Именно к нему идет Александра Костоправкина. Его и несколько других писателей просит употребить их авторитет, их известность. ЦК не отвечает на ее письма, письма простой деревенской жительницы. Но ведь им-то ответят. Что значит – «Не могут найти убийцу». Он должен быть найден.
И писатели пишут. Пишут в ЦК КПСС, тоже требуют найти и наказать.
17 июня – годовщина смерти Марины.
И вновь на сельском кладбище собрались родственники и соседи Костоправкиных, учителя школы, дети – товарищи Марины. Но уже меньше слез, чем год назад. Дети стоят молча, взрослые пьют принесенную с собой водку-полагается помянуть Марину.
Но слезы будут. Для этого специально приглашена на кладбище старая жительница этой деревни Екатерина Марченкова – непременная участница похорон в деревне. Она стоит в стороне – худая седая женщина в очках с толстыми стеклами. На голове большой черный платок. Тихо, нараспев, постепенно убыстряя речь, начинает она говорить.
Говорит о том, какая Мариночка была умница и красавица и как злой человек сгубил ее. Вот уже и слезы в голосе, все сильнее и сильнее прорываются рыдания сквозь слова. Уже запричитала Александра Костоправкина и вторит ей: «Доченька, красавица, и какой же злодей сгубил тебя, доченька…»
А Марченкова причитает все громче, все надрывнее:
Мариночка, деточка,
Прости меня, старую!
Отпусти меня.
Зачем снишься ты мне каждую ночь?!
И уже плачут все присутствующие, и почти не слышно того, что поет-причитает у Марининой могилы Марченкова.
Только потом, возвратясь домой, спросит крестный отец Марины – Захаров – у Александры Костоправкиной, слышала ли она, как Марченкова причитала, что виновата перед Мариной, что могла ее спасти и не спасла.
В этот же вечер Костоправкина позвала Марченкову в свой дом на поминки. Опять выпили водки, а потом стали спрашивать, что она знает о Марининой гибели, почему говорила, что могла ее спасти и не спасла.
Сначала Марченкова отрицала, что говорила на кладбище такие слова. И только перед уходом домой рассказала, что ровно год назад – день в день 17 июня – поздно вечером она была дома в своей комнате на втором этаже санаторского дома. Окно было открыто, и она услышала громкий разговор. По голосу узнала, что это была Марина.
– Алик, отстань! Чего пристаешь? Как не стыдно. Сашка! Не приставай, чего тебе нужно от меня! Чего вы пристали?
В ответ кто-то из ребят громко рассмеялся.
– Я не придала этому значения, – продолжала Марченкова. – Подумала: просто балуют, – и легла спать.
Наверное, для постороннего и спокойного слушателя в этом рассказе не было ничего сенсационного.
Ведь даже если поверить тому, что Марченкова действительно слышала такой разговор и именно 17 июня 1965 года и по голосу правильно опознала Марину, то никто из мальчиков – ни Саша, ни Алик – не отрицал, что 17 июня вечером они вместе с Мариной проходили мимо этого дома. Они в первый же день рассказали об этом матери Марины и следователю. Само содержание разговора, переданное Марченковой, тоже ни в чем не уличало ни Сашу, ни Алика. Ведь Марина не плакала, не звала на помощь, хотя шли они по главной улице деревни, где в каждом доме люди, готовые прийти на помощь. Слова же «Алька (или Сашка), отстаньте!» могли быть реакцией на любую мальчишескую шутку.
Именно так рассудил прокурор района, к которому на следующий же день обратилась Александра Костоправкина с заявлением, что они сами нашли убийц Марины, что преступники Саша Кабанов и Олег (Алик) Буров.
Тогда возмущенная Костоправкина обратилась с жалобой в Москву – в прокуратуру Московской области.
Вскоре ей сообщили, что расследование дела о гибели Марины передано в прокуратуру Московской области и поручено опытному следователю Юсову.
Довольно высокого роста, худой. Удлиненный овал бледного лица. Больше всего бросаются в глаза большие очки на подслеповатых маленьких глазах – почти щелочках – и длинные тонкие губы.
Юсов принял Костоправкину незамедлительно. Внимательно выслушал. Особенно подробно расспрашивал о рассказе Марченковой. А прощаясь, заверил ее, что теперь все будет по-другому. Дело на особом контроле в ЦК КПСС (реакция на письмо писателей), куда он должен докладывать о результатах расследования. Он найдет преступников, чего бы это ему ни стоило.
22 июня 1966 года Саше Кабанову исполнилось 16 лет – возраст, который дает ему право на получение паспорта.
Все необходимые справки уже сданы в паспортный стол милиции. Назначен и день получения паспорта – 31 августа.
Оделся в специально купленную к этому дню новую рубашку, в тщательно отутюженные матерью брюки и уехал. А дома к его возвращению уже готовят праздничный обед – вот еще один сын стал взрослым. Старший сын женат, живет отдельно; второй служит в армии, дочь Леночка тоже уже работает, теперь недолго остается и Саше до армии.
Семья Кабановых большая и очень дружная и, главное, непьющая, что редко в деревне.
Уже собрались все, ждут только Сашу. Внезапно в дом входят двое. Один – знакомый инспектор местной милиции. Второго видят впервые – высокий, худой, в больших очках, с плотно сжатыми тонкими губами на бледном лице. Представляется новым инспектором Отдела народного образования.
– Завтра первый день учебы. Вот и пришел познакомиться с Сашей, старшеклассником.
Расспрашивал родителей о том, как Саша учится, где делает уроки, помогает ли матери по хозяйству. Разговаривал инспектор вежливо и доброжелательно. Пришедшего Сашу тоже расспрашивал про учебу, о книгах, которые читает, просил показать уже приготовленные к завтрашнему дню новые учебники и тетради. Поблагодарил за приглашение к обеду, но – некогда. Нужно обойти все дома, в которых живут старшеклассники. Может, Саша поможет ему – проводит до ближайшего дома, и тут же вернется, не опоздает к обеду?..
Так они вышли: новый инспектор, Саша и работник милиции.
Только через час Сашиной маме расскажут, что Сашу и Алика увезли на милицейской машине. А через 4 дня, после долгих поисков и волнений – ведь куда и кто увез детей, никому не известно, – родители наконец узнают, что один из них содержится в камере предварительного заключения города Звенигорода, а другой – в камере предварительного заключения поселка Голицыно и что задержаны они по постановлению старшего следователя прокуратуры Московской области Юсова.
На следующий же день матери Бурова и Кабанова поехали в Москву в прокуратуру.
В кабинете на втором этаже за столом сидел человек с бледным вытянутым лицом, в больших очках, с плотно сжатым и длинным ртом. Но он уже не улыбался приветливо, не спрашивал о том, где и как мальчики готовят уроки. Он в своей подлинной и настоящей роли. Не инспектор Отдела народного образования, а старший следователь Юсов.
Сухо, сдержанно отвечает он на вопросы пораженных этой встречей родителей. Он уверен, что Алик и Саша убили Марину, но обвинения им еще не предъявлял. Иронически выслушивает заверения матерей, что их дети ни в чем не повинны. Сколько таких заверений и по скольким делам ему уже приходилось выслушивать! Все это привычно и скучно. Когда закончится дело, еще неизвестно; когда можно пригласить адвоката, тоже еще неизвестно. Он обязательно предупредит об этом родителей. Дети без адвоката в советской стране не останутся. Все будет по закону.
Конечно, никакой переписки – это строжайше запрещено; и он, Юсов, этого никак позволить не может.
И опять идут дни, а Алик и Саша по-прежнему в камерах предварительного заключения. И родители не жалуются. Они ведь не знают, что максимальный срок содержания в таких условиях – 3 дня и что еще 3 сентября Юсов получил письменное предписание прокурора о переводе мальчиков в московскую тюрьму, которую называют поэтически «Матросская тишина» (по названию улицы, около которой она расположена) и которая теперь официально именуется «Учреждение № 1».
6 сентября перед концом рабочего дня на работе у Лены Кабановой (сестры Саши) раздался телефонный звонок. Незнакомый приятный голос.
– Леночка, это говорит следователь Юсов. Здравствуй, Леночка. Я решил, хотя и не положено это, передать тебе письмо от Саши. Встретимся через час в вестибюле метро.
Юсов передал Лене запечатанный конверт. Сказал:
– Вскроешь дома, при родителях.
Значит, скорее на вокзал, успеть на электричку – следующая только через час. А потом от станции Баковка почти бегом эти километры по лесной дороге, бегом по лавам и главной улице, мимо волейбольной площадки, и, вбежав в дом:
– Письмо от Саши! Юсов передал письмо от Саши!
Какое это счастье – весть от сына, первая весть от ее ребенка, которого увезли тайно, даже не дав попрощаться, перемолвиться словом.
Вскрыли конверт. Письмо на одном небольшом листке бумаги:
Дорогие мама, папа, Леночка, и братья, и тетя Маруся. Обо мне не беспокойтесь, со мной обращаются хорошо. Я рассказал, что мы с Алькой совершили с Мариной. Изнасиловали ее, а потом утопили. Пришлите мне, пожалуйста, чистые трусы и сухарей побольше. Следователь Юсов обещал все передать. Простите меня. Наверное, скоро увидимся. Ваш сын Саша. 6 сентября 1966 г.
Много позже Сашина мама Клавдия Кабанова рассказывала мне, что, прочитав письмо, даже не плакали. Сидели все молча, ни о чем не разговаривали. Не думали ни о чем – полная пустота отчаяния.
А заговорили – ни один из них ни на минуту не допустил, что написанное Сашей – правда.
Узнав этих людей, я верила, что так и было. Эти совершенно необразованные, простые люди всегда поражали меня той благородной сдержанностью, с которой они переносили свалившееся на них горе. За два с половиной года моего участия в деле Алика и Саши в одних только судебных заседаниях допросили более 100 человек – жителей Измалкова, дачников, которые в это лето были там на отдыхе, учителей школы, где учились дети.
Из всей этой массы взрослых свидетелей только два человека выделялись благородством поведения, полным отсутствием жестокости и вульгарности. Это была учительница старших классов Волконская и мать Саши Клавдия Кабанова. Как сумела она, родившая и воспитавшая шестерых детей, вырастившая их в тяжелых условиях русской деревни, работая с утра до ночи по хозяйству и в совхозе, – как сумела она не ожесточиться, держаться всегда с таким достоинством? Как сумела она внушить к себе уважение не только детям, которые беспрекословно слушались ее, но и всем односельчанам? Как сумела сохранить внешность и легкую поступь настоящей русской красавицы? И пепельные, почти без проседи, волосы и удивительную прозрачность светло-голубых глаз?..
Клавдия – несомненная глава семьи, но она никогда не приказывает, даже просит редко. Как-то все сами знают, что нужно сделать и как правильно поступить. Сашин отец работал шофером грузовика в Москве. Домой приезжал поздно вечером. С семьей, с детьми – только по воскресеньям.
Поздно вечером того же 6 сентября в дом к Кабановым пришла задыхающаяся от быстрой ходьбы мать Алика. Сразу закричала, заплакала. Оказывается, Юсов передал письмо не только от Саши, но и от Алика. Теперь обе семьи вместе читали и перечитывали эти письма.
Вот письмо Алика:
Дорогие мама, папа и Галя. Обо мне не беспокойтесь. Меня никто не обижает. Я рассказал следователю, что мы с Сашкой изнасиловали Марину, а потом бросили ее в пруд. Пришлите мне новую фуражку и побольше сухарей. Следователь Юсов разрешил передать. Простите меня.
Ваш сын и брат Алик. 6 сентября
7 сентября с самого утра Клавдия Кабанова уехала в Москву. Надо купить продукты для передачи детям – и Алику и Саше.
Уже днем с двумя сумками добралась до прокуратуры. Но передать ничего не удалось. Юсова в прокуратуре нет и сегодня не будет.
Так вместе со всем закупленным вернулась домой в деревню.
И опять новость. Днем в деревню привозили Алика. Он шел через всю деревню от волейбольной площадки до пруда. Рядом, не отступая ни на шаг, шел следователь Юсов. По бокам – работники милиции со сторожевыми собаками. Сзади несколько незнакомых мужчин (понятые) и человек с кинокамерой.
Сбежались все, кто был в деревне, – взрослые и дети. Они сами слышали, как Алик неторопливо и удивительно спокойно показывал дорогу, по которой шел с Мариной от площадки по главной улице, мимо «санаторского» дома, мимо дома Акатовых.
Здесь, у последнего дома Богачевых, они с Сашей пристали к ней, заломили назад руки. Она пыталась закричать – заткнули ей рот новой фуражкой Алика. (Той, которую он просил прислать в передаче.) Протащили ее немного по тропинке в яблоневый колхозный сад и повалили под деревом.
По предложению следователя, не задумываясь ни на минуту, показал дерево, под которым он первым изнасиловал Марину. Потом насиловал Сашка, а затем задушил ее. Тогда они взяли ее за руки и за ноги и потащили к берегу пруда. Пошел к берегу (все снималось кинокамерой) и указал место, с которого, раскачав труп Марины за руки и за ноги, бросили его в пруд.
Рассказывал и показывал это не только спокойно, но как-то совершенно не смущаясь присутствовавших соседей, взрослых и детей. Все стояли молча, потрясенные этим страшным рассказом, с чудовищными подробностями насилия, с бесстрастным, безо всякого волнения и сожаления описанием убийства. И даже, когда уже вели назад к машине, прибежавшая Александра Костоправкина – мать Марины – кричала: «Убийца! Негодяй! Растерзать тебя мало!» И тут Алик оставался спокойным.
9 сентября рано утром в Измалково приехал работник милиции и пригласил родителей мальчиков – Марию Бурову и Клавдию Кабанову – поехать с ним в Звенигородское отделение милиции, где их ожидает следователь Юсов.
Взяли с собой припасенные ранее продукты для передачи и поехали. В кабинет к Юсову их не пустили – просили ждать в коридоре, но передачу взяли немедленно. Ждать пришлось очень долго, несколько часов. Наконец Юсов, а с ним и какой-то высокий плотный мужчина подошли к ожидавшим Кабановой и Буровой, и Юсов представил:
– Вот ваш защитник – адвокат Борисов. Сейчас я в его присутствии допрашивал ваших сыновей. Я предъявил им обвинение по статье 102 Уголовного кодекса в убийстве. Можете сейчас побеседовать с товарищем адвокатом.
Это было совершенно неожиданно. Советуясь друг с другом, Бурова и Кабанова уже решили пригласить двух адвокатов – для каждого из сыновей отдельно и, что главное, из Москвы. Почему следователь, который всего несколько дней назад говорил, что к защитнику обращаться еще рано, что он их обязательно предупредит, когда наступит время, вдруг сам назначил для Алика и Саши адвоката? Как бы предчувствуя эти вопросы, Юсов тут же добавил:
– Да вы не волнуйтесь. Товарищ Борисов очень опытный адвокат, и не просто адвокат, а заведующий консультацией. Вы можете ему полностью довериться, а мне пора, уже поздно, поговорим в другой раз.
Беседа с адвокатом Борисовым тоже не отняла много времени.
– Мальчики во всем признались. Они совершили это по глупости. Нет, вы не сомневайтесь. Они действительно виноваты, – не были бы виноваты, не признавались бы. Нет, их никто не бил. Следователь Юсов очень хороший человек, к ребятам относится хорошо. Да что вы так волнуетесь?.. Ведь они несовершеннолетние, их не расстреляют – посидят несколько лет, и все. А сейчас поедем в консультацию. Вам нужно уплатить деньги в кассу за мою работу.
Входя к нему в небольшой кабинет, заметили на дверях табличку: «Заведующий Юридической консультацией Борисов А.С.». Значит, Юсов не обманул – действительно опытного адвоката выбрал для мальчиков.
Сашу привезли в деревню 10-го утром. И опять сбежались все. И опять шли за Сашей и рядом с ним идущим Юсовым, и милиционерами с собаками, и понятыми, и человеком с кинокамерой.
И вновь тот же рассказ, такой же бесстрастный и спокойный, с теми же ужасающими подробностями. Только Саша сказал, что Марину он не душил. Наверное, сама задохнулась – ведь Алик крепко закрыл ей рот кепкой, как кляпом. И уже не только Александра Костоправкина, но и вся толпа кричит: «Убийца! Негодяй!»
А Саша, не поворачивая к ним головы, так же медленно продолжает рассказ.
Прямо из Измалкова Сашу отвезли опять в камеру предварительного заключения в Звенигород и там допросили в присутствии учительницы, которую он любил и уважал, – учительницы Волконской. Тот же спокойный рассказ, те же подробности, ни больше ни меньше.
А дальше каждый день допросы всех тех, кто видел детей 17 июня 1965 года на волейбольной площадке; девочек, которые играли в волейбол и с которыми потом гуляли. И у всех спрашивали время.
В котором часу начали играть? До которого часа играли? Сколько минут шли до дома? Через сколько времени пришли Алик и Саша?
Для допросов вызывают уже в Москву – 17 сентября Алик и Саша переведены в тюрьму для несовершеннолетних.
Нина и Надя Акатовы, Ира Клепикова, Лена Кабанова (сестра Саши) – у следователя почти ежедневно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54