Еще я подумала: если он умер, откуда же у него это пивное пузо?
– Ты отлично бежала, Холли.
– Спасибо.
– Нет, правда, ты слышала, как я кричал?
– Слышала.
Он не обнял меня, не коснулся, что меня удивило – ведь он был ласковый, насколько я помнила (тем более что я была его любимицей). Он просто медленно побрел прочь, повернув бейсболку козырьком вперед, и вьетнамки хлопали по его подошвам.
Теперь мне кажется вполне разумным, что он не дотрагивался до меня, я же знаю, как ему было трудно даже прийти и поговорить со мной. Может, он боялся, что напугает меня. Может, он думал, что и вторую дочку сведет с ума, если будет мне являться и вести разговоры тет-а-тет. Может, он думал, что у его семьи и так полно проблем, не хватало еще призраков в летней одежде, которые лезут обниматься. Не знаю.
Я сунула в сумку олимпийку с капюшоном и потную фут6олку и побежала на парковку, где меня ждали мама и Жизель. Я посмотрела вперед и увидела, как он уходит. Мама и Жизель хихикали и махали мне. Сдерживая желание броситься вдогонку за папой, я пошла к ним. Я смотрела, как папа растворяется на фоне зеленого поля и одуванчикового пуха, и странная мысль пришла мне в голову: «Я позвала, и он пришел…» Что-то сказало мне, что, если бы я побежала за ним, если бы я слишком сильно захотела быть с ним, он больше бы не вернулся. Не вернулся бы во второй раз.
Глава 9
Сердечно-сосудистая деятельность повышает уровень серотонина, а также объем крови, поступающей к мышцам.
Холли бегает дважды в день, готовясь к соревнованиям в следующую пятницу, а в остальное время запирается у себя в комнате вместе с Джен, и они там хохочут до упаду. Холли жалуется, что я становлюсь похожей на маму, с тех пор как стала работать в больнице.
– В каком смысле? – спросила я, забеспокоившись.
– Не знаю, ты так па меня смотришь, а иногда говоришь ее голосом.
С Агнес в последнее время тоже было трудно. Сегодня для начала она прицепилась к моим волосам. Кажется, среди всего, что она ненавидит во мне, особенно она ненавидит мои дреды.
– Ты кто такая? Негритянка, что ли? – язвительно заявила она, когда увидела меня в первый раз. – Что, голову лень помыть?
– Я блондинка, Агнес. Я белая. Просто такая прическа. У меня волосы чистые, чище некуда, – бессмысленно объяснила я.
– Нет никаких белых! Уж теперь-то, когда девчонки стали как мальчишки, а мальчишки как девчонки и девчонки со светлыми волосами устраивают у себя на голове птичьи гнезда, как у черных. Выходит, нет ни белых, ни черных и вообще никаких!
Я отвела ее в кофейню. У нее на руках было двое тяжелых мужских часов, а по зубам размазалась розовая губная помада. Когда она сказала мне, что в пончики кладут наркотики, я засмеялась и сказала, что хорошо бы, коли так. Никто не говорил мне, что с Агнес шутить нельзя. Это не тот случай, когда можно наладить доверительные отношения, как позже объяснила мне мама.
Отработав свою смену с Агнес, я забираю Сола из редакции газеты. Он садится в машину, его длинные ресницы опущены, глаза усталые и печальные. Сол журналист, как его отец, но у него тоже положение вроде стажера. Он работает в «Сан» и занимается журналистскими расследованиями. Целый день проводит в тени отца, гоняется за чужими словами и рассказами, а потом приходит ко мне с запачканными типографской краской руками, с черными полосками на лице, держа в руке три газеты и жалуясь на рекламное пространство.
Он садится в машину и целует меня. Он сделал это в первый раз, и от его мягких губ по моему телу пробегает ударная волна. Я автоматически кладу кулак на мотор, скрытый в его грудной клетке, в ямке над желудком, и чувствую, как его энергия циркулирует по телу. Он теплый, и мне хочется чувствовать его рядом, подпитываться его теплом. Как только я начинаю слишком много об этом думать, я отнимаю руку от его живота, отчего его дыхание ускоряется, и когда у нас во рту становится горячо, он отворачивается. Он пристально смотрит на дорогу и вытирает губы, как будто только что сказал что-то не то, и в конце концов еще больше размазывает черную краску по губам.
Мы подъезжаем к стадиону и входим внутрь. Он крепко берет меня за руку и держит ее, поглаживая по пальцам. Я вижу, как Холли разминается: делает упражнения на растяжку и прыгает в обтягивающих шортах и джемпере – она решила не надевать свои нахальные красные шорты. Если на этих соревнованиях она займет призовое место, то поедет в спортивный лагерь для бегунов. С другой стороны, если ее баскетбольная команда выиграет матч на следующей неделе, она поедет в баскетбольный лагерь.
Сол покупает одно из таких огромных красно-бело-синих фруктовых мороженых.
– Хочешь чего-нибудь? – спрашивает он, вытягивая десятку из кармана джинсов.
Я качаю головой.
– Две сардельки в тесте, пожалуйста.
– Сол!
– Что? – Он улыбается, приподнимая тонкие брови. – Да ладно, Жизель, что вы за люди, восточноев-ропейцы… Что ты имеешь против мяса в тесте? Съешь одну, а я другую.
Маленькая девочка-подросток с одиннадцатью сережками в ухе протягивает ему заказ.
«Это проверка. Тебя проверяют».
«Сарделькой?»
Я дергаю себя за волосы, отчаянно стараясь не показать Солу, что меня начинает трясти от одной мысли, что я съем дурацкую сардельку. Мне кажется нелепой моя паника, потом я вспоминаю, как, когда я лежала в клинике, диетолог повела нас в кондитерскую показать, что нет ничего плохого в том, чтобы есть, и не задумываться о том, что ты ешь. Что нет ничего плохого в том, чтобы иной раз перекусить, даже если ты не голодна, что так поступают нормальные люди и это не значит, что ты тут же разжиреешь, как свиноматка.
Я откусила кончик сардельки, острый масляный соус просочился ко мне в рот, и потом я уже не могла остановиться, я проглотила его, прежде чем мы даже нашли место на заднем ряду трибун. Какая разница, если я съем маленький кусочек жаренного в масле мяса?
– Похоже, ты все-таки проголодалась, – говорит Сол, садясь прямо и глядя вперед, на поле, как увлеченный мальчишка.
– Я всегда голодная, – говорю я, пытаясь понять, куда он смотрит.
– Слушай, Жизель мне нравится гулять с тобой в парке и все такое, и приходить на соревнования Холли, и так далее, но вот что я тут подумал: мне бы хотелось пригласить тебя, ну, знаешь, на свидание, настоящее свидание. Посидеть в каком-нибудь месте.
– Я…
«Нет, категорически нет».
– Что? Ты же ужинаешь, или как? Он поворачивается ко мне и громко всасывает мороженое, а липкий красный сладкий лед стекает по его ладони.
«Ты что, правда собираешься пойти на свидание?»
– Да, иногда, мне нравится итальянская кухня.
– Отлично, значит, итальянская. – Сол официально жмет мне руку, сделка заключена.
– Значит, договорились. Может, в четверг?
– Четверг годится, нет, подожди… Нет, похоже, четверг все-таки годится.
– Я заеду за тобой к половине восьмого.
– Сол… – Я тяну его за куртку. Он повернул лицо к ветру, отвернувшись от меня.
– А?
– Что случилось?
– Ничего. Наверно, я просто боялся тебя пригласить. Я думал, ты откажешься. Вас же, девчонок, не разберешь, с ума можно сойти.
Девчонок. Он считает меня девчонкой. В кои-то веки эта мысль не приводит меня в ужас, как и мысль о том, что я могу быть чьей-то девушкой, его девушкой. Он снова смотрит прямо вперед, моргая длинными ресницами. Он доел до середины мороженого, оно белоснежное. Он вытирает руку о сиденье и пачкает его.
– Почему бы я стала отказываться?
Он смотрит на меня, как будто я самая большая дура на свете, и пытается вытереть об меня руку. Я смеюсь.
– Не смотри так на меня, Соломон. «И ради бога, ты что, ребенок? Не смей об меня вытираться. – Я отталкиваю его руку и кладу ему на колени.
– Извини, но, когда я сижу на школьных соревнованиях по бегу, во мне просыпается какой-то идиот.
Одной рукой я беру его липкую ладонь, а другой обнимаю за плечи. Я вижу, как Сэлери смотрит на нас с передней скамейки, а потом идет в нашу сторону, и пытаюсь отцепиться от Сола. Я вижу, что Сэлери, как и я, тоже нервничает из-за Холли. Он слабо улыбается мне и кашляет в кулак.
– Как она? – спрашиваю я, глядя на Сэлери сквозь полузакрытые глаза.
– Хорошо, хорошо. Правда, я чуть-чуть беспокоюсь. Она вчера жаловалась на колено. Мы надели на него поддерживающий наколенник. Думаю, у нее все будет нормально.
– Хорошо…
– Я слышал, ты училась на медицинском. Поздравляю. Тебе всегда удавались науки.
– Да, я только что закончила первый курс… Взяла небольшой отпуск… посмотрим, как оно пойдет.
Первыми идут мальчики, бегут на сто и на четыреста метров. Потом объявляют девочек и дистанцию полтора километра. Я вижу, как Холли на краю поля растягивает ноги и подпрыгивает вверх-вниз. Как она ненавидит пистолет. Она королева фальстартов. Выстрел всегда раздается у ней в голове на секунду раньше, чем нужно, и она подпрыгивает в воздух, как дикий кролик. Она бросает на трибуны озабоченный взгляд и ставит белую кроссовку на белую линию.
И перед самым выстрелом она подносит руку к левому уху, чтобы увеличить громкость на слуховом аппарате. Раздается сухой, отрывистый хлопок, как будто ломается палка, и она устремляется за Люси, ее Немезидой.
На Люси зеленая сетчатая майка с поблекшими буквами БПС – «Богородица Присно Скорбящая». Холли держится сразу за Люси, двигаясь с полной отрешенностью, ее руки затвердели, кулаки округлились, как будто она держит желуди.
Холли – бегун традиционный, она не идет на риск, не тратит лишней энергии. Одно из ее правил на соревнованиях – дать девушке впереди нее «разгрести все воздушные молекулы», поэтому Люси делает всю основную работу в течение трех долгих кругов, а Холли вырывается вперед на последнем отрезке. Я закрываю глаза, чувствуя, как жирная еда укладывается в моем сжавшемся желудке. Я слышу дыхание Сола, как будто оно у меня в голове.
– Ох, – говорит он, и потом: – Холли.
Я открываю глаза. Белые линии, разделяющие дорожку, разорвались, и Холли лежит на траве с расставленными ногами. Локти у нее окровавлены, залеплены гравием, лодыжка подвернулась. Она поднимается, глядя в никуда, умело, автоматически, как будто ее тянет какая-то невидимая веревка. Она бросается назад на дорожку. Кажется, я всю жизнь смотрела, как Холли стремительно ныряет вперед и растягивается на асфальте.
Ах, Холли…
Люси вчистую обходит ее и приходит первой. Холли приходит второй и продолжает бежать, положив руки на бедра. Сэлери тут же оказывается рядом с ней, вытирает ее мокрый лоб полотенцем, вытягивает ее руку, чтобы осмотреть ссадину от падения. Она отрывается от него и подходит к ограде, где в конце концов садится и опускает голову на колени.
Ох…
Глава 10
Это чертово тело никогда не делает того, чего ты от него добиваешься. Колено цепенеет, нога цепляется за трещины, и боль в икре никогда не проходит, даже если очень долго растягиваться. Сквозь дыру в кроссовках с травы протекает дождь, носок промокает, нога съеживается и после этого кажется похожей на дурацкий изюм. Идиоты друзья на боковых местах орут: «Холли, давай! Холли давай!» А потом ты за6ываешь сказать молитву и вспоминаешь, когда останется бежать каких-нибудь тридцать секунд: «Отец наш небесный, сущий на небесах, да святится имя твое, да приидет царствие твое, приидет царствие твое, царствие твое, царствие твое». И ты выдыхаешь слова, а не воздух, и теперь Бог уж точно на тебя разозлится. Потом пистолет разрывает голову опять и опять, как будто у меня ломается шея в петле.
После соревнований я иду домой одна, хотя Сол и Жизель хотят купить мне мороженое в «Дэйри куин», и Сол обещает взять мне парфе с арахисом (мое любимое). Дома тихо. Я напустила ванну и сижу в ней, пока вода не остынет, кожа на пальцах ног становится прозрачной. Ноги у меня на редкость жуткие. Мама с Жизель постоянно грозятся отвести меня на педикюр. Как-то прошлым летом мама взялась за них с пемзой и бутылкой лосьона для ног, растерла мне ступни, подрезала ногти и накрасила симпатичным розовым лаком, а потом приподняла и поцеловала мои подошвы с волдырями. Разумеется, меньше чем через двое суток я бежала кросс под дождем и все испортила. Тогда я забралась в мамину постель после горячей ванны, показала обломанные ногти и попросила сделать все по новой. «Холли, я не могу вечно делать это за тебя, научись сама»», – сказала она. Но потом вздохнула и спросила, какой цвет мне нравится, и я выбрала темно-вишневый.
Видимо, она права: требуется много времени и труда, чтобы следить за телом, чтобы быть девушкой. Иногда мне кажется, что это слишком трудно, и мне лень этим заниматься. У меня коротко пострижены волосы, и если я не в школьное форме, то ношу джинсы, мужские рубашки и кроссовки. Мне нравится принимать ванну, но все остальное – выщипывать брови, бриться, подводить глаза – нет уж, мне хватает и того, что я смотрю, как это делают Кэт и Жизель. Я помню, мне было лет семь, я сидела на плетеной корзине для белья в нашей общей ванной и смотрела, как Жизель красится. В старших классах она часами просиживала перед зеркалом, но теперь стала больше похожа на меня и не тратит столько времени на то, чтобы хорошо выглядеть. Но одну-единственную уступку она делает – умывается и выщипывает брови.
– Разве тебе не больно? – спросила я ее, когда она сосредоточенно дергала брови.
– Жутко больно. Даже не вздумай выщипывать брови или бриться. Если кому-нибудь и можно без этого обойтись, так это тебе.
Мои ступни достаточно размокли, чтобы привести их в порядок, но мне лень, поэтому я включаю горячую воду, она плещет мне на ноги, омывает ссадины на локтях и коленях, потом я свешиваю ноги с края ванны. Руками я сжимаю живот, делаю ромб из кожи и думаю, что некоторые подружки Жизель прокололи себе пупки и на моем пупке пирсинг тоже смотрелся бы неплохо, но мама, скорее всего, прибьет меня, если я вытворю что-нибудь в этом роде. Потом я сунула в себя палец, чувствуя, какая я тугая и теплая. Я чувствую нежную кожу вокруг отверстия вагины; у нее есть название, смешное какое-то, девственная плева. Столько шуму из-за такого маленького кусочка кожи, из-за которого у женщины всего-то раз в жизни течет кровь. Жизель сказала мне, что в Китае некоторые женщины мажут себя яичным белком, чтобы сделать вид, будто они девственницы. Мне моя нравится. Я чувствую, как она раскрывается, когда я растягиваю ноги перед бегом. Интересно, можно ли ее найти после того, как у тебя был первый секс.
Спрошу у Жизель. Наверняка она будет смеяться и отколет какую-нибудь тупую шуточку.
«Это же не плацента. Ты что, хочешь ее зарыть?» Может, и хочу, не знаю, скажу я. Из-за секса поднимают столько шума, что создается впечатление, будто нужно как-то отметить такой знаменательный случай.
Теперь вода в ванне совершенно остыла, но мне все равно не хочется вылезать, поэтому наполовину от скуки, наполовину из любопытства я проталкиваю палец глубже и двигаю кончиком. И когда вынимаю его, вдруг чувствую толчок удовольствия. Повторяю еще раз.
Эй, это же маленькая кнопка, крошечная электрическая кнопка. Тогда я шире развожу ноги, нижняя часть тела чуть поднимается над водой, спина выгнута, и я повторяю, пока меня не охватывает изумительное чувство.
Вдруг по какой-то ужасной причине у меня в голове возникает лицо Сола, не тело, не руки, а его улыбающееся, застенчивое лицо. Его иссиня-черные глаза бегают по мне, как это бывает перед тем, как он собирается пошутить. Чем больше я стараюсь мысленно прогнать его глаза, наблюдающие за мной, тем яснее я их вижу, и скоро я бросаю это дело и представляю себе, как он смотрит на меня в ванне, как соблазнительно я выгляжу, когда мои колени подняты вверх, волосы намокли и облепили голову. Чем больше я разбухаю и намокаю, тем шире становятся его глаза, пока его лицо не пропадает совсем, или, может быть, его снес поток крови, ударивший от мозга до низа живота.
Вот это называется любовью? Когда кто-то дотрагивается до тебя в этих крошечных, тайных, влажных местах, а ты не против? А потом все кончилось, и больше я не могу думать о любви, потому что здесь нет никого, кроме меня, в этом потрясающем желтом приливе лихорадки, которая пульсирует у меня в ногах и в сердце.
Я включаю холодную воду и сую голову под струю. Потом зажимаю нос и опускаю голову в грязную воду моей мерзости. И не выныриваю со своими одиночествами, чтобы глотнуть воздуха, пока не слышу, как сестра барабанит в дверь, упрашивая, чтобы я ее впустила.
Глава 11
Переломы костей (у молодых людей): если концы кости соединить и жестко зафиксировать, срастание происходим без образования костной мозоли. Однако чтобы восстановилась обычная прочность кости, молодым людям требуется больше времени.
Три ночи подряд мне снится, как Соломон спрыгивает с небольшой скалы, надев маленькие бумажные крылышки, только чтобы меня рассмешить. Часть меня боится, потому что, мне кажется, что он разобьется и переломает все кости, а другая часть не перестает визжать и выть от смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Ты отлично бежала, Холли.
– Спасибо.
– Нет, правда, ты слышала, как я кричал?
– Слышала.
Он не обнял меня, не коснулся, что меня удивило – ведь он был ласковый, насколько я помнила (тем более что я была его любимицей). Он просто медленно побрел прочь, повернув бейсболку козырьком вперед, и вьетнамки хлопали по его подошвам.
Теперь мне кажется вполне разумным, что он не дотрагивался до меня, я же знаю, как ему было трудно даже прийти и поговорить со мной. Может, он боялся, что напугает меня. Может, он думал, что и вторую дочку сведет с ума, если будет мне являться и вести разговоры тет-а-тет. Может, он думал, что у его семьи и так полно проблем, не хватало еще призраков в летней одежде, которые лезут обниматься. Не знаю.
Я сунула в сумку олимпийку с капюшоном и потную фут6олку и побежала на парковку, где меня ждали мама и Жизель. Я посмотрела вперед и увидела, как он уходит. Мама и Жизель хихикали и махали мне. Сдерживая желание броситься вдогонку за папой, я пошла к ним. Я смотрела, как папа растворяется на фоне зеленого поля и одуванчикового пуха, и странная мысль пришла мне в голову: «Я позвала, и он пришел…» Что-то сказало мне, что, если бы я побежала за ним, если бы я слишком сильно захотела быть с ним, он больше бы не вернулся. Не вернулся бы во второй раз.
Глава 9
Сердечно-сосудистая деятельность повышает уровень серотонина, а также объем крови, поступающей к мышцам.
Холли бегает дважды в день, готовясь к соревнованиям в следующую пятницу, а в остальное время запирается у себя в комнате вместе с Джен, и они там хохочут до упаду. Холли жалуется, что я становлюсь похожей на маму, с тех пор как стала работать в больнице.
– В каком смысле? – спросила я, забеспокоившись.
– Не знаю, ты так па меня смотришь, а иногда говоришь ее голосом.
С Агнес в последнее время тоже было трудно. Сегодня для начала она прицепилась к моим волосам. Кажется, среди всего, что она ненавидит во мне, особенно она ненавидит мои дреды.
– Ты кто такая? Негритянка, что ли? – язвительно заявила она, когда увидела меня в первый раз. – Что, голову лень помыть?
– Я блондинка, Агнес. Я белая. Просто такая прическа. У меня волосы чистые, чище некуда, – бессмысленно объяснила я.
– Нет никаких белых! Уж теперь-то, когда девчонки стали как мальчишки, а мальчишки как девчонки и девчонки со светлыми волосами устраивают у себя на голове птичьи гнезда, как у черных. Выходит, нет ни белых, ни черных и вообще никаких!
Я отвела ее в кофейню. У нее на руках было двое тяжелых мужских часов, а по зубам размазалась розовая губная помада. Когда она сказала мне, что в пончики кладут наркотики, я засмеялась и сказала, что хорошо бы, коли так. Никто не говорил мне, что с Агнес шутить нельзя. Это не тот случай, когда можно наладить доверительные отношения, как позже объяснила мне мама.
Отработав свою смену с Агнес, я забираю Сола из редакции газеты. Он садится в машину, его длинные ресницы опущены, глаза усталые и печальные. Сол журналист, как его отец, но у него тоже положение вроде стажера. Он работает в «Сан» и занимается журналистскими расследованиями. Целый день проводит в тени отца, гоняется за чужими словами и рассказами, а потом приходит ко мне с запачканными типографской краской руками, с черными полосками на лице, держа в руке три газеты и жалуясь на рекламное пространство.
Он садится в машину и целует меня. Он сделал это в первый раз, и от его мягких губ по моему телу пробегает ударная волна. Я автоматически кладу кулак на мотор, скрытый в его грудной клетке, в ямке над желудком, и чувствую, как его энергия циркулирует по телу. Он теплый, и мне хочется чувствовать его рядом, подпитываться его теплом. Как только я начинаю слишком много об этом думать, я отнимаю руку от его живота, отчего его дыхание ускоряется, и когда у нас во рту становится горячо, он отворачивается. Он пристально смотрит на дорогу и вытирает губы, как будто только что сказал что-то не то, и в конце концов еще больше размазывает черную краску по губам.
Мы подъезжаем к стадиону и входим внутрь. Он крепко берет меня за руку и держит ее, поглаживая по пальцам. Я вижу, как Холли разминается: делает упражнения на растяжку и прыгает в обтягивающих шортах и джемпере – она решила не надевать свои нахальные красные шорты. Если на этих соревнованиях она займет призовое место, то поедет в спортивный лагерь для бегунов. С другой стороны, если ее баскетбольная команда выиграет матч на следующей неделе, она поедет в баскетбольный лагерь.
Сол покупает одно из таких огромных красно-бело-синих фруктовых мороженых.
– Хочешь чего-нибудь? – спрашивает он, вытягивая десятку из кармана джинсов.
Я качаю головой.
– Две сардельки в тесте, пожалуйста.
– Сол!
– Что? – Он улыбается, приподнимая тонкие брови. – Да ладно, Жизель, что вы за люди, восточноев-ропейцы… Что ты имеешь против мяса в тесте? Съешь одну, а я другую.
Маленькая девочка-подросток с одиннадцатью сережками в ухе протягивает ему заказ.
«Это проверка. Тебя проверяют».
«Сарделькой?»
Я дергаю себя за волосы, отчаянно стараясь не показать Солу, что меня начинает трясти от одной мысли, что я съем дурацкую сардельку. Мне кажется нелепой моя паника, потом я вспоминаю, как, когда я лежала в клинике, диетолог повела нас в кондитерскую показать, что нет ничего плохого в том, чтобы есть, и не задумываться о том, что ты ешь. Что нет ничего плохого в том, чтобы иной раз перекусить, даже если ты не голодна, что так поступают нормальные люди и это не значит, что ты тут же разжиреешь, как свиноматка.
Я откусила кончик сардельки, острый масляный соус просочился ко мне в рот, и потом я уже не могла остановиться, я проглотила его, прежде чем мы даже нашли место на заднем ряду трибун. Какая разница, если я съем маленький кусочек жаренного в масле мяса?
– Похоже, ты все-таки проголодалась, – говорит Сол, садясь прямо и глядя вперед, на поле, как увлеченный мальчишка.
– Я всегда голодная, – говорю я, пытаясь понять, куда он смотрит.
– Слушай, Жизель мне нравится гулять с тобой в парке и все такое, и приходить на соревнования Холли, и так далее, но вот что я тут подумал: мне бы хотелось пригласить тебя, ну, знаешь, на свидание, настоящее свидание. Посидеть в каком-нибудь месте.
– Я…
«Нет, категорически нет».
– Что? Ты же ужинаешь, или как? Он поворачивается ко мне и громко всасывает мороженое, а липкий красный сладкий лед стекает по его ладони.
«Ты что, правда собираешься пойти на свидание?»
– Да, иногда, мне нравится итальянская кухня.
– Отлично, значит, итальянская. – Сол официально жмет мне руку, сделка заключена.
– Значит, договорились. Может, в четверг?
– Четверг годится, нет, подожди… Нет, похоже, четверг все-таки годится.
– Я заеду за тобой к половине восьмого.
– Сол… – Я тяну его за куртку. Он повернул лицо к ветру, отвернувшись от меня.
– А?
– Что случилось?
– Ничего. Наверно, я просто боялся тебя пригласить. Я думал, ты откажешься. Вас же, девчонок, не разберешь, с ума можно сойти.
Девчонок. Он считает меня девчонкой. В кои-то веки эта мысль не приводит меня в ужас, как и мысль о том, что я могу быть чьей-то девушкой, его девушкой. Он снова смотрит прямо вперед, моргая длинными ресницами. Он доел до середины мороженого, оно белоснежное. Он вытирает руку о сиденье и пачкает его.
– Почему бы я стала отказываться?
Он смотрит на меня, как будто я самая большая дура на свете, и пытается вытереть об меня руку. Я смеюсь.
– Не смотри так на меня, Соломон. «И ради бога, ты что, ребенок? Не смей об меня вытираться. – Я отталкиваю его руку и кладу ему на колени.
– Извини, но, когда я сижу на школьных соревнованиях по бегу, во мне просыпается какой-то идиот.
Одной рукой я беру его липкую ладонь, а другой обнимаю за плечи. Я вижу, как Сэлери смотрит на нас с передней скамейки, а потом идет в нашу сторону, и пытаюсь отцепиться от Сола. Я вижу, что Сэлери, как и я, тоже нервничает из-за Холли. Он слабо улыбается мне и кашляет в кулак.
– Как она? – спрашиваю я, глядя на Сэлери сквозь полузакрытые глаза.
– Хорошо, хорошо. Правда, я чуть-чуть беспокоюсь. Она вчера жаловалась на колено. Мы надели на него поддерживающий наколенник. Думаю, у нее все будет нормально.
– Хорошо…
– Я слышал, ты училась на медицинском. Поздравляю. Тебе всегда удавались науки.
– Да, я только что закончила первый курс… Взяла небольшой отпуск… посмотрим, как оно пойдет.
Первыми идут мальчики, бегут на сто и на четыреста метров. Потом объявляют девочек и дистанцию полтора километра. Я вижу, как Холли на краю поля растягивает ноги и подпрыгивает вверх-вниз. Как она ненавидит пистолет. Она королева фальстартов. Выстрел всегда раздается у ней в голове на секунду раньше, чем нужно, и она подпрыгивает в воздух, как дикий кролик. Она бросает на трибуны озабоченный взгляд и ставит белую кроссовку на белую линию.
И перед самым выстрелом она подносит руку к левому уху, чтобы увеличить громкость на слуховом аппарате. Раздается сухой, отрывистый хлопок, как будто ломается палка, и она устремляется за Люси, ее Немезидой.
На Люси зеленая сетчатая майка с поблекшими буквами БПС – «Богородица Присно Скорбящая». Холли держится сразу за Люси, двигаясь с полной отрешенностью, ее руки затвердели, кулаки округлились, как будто она держит желуди.
Холли – бегун традиционный, она не идет на риск, не тратит лишней энергии. Одно из ее правил на соревнованиях – дать девушке впереди нее «разгрести все воздушные молекулы», поэтому Люси делает всю основную работу в течение трех долгих кругов, а Холли вырывается вперед на последнем отрезке. Я закрываю глаза, чувствуя, как жирная еда укладывается в моем сжавшемся желудке. Я слышу дыхание Сола, как будто оно у меня в голове.
– Ох, – говорит он, и потом: – Холли.
Я открываю глаза. Белые линии, разделяющие дорожку, разорвались, и Холли лежит на траве с расставленными ногами. Локти у нее окровавлены, залеплены гравием, лодыжка подвернулась. Она поднимается, глядя в никуда, умело, автоматически, как будто ее тянет какая-то невидимая веревка. Она бросается назад на дорожку. Кажется, я всю жизнь смотрела, как Холли стремительно ныряет вперед и растягивается на асфальте.
Ах, Холли…
Люси вчистую обходит ее и приходит первой. Холли приходит второй и продолжает бежать, положив руки на бедра. Сэлери тут же оказывается рядом с ней, вытирает ее мокрый лоб полотенцем, вытягивает ее руку, чтобы осмотреть ссадину от падения. Она отрывается от него и подходит к ограде, где в конце концов садится и опускает голову на колени.
Ох…
Глава 10
Это чертово тело никогда не делает того, чего ты от него добиваешься. Колено цепенеет, нога цепляется за трещины, и боль в икре никогда не проходит, даже если очень долго растягиваться. Сквозь дыру в кроссовках с травы протекает дождь, носок промокает, нога съеживается и после этого кажется похожей на дурацкий изюм. Идиоты друзья на боковых местах орут: «Холли, давай! Холли давай!» А потом ты за6ываешь сказать молитву и вспоминаешь, когда останется бежать каких-нибудь тридцать секунд: «Отец наш небесный, сущий на небесах, да святится имя твое, да приидет царствие твое, приидет царствие твое, царствие твое, царствие твое». И ты выдыхаешь слова, а не воздух, и теперь Бог уж точно на тебя разозлится. Потом пистолет разрывает голову опять и опять, как будто у меня ломается шея в петле.
После соревнований я иду домой одна, хотя Сол и Жизель хотят купить мне мороженое в «Дэйри куин», и Сол обещает взять мне парфе с арахисом (мое любимое). Дома тихо. Я напустила ванну и сижу в ней, пока вода не остынет, кожа на пальцах ног становится прозрачной. Ноги у меня на редкость жуткие. Мама с Жизель постоянно грозятся отвести меня на педикюр. Как-то прошлым летом мама взялась за них с пемзой и бутылкой лосьона для ног, растерла мне ступни, подрезала ногти и накрасила симпатичным розовым лаком, а потом приподняла и поцеловала мои подошвы с волдырями. Разумеется, меньше чем через двое суток я бежала кросс под дождем и все испортила. Тогда я забралась в мамину постель после горячей ванны, показала обломанные ногти и попросила сделать все по новой. «Холли, я не могу вечно делать это за тебя, научись сама»», – сказала она. Но потом вздохнула и спросила, какой цвет мне нравится, и я выбрала темно-вишневый.
Видимо, она права: требуется много времени и труда, чтобы следить за телом, чтобы быть девушкой. Иногда мне кажется, что это слишком трудно, и мне лень этим заниматься. У меня коротко пострижены волосы, и если я не в школьное форме, то ношу джинсы, мужские рубашки и кроссовки. Мне нравится принимать ванну, но все остальное – выщипывать брови, бриться, подводить глаза – нет уж, мне хватает и того, что я смотрю, как это делают Кэт и Жизель. Я помню, мне было лет семь, я сидела на плетеной корзине для белья в нашей общей ванной и смотрела, как Жизель красится. В старших классах она часами просиживала перед зеркалом, но теперь стала больше похожа на меня и не тратит столько времени на то, чтобы хорошо выглядеть. Но одну-единственную уступку она делает – умывается и выщипывает брови.
– Разве тебе не больно? – спросила я ее, когда она сосредоточенно дергала брови.
– Жутко больно. Даже не вздумай выщипывать брови или бриться. Если кому-нибудь и можно без этого обойтись, так это тебе.
Мои ступни достаточно размокли, чтобы привести их в порядок, но мне лень, поэтому я включаю горячую воду, она плещет мне на ноги, омывает ссадины на локтях и коленях, потом я свешиваю ноги с края ванны. Руками я сжимаю живот, делаю ромб из кожи и думаю, что некоторые подружки Жизель прокололи себе пупки и на моем пупке пирсинг тоже смотрелся бы неплохо, но мама, скорее всего, прибьет меня, если я вытворю что-нибудь в этом роде. Потом я сунула в себя палец, чувствуя, какая я тугая и теплая. Я чувствую нежную кожу вокруг отверстия вагины; у нее есть название, смешное какое-то, девственная плева. Столько шуму из-за такого маленького кусочка кожи, из-за которого у женщины всего-то раз в жизни течет кровь. Жизель сказала мне, что в Китае некоторые женщины мажут себя яичным белком, чтобы сделать вид, будто они девственницы. Мне моя нравится. Я чувствую, как она раскрывается, когда я растягиваю ноги перед бегом. Интересно, можно ли ее найти после того, как у тебя был первый секс.
Спрошу у Жизель. Наверняка она будет смеяться и отколет какую-нибудь тупую шуточку.
«Это же не плацента. Ты что, хочешь ее зарыть?» Может, и хочу, не знаю, скажу я. Из-за секса поднимают столько шума, что создается впечатление, будто нужно как-то отметить такой знаменательный случай.
Теперь вода в ванне совершенно остыла, но мне все равно не хочется вылезать, поэтому наполовину от скуки, наполовину из любопытства я проталкиваю палец глубже и двигаю кончиком. И когда вынимаю его, вдруг чувствую толчок удовольствия. Повторяю еще раз.
Эй, это же маленькая кнопка, крошечная электрическая кнопка. Тогда я шире развожу ноги, нижняя часть тела чуть поднимается над водой, спина выгнута, и я повторяю, пока меня не охватывает изумительное чувство.
Вдруг по какой-то ужасной причине у меня в голове возникает лицо Сола, не тело, не руки, а его улыбающееся, застенчивое лицо. Его иссиня-черные глаза бегают по мне, как это бывает перед тем, как он собирается пошутить. Чем больше я стараюсь мысленно прогнать его глаза, наблюдающие за мной, тем яснее я их вижу, и скоро я бросаю это дело и представляю себе, как он смотрит на меня в ванне, как соблазнительно я выгляжу, когда мои колени подняты вверх, волосы намокли и облепили голову. Чем больше я разбухаю и намокаю, тем шире становятся его глаза, пока его лицо не пропадает совсем, или, может быть, его снес поток крови, ударивший от мозга до низа живота.
Вот это называется любовью? Когда кто-то дотрагивается до тебя в этих крошечных, тайных, влажных местах, а ты не против? А потом все кончилось, и больше я не могу думать о любви, потому что здесь нет никого, кроме меня, в этом потрясающем желтом приливе лихорадки, которая пульсирует у меня в ногах и в сердце.
Я включаю холодную воду и сую голову под струю. Потом зажимаю нос и опускаю голову в грязную воду моей мерзости. И не выныриваю со своими одиночествами, чтобы глотнуть воздуха, пока не слышу, как сестра барабанит в дверь, упрашивая, чтобы я ее впустила.
Глава 11
Переломы костей (у молодых людей): если концы кости соединить и жестко зафиксировать, срастание происходим без образования костной мозоли. Однако чтобы восстановилась обычная прочность кости, молодым людям требуется больше времени.
Три ночи подряд мне снится, как Соломон спрыгивает с небольшой скалы, надев маленькие бумажные крылышки, только чтобы меня рассмешить. Часть меня боится, потому что, мне кажется, что он разобьется и переломает все кости, а другая часть не перестает визжать и выть от смеха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22