Месть Дельфине должна была стать публичной – так было задумано, однако теперь ее терзали смутные опасения. На сей раз событие, в которое были вовлечены миллионы телезрителей Франции, пахло скандалом на государственном уровне, и скандал этот мог повлечь за собой нежелательные последствия, в том числе и для Мэгги.
Она вспомнила Джереми. А вдруг он и в самом деле смотрит на нее сверху, из своего далекого небесного обиталища, и видит, до какой низости опустилась его жена? Как же он, должно быть, шокирован! Подумать только – «дерьмо»! Поступок Мэгги самым вопиющим образом противоречил взглядам Джереми на жизнь, его представлениям о приличиях. И о Золтане не следует забывать. Неужели Мэгги своими руками создала монстра – безжалостного сына Франкенштейна, готового погрузить всю Европу в смрадную мглу злобы и мести любовницам Джереми и всем неверным супругам вообще?
Мэгги передернула плечами и постаралась отбросить свои опасения. Золтан провернул блестящую операцию и заслуживал похвалы. Ей никогда не удалось бы в одиночку разбить аквариум, в котором Дельфина так легко и грациозно плескалась, подобно наяде, вечер за вечером. «В конце концов, – мысленно подбодрила она себя, увидев дверях радостного Золтана, – Дельфина это заслужила, не правда ли?»
Первый раз за пятнадцать лет Мэгги чмокнула венгра в щеку. Залившись краской и засияв от удовольствия, он стоял перёд ней, ожидая поздравлений с успешным выполнением задания.
– Переодевайся, Золтан, – приказала она. – Нас ждет праздничный ужин!
– Тебе понравится этот ресторан, – сказала Мэгги, когда такси подъехало к дверям ресторана «У друга Луи». Она никогда раньше здесь не бывала, но знала, что Джереми водил одного министра, известного гурмана, в этот скромный с виду, но очень дорогой маленький ресторанчик в квартале Марэ. Он непрестанно упоминался в его дневнике между свиданиями с опозоренной ныне Дельфиной. Особенно он хвалил фуа-гра, которую они со спутницей с аппетитом поедали, запивая вином «Шато-Икем».
– Он славится гусиной печенкой, – с гордостью добавила она.
Это была сущая правда. Золтан неохотно признался, что такого он не едал даже у себя дома, в Венгрии. Печень подавалась в щедрых количествах и без церемоний – благоухающими розовыми пластами, уложенными на обжаренных ломтях деревенского хлеба.
Золтан надел свой лучший темный костюм – тот самый, в котором раньше вместе с покойным послом встречал в аэропорту важных персон. За столом он по нескольку раз описывал Мэгги все подробности операции: и поломку кофейного автомата, и появление Дельфины, и его разговор с Лероем. Похоже, он искренне считал, будто все это от начала до конца придумал и осуществил он сам.
Мэгги решила не выводить его из приятного заблуждения.
– Ты заслужил гонорар, – сказала она, передавая водителю туго набитый конверт.
Венгр молниеносно сунул конверт во внутренний карман пиджака и с явным наслаждением продолжил трапезу.
– Золтан, как ты думаешь, я такая же, как всегда? – спросила Мэгги. – Я не кажусь тебе слишком нервной, или… – она замялась в поисках подходящего определения, – или что-нибудь в этом роде?
– Мадам, – ответил Золтан – у него немного разнизался язык от эйфории, связанной с недавними событиями, и от употребления сотерна, – вы еще никогда не казались мне настолько нормальной. – Он с довольным видом погладил усы длинным ногтем. – Я буду скучать по нашему «импорту-экспорту».
– Совсем не обязательно. Я надеялась, что вы составите мне компанию в поездке в Рим. Помните Арабеллу?
Вернувшись в гостиницу, они обнаружили, что их ждет консьержка – явно более оживленная, чем обычно.
– Здесь был один джентльмен, – сообщила она, протягивая им ключи. – Он оставил вам вот это. – Консьержка благоговейно водрузила на стойку круглый деревянный ящичек. – Он не знал, как вас зовут, и сказал, что это для красивой английской леди и венгерского джентльмена.
Леди и джентльмен изумленно уставились на ящик, от которого по всему фойе распространялся терпкий сырный запах. Мэгги приподняла крышку… В ящике действительно находился сыр – бережно уложенный на солому кусок, покрытый нежной кожицей цвета подрумяненного хлеба, через маленькие трещинки которой виднелась благоухающая кремовая масса.
– C'est un don des dieux un fromage pareil, – выдохнула консьержка, внезапно увидев свою постоялицу в новом свете.
– Она говорит, что этот сыр – поистине дар богов, – перевела Мэгги.
Золтан недоверчиво сморщил нос.
– Господин также оставил записку, – добавила консьержка, протягивая большой твердый конверт – в таких обычно посылают свадебные приглашения. На одной стороне было написано: «Comte et Comtesse de Bosquieres», далее следовало непонятное название – вероятно, того самого небольшого «шато» в Дордони. Она перевернула конверт. На обратной стороне было небрежно нацарапано от руки: «Я остановился в отеле «Крильон» и буду hors de joie, если снова увижу вас». Подпись: Люк де Боскьер.
Золтан внимательно осмотрел конверт с обеих сторон.
– Что это значит? – спросил он, указывая на слово «comte». Я думал, его зовут Люк.
– Это титул, – ответила Мэгги.
– Граф? Но я думал – он фермер. Он ведь делает вино и растит призовых свиней.
– Иногда граф и фермер – одно и то же.
– А это тогда что? – Золтан неторопливо провел ногтем под словом «comtess». – А, у него и графиня есть… – с неодобрением добавил он.
– У нас в деревне был граф, – поделился он, поднимаясь По лестнице. – Мне мама рассказывала. Он владел не только нашей деревней, но и ещё десятью. Он был очень красивый мужчина, с усами, как у меня. – При этих словах Мэгги постаралась изобразить живой интерес. – Так вот, каждое утро граф проезжал мимо нашей фермы на белом коне. На нем всегда была шляпа с широкими нолями. Увидев нас, он снимал ее и говорил: «Доброе утро, крестьяне». А мои родители отвечали: «Доброе утро, граф».
Мэгги давно заметила – Золтан становился разговорчивым, лишь когда рассказывал о матери и об отчем доме.
«Сыр и впрямь восхитителен, – подумала она, поворачивая в двери ключ. – Как бы он понравился Джереми! А как бы он восхитился, узнав, что у его жены появился поклонник с графским титулом!» Внезапно она поняла, что тоже хочет снова увидеть Люка. Этот импульсивный и необузданный человек словно привносил в общение поток радости – таких людей Мэгги никогда не встречала раньше. Однако для женщины ее положения запросто зайти в отель «Крильон» и спросить там графа де Боскьера было бы так же немыслимо, как понять преимущества танталовых покрытий или объяснить квантовую теорию. К тому же существование загадочной графини не давало ей покоя.
А вот благодарственное письмо – совсем другое дело. Подобного рода письма всегда были неотъемлемой частью ее жизни, и она не смогла бы простить себе, если бы не выразила признательность за полученный подарок. С самых ранних лет мать вдалбливала ей в голову правила приличия, повторяла, что надо писать благодарственные письма по всевозможным поводам. Позднее это стало обязанностью Мэгги, как жены посла.
Сообразив, что писать не на чем, Мэгги отправилась в маленький магазинчик на бульваре Монпарнас. Ее выбор пал на пергаментную бумагу цвета слоновой кости, к которой прилагались конверты, покрытые темно-малиновой папиросной бумагой – под цвет красного вина.
Она начала: «Дорогой мистер де Боскьер…» Нет, так не пойдет, он ведь граф. Однако обращение «дорогой граф» звучало как-то несуразно. Мэгги подумала – уж Джереми-то знал бы, как написать. Идея! Нужно написать по-французски! «Cher Monsieur le Comte, merci pourle fromage». Нет, слишком сухо и неинтересно. Она задумчиво грызла кончик ручки. Как там сказала консьержка? «C'est un don des dieux un fromage pareil!» Однако в письменном виде эта изящная фраза смотрелась как-то не к месту. В итоге Мэгги просто написала «Merci» и поставила подпись – строго и аккуратно, как на официальном бланке. Дописывая адрес, она пришла к выводу, что именно так и должно выглядеть письмо настоящей femme d'esprit.
У заговорщиков оставалось еще предостаточно времени, чтобы успеть насладиться до отъезда своим триумфом. Когда утром Золтан постучал к Мэгги, она пила в постели утренний чай. Электрочайник «Рассел Хоббс» сопровождал ее во всех путешествиях, равно как и урна с прахом покойного мужа.
– Смотрите, – сказал водитель, бросая ей на кровать стопку газет.
О скандальном провале Дельфины и о его последствиях трубили повсюду. От госсекретаря США поступила официальная жалоба. На беднягу Лероя со всех сторон сыпались шишки. Похоже, часы его на «Антенн-2» были сочтены. Отвечая на обвинения, звучавшие со всех сторон, он намекал на попытку саботажа со стороны спецслужб какой-то восточноевропейской страны, но никто не принял его слова всерьез.
Покаянно стуча себя в грудь и принося извинения, французы обычно в душе находят подобные ситуации весьма забавными. Les Americans, по их мнению, слишком серьезно к себе относились, и хороший тычок под ребра время от времени идет им только на пользу, n'est-ce pas? Прелестное личико Дельфины исчезло с экрана – по-видимому, надолго. И поделом – ей бы следовало знакомиться с новостями перед эфиром, вместо того чтобы прихорашиваться. В сатирическом еженедельнике «Утка» этот сюжет смаковали на все лады. Мэгги испытывала определенную гордость за то, что не кто-нибудь, а именно она устроила этот «национальный праздник». Но в то же время ей захотелось поскорее покинуть Францию во избежание возможного разоблачения.
Ранним утром следующего дня Мэгги рассчиталась в гостинице, и Золтан начал перетаскивать в машину чемоданы с парижскими покупками. Они собирались на юг, и он по такому случаю нацепил зеркальные солнечные очки и оделся более броско. Стоя на рыльце и давая Золтану разные «Ценнейшие» советы по укладке вещей Мэгги вдруг увидела знакомое лицо на противоположной стороне улицы.
– Се n'est pas vrai, са! – закричал граф де Боскьер, подбегая к ней. – Умоляю, скажите, что вы не уезжаете!
– Мы с Мадам направляемся в Рим, – гордо сообщил Золтан.
– В Рим! Но, послушайте, какое совпадение! Я сам через месяц-полтора должен быть в Риме. Надо забрать сына. Он там изучает итальянский. Потом собирается стать лингвистом.
– Большое спасибо за подарок, – сказала Мэгги. – Никогда прежде не ела такого превосходного сыра.
– Ах да… Это лишь один из прекрасных сыров, что есть во Франции. Жаль, вы уезжаете, я бы показал вам, где его можно купить. Де Голль сказал, что невозможно управлять страной, в которой делают столько разных сортов сыра.
Золтан закончил погрузку и молча ждал с ключами в руке.
– Да, жаль, – кивнула Мэгги, – но у нас дела.
– Ах да… Импорт-экспорт. Где вы остановитесь в Риме?
– Мадам остановится в отеле «Д'Англетер», а я собираюсь поселиться у друзей, – сказал водитель, усаживаясь за руль.
– Отель «Д'Англетер» – как вам подходит! Нужно дать вам визитную картону. – Перерыв все карманы, Люк нашел слегка замызганную визитку. – Je regrette. Вот, это все, что у меня есть. Вот, – он ткнул пальцем в нижнюю цифру, – это мой номер в Дордони. Конечно, сначала вам придется набрать код Франции – «ноль-ноль-три-три».
– Набрать «ноль-ноль-три-три», – машинально повторила она.
– И пропустить один ноль в коде Дордони, если звоните l'etranger.
– Пропустить ноль.
– С другой стороны, вам, наверное, проще будет позвонить мне на мобильный телефон. Где-то у меня был мобильный телефон. – Граф похлопал себя по карманам. – Вот, смотрите.
Мэгги взглянула на ряд крошечных цифр.
– Но вам тоже придется набрать «ноль-ноль-три-три».
– Понятно, «ноль-ноль-три-три», – ответила она, не выходя из оцепенения. – Что ж, до свидания. – И уселась на переднее сиденье.
– Au revoir, bon voyage!
Заворачивая за угол, они с Золтаном оглянулись: Люк, прощаясь, неистово махал им обеими руками.
По дороге Золтан молчал, прячась за зеркальными стеклами очков, и угадать выражение его лица не представлялось возможным. «Надо бы подарить ему на Рождество пару итальянских туфель», – подумала Мэгги, рассматривая квадратные мыски его бледно-серых тканевых мокасин, давивших на педали. Он ведь мастерски справился со своей задачей – без него она не сумела бы так ловко расправиться с Дельфиной.
Как выяснилось, Золтан не только не возражал против визита в Вечный город, но и имел свои причины вернуться на место преступления Джереми. В Риме у него осталась девушка, с которой тот поддерживал связь и именно у нее он намеревался пожить. Пока Мэгги будет разрабатывать свой новый товарный план.
А Мэгги, внимательно прочитавшей третью коробку «Бумаг Джереми», больнее всего было сознавать, что римская возлюбленная ее покойного мужа была не чужим, а хорошо знакомым ей человеком. С ней Мэгги сидела рядом на заседаниях комитетов, посещала ежегодные благотворительные ярмарки, вела светские беседы на приемах, иногда даже бывала приглашена к ней в гости на чашку чая. Поведение этой женщины воспринималось как двойное предательство. Арабелла Стюарт-Уотсон была, как казалось тогда Мэгги, ее подругой. В то время она работала – и, без сомнения, оставалась до сих пор – директором престижной школы для девочек, где учились дочери представителей элиты и тех, кто стремился влиться в ее ряды. Временами, в случае персонального одобрения дотошной директрисы, последние преуспевали в своих стремлениях, тогда школьная казна благосклонно принимала их взносы. Арабелла всегда казалась Мэгги этакой породистой, застегнутой на все пуговицы леди из высшего общества, с высокими моральными принципами. Ее легко было представить верхом на лошади, но уж никак – эта мысль приводила Мэгги в полуобморочное состояние – не в постели, верхом на мужчине.
Арабелла была на несколько лет младше Мэгги, но вряд ли кто-нибудь назвал бы ее хорошенькой. И потому Мэгги испытывала еще большую обиду. На сей раз ее соперницей оказалась не изящная блондинка, а грубоватая особа с большим носом и зычным голосом. Мойсхен и Дельфина по крайней мере красивы – в особенности последняя – безусловно, женственны и привлекательны. Однако следовало признать: в Арабелле все же чувствовался определенный стиль. Мэгги невольно задавалась вопросом – мог ли Джереми потянуться к женщине лишь потому, что чувствовал ее принадлежность к одному с ним социальному слою?
Сама она, выходя замуж, четко понимала – несмотря на безупречно Правильную речь и врожденную интеллигентность, позволявшую ей правильно вести себя в любых ситуациях, ей не хватало того апломба, той непринужденной уверенности в себе, которые обретаются лишь благодаря многим поколениям предков, посещавших роскошные балы и живших в загородных поместьях. Двадцать пять лет в качестве жены дипломата так и не научили Мэгги входить в помещение гордо и уверенно, а не проскальзывать скромно и незаметно. Она была как корабль, плавно скользящий по поверхности спокойного моря. Арабелла же скорее напоминала гоночную лодку обтекаемой формы, решительно рассекающую волны во время регаты.
Для начала было решено побывать на юге Франции, приняв любезное приглашение Камиллы и Джеффри Хендерсон.
– О, превосходно! – сказала Камилла, когда Мэгги позвонила ей. – Мы будем счастливы тебя видеть. Водитель? Великолепно… Да, конечно, он может остановиться у нас. Дом большой, всем хватит места.
Камилла с Джеффри жили в маленькой деревушке близ Кранс-сюр-Сэр. Мэгги с мужем навещали их в предыдущую Пасху, когда Джереми исхитрился получить сразу несколько выходных. Мэгги любила юг Франции и иногда мечтала поселиться там, когда муж выйдет в отставку. Она бы рисовала пейзажи с бескрайними лавандовыми полями, а Джереми играл в гольф на ближайшем поле с восемнадцатью лунками. Однако в последнее время муж стал всерьез поговаривать о переезде в винодельческое село на берегу Дуная, неподалеку от Вены. «Интересно, – уныло подумала Мэгги, подъезжая к дому друзей, – руководствовался ли он при этом соображением быть поближе к Мойсхен?»
Джеффри с Камиллой ожидали ее на крыльце старого каменного деревенского дома. Они, хоть и видели в гостях у Фэрчайлдов Мэгги с новой прической, все равно были явно обескуражены, когда из автомобиля выбралась цветущая женщина в костюме цвета eau de Nil, как назвал его продавец в магазине. Присутствие добродушно-веселого Золтана в зеркальных очках и яркой клетчатой рубашке тоже не способствовало улучшению ее репутации.
Водитель упорно продолжал называть Мэгги «мадам», однако после совместных проделок и долгого путешествия по Европе в их отношения все же закралась некоторая фамильярность, необычная для жены дипломата и ее шофера. Хотя он ел на кухне с кухаркой и никоим образом не пытался вклиниться в их круг, его подчеркнутая официальность отошла на второй план, и Мэгги ощущала витавший в воздухе холодок вызванного этим неодобрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Она вспомнила Джереми. А вдруг он и в самом деле смотрит на нее сверху, из своего далекого небесного обиталища, и видит, до какой низости опустилась его жена? Как же он, должно быть, шокирован! Подумать только – «дерьмо»! Поступок Мэгги самым вопиющим образом противоречил взглядам Джереми на жизнь, его представлениям о приличиях. И о Золтане не следует забывать. Неужели Мэгги своими руками создала монстра – безжалостного сына Франкенштейна, готового погрузить всю Европу в смрадную мглу злобы и мести любовницам Джереми и всем неверным супругам вообще?
Мэгги передернула плечами и постаралась отбросить свои опасения. Золтан провернул блестящую операцию и заслуживал похвалы. Ей никогда не удалось бы в одиночку разбить аквариум, в котором Дельфина так легко и грациозно плескалась, подобно наяде, вечер за вечером. «В конце концов, – мысленно подбодрила она себя, увидев дверях радостного Золтана, – Дельфина это заслужила, не правда ли?»
Первый раз за пятнадцать лет Мэгги чмокнула венгра в щеку. Залившись краской и засияв от удовольствия, он стоял перёд ней, ожидая поздравлений с успешным выполнением задания.
– Переодевайся, Золтан, – приказала она. – Нас ждет праздничный ужин!
– Тебе понравится этот ресторан, – сказала Мэгги, когда такси подъехало к дверям ресторана «У друга Луи». Она никогда раньше здесь не бывала, но знала, что Джереми водил одного министра, известного гурмана, в этот скромный с виду, но очень дорогой маленький ресторанчик в квартале Марэ. Он непрестанно упоминался в его дневнике между свиданиями с опозоренной ныне Дельфиной. Особенно он хвалил фуа-гра, которую они со спутницей с аппетитом поедали, запивая вином «Шато-Икем».
– Он славится гусиной печенкой, – с гордостью добавила она.
Это была сущая правда. Золтан неохотно признался, что такого он не едал даже у себя дома, в Венгрии. Печень подавалась в щедрых количествах и без церемоний – благоухающими розовыми пластами, уложенными на обжаренных ломтях деревенского хлеба.
Золтан надел свой лучший темный костюм – тот самый, в котором раньше вместе с покойным послом встречал в аэропорту важных персон. За столом он по нескольку раз описывал Мэгги все подробности операции: и поломку кофейного автомата, и появление Дельфины, и его разговор с Лероем. Похоже, он искренне считал, будто все это от начала до конца придумал и осуществил он сам.
Мэгги решила не выводить его из приятного заблуждения.
– Ты заслужил гонорар, – сказала она, передавая водителю туго набитый конверт.
Венгр молниеносно сунул конверт во внутренний карман пиджака и с явным наслаждением продолжил трапезу.
– Золтан, как ты думаешь, я такая же, как всегда? – спросила Мэгги. – Я не кажусь тебе слишком нервной, или… – она замялась в поисках подходящего определения, – или что-нибудь в этом роде?
– Мадам, – ответил Золтан – у него немного разнизался язык от эйфории, связанной с недавними событиями, и от употребления сотерна, – вы еще никогда не казались мне настолько нормальной. – Он с довольным видом погладил усы длинным ногтем. – Я буду скучать по нашему «импорту-экспорту».
– Совсем не обязательно. Я надеялась, что вы составите мне компанию в поездке в Рим. Помните Арабеллу?
Вернувшись в гостиницу, они обнаружили, что их ждет консьержка – явно более оживленная, чем обычно.
– Здесь был один джентльмен, – сообщила она, протягивая им ключи. – Он оставил вам вот это. – Консьержка благоговейно водрузила на стойку круглый деревянный ящичек. – Он не знал, как вас зовут, и сказал, что это для красивой английской леди и венгерского джентльмена.
Леди и джентльмен изумленно уставились на ящик, от которого по всему фойе распространялся терпкий сырный запах. Мэгги приподняла крышку… В ящике действительно находился сыр – бережно уложенный на солому кусок, покрытый нежной кожицей цвета подрумяненного хлеба, через маленькие трещинки которой виднелась благоухающая кремовая масса.
– C'est un don des dieux un fromage pareil, – выдохнула консьержка, внезапно увидев свою постоялицу в новом свете.
– Она говорит, что этот сыр – поистине дар богов, – перевела Мэгги.
Золтан недоверчиво сморщил нос.
– Господин также оставил записку, – добавила консьержка, протягивая большой твердый конверт – в таких обычно посылают свадебные приглашения. На одной стороне было написано: «Comte et Comtesse de Bosquieres», далее следовало непонятное название – вероятно, того самого небольшого «шато» в Дордони. Она перевернула конверт. На обратной стороне было небрежно нацарапано от руки: «Я остановился в отеле «Крильон» и буду hors de joie, если снова увижу вас». Подпись: Люк де Боскьер.
Золтан внимательно осмотрел конверт с обеих сторон.
– Что это значит? – спросил он, указывая на слово «comte». Я думал, его зовут Люк.
– Это титул, – ответила Мэгги.
– Граф? Но я думал – он фермер. Он ведь делает вино и растит призовых свиней.
– Иногда граф и фермер – одно и то же.
– А это тогда что? – Золтан неторопливо провел ногтем под словом «comtess». – А, у него и графиня есть… – с неодобрением добавил он.
– У нас в деревне был граф, – поделился он, поднимаясь По лестнице. – Мне мама рассказывала. Он владел не только нашей деревней, но и ещё десятью. Он был очень красивый мужчина, с усами, как у меня. – При этих словах Мэгги постаралась изобразить живой интерес. – Так вот, каждое утро граф проезжал мимо нашей фермы на белом коне. На нем всегда была шляпа с широкими нолями. Увидев нас, он снимал ее и говорил: «Доброе утро, крестьяне». А мои родители отвечали: «Доброе утро, граф».
Мэгги давно заметила – Золтан становился разговорчивым, лишь когда рассказывал о матери и об отчем доме.
«Сыр и впрямь восхитителен, – подумала она, поворачивая в двери ключ. – Как бы он понравился Джереми! А как бы он восхитился, узнав, что у его жены появился поклонник с графским титулом!» Внезапно она поняла, что тоже хочет снова увидеть Люка. Этот импульсивный и необузданный человек словно привносил в общение поток радости – таких людей Мэгги никогда не встречала раньше. Однако для женщины ее положения запросто зайти в отель «Крильон» и спросить там графа де Боскьера было бы так же немыслимо, как понять преимущества танталовых покрытий или объяснить квантовую теорию. К тому же существование загадочной графини не давало ей покоя.
А вот благодарственное письмо – совсем другое дело. Подобного рода письма всегда были неотъемлемой частью ее жизни, и она не смогла бы простить себе, если бы не выразила признательность за полученный подарок. С самых ранних лет мать вдалбливала ей в голову правила приличия, повторяла, что надо писать благодарственные письма по всевозможным поводам. Позднее это стало обязанностью Мэгги, как жены посла.
Сообразив, что писать не на чем, Мэгги отправилась в маленький магазинчик на бульваре Монпарнас. Ее выбор пал на пергаментную бумагу цвета слоновой кости, к которой прилагались конверты, покрытые темно-малиновой папиросной бумагой – под цвет красного вина.
Она начала: «Дорогой мистер де Боскьер…» Нет, так не пойдет, он ведь граф. Однако обращение «дорогой граф» звучало как-то несуразно. Мэгги подумала – уж Джереми-то знал бы, как написать. Идея! Нужно написать по-французски! «Cher Monsieur le Comte, merci pourle fromage». Нет, слишком сухо и неинтересно. Она задумчиво грызла кончик ручки. Как там сказала консьержка? «C'est un don des dieux un fromage pareil!» Однако в письменном виде эта изящная фраза смотрелась как-то не к месту. В итоге Мэгги просто написала «Merci» и поставила подпись – строго и аккуратно, как на официальном бланке. Дописывая адрес, она пришла к выводу, что именно так и должно выглядеть письмо настоящей femme d'esprit.
У заговорщиков оставалось еще предостаточно времени, чтобы успеть насладиться до отъезда своим триумфом. Когда утром Золтан постучал к Мэгги, она пила в постели утренний чай. Электрочайник «Рассел Хоббс» сопровождал ее во всех путешествиях, равно как и урна с прахом покойного мужа.
– Смотрите, – сказал водитель, бросая ей на кровать стопку газет.
О скандальном провале Дельфины и о его последствиях трубили повсюду. От госсекретаря США поступила официальная жалоба. На беднягу Лероя со всех сторон сыпались шишки. Похоже, часы его на «Антенн-2» были сочтены. Отвечая на обвинения, звучавшие со всех сторон, он намекал на попытку саботажа со стороны спецслужб какой-то восточноевропейской страны, но никто не принял его слова всерьез.
Покаянно стуча себя в грудь и принося извинения, французы обычно в душе находят подобные ситуации весьма забавными. Les Americans, по их мнению, слишком серьезно к себе относились, и хороший тычок под ребра время от времени идет им только на пользу, n'est-ce pas? Прелестное личико Дельфины исчезло с экрана – по-видимому, надолго. И поделом – ей бы следовало знакомиться с новостями перед эфиром, вместо того чтобы прихорашиваться. В сатирическом еженедельнике «Утка» этот сюжет смаковали на все лады. Мэгги испытывала определенную гордость за то, что не кто-нибудь, а именно она устроила этот «национальный праздник». Но в то же время ей захотелось поскорее покинуть Францию во избежание возможного разоблачения.
Ранним утром следующего дня Мэгги рассчиталась в гостинице, и Золтан начал перетаскивать в машину чемоданы с парижскими покупками. Они собирались на юг, и он по такому случаю нацепил зеркальные солнечные очки и оделся более броско. Стоя на рыльце и давая Золтану разные «Ценнейшие» советы по укладке вещей Мэгги вдруг увидела знакомое лицо на противоположной стороне улицы.
– Се n'est pas vrai, са! – закричал граф де Боскьер, подбегая к ней. – Умоляю, скажите, что вы не уезжаете!
– Мы с Мадам направляемся в Рим, – гордо сообщил Золтан.
– В Рим! Но, послушайте, какое совпадение! Я сам через месяц-полтора должен быть в Риме. Надо забрать сына. Он там изучает итальянский. Потом собирается стать лингвистом.
– Большое спасибо за подарок, – сказала Мэгги. – Никогда прежде не ела такого превосходного сыра.
– Ах да… Это лишь один из прекрасных сыров, что есть во Франции. Жаль, вы уезжаете, я бы показал вам, где его можно купить. Де Голль сказал, что невозможно управлять страной, в которой делают столько разных сортов сыра.
Золтан закончил погрузку и молча ждал с ключами в руке.
– Да, жаль, – кивнула Мэгги, – но у нас дела.
– Ах да… Импорт-экспорт. Где вы остановитесь в Риме?
– Мадам остановится в отеле «Д'Англетер», а я собираюсь поселиться у друзей, – сказал водитель, усаживаясь за руль.
– Отель «Д'Англетер» – как вам подходит! Нужно дать вам визитную картону. – Перерыв все карманы, Люк нашел слегка замызганную визитку. – Je regrette. Вот, это все, что у меня есть. Вот, – он ткнул пальцем в нижнюю цифру, – это мой номер в Дордони. Конечно, сначала вам придется набрать код Франции – «ноль-ноль-три-три».
– Набрать «ноль-ноль-три-три», – машинально повторила она.
– И пропустить один ноль в коде Дордони, если звоните l'etranger.
– Пропустить ноль.
– С другой стороны, вам, наверное, проще будет позвонить мне на мобильный телефон. Где-то у меня был мобильный телефон. – Граф похлопал себя по карманам. – Вот, смотрите.
Мэгги взглянула на ряд крошечных цифр.
– Но вам тоже придется набрать «ноль-ноль-три-три».
– Понятно, «ноль-ноль-три-три», – ответила она, не выходя из оцепенения. – Что ж, до свидания. – И уселась на переднее сиденье.
– Au revoir, bon voyage!
Заворачивая за угол, они с Золтаном оглянулись: Люк, прощаясь, неистово махал им обеими руками.
По дороге Золтан молчал, прячась за зеркальными стеклами очков, и угадать выражение его лица не представлялось возможным. «Надо бы подарить ему на Рождество пару итальянских туфель», – подумала Мэгги, рассматривая квадратные мыски его бледно-серых тканевых мокасин, давивших на педали. Он ведь мастерски справился со своей задачей – без него она не сумела бы так ловко расправиться с Дельфиной.
Как выяснилось, Золтан не только не возражал против визита в Вечный город, но и имел свои причины вернуться на место преступления Джереми. В Риме у него осталась девушка, с которой тот поддерживал связь и именно у нее он намеревался пожить. Пока Мэгги будет разрабатывать свой новый товарный план.
А Мэгги, внимательно прочитавшей третью коробку «Бумаг Джереми», больнее всего было сознавать, что римская возлюбленная ее покойного мужа была не чужим, а хорошо знакомым ей человеком. С ней Мэгги сидела рядом на заседаниях комитетов, посещала ежегодные благотворительные ярмарки, вела светские беседы на приемах, иногда даже бывала приглашена к ней в гости на чашку чая. Поведение этой женщины воспринималось как двойное предательство. Арабелла Стюарт-Уотсон была, как казалось тогда Мэгги, ее подругой. В то время она работала – и, без сомнения, оставалась до сих пор – директором престижной школы для девочек, где учились дочери представителей элиты и тех, кто стремился влиться в ее ряды. Временами, в случае персонального одобрения дотошной директрисы, последние преуспевали в своих стремлениях, тогда школьная казна благосклонно принимала их взносы. Арабелла всегда казалась Мэгги этакой породистой, застегнутой на все пуговицы леди из высшего общества, с высокими моральными принципами. Ее легко было представить верхом на лошади, но уж никак – эта мысль приводила Мэгги в полуобморочное состояние – не в постели, верхом на мужчине.
Арабелла была на несколько лет младше Мэгги, но вряд ли кто-нибудь назвал бы ее хорошенькой. И потому Мэгги испытывала еще большую обиду. На сей раз ее соперницей оказалась не изящная блондинка, а грубоватая особа с большим носом и зычным голосом. Мойсхен и Дельфина по крайней мере красивы – в особенности последняя – безусловно, женственны и привлекательны. Однако следовало признать: в Арабелле все же чувствовался определенный стиль. Мэгги невольно задавалась вопросом – мог ли Джереми потянуться к женщине лишь потому, что чувствовал ее принадлежность к одному с ним социальному слою?
Сама она, выходя замуж, четко понимала – несмотря на безупречно Правильную речь и врожденную интеллигентность, позволявшую ей правильно вести себя в любых ситуациях, ей не хватало того апломба, той непринужденной уверенности в себе, которые обретаются лишь благодаря многим поколениям предков, посещавших роскошные балы и живших в загородных поместьях. Двадцать пять лет в качестве жены дипломата так и не научили Мэгги входить в помещение гордо и уверенно, а не проскальзывать скромно и незаметно. Она была как корабль, плавно скользящий по поверхности спокойного моря. Арабелла же скорее напоминала гоночную лодку обтекаемой формы, решительно рассекающую волны во время регаты.
Для начала было решено побывать на юге Франции, приняв любезное приглашение Камиллы и Джеффри Хендерсон.
– О, превосходно! – сказала Камилла, когда Мэгги позвонила ей. – Мы будем счастливы тебя видеть. Водитель? Великолепно… Да, конечно, он может остановиться у нас. Дом большой, всем хватит места.
Камилла с Джеффри жили в маленькой деревушке близ Кранс-сюр-Сэр. Мэгги с мужем навещали их в предыдущую Пасху, когда Джереми исхитрился получить сразу несколько выходных. Мэгги любила юг Франции и иногда мечтала поселиться там, когда муж выйдет в отставку. Она бы рисовала пейзажи с бескрайними лавандовыми полями, а Джереми играл в гольф на ближайшем поле с восемнадцатью лунками. Однако в последнее время муж стал всерьез поговаривать о переезде в винодельческое село на берегу Дуная, неподалеку от Вены. «Интересно, – уныло подумала Мэгги, подъезжая к дому друзей, – руководствовался ли он при этом соображением быть поближе к Мойсхен?»
Джеффри с Камиллой ожидали ее на крыльце старого каменного деревенского дома. Они, хоть и видели в гостях у Фэрчайлдов Мэгги с новой прической, все равно были явно обескуражены, когда из автомобиля выбралась цветущая женщина в костюме цвета eau de Nil, как назвал его продавец в магазине. Присутствие добродушно-веселого Золтана в зеркальных очках и яркой клетчатой рубашке тоже не способствовало улучшению ее репутации.
Водитель упорно продолжал называть Мэгги «мадам», однако после совместных проделок и долгого путешествия по Европе в их отношения все же закралась некоторая фамильярность, необычная для жены дипломата и ее шофера. Хотя он ел на кухне с кухаркой и никоим образом не пытался вклиниться в их круг, его подчеркнутая официальность отошла на второй план, и Мэгги ощущала витавший в воздухе холодок вызванного этим неодобрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24