Оптимизм – это сила
Мы прошли уже долгий и тяжкий путь. Впереди еще около 1500 миль. Кажется немного, но расстояние, по сути, огромное. Дальше, чем от Софии до Осло, и все же оно нас не пугает. В просторах Великого океана наши мерки изменились.
Сейчас, когда мы завершаем плавание через самый большой океан Земли, пройдя значительную часть пути со сломанной мачтой и поврежденным управлением, я знаю, успех этот – не случайность. Случайны повреждения. Хотя мы мало подготовлены к злоключениям, но мы из тех, кто может себе позволить подобный риск. Для других сломанные мачта и управление – это, возможно, конец. Но для нас, добровольно поставивших себя в условия кораблекрушения, – это борьба и проявление силы воли. И новое доказательство возможности спасения, новое свидетельство неисчерпаемых сил человека. Не зря же девиз нашего путешествия – «Экспедции совершают оптимисты!»
Нам очень хочется побывать в Паго-Паго, на острове Тутуила – первом на нашем пути из островов Мореплавателей (Самоа). Но по договору с м-ром Десмондом Скоттом медицинское обследование мы должны проходить в Апиа – столице Западного Самоа, и потому нам надлежит прибыть именно туда. Если успеем добраться раньше намеченного срока, то, может быть, вернемся на 60 миль назад и осмотрим одно из знаменитейших пристанищ Великого океана – бухту Паго-Паго. Но скорее всего это лишь наша мечта. Перед самым концом такого тяжелого путешествия вернуться назад? Я бы, пожалуй, на это не пошел. Не из-за фатализма, а из-за нежелания увеличивать риск: 60 плюс 60 – это 120 миль, большую часть которых надо пройти по Морю ураганов.
Джу

Насекомые
Идем быстрее, чем когда-либо прежде: ежедневно делаем по 90 – 100 миль. Вот уже семь дней подряд ветер не стихает. Если он задует чуть посильнее, придется убирать дополнительный стаксель, и тогда скорость уменьшится. Я уже не говорю, что нам просто не выдержать силу ветра более 5 баллов.
Очень устали. Мне так хочется выйти из лодки и хоть немного размяться. Честно говоря, эта часть плавания – пожалуй, самая приятная из всего, что мы испытали до сих пор. Теперь мы не дрожим за мачту, за румпель. Целыми днями и ночами слушаем радио Восточного Самоа, которое двадцать четыре часа в сутки передает чудесную музыку. Полинезийцы любят поспать, и я думаю, что ночные передачи слушают самое большее два человека из тридцати тысяч жителей острова. Недавно, опять-таки на средних волнах, мы поймали передачу из Гонолулу – программу на южный Тихий океан, Таити, Новую Зеландию и Австралию. Мы и теперь слышим ее довольно отчетливо.
Я уже строю планы, как в Самоа выброшу кучу вещей. Во всех продуктах, которые находятся не в консервных банках, развелось множество насекомых. Если я их выброшу сейчас, им некуда будет деться, и они расползутся по лодке, да и океан загрязнят. Аэрозоль «Новотокс», который я купила в Софии, с сильным свистом и шипением улетучился за одну ночь. Только перепугал нас. И теперь мне нечем травить паразитов. Как ни странно, есть и моль, и разные другие насекомые. Терпеть их не могу. Может быть, некоторые из них мы занесли с островов. Я не говорю об этом Дончо, он тоже брезгливый. Скорее всего, и он заметил насекомых, но помалкивает. В данный момент мы ничего не сможем с ними поделать, так что и толковать об этом не стоит.
Частенько обсуждаем планы кругосветного путешествия. Еще недавно я и не предполагала, что мне вновь захочется в дальнее плавание. А теперь по ночам раздумываю, что необходимо будет взять для Яны. Даже записываю. Похоже, болезнь эта неизлечима. Одно время мне было так тяжко, что про себя думала: «Только бы добраться до суши, и уж нога моя больше не ступит в лодку». Ничего подобного. Все забыла и строю планы следующего путешествия.
Дончо

Тринадцать столетий
Море не место для фаталистов. Вот уже два года меня преследуют несчастья, аварии, критические ситуации. Случается все самое плохое, но я не унываю. И со всем успешно справляюсь. И ни разу в голову не пришла предательская мысль: лучше бы мы остались в Софии.
Последнюю экспедицию из нашей двенадцатилетней программы я назову «13 столетий». В честь 1300-летия со дня основания болгарского государства и 100-летия со дня провозглашения моего родного города столицей. Лодка по старому обычаю получит очередное название – «Джу-VI».
И зоопланктон любит ночной образ жизни
По долгому опыту знаю, что ночью лов зоопланктона более продуктивен. Животный планктон не любит света – днем он прячется в глубине. Незадолго до восхода солнца он начинает опускаться вниз, а перед закатом поднимается ближе к поверхности. Эти перемещения называются суточной вертикальной миграцией.
Некоторые планктонные организмы двигаются сравнительно быстро – обычно 10–15 метров в час. Рекордсменом среди них считается рачок Calanus, который за один час уходит на глубину до 100 метров.
Исследования показывают, что ночью самый богатый зоопланктоном водный пласт – поверхностный, толщиной до 20 метров. Но есть веслоногие рачки, которые постоянно обитают на глубинах от 45 до 100 метров.
Если же вам требуется поймать большее количество зоопланктона днем, надо тащить планктонную сеть на глубине от 60 до 100 метров. В наших условиях это трудновыполнимая задача.
Однако даже днем верхние слои океана вовсе не безжизненны. В любое время суток сеть приносит зоопланктон, но намного «эффективнее» все же ночной лов.
Напасть
За два-три дня расплодилось множество мелких насекомых. Пока что они нас не особенно притесняют, так как обитают преимущественно в сухарях и кураге. Но для Джу уже проблема. Против паразитов нет яда. Меня они всерьез еще не волнуют, но тело непрерывно чешется. До конца экспедиции остались считанные дни, постараемся выдержать. Предполагаю, что насекомые забрались к нам на красивом Бора-Бора или на Тахаа, где мы накоротко привязывали лодку у причала. Больше никогда не станем так делать. Будем бросать якорь, а на причал подавать швартовый конец.
Наш словарь
С удовольствием отмечаю прожитые дни в «Альманахе Брауна». Расстояние до Самоа тает с поразительной быстротой. Никогда еще мы не шли так резво и легко. Ветер оптимальный, волны средние, вода очень редко попадает в лодку. Но самое чудесное то, что начиная от Бора-Бора каждый день мы делаем по 100 миль. Проходим целехонькую, кругленькую сотню. А ведь было время, когда за целые сутки лаг отсчитывал лишь 30 миль. И мы, как дети, радовались, что так быстро Движемся со сломанной мачтой.
В атлантической экспедиции мы стали называть самопроизвольный разворот парусов «спонтанным выкидышем», а стаксель с выносным гиком – «Гошо-локомотивом». В Эгейском море наш экипаж окрестил расположение парусов бабочкой «клевером».
Инструменты и предметы обрели у нас новые названия. Обычно функциональные и зависящие от того, хорошо ли служит данная вещь. Барометр у нас – «равнодушник». Две сети для ловли планктона – «студенческая» (ловит более гадкий планктон) и «гастрономическая». Ящик с инструментами – «повседневник», второй – «оборотник», третий, с плиткой, размером 90 ? 20 ? 15 сантиметров – «зеленый».
Говорим всегда кратко:
– Поищи в оборотнике.
– Подай студенческую.
Давно уж распростились со сложными фразами вроде:
– Джу, будь добра, подай мне, пожалуйста, планктонную сеть с мелкой ячейкой!
Теперь это звучит так:
– Брось-ка мне студенческую.
Даже в градусах долготы опускаем сотни: 154° у нас – 54. Также и с барометром: вместо того чтобы сказать 762 миллиметра, говорим 62. Пожалуй, мы бы окончательно пали в глазах моряков из яхт-клубов, если бы они узнали, что «корму» мы называем «домашним уголком», а вместо «койки» говорим «постель». Весьма вольно обращаемся с морской терминологией. Но для нас от простого словечка «уголок» уже веет домашним уютом. И кроме того, мы не на бессрочных курсах по морской практике, а в спасательной лодке.
За три экспедиции набралось уже полгода плавания в лодке. Тысячи раз я завязывал морские узлы, тысячи раз их развязывал, но пользуюсь только тремя их разновидностями. И до сих пор не испытывал нужды знать большее их число. Пусть задумаются над этим инструкторы курсов для яхтсменов. Очень часто они требуют от несчастных курсантов непременно запомнить 20–30 различных узлов. Сложное и совершенно ненужное дело. Ведь наше время – не расцвет парусного торгового флота, когда в любой момент вам могут предоставить клипер. Задача в наши дни куда проще. Конечно, за десять лет можно выучить 30 морских узлов разного назначения. Но кому это нужно? Важнее зажечь искру в душе начинающего, привить любовь к парусному флоту. И тут лучших результатов можно добиться даже соревнованием в скорости завязывания узлов. Если бы я попал в руки яхтсмена-теоретика, он, наверное, презирал бы меня. Но нас разделяют два океана и самый длительный в мире практический опыт плавания на спасательной лодке под парусом.
Джу
Ничего особенного, достойного описания, не происходит. Идем быстро. Курс держим легко. Никаких происшествий. Привычный распорядок на борту восстановился довольно скоро. Всякая вещь на своем месте, а это, судя по опыту, пожалуй, самое удобное.
На вахте читаем, строим планы, а по ночам мечтаем о скорейшем возвращении домой. Солнце вроде бы не так сильно печет. И, хотя я и не чувствую какой-либо резкой смены температуры, все же сейчас здесь зима. Только к заходу солнца становится немного прохладнее да цвета чуть холоднее. От стального, белого и бледно-голубого до темно-серого. Нет уж тех роскошных, пышных закатов, какие мы наблюдали при подходе к Полинезии. Однако на юго-востоке небо остается светлым, невероятно прозрачного голубовато-зеленого цвета, который и привлекает в этот счастливый уголок земли немало художников.
Дончо

Мое место под солнцем, мои земляки
Яна давно уж со мной. Представляю ее себе. Ничего интересного друг другу не сказали. Она не поразила меня какой-либо глубокой мыслью. Один-единственный Раз получил пространные сведения:
– С кем ты играла в детском садике?
– С Колей.
На этом разговор закончился, я так и не понял, кто он, этот Коля.
Мне просто приятно смотреть на нее. Подбрасывать, тормошить и разыгрывать. Иногда и подразнить. И мне кажется, что открываю в ней настойчивость характера, чувство человеческого достоинства. Яна не капризничает, плачет в меру и ничего не боится. Может, потому что никто еще ее не пугал. Насколько могу, стараюсь избегать слов «нет», «нельзя». С тысячами запретов она очень скоро столкнется сама. У нее врожденное чувство ответственности. В детском саду ее любят и хвалят. Но мне она кажется обыкновенным ребенком. Я люблю ее. Но совсем по-другому, чем любит Джу. Сколько бы раз Джу ни вспоминала о нашей Улыбушке, сразу же у нее появляются слезы на глазах. Очень часто говорим, что уже никогда больше не будем с ней расставаться. Нелепо, но я бы сейчас все на свете отдал, чтобы оказаться в Софии. София – другая моя боль. Там моя мама, сестра, друзья, улицы Раковского, Патриарха… Я видел немало прекрасных городов. Многие из них красивее и экзотичнее. Но София – мой город, мое место под солнцем. И даже уродливая и безликая улица Денкоглу вызывает во мне радость. Все мне знакомо в родном городе. Помню, как он выглядит в июле, и мне хочется скорее погрузиться в его атмосферу.
Наступил сезон отпусков, и через неделю-две София опустеет. Рестораны, кинотеатры и магазины будут полупустыми. На улицах появятся группы растерянных школьников да старушки из провинции. И все будут говорить о море. Спрашивать друг у друга, кто и когда уезжает. Объявят, что в Созополе нет свободных квартир. Молодые матери с ног собьются в поисках продуктов для детей. Любители подводной охоты до тошноты будут говорить о лавраках, кефали, луфарях. Софийские водолазы ударятся в воспоминания о событиях начала 1958 года. Журналисты и служащие станут добиваться командировок. Те же, которые останутся в городе, утешатся мыслью, что начальство уехало.
Старые традиции болгар
Несколько дней назад я перечитал рассказы Й. Йовкова и понял, какой напастью в его время были волки. Я убежден, что в прошлом чабаны ненавидели и боялись волков гораздо больше, чем их нынешние коллеги с ярлыгой, транзисторными приемниками и в нейлоновых плащах вместо бурки. Но им и в голову не приходило в борьбе с хищниками использовать простое и радикальное, известное с древних времен средство – отраву. Они предпочитали собак, нож и ружье. Двадцать лет назад была проведена организованная акция по ликвидации волков. Тех, которые не погибли при облавах, уничтожили ядом. А вместе с волками потравили и орлов. Без орлов быстро размножились грызуны.
Потом оказались лишними собаки. Некоторые досужие деятели подсчитали, во что в целом обходится налогоплательщикам собачье племя. И кинулись травить и стрелять его. В этом массовом убийстве приняли участие даже организованные охотники. Представляете себе?! Охотник уничтожает домашних собак!
Спустя несколько лет природа показала, что волки занимали законное место в цепи сложных связей в животном мире. Оказалось, что самый свирепый зверь наших краев выполнял роль санитара. Правда, к ужасу охотников, он любил закусить и дичью, но уничтожал лишь слабых и больных животных. Природа отомстила за нарушение ее законов. После того как отравили волков, среди оленей и серн распространились эпидемии, и начался мор. Мы признали, что совершили ошибку. Чуть ли не обрадовались, что благодаря ей обрели опыт и глубже проникли в сложные взаимозависимости в природе. Но разве мы усвоили ту истину, что нельзя управлять этими взаимосвязями исключительно посредством постановлений и скороспелых решений местных властей?
Здесь, в центре Тихого океана, я вовсе не собираюсь служить панихиду по нашим старым ошибкам. Просто мне хочется разобраться, отыскать корни национальных традиций в охране природы. Ведь для того, чтобы жить в мире и гармонии с природой, тоже необходима традиция. Болгары, несомненно, имели ее. Они впитывали ее с молоком матери, но в связи с бурным развитием промышленности произошел какой-то сбой. Вероятно, нужны новые навыки и новые средства. Современное индустриальное производство в одних областях делает жизнь человека легче, а в других – наносит вред. Некоторые склонны считать такое положение вещей естественным, рассматривать его как трудности роста. Но это мнение ошибочно: непоправимый ущерб, наносимый природе, ее разрушение никогда не были и не могут быть естественным явлением.
Строительство и эксплуатация предприятий нередко сопровождаются выбросами в окружающую среду отходов производства только потому, что так, мол, «дешевле». Но это расчет, далекий от подлинной экономической эффективности. Давно известно, что люди, которые способны заглядывать лишь на год вперед, не годятся для работы проектировщиками или руководителями. Сложность еще и в том, что последствия загрязнения обычно сказываются не сразу. Даже в наиболее тяжелых случаях природа сопротивляется.
Я не могу с уверенностью сказать, какое именно загрязнение самое опасное: воздуха, воды или почвы. Но загрязнение воды – в зависимости от количества и вида отходов – становится очевидным почти незамедлительно. Нигде загрязнение не проявляется так быстро, как в водной среде.
В Болгарии есть озеро с прекрасным названием Вая. Что означает – ваять, творить, созидать. Это озеро уже несколько раз отравляли. Рыба дохнет. На первый взгляд для народного хозяйства потеря невелика – всего лишь около сотни тонн рыбы (таков годовой улов в его акватории). Но есть и другая беда. И немалая. Вая находится рядом с Бургасом. Неприятный запах и токсичные вещества отравляют воздух в городе, наносят вред здоровью людей. Бургас к тому же еще и центр отечественного и международного туризма. Кроме того, загрязнители попадают в море – со всеми вытекающими отсюда последствиями для шельфовой зоны. И наконец на озере гнездится, набирается сил огромное количество разнообразной птицы. Непрекращающиеся «происшествия» на озере Вая доказывают, что в проектах строительства и технологии производства окрестных заводов есть что-то порочное, ошибочное.
Вспоминается один случай. Работники телевидения засняли трубу, по которой сбрасывались в море отходы шахты «Росен». Вода оказалась радиоактивной. Вокруг не было никаких признаков жизни. Подохла рыба, погибли даже птицы, искупавшиеся в этой воде. В том лее году я нырял и плавал невдалеке от этой трубы. Море тут совершенно безжизненно, нет ни водорослей, ни мидий, ни рачков, ни рыбы. Меня поразила какая-то призрачная чистота, резко отличающаяся от всего, что я видел когда-либо в Черном море. Чуть позже сообразил: этот участок отравлен отходами производства. Несколько минут я сидел в оцепенений, все тело вдруг зачесалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42