дыма.
Французская армия усердно трудилась.
Когда мы прибыли в лагерь Наполеона, у меня возникло странное ощущение, как у скитальца, вернувшегося домой, пусть и в положении пленника. Я хорошо помнил поход армии Бонапарта к Каиру и случайную встречу с солдатами из подразделений Дезе в Дендере. А сейчас военные в европейских мундирах разбили белые палатки уже под стенами Яффы. От кухонных костров доносились знакомые запахи походной пищи, и снова мой слух радовало мелодичное изящество французской речи. Когда мы проезжали через первые ряды палаток, солдаты с любопытством поглядывали на банду Нажака, а некоторые из них, очевидно признав меня, удивленно переглядывались. Не так давно я еще числился в отряде французских ученых. И вот теперь меня доставили в лагерь в качестве дезертира и пленника.
Да и сама Яффа выглядела знакомой, хотя представала передо мной в новом виде с выгодных позиций осаждающей стороны. В гавани уже не пестрели разноцветные навесы и красочные ковры, а в крепостных стенах зияли свежие раны от артиллерийского обстрела. Оттоманские пушки, видно, тоже не молчали, о чем свидетельствовали расколотые стволы и срезанные кроны апельсиновой рощи, в чьей тени расположилась наполеоновская армия. Уже вздымались защитные земляные валы над вырытыми в песчаной почве окопами, и множество лошадей французской кавалерии возбужденно перемещались в устроенных для них тенистых загонах, откликаясь испуганным ржанием на орудийные залпы. Взмахи лошадиных хвостов напоминали движения маятника метронома, а от взлохмаченных грив исходил знакомый и приятный запах.
Нажак скрылся в большой палатке Наполеона, а я оцепенело торчал на средиземноморском солнце с непокрытой головой, томясь от жажды и склоняясь к фатализму. Однажды в Канаде я испытывал подобное смутное чувство мучительной неизвестности на реке Святого Лаврентия во время головокружительного падения на скалы… однако тогда мне повезло налететь на куст и, миновав скалистую твердь, нырнуть в воду.
И здесь, возможно, найдется какой-то спасительный куст.
– Гаспар! – еле ворочая языком, выдавил я.
Да, я увидел поблизости выдающегося французского математика Гаспара Монжа, который помог мне разрешить некоторые загадки Великой пирамиды. Он стал доверенным советником Наполеона после знаменитых генеральских побед в Италии, а во время Египетского похода наставлял меня, как непутевого племянника. И вот ему пришлось сопровождать эту армию и в Палестину.
– Гейдж! – прищурившись, воскликнул Монж, подходя ближе. – Как вы здесь оказались? По-моему, я советовал вам уехать в Америку!
Гражданское платье ученого давно потеряло пристойный вид, на коленках появились заплаты, куртка изрядно пообтрепалась, щеки заросли щетиной. Он выглядел как усталый пятидесятидвухлетний человек.
– Я пытался. Послушайте, а вы слышали что-нибудь об Астизе?
– О той женщине? Но она ведь сбежала с вами.
– Верно, но нас разлучили.
– Вы улетели на воздушном шаре вместе с ней – так сообщил мне Конте. Ох и разъярился же Никола из-за вашей проделки! Спасительный полет, как же все наши ученые завидовали вам… и зачем вы вернулись в этот жуткий бедлам? Милостивый боже, парень, я понимал, что вам далеко до настоящего ученого, но вы, похоже, начисто лишились и здравого смысла.
– Пожалуй, я согласен с вами, доктор Монж.
Он ничего не знал не только о судьбе Астизы, но, очевидно, и о нашем проникновении в глубины пирамиды, и я сразу решил, что лучше не посвящать его в былые приключения. Если французы, не дай бог, узнают, какие в ней скрыты сокровища, то разнесут эту древнюю громадину в пух и прах. Лучше оставить фараона покоиться с миром.
– Астиза упала в Нил, а воздушный шар в конечном счете опустился в Средиземное море, – пояснил я. – А Никола тоже здесь?
Я слегка опасался встречи с Конте, экспедиционным воздухоплавателем, после того как украл его разведывательный воздушный шар.
– К счастью для вас, он задержался на юге для организации нормальной доставки нашей осадной артиллерии. В его гениальной голове родился проект великолепной конструкции многоколесных повозок для транспортировки пушек через пустыню, но у Бонапарта нет времени на внедрение подобных новшеств. Мы рискнули отправить их морем. – Монж умолк, осознавая, что выбалтывает секреты. – Но почему вы торчите здесь в одиночестве, со связанными руками? – Он выглядел озадаченным. – В какой грязи вы вывалялись и откуда эти ожоги… о господи, что же с вами приключилось?
– Он английский шпион, – заявил Нажак, выходя из палатки. – И вы, месье ученый, рискуете навлечь на себя такое же подозрение, уже просто разговаривая с ним.
– Английский шпион? Не болтайте чепухи. Гейдж – дилетант и бездельник, прирожденный бродяга. Какой уж из него шпион, его же никто всерьез не воспринимает.
– Неужели? А вот наш генерал воспринимает.
После этих слов появился и сам Бонапарт, полог его шатровой палатки величественно вздулся, словно заряженный электрической силой ее обитателя. Выехав из Тулона около года тому назад, все мы успели уже побронзоветь под южным солнцем, и лицо генерала также покрывал густой загар, но успех и ответственность придали его чертам особую жесткость, хотя он еще не отметил даже тридцатилетний юбилей. Жозефина ему изменяла, правоверные египтяне с презрением отнеслись к его планам преобразования Египта на манер Французской республики, и ему пришлось жестоко подавить восстание в Каире. Его идеализм находился в осадном положении, а в романтизме была пробита серьезная брешь. Здесь, в Палестине, серые глаза Наполеона уже поблескивали ледяным огнем, темные волосы разлохматились, в его воинственной внешности появилось нечто ястребиное, а походка стала более нервной и взвинченной.
– Итак, вот и вы! Я полагал, что вы давно мертвы.
– Он перешел на сторону англичан, mon general, – с готовностью пояснил Нажак.
Этот бандит напомнил мне школьного ябедника, и я пожалел, что не прострелил ему язык.
– Это правда, Гейдж? – подавшись ко мне, спросил генерал. – Вы перебежали от меня на сторону врагов? Неужели вы отказались от разумных республиканских идей и спелись с реакционерами, роялистами и турками?
– Нас развели случайные жизненные обстоятельства, генерал. Я лишь пытался узнать о судьбе женщины, с которой познакомился в Египте. Возможно, вы помните Астизу.
– Еще бы, нечасто красотки палят из мушкетов. Судя по моему опыту, Гейдж, любовь приносит людям больше зла, чем добра. Так именно ее вы рассчитывали отыскать в Иерусалиме, когда Нажак захватил вас?
– Как ученый, я пытался провести некоторые исторические исследования и…
– Нет! – запальчиво оборвал меня он. – Уж одно-то я теперь знаю наверняка, научные исследования вам недоступны!
И я не собираюсь больше тратить время, выслушивая ваш идиотский лепет! Вы перебежчик, лжец и лицемер, сражавшийся в компании с английскими моряками! Вероятно, вы действительно могли бы стать их шпионом, как и сказал Нажак. Если бы не были чертовски глупы, как не раз подчеркивал Монж.
– Сэр, когда я следовал в Тулон, чтобы присоединиться к вашей экспедиции, Нажак пытался украсть у меня ценный медальон. И предатель как раз он!
– Он сам подстрелил меня, – вставил Нажак.
– Он пособник графа Алессандро Силано и член еретической ложи египетского обряда, враг всех истинных масонов. Я уверен в этом!
– Замолчите! – прервал меня Бонапарт. – Я отлично понял, что вы, Гейдж, враждебно относитесь к графу Силано. Я также знаю, что он проявил поразительную преданность и стойкость, несмотря на травму, полученную при исследовании пирамид.
«Так, – подумал я, – значит, Силано жив». Плохие новости сыпались одна за другой. Неужели граф заявил, что упал не с воздушного шара, а свалился с пирамиды? И почему никто ничего не говорит об Астизе?
– Если бы вы обладали преданностью Силано, – продолжал Бонапарт, – то не докатились бы до такого ужасного положения. Побойтесь Бога, Гейдж, вас обвинили в убийстве, а я предоставил вам все возможности для спасения, и, однако, вы болтаетесь, как маятник, из стороны в сторону.
– Такая уж подлая у него натура, mon general, – с наглым видом подпел Нажак.
Мне отчаянно захотелось задушить его.
– На самом деле вы искали здесь сокровища, не так ли? – требовательно спросил Наполеон. – Вас сгубила американская расчетливость, а попросту говоря, жадность.
– Жажда познания, – поправил я, не слишком погрешив против истины.
– Ну и что же вам удалось познать? Говорите правду, если цените свою жизнь.
– Ничего, генерал, как вы можете видеть по моему положению. Такова правда. Все, что я говорю, правда. Я всего лишь американский исследователь, втянутый в войну не по своей…
– Наполеон, очевидно же, что этот парень скорее дурак, чем изменник, – вмешался математик Монж. – Его грех заключается в невежестве, а не в предательстве. Взгляните на него. Что он может знать?
Мгновенно сообразив, что определение математика для меня выгоднее, чем обвинения Нажака, я изобразил глупую усмешку – уж не знаю, насколько глупой она получилась, учитывая мою врожденную сообразительность.
– Могу сообщить вам, что политическая обстановка в Иерусалиме чертовски сложна, – тупо проговорил я. – Совершенно непонятно, кому отдают предпочтение христиане или иудеи, а друзы на самом деле охвачены…
– Достаточно! – Бонапарт обвел нас мрачным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45