Какой толк от любви? Только лишает способности рассуждать здраво, видеть ясно, гробит время, силы, делает тебя несчастным, бросает в объятия человека, с которым разговаривать-то не следует, не то что связывать жизнь.
Ванесса в смятении смотрела на мужа. Неужели его философия любви явилась для нее откровением? Ведь она тридцать лет прожила с этим человеком.
– Это ты о нас?
– Я говорю вообще. Но поскольку наша жизнь укладывается в законы здравого смысла, то да, можно сказать, что я имею в виду нас, – сухо ответил Колдуэлл.
– Зачем же тогда тебе было жениться? Как же я сразу не догадалась, – чтобы производить потомство цивилизонанным образом. Это само собой разумеется. – В голосе Ианессы зазвучал дерзкий сарказм, к которому так часто прибегал Коул.
– Ты верно подметила. Это главная причина. Другие мотивы, – с важным видом, будто университетский профессор, разглагольствовал Колдуэлл, – комфортное времяпрепровождение в обществе подходящего спутника жизни, возможность делить с кем-то бремя жизни или способ добиться более высокого положения в обществе. Желание жениться может быть продиктовано одним или, если повезет, сразу всеми тремя перечисленными мотивами.
– И какой же из этих трех мотивов подвигнул тебя иступить в брак, дорогой? – Колдуэлл или не улавливал сарказма, или просто не замечал язвительных ноток в голосе жены.
– Мне повезло. Я убил сразу трех зайцев. Ты стала мне чертовски хорошей спутницей жизни. Ты всегда замечательно содержала дом, детей не пускала путаться у меня под ногами. А сейчас ты развила такую благотворительную деятельность, что фамилию Трейноров впору канонизировать. И, безусловно, твоя красота и твои деньги помогли мне добиться высокого положения в обществе. – Колдуэлл приосанился, будто ожидал бурных аплодисментов. Миранда думала, что ее стошнит. Какое убожество!
– Значит, ты считаешь, что глупо любить представителя противоположного пола, – не сдавалась Ванесса. – А как же дети? Их нужно любить?
– Ты их любишь, но что это тебе дало? Горе, разочарование, впустую потраченные силы и время. Я говорю не о том, что их пришлось кормить, одевать, учить завязывать шнурки и прочее. Это все необходимость. А вот укладывание спать, рисование, пение, разговоры часами о девочках, которые им нравились, или о ролях в идиотских школьных спектаклях, которые им не достались, – это бессмысленные и даже вредные занятия. Твое сюсюканье их и погубило.
Ванесса, недоверчиво глядя на мужа широко раскрытыми от изумления серыми глазами, продолжала наступать.
– Зачем же тогда рожать детей, если ты не хочешь дарить им любовь?
– Чтобы род не зачах. Чтобы было кому оставить дело твоей жизни, – раздраженно ответил Колдуэлл, будто недоумевал, как можно не понимать очевидного.
Миранда почувствовала, как на ладонь что-то капнуло. Оказывается, это ее собственные слезы. Она с ужасом думала о том, что Коул столько лет прожил с таким бессердечным человеком. Ванесса Трейнор, конечно, старалась согреть жизнь сыновей любовью, но им, по-видимому, не удалось избежать влияния грубой примитивной философии Колдуэлла. В характере Коула сочетались доброта и предусмотрительность, унаследованные от матери, и тяжелый нрав отца. Миранда вдруг осознала, что плачет не только от жалости к Ванессе, – она оплакивает и свою судьбу. Коул, возможно, никогда не сможет сказать: «Я люблю тебя», – а она сама просто не в состоянии жить с человеком, хоть в чем-то подобным тому, что сейчас стоял перед ней.
Ванесса гордо расправила плечи и подошла к мужу.
– Мне жаль тебя, но еще больше я жалею себя, потому что отдала всю свою любовь человеку, который не способен даже оценить ее. Ты никогда не признавался мне в любви, но я в глубине души надеялась, что все-таки ты… Стыдно и горько.
Ванесса опустила голову, и Миранде показалось, что она вытирает слезы.
– Лучше бы я вышла замуж за Гюнтера. Да, нам пришлось бы отправиться за «железный занавес», но мы бы выжили. Мы любили друг друга, а любовь скрасила бы темные стороны жизни. Я сделала неправильный выбор для Крейна и для себя. Пусть бедный мальчик рос бы коммунистом в Восточной Германии, зато не страдал бы здесь под игом еще худшей тирании.
– Брось убиваться, – презрительно бросил Колдуэлл. – Гюнтер погиб десять лет назад.
– Что? Откуда тебе известно? – Ванесса побледнела.
– У меня есть друзья в военных кругах в Берлине. Они по моей просьбе отследили его. Он наплел тебе, что приехал сюда учиться по обмену. Так вот, все это вранье. Он был двойным агентом и в конце концов попался. Его убили. Выстрелом в голову. Он подох, как собака, умоляя сохранить ему жизнь. – Последний факт Колдуэлл сообщил явно с целью причинить жене боль.
Ванесса тупо смотрела на мужа.
– Он был шпионом? Даже когда…
– Вот именно, даже когда спал с тобой и обрюхатил тебя. У него и в мыслях не было остаться здесь или жениться на тебе.
– Ты шпионил за ним? Но зачем?
– Я должен был защитить то, что принадлежит мне, – бесстрастно сказал Колдуэлл.
Поток откровений прервал телефонный звонок. Ванесса и Колдуэлл обессиленно замолчали.
– Сеньора Трейнор, вас к телефону, – объявила вошедшая в гостиную женщина, по-видимому, домработница.
– Кто это, Хуанита?
– С телевидения, – растерянно ответила женщина. – Хотят спросить вас о сеньоре Коуле.
– Скажи, что мы полностью на стороне сына и что полиция ошибается, – решительно заявила Ванесса.
– Нет. Скажи, что у нас нет сына с таким именем, – заорал Колдуэлл.
Ванесса, взглянув на мужа, поняла, что он может согласиться на компромисс только в одном случае…
– Скажи им, что в данный момент мы не готовы комментировать ситуацию.
Колдуэлл не стал возражать, и Хуанита вышла. Ванесса, решив, что больше не о чем разговаривать с мужем, покинула гостиную. Колдуэлл постоял еще несколько секунд и вышел вслед за женой.
Миранда продолжала сгорбившись торчать у окна. Из головы не выходило имя жены Крейна. Блейс. Б… л… е… й… с… Знакомое сочетание букв. Как еще его можно переиначить? С… е… й… б… л… Сейбл! Неужели она жена Крейна? Что это – совпадение или благодаря своему чересчур живому воображению она, Миранда, раскрыла таинственную связь между вымогательницей и насильником?
Миранда припомнила реакцию Дины, когда та увидела фотографию Уэйна и Сейбл. Значит, продавщица узнала на снимке жену Крейна? Девушка выпрямилась, обдумывая следующий шаг, и тут же кто-то сбил. ее с ног и заклеил ей рот куском клейкой ленты; она даже не успела перевести дыхание. По щеке полоснула шершавая ладонь. Крейн! В душе закипал гнев. Гнев на Колдуэлла Трейнора, сотворившего подобное чудовище. Гнев на Сейбл, вскармливавшую это чудовище. Гнев на Крейна, позволившего сделать из себя чудовище. Как это все бессмысленно…
Крейн заговорил, обращаясь, скорее, к себе, а не к Миранде. Заговорил голосом Коула. Однако девушка уже начинала улавливать различия. У Крейна голос был тоньше, пронзительнее, с плаксивыми интонациями.
– Что ты здесь делаешь? И что мне теперь делать? Она не сказала, как мне поступить, если ты придешь сюда. Как так получилось? Она ведь всегда все знает. Неужели она не предвидела такого варианта?
Миранда лежала не шевелясь и слушала жалобное бормотание Крейна, становившееся все менее разборчивым. Она ощущала на голом животе под рубашкой груз тяжелого металла, сдавливавшего внутренности. Ее козырная карта. Только бы Крейн не догадался, что у нее есть пистолет. Пока она в относительной безопасности. Крейн сам ничего не предпримет. Он марионетка в руках Сейбл. Только бы она не поджидала их где-нибудь на ранчо.
Глава 20
Вопросы репортеров отлетали от Коула, а потом с опозданием бумерангом врезались в сознание:
– Это вы насиловали женщин на набережной?
– Вам нравится чувствовать себя таким же беспомощным, как ваши жертвы.
Ему хотелось кричать: «Жертва – я, я, я!»
«Жертва чего?» – спросили бы его.
Хороший вопрос. Хорошо бы еще знать ответ на него. Но откуда ему знать, почему его брат превратился в чудо-нище, почему полицейский, которого он никогда прежде не видел, настроен любой ценой сломать ему жизнь, а женщина, которую он полюбил, пытается сфабриковать против него обвинение?
Поэтому Коул лишь молча сжимал зубы, исподлобья смотрел вперед, как человек, всходящий на эшафот. Полицейский в форме, которому Рик, задержавшийся с журналистами, поручил опекать задержанного, с нескрываемым удовольствием толкал его во все стороны. Пока они шли к полицейской машине, Коул по его милости несколько раз врезался в стены зданий. Он решил, что полицейский страдает комплексом маленького человека. Щуплый, невысокий, не более пяти футов семи дюймов ростом, полицейский заметно проигрывал в стати рядом с рослым широкоплечим арестованным.
Туристы, прогуливавшиеся по набережной, словно зачарованные глядели на человека в наручниках и при его приближении переходили на другую сторону улицы, будто опасались, что тот вырвется и набросится на них.
Полицейский чуть приоткрыл заднюю дверь сине-белой машины и пинком впихнул задержанного внутрь. Коул, повалившись на сиденье, с трудом выпрямился, потому что руки его были сцеплены за спиной наручниками.
Его не покидало ощущение, будто жизнь вытекает из него через пальцы. Ему бы сжать кулак, чтобы сохранить хотя бы то, что осталось, вместо этого он наблюдал за своей гибелью с непонятной оцепенелой покорностью. Должно быть, на каком-то этапе своего жизненного пути он прогневил Всевышнего. Когда? В чем? Коул всегда был человеком глубоко религиозным, верил в Бога и в справедливость, если уж не в человеческую, то в Божью. Так за что же наказывает его Бог? Может быть, он был слишком жадным до жизни, желал большего, чем заслужил? У него крепкое здоровье, несколько хороших друзей, любимая работа, в которой он преуспел. Потом вдруг ему захотелось еще и любви. Может быть, это и есть тот ключ, что открыл не ту дверь? Может быть, следовало довольствоваться вполне удобными отношениями с женщиной, к которой он безразличен, а не искать любви?
Коул понимал, что разумным подобное объяснение не назовешь, но что-то же тогда послужило причиной обрушившегося на него кошмара? Может быть, это Божья кара за какие-то его прегрешения и он должен смириться? Возможно, и должен, но это не в его характере. Он – мятежник, бунтарь. Иначе не вырос бы самостоятельной личностью под постоянным давлением тирана-отца. Теперь на место отца заступила судьба. Судьба готова сейчас предопределить дальнейший путь его жизни. Однако он в восемнадцать лет дал бой Колдуэллу Трейнору не для того, чтобы теперь позволить судьбе раздавить его. Он обязан за себя постоять. Сам, один, как тогда…
Рик Милано, окруженный в аллее репортерами, поднял руку, чтобы остановить поток вопросов. Толпа журналистов заметно увеличилась с начала его импровизированной пресс-конференции, так как весть об аресте Коула быстро облетела службы новостей города. Рик понимал, что нужно пользоваться вниманием прессы, пока есть возможность, потому что скоро инициативу перехватят начальник департамента полиции и мэр города, жаждущие повысить свой рейтинг.
– Как вам удалось выйти на преступника? – прокричал один газетчик, не желавший отпускать Рика.
– Мы нашли женщину, которая утверждает, что десять лет назад, когда она училась в средней школе города Берне, Коул Тейлор пытался издасиловать ее. Тогда он не был арестован, поскольку заявления в суд не последовало, и, разумеется, тот случай нельзя использовать для предъявления ему обвинения в сегодняшних преступлениях. Однако это позволило нам считать, что Коул Тейлор не является жертвой чьих-то интриг. Поэтому он стал для нас главным подозреваемым.
– У вас достаточно доказательств для того, чтобы предъявить обоснованное обвинение? – Это спрашивала «нештатный корреспондент еженедельника «Ньюсуик», очень умная женщина. Рик терпеть ее не мог. Она постоянно забрасывала его каверзными вопросами, выискивая слабые стороны в его работе, которые и находила с неизменным успехом.
– Разумеется, – отрезал Рик, однако, заметив рядом с корреспонденткой фотографа, который мог поместить иго фотографию в общенациональный журнал, добавил мягче:
– Загляните в департамент попозже, я сообщу вам некоторые подробности.
Рик с тревогой оглянулся на «Электрик блюз». Он слишком надолго оставил Миранду одну.
– Все, – заявил он в ответ на крики журналистов, требовавших, чтобы им тоже было уделено внимание. – Департамент позже проведет пресс-конференцию, где вы получите исчерпывающую информацию.
Милано вернулся к заднему входу в клуб и дернул за ручку. Закрыто.
– Проклятье.
Миранда, наверно, заперла дверь, опасаясь, как бы за ней не ринулись журналисты. Рик был горд собой: он Галантно защитил ее, скрыв от прессы, что она подверглась нападению. Конечно, на процессе все откроется, но она к тому времени уже не будет такой беззащитной и уязвимой.
Место преступления охранял полицейский в штатском. Рик кивком приказал ему вызвать криминалистов, а сам направился к главному входу. Поднимаясь по ступенькам, он сунул руку во внутренний карман своей замшевой куртки. Его гарантия на месте. Если им не удастся предъявить Тейлору обвинение в изнасиловании, он прищучит его за вымогательство. А доказательства у него имеются. Он их вытащил у Миранды из сумки во время короткой беседы в ресторане накануне вечером. Известие о том, что ее возлюбленный спит с Сейбл, так ее расстроило, что она даже не заметила, как он под столом залез к ней в сумку. Рик удовлетворенно улыбнулся.
Центральный вход был открыт. Рик вошел в клуб и запер за собой дверь, – на тот случай, если кто-нибудь из самых шустрых журналистов решит последовать за ним.
Он окликнул Миранду. Тишина. Рик испугался. А что, если с ней и вправду случился шок, как предупреждал Коул? Словно безумный, помчался он по коридору, заглянул в кабинет, в оба туалета и наконец в артистическую уборную. Увидев торчащую из-за дивана штанину ее брюк, он подумал, что Миранда лежит в обмороке на полу, и кинулся в комнату. Но это оказались лишь брюки, валявшиеся под диваном. С края урны свешивался рукав ее разодранной блузки. Рик пнул урну ногой. На пол вывалился бюстгальтер Миранды.
– Проклятье. Проклятье. Проклятье! – ругался Милано, сопровождая каждое слово ударом кулака по расшатанному туалетному столику. Флакон одеколона скатился на пол и разбился. Комната наполнилась едким парфюмерным ароматом. Рик рассвирепел. Это был запах Коула.
Он схватил со столика баночку с кремом для бритья и запустил в зеркало. Зеркало с шумом лопнуло. Стекло опутала паутина трещин. Рук уставился на свое размноженное отражение.
Стряхнув в себя ощущение недоброго предчувствия, он поспешил к заднему выходу и выскочил на улицу, едва не сбив с ног полицейского в штатском, который объяснял криминалистам, как проехать к главному входу в клуб.
– Я еду допрашивать задержанного. – Незачем докладывать ему, что Миранда исчезла. Полицейский, разговаривавший по телефону, рассеянно кивнул в ответ.
В конце аллеи Рик остановился, размышляя, в какую сторону могла податься Миранда. А вдруг она говорила правду и на нее напал кто-то другой? Может быть, этот другой утащил ее с собой? Рик отмахнулся от нелепой мысли. У преступника вряд ли хватило бы наглости заставить ее переодеться, зная, что рядом находятся полицейские и куча репортеров. Он быстро просто накинул на ее свою куртку и смылся. Нет, убеждал себя Рик, Миранда или бродит где-то в тупом оцепенении, или побежала спасать Коула. И в том, и в другом случае она не соображает, что делает.
– Где ты, Миранда? Ты что? – спросил Рик в пустоту, усаживаясь за руль своей машины, на которой не было знаков полицейских отличий.
Скорей всего она уже в участке. Наверное, ждет, когда Коула зарегистрируют, чтобы потом сразу же вызволить его под залог. Рик невесело рассмеялся. Теперь его выпустят не скоро. Он уже разговаривал с помощником окружного прокурора, курирующим отдел по расследованию сексуальных преступлений, и она собиралась просить судью не допустить освобождения Тейлора под залог на основании того, что он представляет опасность для общества. Губы Милано изогнулись в самодовольной улыбке. Все складывается как нельзя лучше. Труднее всего придется с Мирандой, но он и ее сумеет усмирить.
Интересно, как далеко она продвинулась в своем расследовании по делу о шантаже? Догадывается ли, что ее возлюбленный ко всему прочему еще и вымогатель? Рик был убежден, что Миранда прекратила расследование сразу же, едва узнала о причастности Коула к шантажу. Что ж, он будет наблюдать за ее разваливающейся карьерой. Может быть, следует немедленно позвонить Дагу Сэндборну и сдвинуть дело с мертвой точки? Пожалуй, не стоит. Успеется. Тут и так все ясно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Ванесса в смятении смотрела на мужа. Неужели его философия любви явилась для нее откровением? Ведь она тридцать лет прожила с этим человеком.
– Это ты о нас?
– Я говорю вообще. Но поскольку наша жизнь укладывается в законы здравого смысла, то да, можно сказать, что я имею в виду нас, – сухо ответил Колдуэлл.
– Зачем же тогда тебе было жениться? Как же я сразу не догадалась, – чтобы производить потомство цивилизонанным образом. Это само собой разумеется. – В голосе Ианессы зазвучал дерзкий сарказм, к которому так часто прибегал Коул.
– Ты верно подметила. Это главная причина. Другие мотивы, – с важным видом, будто университетский профессор, разглагольствовал Колдуэлл, – комфортное времяпрепровождение в обществе подходящего спутника жизни, возможность делить с кем-то бремя жизни или способ добиться более высокого положения в обществе. Желание жениться может быть продиктовано одним или, если повезет, сразу всеми тремя перечисленными мотивами.
– И какой же из этих трех мотивов подвигнул тебя иступить в брак, дорогой? – Колдуэлл или не улавливал сарказма, или просто не замечал язвительных ноток в голосе жены.
– Мне повезло. Я убил сразу трех зайцев. Ты стала мне чертовски хорошей спутницей жизни. Ты всегда замечательно содержала дом, детей не пускала путаться у меня под ногами. А сейчас ты развила такую благотворительную деятельность, что фамилию Трейноров впору канонизировать. И, безусловно, твоя красота и твои деньги помогли мне добиться высокого положения в обществе. – Колдуэлл приосанился, будто ожидал бурных аплодисментов. Миранда думала, что ее стошнит. Какое убожество!
– Значит, ты считаешь, что глупо любить представителя противоположного пола, – не сдавалась Ванесса. – А как же дети? Их нужно любить?
– Ты их любишь, но что это тебе дало? Горе, разочарование, впустую потраченные силы и время. Я говорю не о том, что их пришлось кормить, одевать, учить завязывать шнурки и прочее. Это все необходимость. А вот укладывание спать, рисование, пение, разговоры часами о девочках, которые им нравились, или о ролях в идиотских школьных спектаклях, которые им не достались, – это бессмысленные и даже вредные занятия. Твое сюсюканье их и погубило.
Ванесса, недоверчиво глядя на мужа широко раскрытыми от изумления серыми глазами, продолжала наступать.
– Зачем же тогда рожать детей, если ты не хочешь дарить им любовь?
– Чтобы род не зачах. Чтобы было кому оставить дело твоей жизни, – раздраженно ответил Колдуэлл, будто недоумевал, как можно не понимать очевидного.
Миранда почувствовала, как на ладонь что-то капнуло. Оказывается, это ее собственные слезы. Она с ужасом думала о том, что Коул столько лет прожил с таким бессердечным человеком. Ванесса Трейнор, конечно, старалась согреть жизнь сыновей любовью, но им, по-видимому, не удалось избежать влияния грубой примитивной философии Колдуэлла. В характере Коула сочетались доброта и предусмотрительность, унаследованные от матери, и тяжелый нрав отца. Миранда вдруг осознала, что плачет не только от жалости к Ванессе, – она оплакивает и свою судьбу. Коул, возможно, никогда не сможет сказать: «Я люблю тебя», – а она сама просто не в состоянии жить с человеком, хоть в чем-то подобным тому, что сейчас стоял перед ней.
Ванесса гордо расправила плечи и подошла к мужу.
– Мне жаль тебя, но еще больше я жалею себя, потому что отдала всю свою любовь человеку, который не способен даже оценить ее. Ты никогда не признавался мне в любви, но я в глубине души надеялась, что все-таки ты… Стыдно и горько.
Ванесса опустила голову, и Миранде показалось, что она вытирает слезы.
– Лучше бы я вышла замуж за Гюнтера. Да, нам пришлось бы отправиться за «железный занавес», но мы бы выжили. Мы любили друг друга, а любовь скрасила бы темные стороны жизни. Я сделала неправильный выбор для Крейна и для себя. Пусть бедный мальчик рос бы коммунистом в Восточной Германии, зато не страдал бы здесь под игом еще худшей тирании.
– Брось убиваться, – презрительно бросил Колдуэлл. – Гюнтер погиб десять лет назад.
– Что? Откуда тебе известно? – Ванесса побледнела.
– У меня есть друзья в военных кругах в Берлине. Они по моей просьбе отследили его. Он наплел тебе, что приехал сюда учиться по обмену. Так вот, все это вранье. Он был двойным агентом и в конце концов попался. Его убили. Выстрелом в голову. Он подох, как собака, умоляя сохранить ему жизнь. – Последний факт Колдуэлл сообщил явно с целью причинить жене боль.
Ванесса тупо смотрела на мужа.
– Он был шпионом? Даже когда…
– Вот именно, даже когда спал с тобой и обрюхатил тебя. У него и в мыслях не было остаться здесь или жениться на тебе.
– Ты шпионил за ним? Но зачем?
– Я должен был защитить то, что принадлежит мне, – бесстрастно сказал Колдуэлл.
Поток откровений прервал телефонный звонок. Ванесса и Колдуэлл обессиленно замолчали.
– Сеньора Трейнор, вас к телефону, – объявила вошедшая в гостиную женщина, по-видимому, домработница.
– Кто это, Хуанита?
– С телевидения, – растерянно ответила женщина. – Хотят спросить вас о сеньоре Коуле.
– Скажи, что мы полностью на стороне сына и что полиция ошибается, – решительно заявила Ванесса.
– Нет. Скажи, что у нас нет сына с таким именем, – заорал Колдуэлл.
Ванесса, взглянув на мужа, поняла, что он может согласиться на компромисс только в одном случае…
– Скажи им, что в данный момент мы не готовы комментировать ситуацию.
Колдуэлл не стал возражать, и Хуанита вышла. Ванесса, решив, что больше не о чем разговаривать с мужем, покинула гостиную. Колдуэлл постоял еще несколько секунд и вышел вслед за женой.
Миранда продолжала сгорбившись торчать у окна. Из головы не выходило имя жены Крейна. Блейс. Б… л… е… й… с… Знакомое сочетание букв. Как еще его можно переиначить? С… е… й… б… л… Сейбл! Неужели она жена Крейна? Что это – совпадение или благодаря своему чересчур живому воображению она, Миранда, раскрыла таинственную связь между вымогательницей и насильником?
Миранда припомнила реакцию Дины, когда та увидела фотографию Уэйна и Сейбл. Значит, продавщица узнала на снимке жену Крейна? Девушка выпрямилась, обдумывая следующий шаг, и тут же кто-то сбил. ее с ног и заклеил ей рот куском клейкой ленты; она даже не успела перевести дыхание. По щеке полоснула шершавая ладонь. Крейн! В душе закипал гнев. Гнев на Колдуэлла Трейнора, сотворившего подобное чудовище. Гнев на Сейбл, вскармливавшую это чудовище. Гнев на Крейна, позволившего сделать из себя чудовище. Как это все бессмысленно…
Крейн заговорил, обращаясь, скорее, к себе, а не к Миранде. Заговорил голосом Коула. Однако девушка уже начинала улавливать различия. У Крейна голос был тоньше, пронзительнее, с плаксивыми интонациями.
– Что ты здесь делаешь? И что мне теперь делать? Она не сказала, как мне поступить, если ты придешь сюда. Как так получилось? Она ведь всегда все знает. Неужели она не предвидела такого варианта?
Миранда лежала не шевелясь и слушала жалобное бормотание Крейна, становившееся все менее разборчивым. Она ощущала на голом животе под рубашкой груз тяжелого металла, сдавливавшего внутренности. Ее козырная карта. Только бы Крейн не догадался, что у нее есть пистолет. Пока она в относительной безопасности. Крейн сам ничего не предпримет. Он марионетка в руках Сейбл. Только бы она не поджидала их где-нибудь на ранчо.
Глава 20
Вопросы репортеров отлетали от Коула, а потом с опозданием бумерангом врезались в сознание:
– Это вы насиловали женщин на набережной?
– Вам нравится чувствовать себя таким же беспомощным, как ваши жертвы.
Ему хотелось кричать: «Жертва – я, я, я!»
«Жертва чего?» – спросили бы его.
Хороший вопрос. Хорошо бы еще знать ответ на него. Но откуда ему знать, почему его брат превратился в чудо-нище, почему полицейский, которого он никогда прежде не видел, настроен любой ценой сломать ему жизнь, а женщина, которую он полюбил, пытается сфабриковать против него обвинение?
Поэтому Коул лишь молча сжимал зубы, исподлобья смотрел вперед, как человек, всходящий на эшафот. Полицейский в форме, которому Рик, задержавшийся с журналистами, поручил опекать задержанного, с нескрываемым удовольствием толкал его во все стороны. Пока они шли к полицейской машине, Коул по его милости несколько раз врезался в стены зданий. Он решил, что полицейский страдает комплексом маленького человека. Щуплый, невысокий, не более пяти футов семи дюймов ростом, полицейский заметно проигрывал в стати рядом с рослым широкоплечим арестованным.
Туристы, прогуливавшиеся по набережной, словно зачарованные глядели на человека в наручниках и при его приближении переходили на другую сторону улицы, будто опасались, что тот вырвется и набросится на них.
Полицейский чуть приоткрыл заднюю дверь сине-белой машины и пинком впихнул задержанного внутрь. Коул, повалившись на сиденье, с трудом выпрямился, потому что руки его были сцеплены за спиной наручниками.
Его не покидало ощущение, будто жизнь вытекает из него через пальцы. Ему бы сжать кулак, чтобы сохранить хотя бы то, что осталось, вместо этого он наблюдал за своей гибелью с непонятной оцепенелой покорностью. Должно быть, на каком-то этапе своего жизненного пути он прогневил Всевышнего. Когда? В чем? Коул всегда был человеком глубоко религиозным, верил в Бога и в справедливость, если уж не в человеческую, то в Божью. Так за что же наказывает его Бог? Может быть, он был слишком жадным до жизни, желал большего, чем заслужил? У него крепкое здоровье, несколько хороших друзей, любимая работа, в которой он преуспел. Потом вдруг ему захотелось еще и любви. Может быть, это и есть тот ключ, что открыл не ту дверь? Может быть, следовало довольствоваться вполне удобными отношениями с женщиной, к которой он безразличен, а не искать любви?
Коул понимал, что разумным подобное объяснение не назовешь, но что-то же тогда послужило причиной обрушившегося на него кошмара? Может быть, это Божья кара за какие-то его прегрешения и он должен смириться? Возможно, и должен, но это не в его характере. Он – мятежник, бунтарь. Иначе не вырос бы самостоятельной личностью под постоянным давлением тирана-отца. Теперь на место отца заступила судьба. Судьба готова сейчас предопределить дальнейший путь его жизни. Однако он в восемнадцать лет дал бой Колдуэллу Трейнору не для того, чтобы теперь позволить судьбе раздавить его. Он обязан за себя постоять. Сам, один, как тогда…
Рик Милано, окруженный в аллее репортерами, поднял руку, чтобы остановить поток вопросов. Толпа журналистов заметно увеличилась с начала его импровизированной пресс-конференции, так как весть об аресте Коула быстро облетела службы новостей города. Рик понимал, что нужно пользоваться вниманием прессы, пока есть возможность, потому что скоро инициативу перехватят начальник департамента полиции и мэр города, жаждущие повысить свой рейтинг.
– Как вам удалось выйти на преступника? – прокричал один газетчик, не желавший отпускать Рика.
– Мы нашли женщину, которая утверждает, что десять лет назад, когда она училась в средней школе города Берне, Коул Тейлор пытался издасиловать ее. Тогда он не был арестован, поскольку заявления в суд не последовало, и, разумеется, тот случай нельзя использовать для предъявления ему обвинения в сегодняшних преступлениях. Однако это позволило нам считать, что Коул Тейлор не является жертвой чьих-то интриг. Поэтому он стал для нас главным подозреваемым.
– У вас достаточно доказательств для того, чтобы предъявить обоснованное обвинение? – Это спрашивала «нештатный корреспондент еженедельника «Ньюсуик», очень умная женщина. Рик терпеть ее не мог. Она постоянно забрасывала его каверзными вопросами, выискивая слабые стороны в его работе, которые и находила с неизменным успехом.
– Разумеется, – отрезал Рик, однако, заметив рядом с корреспонденткой фотографа, который мог поместить иго фотографию в общенациональный журнал, добавил мягче:
– Загляните в департамент попозже, я сообщу вам некоторые подробности.
Рик с тревогой оглянулся на «Электрик блюз». Он слишком надолго оставил Миранду одну.
– Все, – заявил он в ответ на крики журналистов, требовавших, чтобы им тоже было уделено внимание. – Департамент позже проведет пресс-конференцию, где вы получите исчерпывающую информацию.
Милано вернулся к заднему входу в клуб и дернул за ручку. Закрыто.
– Проклятье.
Миранда, наверно, заперла дверь, опасаясь, как бы за ней не ринулись журналисты. Рик был горд собой: он Галантно защитил ее, скрыв от прессы, что она подверглась нападению. Конечно, на процессе все откроется, но она к тому времени уже не будет такой беззащитной и уязвимой.
Место преступления охранял полицейский в штатском. Рик кивком приказал ему вызвать криминалистов, а сам направился к главному входу. Поднимаясь по ступенькам, он сунул руку во внутренний карман своей замшевой куртки. Его гарантия на месте. Если им не удастся предъявить Тейлору обвинение в изнасиловании, он прищучит его за вымогательство. А доказательства у него имеются. Он их вытащил у Миранды из сумки во время короткой беседы в ресторане накануне вечером. Известие о том, что ее возлюбленный спит с Сейбл, так ее расстроило, что она даже не заметила, как он под столом залез к ней в сумку. Рик удовлетворенно улыбнулся.
Центральный вход был открыт. Рик вошел в клуб и запер за собой дверь, – на тот случай, если кто-нибудь из самых шустрых журналистов решит последовать за ним.
Он окликнул Миранду. Тишина. Рик испугался. А что, если с ней и вправду случился шок, как предупреждал Коул? Словно безумный, помчался он по коридору, заглянул в кабинет, в оба туалета и наконец в артистическую уборную. Увидев торчащую из-за дивана штанину ее брюк, он подумал, что Миранда лежит в обмороке на полу, и кинулся в комнату. Но это оказались лишь брюки, валявшиеся под диваном. С края урны свешивался рукав ее разодранной блузки. Рик пнул урну ногой. На пол вывалился бюстгальтер Миранды.
– Проклятье. Проклятье. Проклятье! – ругался Милано, сопровождая каждое слово ударом кулака по расшатанному туалетному столику. Флакон одеколона скатился на пол и разбился. Комната наполнилась едким парфюмерным ароматом. Рик рассвирепел. Это был запах Коула.
Он схватил со столика баночку с кремом для бритья и запустил в зеркало. Зеркало с шумом лопнуло. Стекло опутала паутина трещин. Рук уставился на свое размноженное отражение.
Стряхнув в себя ощущение недоброго предчувствия, он поспешил к заднему выходу и выскочил на улицу, едва не сбив с ног полицейского в штатском, который объяснял криминалистам, как проехать к главному входу в клуб.
– Я еду допрашивать задержанного. – Незачем докладывать ему, что Миранда исчезла. Полицейский, разговаривавший по телефону, рассеянно кивнул в ответ.
В конце аллеи Рик остановился, размышляя, в какую сторону могла податься Миранда. А вдруг она говорила правду и на нее напал кто-то другой? Может быть, этот другой утащил ее с собой? Рик отмахнулся от нелепой мысли. У преступника вряд ли хватило бы наглости заставить ее переодеться, зная, что рядом находятся полицейские и куча репортеров. Он быстро просто накинул на ее свою куртку и смылся. Нет, убеждал себя Рик, Миранда или бродит где-то в тупом оцепенении, или побежала спасать Коула. И в том, и в другом случае она не соображает, что делает.
– Где ты, Миранда? Ты что? – спросил Рик в пустоту, усаживаясь за руль своей машины, на которой не было знаков полицейских отличий.
Скорей всего она уже в участке. Наверное, ждет, когда Коула зарегистрируют, чтобы потом сразу же вызволить его под залог. Рик невесело рассмеялся. Теперь его выпустят не скоро. Он уже разговаривал с помощником окружного прокурора, курирующим отдел по расследованию сексуальных преступлений, и она собиралась просить судью не допустить освобождения Тейлора под залог на основании того, что он представляет опасность для общества. Губы Милано изогнулись в самодовольной улыбке. Все складывается как нельзя лучше. Труднее всего придется с Мирандой, но он и ее сумеет усмирить.
Интересно, как далеко она продвинулась в своем расследовании по делу о шантаже? Догадывается ли, что ее возлюбленный ко всему прочему еще и вымогатель? Рик был убежден, что Миранда прекратила расследование сразу же, едва узнала о причастности Коула к шантажу. Что ж, он будет наблюдать за ее разваливающейся карьерой. Может быть, следует немедленно позвонить Дагу Сэндборну и сдвинуть дело с мертвой точки? Пожалуй, не стоит. Успеется. Тут и так все ясно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42