Его язык забрался глубоко в ее ждущий рот, сплетался с ее языком, заставлял ее трепетать от уже несдерживаемого желания.
Сейчас она забыла обо всем, кроме того, как сильно хочет его любви.
– Анжелика, – бормотал Рис, прижимая ее еще теснее. Хотел ли он когда-нибудь другую женщину так же сильно? Ждал ли так прикосновения другой женщины, пожираемый столь страстным голодом? Трепетал ли он когда-нибудь перед женщиной?
Нет, подсказала ему память, когда он укладывал ее на соблазнительно близкую кровать. Никогда.
Ее рука обхватила его голову и притянула к себе.
– Черт возьми, Рис, – пожаловалась она, прижимая губы к его губам.
Его короткий смешок потонул в глубинах этого нового долгого, всепоглощающего поцелуя. Он знал, что она чувствует.
Снимать с нее платье было мукой вчера вечером, когда он знал, что открывающиеся сокровища запретны. Это была сладкая мука теперь, когда он знал, как близок к обладанию этими сокровищами. Он мимолетно вспомнил долгие месяцы, заполненные одиночеством и мечтами о ней, и очень пожелал, чтобы хватило терпения снять с нее одежду.
Анджи выгнула спину, помогая ему, не менее, чем он, спеша освободиться от всего. Потом она наблюдала сквозь ресницы, как он снимает рубашку, брюки и трусы. Какое тело! – подумала она, жадно рассматривая каждый его дюйм. Когда он склонился, она посмотрела ему в лицо и удивилась: неужели эти серые глаза когда-то казались ей холодными? Сейчас они горели, мерцали страстью, которая, как она когда-то считала, совершенно чужда ему. Седые волосы были взлохмачены, зубы сжаты в попытке совладать с собой. Темные пятна выступили на впалых щеках. Его губы – эти чуткие губы – чуть приоткрылись, обнажив краешки крепких зубов.
– Какой красивый мужчина, – пробормотала она, поднимая руки, чтобы погладить эти теплые щеки.
Он застонал.
– Это ты красива. Чертовски, невыносимо красива. – И он снова прильнул к ней губами, а пальцы погрузились в волосы, обхватывая ее голову. Она поразилась робости этих сильных пальцев. Беззащитность была невероятно соблазнительна, когда проявлялась в Рисе.
Так вот это как, удивленно подумала она. Вот что значит – любить.
Значит, это так? – удивленно думал Рис, заставляя себя умерить силу поцелуя, чтобы не раздавить ее нежные губы. Значит, когда тебя любят, это так? Он знал, что ни для кого не был таким желанным.
Ее шея была длинной, нежной, с пульсирующей жилкой. Он погладил ее губами, куснул милый изгиб. Почти беззвучный стон Анджи вибрировал у его губ. И это ощущение ему тоже понравилось.
Он нашел крошечную родинку во впадине у правого плеча и коснулся ее языком. Анджи затрепетала. И он тоже.
Ее набухшие груди с твердыми сосками блестели в утреннем свете. Он полюбовался ими и поцеловал, наслаждаясь тем, что розовые бугорки еще сильнее твердеют от одного лишь взгляда. Она застонала от нетерпения и выгнулась.
Он впился губами в ее рот, будто желая втянуть ее всю в себя. Она задрожала и вскрикнула, беспокойно двигая длинными нежными ногами под его более сильными и грубыми. Он прижал коленом ее бедра, удерживая, пока ласкал ее. Пальцы Анджи вцепились в его волосы, еще обостряя чувства. Но он обуздал готовую пуститься в галоп страсть, чтобы дать ей испытать все удовольствия, которые он умел доставить. Впервые в своей пустой, лишенной любви жизни он более заботился об удовольствиях женщины, чем о своих собственных; и эта забота давала ему большее наслаждение, чем все, что приходилось испытывать прежде.
– Пожалуйста, Рис. О, пожалуйста!
Неужели она желает так же сильно, как он? Неужели она так же сильно желает почувствовать его в себе, как он – быть там? Он пошарил пальцами в ящике ночного столика и нашел один из квадратных пакетиков, которые долго лежали там без дела. Не было нужды спрашивать, нужно ли ей беречься. Он прекрасно знал, что Анджи так же давно не занималась любовью, как он.
Мгновение спустя он потянулся и нашел ее губы, входя меж бедер. Потом помедлил, помня о том, какая она маленькая и какой силой налит он. Его пальцы изучали горячее, влажное, лишающее его рассудка. Она рванулась навстречу руке в жажде удовлетворения.
– Ну же, Рис. Ну!
Хриплое требование лишило его остатков сдержанности. Он вошел в нее, заполняя всю, до самого предела. Только тогда он замер, до темноты в глазах желая, чтобы можно было остановить время и растянуть это мгновение до бесконечности. Мягкие сильные руки тесно прижали его, и впервые в жизни он нашел место, которое показалось родным.
Но с природой не поспоришь. Древний ритм овладел им, увлекая к неизбежному завершению. Он боролся, скрипя зубами в усилии отодвинуть кульминацию, которая будет означать конец такой долгожданной близости. Но вот Анджи напряглась под ним, выкрикнув его имя, ее тело содрогнулось, и Рис понял, что предел достигнут. В его хриплом крике было столько же протеста, сколько восторга, когда тело изогнулось в сотрясающем землю оргазме.
Он зарылся лицом в ее шею и постарался вообразить, что их тела никогда уже не разлучатся.
Она не пыталась убедить себя, что поступила разумно, отдавшись Рису. Но и не сожалела – можно ли сожалеть об этом?
Неохотно пошевелившись, она мягко уперлась во влажные плечи.
– Мне трудно дышать, – с сожалением сказала она.
Бормоча извинения, он скатился с нее и притянул ее к себе.
– Легче?
Она кивнула в его плечо.
– Угу.
– Ты жалеешь?
– Нет.
Она почувствовала, как успокоенно расслабились мышцы под ее щекой.
– Хорошо.
Она подняла голову, чтобы посмотреть на него. Глаза встретились. С чего она взяла, что теперь легче будет читать в его глазах? Его мысли оставались скрытыми.
– Меня все беспокоит, что я занималась любовью с боссом, – искренне поделилась она. – Нехорошая ситуация.
Он нахмурился.
– То, что сейчас случилось, – не интрижка босса с подчиненной, – ровным голосом сказал он. – Это было что-то… что-то, чему ни ты, ни я не могли противиться, – объяснил он, с непривычки с трудом подыскивая слова.
Опершись на локоть, она поцеловала складку между его темных бровей.
– Знаешь, когда ты хмуришься, у тебя на лбу появляется маленькое перевернутое V, – шаловливо сказала она, наслаждаясь свободой прикасаться к нему. Как долго ей этого хотелось!
Он поймал ее руку и поцеловал, потом повернул, будто изучая.
– О чем ты думаешь? – тихо спросила она, заинтригованная выражением его лица.
– Такая маленькая ручка, – пробормотал он, обхватив ее ладонь своей. – Ты такая маленькая. И такая чертовски юная. И все же у тебя хватило сил поставить меня на колени. Интересно, ты знаешь об этом?
Она зажмурила глаза.
– Пора мне было знать, что нельзя задавать тебе вопросы, если не готова к честному ответу, – выдавила она.
– Это верно. Пора.
– Я не хочу ставить тебя на колени, Рис, – прошептала она. – Не думаю, что вообще кто-нибудь может это сделать. Ты такой сильный. Такой независимый.
– Пока дело не касается тебя, – согласился он. Она снова уронила голову ему на плечо.
– Что же теперь? – вырвалось у нее.
– Не знаю, – ответил он голосом, рождающимся где-то глубоко в груди. – У меня поганый опыт отношений, Анжелика. Не хочу обещать, не зная, смогу ли сдержать слово.
– Я не прошу обещаний, – отозвалась она. – И даже не хочу. – Пока. Пока не убедится, что ему хочется давать их, несмотря на правду о ее отце.
– Если для тебя это что-то значит, могу сказать, ни к одной женщине еще у меня не было такого чувства… То, что произошло у нас, не может сравниться ни с чем, что я когда-либо испытывал.
– Для меня это кое-что значит, – прошептала она, тронутая до глубины души. В глазах ее стояли горячие слезы, когда она подняла голову для поцелуя. – Это очень много для меня значит.
Его рука зарылась в золотые волосы на затылке.
– Я хочу тебя, – пробормотал он в самые ее губы. – Ты нужна мне, Анжелика.
Страсть, так полно удовлетворенная, снова проснулась от этих хриплых слов. Она нужна Рису. Сейчас по крайней мере.
– Да, Рис. Люби меня снова.
* * *
Рис с любопытством бродил по дому Анджи, рассматривая фарфоровые фигурки, салфеточки, афганских борзых, череду фотографий и сувениров.
– Похоже на дом тетушки Айрис, – сказал он наконец. – У нее всюду такие вещички, напоминающие о разных приемных детях, которых она брала многие годы.
Анджи тихонько наблюдала за ним, задумавшись над тем, что Рису страшно не хватает уз – любых уз. Ее собственное детство не было идеальным, но у нее по крайней мере была семья, были люди, и они с любовью заботились о ней. У Риса не было никого, кроме приемной матери, к которой он попал случайно – и слишком поздно, чтобы получить уверенность в мире, которой ему так не хватало. Она может полюбить его, вдруг поняла Анджи. Полюбить именно так, как ему нужно. Но пока не может себе этого позволить. Пока не скажет ему всей правды.
Он стоял перед пианино, улыбаясь коллекции фотографий Анджи в разных возрастах.
– Единственная внучка, – рискнул предположить он, держа фото двенадцать на восемнадцать, на котором улыбалась девчушка с огромными фиалковыми глазами, светлыми локонами и двумя недостающими зубами.
– Разумеется. – Она забрала фотографию, поставила на место и подумала, есть ли у него хоть одна детская фотография? Побеспокоился ли хоть кто-нибудь снять его? – Ты помнишь мать, Рис?
Улыбка сошла с его лица.
– Нет… не помню, – неуверенно ответил он. – Иногда бывают проблески, но я не знаю, можно ли им верить.
Она взяла его за руку.
– Расскажи.
Он дернул плечом, отчего железные мускулы шевельнулись под пальцами Анджи.
– Мне кажется, что я помню ее смех. Может быть, как она пела. И помню… – он замолчал, устремив взгляд в далекое прошлое.
– Что?
– Помню, как просыпался ночью, – ответил он очень спокойно. – Блуждал по темным комнатам, звал мать. Ее кровать оказывалась пустой. Я забирался в нее и сворачивался клубком под одеялом, зная, что я один.
Анджи побледнела.
– Она оставляла тебя одного ночью? Он заговорил резче:
– Наверное. Но я же сказал, что не знаю, насколько можно доверять этим проблескам воспоминаний тридцатисемилетней давности. И поскольку найти мою мать не удалось, то никак нельзя проверить их.
– Ты помнишь, как она оставила тебя в больнице?
Он покачал головой.
– Нет. Думаю, я бессознательно изгнал из памяти это воспоминание. Говорили, что несколько лет меня преследовали ночные кошмары, но их я тоже не помню. Думаю, они несколько… раздражали людей, которые меня растили.
– О, Рис. – Она уткнулась ему в плечо, не в силах сдержать слезы.
Он поднял ее голову. Грубоватый сильный палец прошел по соленой влажной дорожке на щеке.
– Не плачь обо мне, Анжелика. Это было давным-давно.
– Я плачу не о тебе, – прошептала она, касаясь рукой его щеки. – Не о сильном, преуспевающем, уважаемом человеке, каким ты стал. Но я не могу не плакать об испуганном одиноком маленьком мальчике.
Мальчик вырос, но мужчина все еще жаждет любви, знает он об этом или нет. Ему нужно так много, а она так мало может дать ему. Испорченную семейную репутацию, поверхностное, отданное удовольствиям прошлое, в котором она была так избалована и эгоистична, что не замечала происходившего у нее под носом. Да, сейчас она сама строит свою жизнь, заново определяя ценности, но поверит ли Рис в такую перемену, если узнает правду? Не подумает ли, что она выбрала его только потому, что его деньги помогут ей вернуть утраченное положение в высших кругах общества? Сможет ли человек, окруженный таким уважением, восхищением и преуспеянием, смириться с позором иметь сидящего в тюрьме тестя?
От этой мысли у Анджи расширились глаза, и она снова зарылась в его плечо, скрывая выражение лица. Замужество? Как она может думать о замужестве? Думает ли?.. Да, думает. Она влюбилась в Риса Вейкфилда. И в завершение всех прочих сомнений по этому поводу она задавалась вопросом, может ли мужчина, никогда не знавший любви, научиться разделять ее.
Тесно прижав к себе ее милое маленькое тело, Рис положил голову на ее золотистую головку. Она тоже прижималась к нему, но Рису почему-то казалось, что эмоционально она отстранилась. Неужели его прошлое столь для нее неприятно, что она уже не может быть с ним, как прежде, близкой? Может быть, для нее немыслимо слишком глубокое чувство к человеку, чье детство так сильно отличалось от ее собственного, богатого и привилегированного? О чем она думает?
Она разобьет ему сердце. Ему всегда казалась непонятной эта мелодраматичная фраза. Теперь он понял. Но лучше бы не понимал.
Он почти физически ощущал, как она приводит в порядок свои чувства. И вот она отстранилась с замкнутым лицом, ослепительной и ничего не значащей улыбкой.
– Хочешь поесть? – спросила она, машинально приглаживая волосы. – Я только переоденусь и…
Что-то щелкнуло у него в голове, включив яростную вспышку. Он грубо схватил ее.
– Не делай этого, черт возьми! Только не со мной. Ее глаза удивленно расширились, и она уперлась ему в грудь.
– Не делать что? – спросила она в замешательстве.
– Не одаривай меня вежливыми улыбками и не говори как с посторонним. Если хочешь сказать что-то, скажи. – Скажи, что все кончилось, приказал он глазами. Скажи, что ты меня не хочешь. Ну же!
Но она никогда не поступала так, как он предполагал. Удивление сменилось на ее лице счастливой улыбкой.
– Поцелуй меня, Рис.
Она сводила его с ума этим упрямо вскинутым подбородочком. Будто бросала вызов, которому он не мог противостоять. Он впился в ее рот, прижимаясь всем телом к ее отвечающему телу. Ему приятно было увидеть, что ее глаза потускнели, когда он наконец поднял голову – с такими же глазами?
– И что теперь? – проскрежетал он.
– Теперь люби меня, – приказала Анджи, положив руки ему на грудь.
– Вот такой разговор мне нравится, – рассмеялся он. И в третий раз расстегнул молнию смятого платья. Оно свалилось небрежной кучкой на пол, когда Рис нес Анджи в постель.
* * *
Было уже далеко за полдень, когда они наконец собрались поесть. Пока Анджи мешала куриный салат и вынимала мякоть из помидоров, чтобы фаршировать их, Рис играл с ее кошкой. Он отказался называть ее «Цветик», заявив, что более глупого имени для животного никогда не слышал. Сидя по-индейски на полу кухни, он постукивал пальцами перед мордочкой распластавшегося котенка и подбадривал:
– Ну давай, прыгай! Ах ты!.. – вскрикнул он мгновение спустя, когда несколько острых коготков впились в указательный палец. Стряхнув котенка с руки, он рассматривал две красные капельки у костяшки. – Черт!
Анджи рассмеялась, ставя еду на стол. Одетая теперь в джинсы и красную хлопчатобумажную водолазку, она чувствовала себя очень уютно и даже не пыталась вернуться к холодному профессиональному тону, который так старалась установить когда-то. «Трудно вести себя официально, только что покатавшись с ним в постели», – усмехнулась она про себя.
– Нечего было дразнить ее. Она же не знает, что имеет дело с самим великим Рисом Вейкфилдом.
– У нее много общего с хозяйкой, – проворчал Рис, поднимаясь на ноги.
– У вас есть претензии?
Он глянул через плечо, моя руки над кухонной раковиной.
– В данный момент – нет.
– Хорошо. Тогда я разрешаю вам сесть за стол.
– Как это великодушно!
Она воткнула вилку в фаршированный помидор.
– Я тоже так думаю.
Ухмыляясь, он взял свою вилку. Анджи наблюдала за этой ухмылкой сквозь ресницы и радовалась, что он так расслабился. Ему надо почаще играть, решила она. Она позаботится об этом – пока будет иметь такую возможность.
Похоже, Рис не спешил уезжать после обеда, и Анджи вовсе не собиралась его торопить. Он удивился, когда она предложила поиграть в слова, но согласился попробовать.
– Ты никогда не играл? – спросила она, раскладывая фишки на кофейном столике, когда они сели на полу друг напротив друга.
– Нет.
– Нужно одновременно составлять слова из одних и тех же фишек, – объяснила Анджи и встряхнула фишки. – Готов?
Он кивнул.
– Почему нет?
Она не помнила, чтобы так смеялась в последнее время. Во всяком случае, последние полгода. Рис играл с таким же серьезным, сосредоточенным видом, с каким занимался бизнесом. Слова, которые он составлял из набора фишек, были аккуратно написаны на его листке, в основном четырех– пятибуквенные. Ее же список был нацарапан наспех и состоял преимущественно из трехбуквенных слов, некоторые из них были придуманы на ходу, что не на шутку смущало его.
– «Гуп»? – переспросил он, критически глядя на нее.
– Ты, конечно, не поверишь, что это самец гуппи?
– Можно взять словарь, – предложил Рис.
Она рассмеялась, мотая головой.
– Господи, Рис, конечно, такого слова нет. Я просто дурачусь.
– Да? Ну ладно, мы можем засчитать тебе эти очки, если хочешь, – великодушно предложил он.
Метко запущенная подушка почти попала ему в голову.
– А что я такого сказал? – возмутился он, уперев руки в бока и глядя на нее в растерянности, вызвавшей у Анджи новый приступ смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
Сейчас она забыла обо всем, кроме того, как сильно хочет его любви.
– Анжелика, – бормотал Рис, прижимая ее еще теснее. Хотел ли он когда-нибудь другую женщину так же сильно? Ждал ли так прикосновения другой женщины, пожираемый столь страстным голодом? Трепетал ли он когда-нибудь перед женщиной?
Нет, подсказала ему память, когда он укладывал ее на соблазнительно близкую кровать. Никогда.
Ее рука обхватила его голову и притянула к себе.
– Черт возьми, Рис, – пожаловалась она, прижимая губы к его губам.
Его короткий смешок потонул в глубинах этого нового долгого, всепоглощающего поцелуя. Он знал, что она чувствует.
Снимать с нее платье было мукой вчера вечером, когда он знал, что открывающиеся сокровища запретны. Это была сладкая мука теперь, когда он знал, как близок к обладанию этими сокровищами. Он мимолетно вспомнил долгие месяцы, заполненные одиночеством и мечтами о ней, и очень пожелал, чтобы хватило терпения снять с нее одежду.
Анджи выгнула спину, помогая ему, не менее, чем он, спеша освободиться от всего. Потом она наблюдала сквозь ресницы, как он снимает рубашку, брюки и трусы. Какое тело! – подумала она, жадно рассматривая каждый его дюйм. Когда он склонился, она посмотрела ему в лицо и удивилась: неужели эти серые глаза когда-то казались ей холодными? Сейчас они горели, мерцали страстью, которая, как она когда-то считала, совершенно чужда ему. Седые волосы были взлохмачены, зубы сжаты в попытке совладать с собой. Темные пятна выступили на впалых щеках. Его губы – эти чуткие губы – чуть приоткрылись, обнажив краешки крепких зубов.
– Какой красивый мужчина, – пробормотала она, поднимая руки, чтобы погладить эти теплые щеки.
Он застонал.
– Это ты красива. Чертовски, невыносимо красива. – И он снова прильнул к ней губами, а пальцы погрузились в волосы, обхватывая ее голову. Она поразилась робости этих сильных пальцев. Беззащитность была невероятно соблазнительна, когда проявлялась в Рисе.
Так вот это как, удивленно подумала она. Вот что значит – любить.
Значит, это так? – удивленно думал Рис, заставляя себя умерить силу поцелуя, чтобы не раздавить ее нежные губы. Значит, когда тебя любят, это так? Он знал, что ни для кого не был таким желанным.
Ее шея была длинной, нежной, с пульсирующей жилкой. Он погладил ее губами, куснул милый изгиб. Почти беззвучный стон Анджи вибрировал у его губ. И это ощущение ему тоже понравилось.
Он нашел крошечную родинку во впадине у правого плеча и коснулся ее языком. Анджи затрепетала. И он тоже.
Ее набухшие груди с твердыми сосками блестели в утреннем свете. Он полюбовался ими и поцеловал, наслаждаясь тем, что розовые бугорки еще сильнее твердеют от одного лишь взгляда. Она застонала от нетерпения и выгнулась.
Он впился губами в ее рот, будто желая втянуть ее всю в себя. Она задрожала и вскрикнула, беспокойно двигая длинными нежными ногами под его более сильными и грубыми. Он прижал коленом ее бедра, удерживая, пока ласкал ее. Пальцы Анджи вцепились в его волосы, еще обостряя чувства. Но он обуздал готовую пуститься в галоп страсть, чтобы дать ей испытать все удовольствия, которые он умел доставить. Впервые в своей пустой, лишенной любви жизни он более заботился об удовольствиях женщины, чем о своих собственных; и эта забота давала ему большее наслаждение, чем все, что приходилось испытывать прежде.
– Пожалуйста, Рис. О, пожалуйста!
Неужели она желает так же сильно, как он? Неужели она так же сильно желает почувствовать его в себе, как он – быть там? Он пошарил пальцами в ящике ночного столика и нашел один из квадратных пакетиков, которые долго лежали там без дела. Не было нужды спрашивать, нужно ли ей беречься. Он прекрасно знал, что Анджи так же давно не занималась любовью, как он.
Мгновение спустя он потянулся и нашел ее губы, входя меж бедер. Потом помедлил, помня о том, какая она маленькая и какой силой налит он. Его пальцы изучали горячее, влажное, лишающее его рассудка. Она рванулась навстречу руке в жажде удовлетворения.
– Ну же, Рис. Ну!
Хриплое требование лишило его остатков сдержанности. Он вошел в нее, заполняя всю, до самого предела. Только тогда он замер, до темноты в глазах желая, чтобы можно было остановить время и растянуть это мгновение до бесконечности. Мягкие сильные руки тесно прижали его, и впервые в жизни он нашел место, которое показалось родным.
Но с природой не поспоришь. Древний ритм овладел им, увлекая к неизбежному завершению. Он боролся, скрипя зубами в усилии отодвинуть кульминацию, которая будет означать конец такой долгожданной близости. Но вот Анджи напряглась под ним, выкрикнув его имя, ее тело содрогнулось, и Рис понял, что предел достигнут. В его хриплом крике было столько же протеста, сколько восторга, когда тело изогнулось в сотрясающем землю оргазме.
Он зарылся лицом в ее шею и постарался вообразить, что их тела никогда уже не разлучатся.
Она не пыталась убедить себя, что поступила разумно, отдавшись Рису. Но и не сожалела – можно ли сожалеть об этом?
Неохотно пошевелившись, она мягко уперлась во влажные плечи.
– Мне трудно дышать, – с сожалением сказала она.
Бормоча извинения, он скатился с нее и притянул ее к себе.
– Легче?
Она кивнула в его плечо.
– Угу.
– Ты жалеешь?
– Нет.
Она почувствовала, как успокоенно расслабились мышцы под ее щекой.
– Хорошо.
Она подняла голову, чтобы посмотреть на него. Глаза встретились. С чего она взяла, что теперь легче будет читать в его глазах? Его мысли оставались скрытыми.
– Меня все беспокоит, что я занималась любовью с боссом, – искренне поделилась она. – Нехорошая ситуация.
Он нахмурился.
– То, что сейчас случилось, – не интрижка босса с подчиненной, – ровным голосом сказал он. – Это было что-то… что-то, чему ни ты, ни я не могли противиться, – объяснил он, с непривычки с трудом подыскивая слова.
Опершись на локоть, она поцеловала складку между его темных бровей.
– Знаешь, когда ты хмуришься, у тебя на лбу появляется маленькое перевернутое V, – шаловливо сказала она, наслаждаясь свободой прикасаться к нему. Как долго ей этого хотелось!
Он поймал ее руку и поцеловал, потом повернул, будто изучая.
– О чем ты думаешь? – тихо спросила она, заинтригованная выражением его лица.
– Такая маленькая ручка, – пробормотал он, обхватив ее ладонь своей. – Ты такая маленькая. И такая чертовски юная. И все же у тебя хватило сил поставить меня на колени. Интересно, ты знаешь об этом?
Она зажмурила глаза.
– Пора мне было знать, что нельзя задавать тебе вопросы, если не готова к честному ответу, – выдавила она.
– Это верно. Пора.
– Я не хочу ставить тебя на колени, Рис, – прошептала она. – Не думаю, что вообще кто-нибудь может это сделать. Ты такой сильный. Такой независимый.
– Пока дело не касается тебя, – согласился он. Она снова уронила голову ему на плечо.
– Что же теперь? – вырвалось у нее.
– Не знаю, – ответил он голосом, рождающимся где-то глубоко в груди. – У меня поганый опыт отношений, Анжелика. Не хочу обещать, не зная, смогу ли сдержать слово.
– Я не прошу обещаний, – отозвалась она. – И даже не хочу. – Пока. Пока не убедится, что ему хочется давать их, несмотря на правду о ее отце.
– Если для тебя это что-то значит, могу сказать, ни к одной женщине еще у меня не было такого чувства… То, что произошло у нас, не может сравниться ни с чем, что я когда-либо испытывал.
– Для меня это кое-что значит, – прошептала она, тронутая до глубины души. В глазах ее стояли горячие слезы, когда она подняла голову для поцелуя. – Это очень много для меня значит.
Его рука зарылась в золотые волосы на затылке.
– Я хочу тебя, – пробормотал он в самые ее губы. – Ты нужна мне, Анжелика.
Страсть, так полно удовлетворенная, снова проснулась от этих хриплых слов. Она нужна Рису. Сейчас по крайней мере.
– Да, Рис. Люби меня снова.
* * *
Рис с любопытством бродил по дому Анджи, рассматривая фарфоровые фигурки, салфеточки, афганских борзых, череду фотографий и сувениров.
– Похоже на дом тетушки Айрис, – сказал он наконец. – У нее всюду такие вещички, напоминающие о разных приемных детях, которых она брала многие годы.
Анджи тихонько наблюдала за ним, задумавшись над тем, что Рису страшно не хватает уз – любых уз. Ее собственное детство не было идеальным, но у нее по крайней мере была семья, были люди, и они с любовью заботились о ней. У Риса не было никого, кроме приемной матери, к которой он попал случайно – и слишком поздно, чтобы получить уверенность в мире, которой ему так не хватало. Она может полюбить его, вдруг поняла Анджи. Полюбить именно так, как ему нужно. Но пока не может себе этого позволить. Пока не скажет ему всей правды.
Он стоял перед пианино, улыбаясь коллекции фотографий Анджи в разных возрастах.
– Единственная внучка, – рискнул предположить он, держа фото двенадцать на восемнадцать, на котором улыбалась девчушка с огромными фиалковыми глазами, светлыми локонами и двумя недостающими зубами.
– Разумеется. – Она забрала фотографию, поставила на место и подумала, есть ли у него хоть одна детская фотография? Побеспокоился ли хоть кто-нибудь снять его? – Ты помнишь мать, Рис?
Улыбка сошла с его лица.
– Нет… не помню, – неуверенно ответил он. – Иногда бывают проблески, но я не знаю, можно ли им верить.
Она взяла его за руку.
– Расскажи.
Он дернул плечом, отчего железные мускулы шевельнулись под пальцами Анджи.
– Мне кажется, что я помню ее смех. Может быть, как она пела. И помню… – он замолчал, устремив взгляд в далекое прошлое.
– Что?
– Помню, как просыпался ночью, – ответил он очень спокойно. – Блуждал по темным комнатам, звал мать. Ее кровать оказывалась пустой. Я забирался в нее и сворачивался клубком под одеялом, зная, что я один.
Анджи побледнела.
– Она оставляла тебя одного ночью? Он заговорил резче:
– Наверное. Но я же сказал, что не знаю, насколько можно доверять этим проблескам воспоминаний тридцатисемилетней давности. И поскольку найти мою мать не удалось, то никак нельзя проверить их.
– Ты помнишь, как она оставила тебя в больнице?
Он покачал головой.
– Нет. Думаю, я бессознательно изгнал из памяти это воспоминание. Говорили, что несколько лет меня преследовали ночные кошмары, но их я тоже не помню. Думаю, они несколько… раздражали людей, которые меня растили.
– О, Рис. – Она уткнулась ему в плечо, не в силах сдержать слезы.
Он поднял ее голову. Грубоватый сильный палец прошел по соленой влажной дорожке на щеке.
– Не плачь обо мне, Анжелика. Это было давным-давно.
– Я плачу не о тебе, – прошептала она, касаясь рукой его щеки. – Не о сильном, преуспевающем, уважаемом человеке, каким ты стал. Но я не могу не плакать об испуганном одиноком маленьком мальчике.
Мальчик вырос, но мужчина все еще жаждет любви, знает он об этом или нет. Ему нужно так много, а она так мало может дать ему. Испорченную семейную репутацию, поверхностное, отданное удовольствиям прошлое, в котором она была так избалована и эгоистична, что не замечала происходившего у нее под носом. Да, сейчас она сама строит свою жизнь, заново определяя ценности, но поверит ли Рис в такую перемену, если узнает правду? Не подумает ли, что она выбрала его только потому, что его деньги помогут ей вернуть утраченное положение в высших кругах общества? Сможет ли человек, окруженный таким уважением, восхищением и преуспеянием, смириться с позором иметь сидящего в тюрьме тестя?
От этой мысли у Анджи расширились глаза, и она снова зарылась в его плечо, скрывая выражение лица. Замужество? Как она может думать о замужестве? Думает ли?.. Да, думает. Она влюбилась в Риса Вейкфилда. И в завершение всех прочих сомнений по этому поводу она задавалась вопросом, может ли мужчина, никогда не знавший любви, научиться разделять ее.
Тесно прижав к себе ее милое маленькое тело, Рис положил голову на ее золотистую головку. Она тоже прижималась к нему, но Рису почему-то казалось, что эмоционально она отстранилась. Неужели его прошлое столь для нее неприятно, что она уже не может быть с ним, как прежде, близкой? Может быть, для нее немыслимо слишком глубокое чувство к человеку, чье детство так сильно отличалось от ее собственного, богатого и привилегированного? О чем она думает?
Она разобьет ему сердце. Ему всегда казалась непонятной эта мелодраматичная фраза. Теперь он понял. Но лучше бы не понимал.
Он почти физически ощущал, как она приводит в порядок свои чувства. И вот она отстранилась с замкнутым лицом, ослепительной и ничего не значащей улыбкой.
– Хочешь поесть? – спросила она, машинально приглаживая волосы. – Я только переоденусь и…
Что-то щелкнуло у него в голове, включив яростную вспышку. Он грубо схватил ее.
– Не делай этого, черт возьми! Только не со мной. Ее глаза удивленно расширились, и она уперлась ему в грудь.
– Не делать что? – спросила она в замешательстве.
– Не одаривай меня вежливыми улыбками и не говори как с посторонним. Если хочешь сказать что-то, скажи. – Скажи, что все кончилось, приказал он глазами. Скажи, что ты меня не хочешь. Ну же!
Но она никогда не поступала так, как он предполагал. Удивление сменилось на ее лице счастливой улыбкой.
– Поцелуй меня, Рис.
Она сводила его с ума этим упрямо вскинутым подбородочком. Будто бросала вызов, которому он не мог противостоять. Он впился в ее рот, прижимаясь всем телом к ее отвечающему телу. Ему приятно было увидеть, что ее глаза потускнели, когда он наконец поднял голову – с такими же глазами?
– И что теперь? – проскрежетал он.
– Теперь люби меня, – приказала Анджи, положив руки ему на грудь.
– Вот такой разговор мне нравится, – рассмеялся он. И в третий раз расстегнул молнию смятого платья. Оно свалилось небрежной кучкой на пол, когда Рис нес Анджи в постель.
* * *
Было уже далеко за полдень, когда они наконец собрались поесть. Пока Анджи мешала куриный салат и вынимала мякоть из помидоров, чтобы фаршировать их, Рис играл с ее кошкой. Он отказался называть ее «Цветик», заявив, что более глупого имени для животного никогда не слышал. Сидя по-индейски на полу кухни, он постукивал пальцами перед мордочкой распластавшегося котенка и подбадривал:
– Ну давай, прыгай! Ах ты!.. – вскрикнул он мгновение спустя, когда несколько острых коготков впились в указательный палец. Стряхнув котенка с руки, он рассматривал две красные капельки у костяшки. – Черт!
Анджи рассмеялась, ставя еду на стол. Одетая теперь в джинсы и красную хлопчатобумажную водолазку, она чувствовала себя очень уютно и даже не пыталась вернуться к холодному профессиональному тону, который так старалась установить когда-то. «Трудно вести себя официально, только что покатавшись с ним в постели», – усмехнулась она про себя.
– Нечего было дразнить ее. Она же не знает, что имеет дело с самим великим Рисом Вейкфилдом.
– У нее много общего с хозяйкой, – проворчал Рис, поднимаясь на ноги.
– У вас есть претензии?
Он глянул через плечо, моя руки над кухонной раковиной.
– В данный момент – нет.
– Хорошо. Тогда я разрешаю вам сесть за стол.
– Как это великодушно!
Она воткнула вилку в фаршированный помидор.
– Я тоже так думаю.
Ухмыляясь, он взял свою вилку. Анджи наблюдала за этой ухмылкой сквозь ресницы и радовалась, что он так расслабился. Ему надо почаще играть, решила она. Она позаботится об этом – пока будет иметь такую возможность.
Похоже, Рис не спешил уезжать после обеда, и Анджи вовсе не собиралась его торопить. Он удивился, когда она предложила поиграть в слова, но согласился попробовать.
– Ты никогда не играл? – спросила она, раскладывая фишки на кофейном столике, когда они сели на полу друг напротив друга.
– Нет.
– Нужно одновременно составлять слова из одних и тех же фишек, – объяснила Анджи и встряхнула фишки. – Готов?
Он кивнул.
– Почему нет?
Она не помнила, чтобы так смеялась в последнее время. Во всяком случае, последние полгода. Рис играл с таким же серьезным, сосредоточенным видом, с каким занимался бизнесом. Слова, которые он составлял из набора фишек, были аккуратно написаны на его листке, в основном четырех– пятибуквенные. Ее же список был нацарапан наспех и состоял преимущественно из трехбуквенных слов, некоторые из них были придуманы на ходу, что не на шутку смущало его.
– «Гуп»? – переспросил он, критически глядя на нее.
– Ты, конечно, не поверишь, что это самец гуппи?
– Можно взять словарь, – предложил Рис.
Она рассмеялась, мотая головой.
– Господи, Рис, конечно, такого слова нет. Я просто дурачусь.
– Да? Ну ладно, мы можем засчитать тебе эти очки, если хочешь, – великодушно предложил он.
Метко запущенная подушка почти попала ему в голову.
– А что я такого сказал? – возмутился он, уперев руки в бока и глядя на нее в растерянности, вызвавшей у Анджи новый приступ смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18