Она нахмурилась.
– Ты мог погибнуть! Это было не геройство, а глупость! Как ты мог рисковать жизнью из-за кошки?
– Это была твоя кошка, – просто ответил он. – И потом, я ведь знал, где она. Это было недалеко.
Она не могла больше хмуриться. Мысль о том, как погибла бы в огне милая киска, заставила ее содрогнуться.
– О, Рис, спасибо. Твоя жизнь мне дороже всего на свете, но я так рада, что Цветик спасена.
Он улыбнулся и поднял руку, демонстрируя длинную глубокую царапину.
– Жаль, что кошка не испытывала такой благодарности. Она перепугалась до безумия и не оценила мою идею вытащить ее из убежища под стулом. Слышала ты когда-нибудь, чтобы кошка кашляла? Она кашляла и ругалась как черт все время, пока я выносил ее.
Анджи подняла бровь и тут же вынуждена была подавить гримасу боли, всколыхнувшейся от этого движения.
– Цветик ругалась? – скептически повторила она, удивленная вдруг проявившимся богатством его воображения.
Он серьезно кивнул.
– Как сапожник.
– А это точно был не ты?
– Я внес свою лепту, – признал Рис. Отпустив наконец ее руку, он поправил простыню и встал. – У тебя утомленный вид, моя любимая. Может быть, попробуешь заснуть?
Зная, что он видит все у нее на лице, Анджи не стала спорить.
– Пожалуй, да, – слабо проговорила она, чуть шевельнувшись под простыней в безуспешной попытке устроиться удобнее.
– Я попрошу, чтобы тебе ввели болеутоляющее, – объявил он, услышав ее стон. – Тебе будет легче уснуть.
– Нет, Рис, я не хочу…
Но он уже нажал на кнопку, взглянув так, что она замолчала. Анджи вздохнула и сдалась, понимая, что имеет дело с тем, кого сослуживцы называют диктатором. Он умел спрятать свою нежную, беззащитную сторону, когда это было нужно.
Жить с ним будет нелегко, подумала Анджи, закрыв глаза. Ой, как не скоро он научится открывать свою душу – если научится вообще, – хотя уже успел доказать, что способен сделать это. А она так любит его, что не захочет менять в нем ничего, даже если бы это было возможно.
Он – это он. А она – это она. Навсегда.
* * *
Анджи поморщилась, читая утром статью в субботней газете. Одна из сестер решила, что ей будет интересно, и принесла газету вместе с завтраком. После сухого сообщения о скоплении газа, которое было признано причиной взрыва – расследование продолжается, – статья сообщала обо всех драматических деталях спасения одним из самых богатых и преуспевающих бизнесменов Бирмингема своей невесты, не упустив случая посмаковать тот факт, что Рис оказался у ее дома в столь поздний час. Невеста, добавлялось затем, является дочерью Нолана Сен-Клера, бостонского финансиста, осужденного на тюремное заключение за уклонение от налогов и другие криминальные действия.
После очень тяжелой ночи это было не то начало дня, какое выбрала бы Анджи.
Позже начал звонить телефон на тумбочке. Гей, Дала, Джун и Ким по очереди осведомлялись о ее самочувствии и спрашивали, не нужно ли что-нибудь принести. Микки потребовал трубку, чтобы лично убедиться, что Анджи в порядке, и заверить, что он наилучшим образом позаботится о Цветике, пока она в больнице.
Анджи в четвертый раз повесила трубку, задумчиво покусывая нижнюю губу. Очевидно, сейчас уже все знают об отце. Если это изменило отношение к ней новых друзей, то она не заметила. Только ли социальное положение привлекало к ней прежних бостонских друзей? Действительно ли друзья, которых она приобрела в Бирмингеме, менее корыстны и более человечны – или изменилась она сама? Наверно, раздумывала Анджи, в Бостоне она не правильно выбирала друзей. Пожалуй, она не меньше их виновата в том, что деньги и социальное положение были обязательным условием вхождения в элитарный круг. Может быть, она отдавала новым друзьям больше себя, не имея возможности предложить что-нибудь другое. Об этом определенно стоило подумать.
Невидяще уставившись на свои ноги, Анджи хмурилась, решая философские проблемы.
– Как дела? Болит? Нужно болеутоляющее?
Анджи не заметила, что Рис вошел в комнату, пока он не заговорил так обеспокоенно. Она взглянула и увидела, что он выглядит гораздо лучше, чем вчера вечером, когда она наконец уговорила его пойти поспать. Если бы она могла сказать то же о себе! У нее-то вид, наверное, ужасный.
– Нет, Рис, не болит. По крайней мере не сильно. Просто я задумалась.
Он заметил газету на кровати и нахмурился.
– Откуда это?
– Сестра принесла.
– Которая? – грозно поинтересовался он.
– Рис, все в порядке. Она думала, что мне будет интересно. И была права.
– Ты же не хотела читать эту грязь, – мгновенно парировал он.
– Нет, – согласилась Анджи. – Но мне нужно было знать. Это не так плохо, как могло быть. По крайней мере статья не упоминает о допросах, которым я подвергалась во время расследования отцовского дела.
– Вообще нечего было им упоминать о твоем отце, – заявил он, с отвращением глянув на газету. – Он не имеет никакого отношения к тому, что случилось с домом.
Она небрежно махнула рукой.
– Очень дотошный репортер. Провел расследование, чтобы выяснить, не водится ли чего-нибудь интересного за будущей женой генерального директора «Вейк-тек». Выяснил, что водится. Это его работа.
– Его работа – сообщать новости, а не сплетни. Взрыв – новость. О твоем отце – сплетня.
– Ты пришел навестить меня или обсуждать вопросы журналистской этики? – сурово спросила Анжелика, наградив его ироническим взглядом.
Он улыбнулся, нагнулся и поцеловал ее.
– Навестить. Как ты спала?
– Бывали ночи и получше, – призналась она. – И мне не хватало тебя.
– Я хотел остаться. Ты сама меня выгнала.
– Тебе нужен был отдых, – ответила Анджи и улыбнулась. – И душ.
Рис хмыкнул.
– Понял. Я пару раз был под душем с тех пор, как уехал отсюда вчера. Один – как только добрался до дома, и второй – этим утром после того, как провел пару часов, осматривая твой участок.
– Ты ездил ко мне домой?
Он кивнул, перестав улыбаться.
– Да. Хотел узнать размеры ущерба.
Она сглотнула.
– Там что-нибудь осталось?
Ответ был написан в его глазах.
– Боюсь, нет. Огонь распространялся слишком быстро, чтобы пожарные могли локализовать его. Хорошо еще, что они не дали пожару перекинуться на соседние дома.
«Не буду плакать», – говорила она себе. В конце концов, важно только то, что она и Рис живы, что они вместе.
– Я рада, что больше никто не пострадал, – сказала она вслух.
Рис неуклюже протянул бумажную сумку, которую держал в руке.
– А нашел я вот это, – тихо сказал он. – Единственное, что не обгорело до неузнаваемости.
Одна рука Анджи все еще была под капельницей, и она жестом попросила Риса открыть сумку. Он достал серебряный прямоугольник и мрачно протянул ей.
Стекло треснуло, серебро почернело, но каким-то чудом фотография дедушки и бабушки, которая так долго стояла на изящном столике в гостиной, не пострадала. Их милые морщинистые лица улыбались ей сквозь пелену слез.
– О, Рис.
Он тихо застонал, сел рядом и принялся неуверенно гладить ее по голове.
– Мне очень жаль, Анжелика. Я понимаю, что это не слишком много. Все твои вещи…
Она замотала головой, от чего слезы пролились на щеки.
– Ты не понимаешь. Я не разочарована. Будь у меня выбор, я спасла бы именно это. Спасибо, Рис.
Его большой палец прошелся по влажной дорожке.
– Я знаю, что большинство твоих вещей незаменимы, потому что с ними связаны воспоминания, но что поделаешь? Завтра мы первым делом позвоним в твою страховую компанию. Твои подруги предлагали помочь с покупками, пока ты не начнешь ходить; а жить будешь, конечно, у меня. То есть ты можешь не беспокоиться о том, что связано с финансами. Я позабочусь о тебе.
– Я знаю, Рис. – Она не стала говорить, что вполне может позаботиться о себе сама, как уже сделала в этом году, попав в подобную ситуацию. Рису нужно было чувствовать, что она нуждается в нем. Она понимала это, потому что чувствовала то же самое. – Только я не хочу, чтобы ты жалел меня, слышишь? Ноги мне починят. Очень скоро я снова буду ходить. Доктор обещал, что шрамы будут почти незаметны, хотя на этот счет я мало волновалась.
– Он, наверное, решил, что это будет волновать тебя больше всего. Большинство невероятно красивых женщин немного тщеславны. Ты – исключение.
Она поймала его руку и поцеловала.
– Льстец. – Она прекрасно знала, как выглядит сейчас. Бледная, в синяках, волосы спутаны. Только очень любящий человек мог вспомнить сейчас, что она невероятно красива. – Я к тому, Рис, что считаю себя очень счастливым человеком. Когда мой мир рухнул в прошлый раз, я осталась ни с чем: ни семьи, ни друзей, ни самоуважения и очень мало вещей. На этот раз у меня вообще не осталось вещей, кроме этой, – она прижала к груди фотографию, – но это не важно. Новые друзья знают об отце, и их это, кажется, совершенно не волнует; у меня есть свой путь в жизни, по которому я прошла достаточно, чтобы знать, что могу идти дальше; и самое главное – у меня есть ты. На что же мне жаловаться?
– Я хочу, чтобы мы поженились. Немедленно. Теперь, когда пресса положила на нас глаз, я не хочу репортажей о нашей совместной жизни, не освященной браком.
Она хихикнула.
– Рис, ты такой старомодный. Никому не важно, что мы будем жить вместе до свадьбы.
– Мне важно, – уточнил он, выпятив челюсть. – Извини, если ты надеялась на венчание в церкви со всеми причиндалами…
– Вовсе нет, – быстро перебила она.
– Хорошо. Значит, мы поженимся здесь, до того, как ты выпишешься, – как только я смогу все организовать.
– Здесь? – слабо переспросила она, обводя глазами палату. Она действительно не лелеяла мечту о пышном церковном обряде, но и больничная палата в качестве венчального собора ей не представлялась. Равно как и то, что она будет лежать пластом со сломанными ногами.
– Здесь. – Его тон не располагал к дискуссии.
Рис защитит от всего, что в его власти, уныло подумала она, – от огня, инженеров, подсовывающих невинного вида напитки, сплетен людей, которых они никогда не увидят. Нужно будет только поговорить с ним, чтобы не заходил слишком далеко в своем рвении. Позже.
– Хорошо, – тихо согласилась она. – Если ты так хочешь. – Потом улыбнулась. – Я очень рада, что ты сделал мне предложение до того, как все случилось. Очень бы не хотелось возбуждать в тебе подозрения, не ради ли денег выхожу я за тебя теперь, когда у меня ничего нет.
Он надменно вскинул голову.
– Если бы мне пришло в голову, что ты из тех женщин, что выходят за деньги, я никогда не сделал бы тебе предложения, – проговорил он со стальной нотой, которая так пугала не знающих его столь хорошо, как она. И она верила в сказанное им. Рис не из тех, кого можно обмануть. Он не дал бы обмануть себя даже женщине, которую желал.
Он сплел свои пальцы с ее и смотрел на соединенные руки, избегая ее взгляда.
– У меня никогда не было семьи, Анжелика, – сказал он уже без следов надменности в голосе. – А так хотелось! Обещаю, что буду тебе хорошим мужем и хорошим отцом для наших детей, несмотря на недостаток опыта в той и другой области.
– Я знаю, что будешь, милый, – заверила она нежно, чувствуя, как до боли сжимается сердце. Он вскинул глаза, вспыхнувшие под ее взглядом. – Я люблю тебя.
– Я люблю тебя с того момента, как ты вошла в мой кабинет, – сказал он, с трудом выговаривая слова из-за непривычности выражаемых ими чувств. – Ты выглядела такой холодной и самоуверенной, подбородок вздернут, будто говорит: «Попробуй откажи мне». И все же я сразу понял, что тебе сильно досталось, что ты до сих пор страдаешь, несмотря на отчаянные попытки спрятать свои чувства за стеной ледяного профессионализма.
Его высокие скулы чуть окрасились розовым. Анджи не отводила глаз от этой предательской краски, а он продолжал:
– Ты смеялась, что я читаю Йетса. Каждый раз, как я видел тебя в те первые месяцы, когда отчаянно хотел тебя и думал, что никогда не получу, я все вспоминал его строки.
– Какие? – еле слышно прошептала она. Краска на его лице проступила сильнее, он поморщился. Вот уж никогда не читал стихи женщинам, но…
«Красу твою любивших мне не счесть, любил кто искренне, кто лгал – не разочту; но что любил души твоей мечту, чреду печалей на лице – один лишь есть».
Она смигнула слезы, которые смутили бы его еще больше.
– Как красиво. Спасибо. – Ей удалось улыбнуться. – У меня тоже есть подходящее место из Йетса.
Он вопросительно поднял бровь.
– «Но беден я – владею лишь мечтой; мечту свою стелю к твоим ногам; ступай же бережно – ступаешь по мечте».
– Я люблю тебя, – голос Риса был грубым, глубоким и бесконечно искренним. Анджи знала, что к его свадебным обещаниям нужно относиться не более и не менее свято, чем к этим трем словам.
– Я люблю тебя, Рис.
Склонившись над ней, он бережно обнял ее и зарылся лицом в спутанные волосы. Ей было так уютно в этих объятиях, и она снова смигнула слезы, тронутая беззащитностью этого сильного, жесткого и такого одинокого человека. Она молча поклялась себе и ему, что никогда больше он не будет одинок. И она тоже.
* * *
Может быть, когда-то Анджи и мечтала о торжественном церковном венчании. Белое кружевное платье с двадцатифутовым шлейфом, стайка девочек в пастельной кисее, массы роз и орхидей и классическая музыка органа. Но теперь она узнала, что не может быть на свете более красивой свадебной церемонии, чем та, которая сделала ее женой Риса. Свадебное платье – кружевная ночная рубашка, принесенная подругами по работе; собор – больничная палата, украшенная букетами хризантем и гвоздик, и больничный капеллан, отправляющий службу. Рис был в одном из своих аккуратных темных костюмов и являл вид торжества и удовлетворения. Свидетелями были только Джун и Грэм, поскольку Анджи не хотела толпы гостей в крошечном помещении.
Рис надел ей на палец тяжелое золотое кольцо, сопроводив таким долгим и страстным взглядом, что у Анджи сжалось горло. А его поцелуй выжег на губах печать, которая – она знала – останется на всю жизнь. Собственник, муж, покорно подумала она. Но такой, который охотно положил бы свою жизнь к ее ногам. Она не жалуется на судьбу.
Джун трогательно поздравила их, когда закончилась церемония, обняла Анджи и робко предложила объятия своему боссу. Он охотно принял их.
Потом Рис с трогательной улыбкой, смягчившей жесткое лицо, обратился к Грэму.
– Разреши познакомить тебя с моей женой, Анжеликой, – сказал он, как будто не мог больше держать в себе давно приготовленные слова.
Улыбаясь сквозь слезы, Анджи смотрела, как экстравагантный друг ее мужа сжимает его в мощных объятиях.
– Чертовски вовремя, – так громко пророкотал Грэм, что капеллану пришлось шикнуть на него. – Чертовски вовремя.
Рис с жаром согласился.
Эпилог
Едва войдя в дом, Анджи, чертыхаясь, сунула в угол трость с медным набалдашником. Она ненавидела эту трость.
Но дурное настроение немедленно рассеялось, как это почти всегда бывало, стоило ей, прихрамывая, войти в гостиную. За четырнадцать месяцев брака она превратила обставленный с суровой простотой Рисов дом в настоящий семейный очаг. Мебель была удобной, хорошо подобранной по цвету, уютно расположенной. Стены увешаны прекрасными картинами, которые они с Рисом подбирали по одной. На полированных столиках было расположено начало коллекции памятных сувениров, связанных с особыми случаями их недавно начавшейся счастливой семейной жизни. Фото ее бабушки и дедушки в серебряной рамке стояло на столике цвета поджаристой корочки, почти точно повторявшем тот, что был в старом доме. Рис нашел его к первой годовщине брака.
Это был их дом, и она любила его. Она любила все здесь. И все же она знала, что может уйти отсюда, не оглянувшись, если рядом будет шагать Рис.
В комнату с приветственным мяуканьем вошла Цветик, поблескивая ухоженной шкуркой.
Поморщившись на мгновение от зависти к изящным движениям своей любимицы, Анджи неуклюже нагнулась, чтобы погладить ее.
– Хорошо тебе задаваться, – пожурила она. – Тебе мое положение пока не грозит.
Довольно фыркнув, Цветик повернулась и прошествовала в соседнюю комнату. Анджи выпрямилась и положила руку на округлившийся живот. Она знала, что скоро вернется Рис. Весь его день заняла встреча с поставщиком из Монтгомери. В офис он не будет заезжать. По-прежнему преданный своему бизнесу, Рис в последнее время изменил приоритеты. Работе – рабочие часы. Вечера – семье.
Она не особо удивилась тому, как яростно заботлив стал Рис в эти первые пять месяцев беременности, чем и объяснялось то, что она снова ходила с тростью, которую успела с радостью забросить несколько месяцев назад. Поскольку лодыжка была еще не вполне надежна, Рис боялся, что она может упасть и повредить себе или ребенку. Она же мирилась с тростью только потому, что знала: Рис заболеет от волнения, если она не послушается.
Анджи никогда не забудет выражение его лица, когда она сообщила, что беременна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18