Их только-только закрыли. Обнаружить эти лакомства среди тысячи таких же банок емкостью по 0,5 литра, но с водой, – это лотерея. Потому-то я так обрадовалась.
Ночью Дончо передал мне вахту и… сигнал радио Софии. Я даже онемела от счастья. Оказалось, это передача на сербохорватском языке. Но порадовалась хоть сигналу родины.
В полночь ветер совершенно стих, волны – тоже. Постепенно осознала, что меня окружает полная, какая-то нереальная тишина. И только луна продолжала светить нахально и словно бы шумно.
Все вокруг так фантастично, так чарующе красиво, что я не испытываю прежних душевных терзаний. Думаю о Яне, но спокойно, как о чем-то прекрасном и далеком, которое ждет меня впереди. «Милая моя дочурка, мысли мои летят к тебе, не могу их остановить, не могу запретить себе думать о тебе. Родная моя, никогда больше не будем с тобой разлучаться».
Дончо
Идем с достаточной точностью
Остается пройти еще 2500 миль. Не хочу думать о том, как это много. Да и то это лишь до острова Фату-Хива. Если же нас пронесет мимо острова, придется плыть 3300 миль. До конечного же пункта экспедиции – 5500 миль. Как будто назло расстоянию, которое нам предстоит преодолеть, я спокоен и не сожалею о решении продолжать плавание со сломанной мачтой и поврежденным рулем. Импровизированная мачта пока справляется со своей задачей. Конечно, было бы роскошно, если бы и паруса соответствовали ей. Они скроены на другой тип оборудования и потому в нынешних условиях теряют многие из своих качеств.
Наше положение нормализуется. Будем идти так до очередного шторма. Мы не строим иллюзий, что он обойдет нас стороной. Поэтому стараемся восстановить силы, чтобы встретить неприятности как подобает.
Три дня я не определял местонахождение лодки. В полдень все время облачно. Вечером же сплю и не «ловлю» звезд. До ближайших островов еще огромное расстояние, и меня не пугает встреча с сушей или рифами.
Если же определять координаты вечером, то надо урвать ото сна минут тридцать. А это слишком много. Отклонения от намеченного курса, по-видимому, незначительные. Течение имеет скорость до 12 миль в сутки. Ветер почти попутный, и дрейф, следовательно, невелик. Тем более что мы строго выдерживаем курс по компасу. Круглосуточно дежурим у руля.
Каждый день в обед я наношу на генеральную карту наши предполагаемые координаты. А так как делаю еще и поправки на дрейф и течение, то возможность ошибок почти исключается. Когда же появляется в полдень солнце при чистом небе, то получаю возможность определить координаты самым верным способом.
Ложь во спасение
Довольно давно помалкиваю о своих опасениях. Мне все труднее делиться ими с Джу. Хочется обрадовать ее хоть чем-нибудь, но, сколько ни терзаюсь, ничего светлого в голову не приходит.
Она часто спрашивает меня, о чем размышляю. За совместную жизнь мы хорошо изучили друг друга, и я прекрасно понимаю, что в данный момент ее совершенно не волнуют мои общечеловеческие взгляды и мысли. Беспокоит ее наше положение: что я думаю о нем и что нам может грозить.
Я начинаю рассказывать Джу о том, как мы доберемся до островов, как посидим в баре, как пошлем вести в Болгарию. Честно говоря, мне и самому доставляет большое удовольствие мечтать и говорить об этом, радостное настроение охватывает тогда и меня. Улыбается и Джу. Это самые приятные для нас минуты, но все же неудовлетворенность остается. Где-то глубоко в душе у каждого спрятана ложь, и мы отлично понимаем, что оба что-то скрываем друг от друга, что о самом важном не говорим, что даже смеемся, можно сказать, через силу. Но не могу лее я позволить себе тонуть в словесной болтовне о бедствиях и неприятностях. Давно уже сказали себе: «Плохи наши дела». Давно уже приняли решение: «Экспедицию продолжать». Поломки – позади. Вспоминать о них есть смысл только тогда, когда появляется возможность что-то подправить, улучшить. Но ходить вокруг да около минувших злоключений, говорить не переставая об одном и том же – занятие не для нас. Все чаще думаем одно, а говорим другое. Между нами установились отношения некоего благородного притворства. Каждый наедине со своими мыслями. Я тщательно и всесторонне анализирую наше положение, но считаю себя не вправе взваливать свои тревоги и опасения еще и на плечи Джу. Напряжение и без того велико, и в этих условиях даже мимоходом сказанное лишнее слово обретает весомость и глубокое содержание.
Даже в океане, в этой лишенной всяческих раздражителей, очищенной от многих житейских сложностей среде, бывают ситуации, когда намного полезнее умолчать об истине. Между нами на сей счет действует молчаливое соглашение. И я все чаще обращаюсь к обману ради обоюдного удобства, для того чтобы сократить ненужные волнения. Я восхищаюсь честными и справедливыми людьми, у которых хватает сил твердо придерживаться своих принципов и собственных обещаний. Но проходят годы, и я все больше убеждаюсь, как это трудно быть справедливым. Быть достойным и в мыслях, и в поступках – наилучшие человеческие качества. К сожалению, в тысячи раз легче и доступнее силам каждого – это жить, опираясь на компромиссы и ложь во спасение.
О чем думает чабан?
Жизнь вошла в колею. Мы в общем уже привыкли к ритму дежурств. Только ночные вахты продолжают еще угнетать. Мне все время хочется спать. Натренировался так, что засыпаю на две-три минуты, затем внезапно просыпаюсь, но вскоре снова медленно, но верно погружаюсь в сон. В третий, последний час вахты то и дело поглядываю на часы. Еле сдерживаю себя, чтобы не разбудить Джу раньше. В эти изнурительные вахты я наконец-то нашел ответ на вопрос: о чем целыми днями думает чабан? Теперь я знаю: ни о чем. Ни о чем не думает и ничего не ждет. Охватит ладонями конец ярлыги, обопрется на него подбородком – и только. Точь-в-точь как на картине Златю Бояджиева.
Считал себя человеком начитанным. И вот конфуз: всю ночь удивлялся – откуда у людей такая великая любовь к «Шильонскому узнику» Байрона? Чем их заворожил поэт? Не мог вспомнить и кто он, этот нашумевший узник, и какова его судьба? Вопросы возникают один за другим, а ответов на них я не нахожу. Полуночные муки. Даже забыл, кто из моих знакомых собирает коллекцию иллюстраций к «Шильонскому узнику»!
Легче ловить мух
Питание ограничиваем. Суточная норма уменьшается. Хочешь не хочешь, а приходится в рационе увеличивать долю планктона. Но и его добыча сокращается. Забрасываем одновременно две сети, но ненадолго: они замедляют ход лодки. При ловле планктона применяем несложные хитрости. Максимальная скорость, с которой тралим сетью, не должна превышать 2–2,5 мили в час. В противном случае вода не успевает просочиться через мелкие ячейки сети и ты тащишь за собой буквально одну и ту же воду. Естественно, улов резко уменьшается. Второе важное условие: нельзя держать сеть за кормой больше 45 минут. Если траление дольше часа, то ячейки забиваются и образуются водяные вихри, которые опять-таки похищают часть трофея. И тогда за два часа лова добыча оказывается меньшей, чем за один час лова, а за двадцать – и вовсе ничтожной.
Когда забрасываешь планктонную сеть в воду, обязательно надо дать выйти из нее воздуху. Тралить следует на глубине не более 50–80 сантиметров. Соотношение между диаметром отверстия сети и ее длиной должно составлять примерно один к трем.
Недавно я читал, как экипаж яхты «Вега» пытался ловить планктон при скорости яхты 4–5 миль в час. Всю ночь тащили планктонную сеть, а улов оказался меньше чайной ложечки. И еще удивлялись. Тем более что стоял август и температура воды достигала 26°. По их мнению, это наилучшие условия для богатого улова. Яхтсмены просто не знали, как надо добывать планктон. Они нарушили два главных принципа: скорость яхты превышала 2,5 мили в час – их яхта шла со скоростью 4,5 мили, и тралили они не около часа, а всю ночь. Дело ясное, в ту теплую августовскую ночь условия были более подходящими для «больших» яхтенных гонок, а не для «большого» улова планктона. Я думаю, что экипаж «Веги» просто перепутал лов планктона с соревнованием яхт. Тем более странно, что ныне уже широко известны результаты исследований, полученные в болгарском дальнем плавании под парусом во время трех экспедиций «Планктон» – в Черном море, в Атлантическом и Тихом океанах.
Бережливость
Вот наш рацион питания в последние дни.
Завтрак – 5 маслин, 30 граммов сухарей, чай без сахара.
Обед – полбанки мясных консервов (100 граммов), 20 граммов сухарей, около 30 граммов планктона.
Ужин – чай, маслины, 25 граммов сухарей, планктон.
Лиофилизированные плоды и ядра орехов пока строго не ограничиваем.
Эта норма вполне приемлема. Собираемся ее еще несколько урезать. Голода не испытываем. Я даже думаю, что нам лучше немного недоедать, чем переедать. Истинная же причина ограничений в питании – наше неуверенное положение. Неизвестно, что нас ждет впереди. И мы готовимся к худшему. Как бы там ни было, а нельзя забывать: до Таити еще 2000 миль. Расстояние огромное. Я готов отдать многое тому, кто с гарантией предсказал бы мне, когда мы увидим первый остров.
Из продуктов пока ничто не испортилось. Подвела лишь вода. При ее консервировании творится какая-то чертовщина, которую мы никак не можем разгадать. Пьем воду в ограниченном количестве и только в виде чая. Англичане хранят воду в посеребренных изнутри емкостях. Серебро предохраняет ее от порчи. Мы опустили в резервуар с водой несколько серебряных монет.
Проторенный путь
Позади 1800 миль и 27 дней плавания. В среднем за сутки проходим по 65 миль. Неплохо, учитывая наши злоключения.
До сегодняшнего дня шли проторенной дорожкой – по пути знаменитого плота «Кон-Тики» Тура Хейердала и плота «Таити Нуи» моего любимого мореплавателя Эрика де Бишопа. В Полинезии мне все будет напоминать о Бишопе и Алене Жербо. На острове Бора-Бора поклонимся могиле Жербо. Могила Бишопа находится на одном из островов Кука, расположенном немного севернее нашего маршрута.
Снова возня с парусами. После долгих мытарств все же удалось их уравновесить. Не то чтобы полностью, но, в общем, действуют они вполне прилично. Лодка хорошо держит курс, и румпель стал легче. При нашей круглосуточной вахте это очень важно. Может быть, странно это слышать, но мореплаватель-одиночка на яхте может спать больше времени, чем мы оба вместе. Любая яхта, намеревающаяся пересечь океан, имеет автоматическое рулевое управление, которое само поддерживает заданный курс. Как днем, так и ночью. Это огромное облегчение. Ты можешь спокойно выполнять свои дела и вдобавок радоваться океанским просторам.
Второй раз включаю двигатель. Хочу быть уверенным, что он в исправности, а аккумулятор – заряжен. Двигатель проработал минут пять и перегрелся. Старая история. Во всех экспедициях это повторяется. Ужасно неприятное дело. Двигатель не охлаждается – и все тут. Насос не желает всасывать и выбрасывать океанскую воду. Три часа не выпускал из рук гаечные ключи, отвертки. Опять включил. Двигатель проработал минут двадцать, не перегреваясь, и я заглушил его. Надо экономить горючее. Надоели все эти лишения и заботы. Продукты, вода, горючее, сон. Я бы, кажется, все отдал за десять часов нормального сна и даже, пожалуй, за пять, но непрерывного. Продолжаем спать в среднем по пять – пять с половиной часов в сутки, да и то в два приема. Конечно, при условии, что погода хорошая и нет никаких поломок.
Джу жалуется на беспрестанные головные боли. Все надеялась, что они пройдут, но, видимо, напрасно. Я же здоров. Правда, ребра болят, но терпимо. Повреждения грудной клетки особо не тревожат. Кисти рук действуют нормально. Короче, чувствую себя отлично и верю в успех нашего дела. Сон крепкий, и я быстро восстанавливаю силы. На океан смотрю «добрыми глазами», не считаю его виноватым в наших бедах.
Южная широта 7°39 .
Западная долгота 107°20 . 12 апреля.
Мечты
Сегодня – день, положивший начало космической эре.
Слушал по радио Москву, запись голоса Юрия Гагарина. Меня это так взволновало, что непрошеные слезы подступили к горлу. И не от скорби о нелепой смерти Гагарина. Утерянное не вернешь. Я сам всегда мечтал стать космонавтом. Знаю, что никаких шансов на это у меня нет, но упорно продолжаю думать, мечтать. Конечно, я и в мыслях не допускаю, что мне в этом помог бы тот факт, что мы участвуем в осуществлении программы «Интеркосмос» (психофизиологические исследования человека, поставленного в экстремальные условия). Наш интерес к проблеме одиночества и сенсорного голода совсем не случаен. Я убежден, что результаты нашего скромного эксперимента могут сослужить службу при будущих запусках в космос смешанного экипажа (муж – жена). Мы убедительно продемонстрировали возможность подобного состава.
Джу
Благоухающая, смеющаяся, пышнозеленая София
Сегодня у нас, пожалуй, самый тягучий день, не считая, конечно, тех нескольких дней, которые мы провели в дрейфе во время полного штиля. Сняли грот: парус довольно крепко потерся о ванты. Удивительное дело, дакрон – очень толстый и прочный материал, а прохудился всего за две недели. Может быть, потому, что парус не предназначен для рейкового оснащения? Быстрее всего он протирается при слабом ветре.
Когорта рыб, которая сопровождает нас с начала месяца, увеличивается. Сейчас они прячутся в тени лодки. А нас солнце печет беспощадно.
Забросили планктонные сети. Движемся медленно, и потому улов богатый. Надо сказать, еще не было случая, чтобы у нас в сетях не оказалось планктона. Но запах у него невыносимый. Вообще, надо признать, что жизнь южного Тихого океана намного богаче, чем в Атлантике.
День тянется долго и нудно. Видимо, от скуки неожиданно вспомнился Париж. Его бесподобный Центральный рынок. Фантастическое разнообразие людей, лиц, вещей, звуков и запахов. Неповторимые бистро вокруг одной из старейших площадей Парижа – площади Вогезов. В памяти всплыли те несколько ночей, которые мы провели, бродя по парижским улицам, и все памятные места города, о которых я столько читала раньше и которые наяву показались мне давно знакомыми. Наше пребывание в Париже было недолгим и теперь вспоминается чуть ли не как короткометражный фильм. А тогда мы набирались впечатлений для длительного плавания в океане и бережно откладывали комментарии на потом, когда можно будет не торопясь, с наслаждением пережить все увиденное еще раз. Из Парижа, следуя необъяснимому течению мысли, я вдруг перенеслась в Софию. Почему я так крепко люблю ее, сама не знаю. Вот и в нынешнюю весну мы опять не увидим цветения ее каштанов. И всей благоухающей, смеющейся, пышнозеленой столицы. Люблю улицы Софии, ее скверы, перекрестки, кафе.
Дончо
Личная ответственность
С момента отплытия из Кальяо мы ни разу не видели судов. Правда, в пятидесяти милях от порта встретили одинокий рыбацкий баркас. И все! В этом отношении великий Тихий океан представляет собой подлинную пустыню. Огромную и безбрежную. Наш маршрут пролегает в стороне от мировых торговых и пассажирских морских путей, и потому шансы встретить кого-либо ничтожны. Даже если люди и окажутся где-нибудь недалеко от нас, мы все равно не сможем позвать их на помощь. Ведь наша радиостанция повреждена. «Джу» одинокая в океане и немая. Однако мы не чувствуем себя заброшенными, потерянными. Воспринимаем все происходящее как нечто вполне естественное.
Не слышно гула самолетов, который в Атлантике – явление вполне обычное. Сотни раз я мечтал услышать их шум здесь, в Тихом океане. Сначала даже подсчитывал, во сколько раз скорость «Джу-V» меньше, чем у реактивного самолета «Джамбо Джет». Оказалось, что за время, когда знаменитый «Джамбо» перелетит весь океан, мы пройдем всего 15 миль. Он будет уже на противоположном побережье океана, а мы все еще сможем наблюдать берег, от которого отплыли.
Одиночество нас не тяготит. Давно уже знаем, что в подобных экспедициях можно рассчитывать только на себя, на собственные силы. По крайней мере пока находишься в океане. На суше – дело другое. Там за твоей спиной вся страна, институты, друзья. Но здесь, среди царства волн, в беспредельной океанской пустыне, наше благополучие зависит только от нас самих. Это чистейшая личная ответственность. В океане все тяготы и невзгоды невозможно разделить с кем-то посторонним или всецело переложить их на чужие плечи. Здесь все обязанности четко распределены и нет абсолютно никакой возможности уклониться от них. Идеальные условия для организации труда.
Сегодня у нас «нет» места. Плывем неизвестно где. Впервые за долгое время я не определил наши координаты. Увлекся работой, и солнце ухитрилось проскочить свою кульминацию, не спрашивая моего разрешения. Не беда. Океан огромный, и впереди еще немалый путь.
Ночью, во время вахты Джу, играли дельфины. Давненько они не появлялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Ночью Дончо передал мне вахту и… сигнал радио Софии. Я даже онемела от счастья. Оказалось, это передача на сербохорватском языке. Но порадовалась хоть сигналу родины.
В полночь ветер совершенно стих, волны – тоже. Постепенно осознала, что меня окружает полная, какая-то нереальная тишина. И только луна продолжала светить нахально и словно бы шумно.
Все вокруг так фантастично, так чарующе красиво, что я не испытываю прежних душевных терзаний. Думаю о Яне, но спокойно, как о чем-то прекрасном и далеком, которое ждет меня впереди. «Милая моя дочурка, мысли мои летят к тебе, не могу их остановить, не могу запретить себе думать о тебе. Родная моя, никогда больше не будем с тобой разлучаться».
Дончо
Идем с достаточной точностью
Остается пройти еще 2500 миль. Не хочу думать о том, как это много. Да и то это лишь до острова Фату-Хива. Если же нас пронесет мимо острова, придется плыть 3300 миль. До конечного же пункта экспедиции – 5500 миль. Как будто назло расстоянию, которое нам предстоит преодолеть, я спокоен и не сожалею о решении продолжать плавание со сломанной мачтой и поврежденным рулем. Импровизированная мачта пока справляется со своей задачей. Конечно, было бы роскошно, если бы и паруса соответствовали ей. Они скроены на другой тип оборудования и потому в нынешних условиях теряют многие из своих качеств.
Наше положение нормализуется. Будем идти так до очередного шторма. Мы не строим иллюзий, что он обойдет нас стороной. Поэтому стараемся восстановить силы, чтобы встретить неприятности как подобает.
Три дня я не определял местонахождение лодки. В полдень все время облачно. Вечером же сплю и не «ловлю» звезд. До ближайших островов еще огромное расстояние, и меня не пугает встреча с сушей или рифами.
Если же определять координаты вечером, то надо урвать ото сна минут тридцать. А это слишком много. Отклонения от намеченного курса, по-видимому, незначительные. Течение имеет скорость до 12 миль в сутки. Ветер почти попутный, и дрейф, следовательно, невелик. Тем более что мы строго выдерживаем курс по компасу. Круглосуточно дежурим у руля.
Каждый день в обед я наношу на генеральную карту наши предполагаемые координаты. А так как делаю еще и поправки на дрейф и течение, то возможность ошибок почти исключается. Когда же появляется в полдень солнце при чистом небе, то получаю возможность определить координаты самым верным способом.
Ложь во спасение
Довольно давно помалкиваю о своих опасениях. Мне все труднее делиться ими с Джу. Хочется обрадовать ее хоть чем-нибудь, но, сколько ни терзаюсь, ничего светлого в голову не приходит.
Она часто спрашивает меня, о чем размышляю. За совместную жизнь мы хорошо изучили друг друга, и я прекрасно понимаю, что в данный момент ее совершенно не волнуют мои общечеловеческие взгляды и мысли. Беспокоит ее наше положение: что я думаю о нем и что нам может грозить.
Я начинаю рассказывать Джу о том, как мы доберемся до островов, как посидим в баре, как пошлем вести в Болгарию. Честно говоря, мне и самому доставляет большое удовольствие мечтать и говорить об этом, радостное настроение охватывает тогда и меня. Улыбается и Джу. Это самые приятные для нас минуты, но все же неудовлетворенность остается. Где-то глубоко в душе у каждого спрятана ложь, и мы отлично понимаем, что оба что-то скрываем друг от друга, что о самом важном не говорим, что даже смеемся, можно сказать, через силу. Но не могу лее я позволить себе тонуть в словесной болтовне о бедствиях и неприятностях. Давно уже сказали себе: «Плохи наши дела». Давно уже приняли решение: «Экспедицию продолжать». Поломки – позади. Вспоминать о них есть смысл только тогда, когда появляется возможность что-то подправить, улучшить. Но ходить вокруг да около минувших злоключений, говорить не переставая об одном и том же – занятие не для нас. Все чаще думаем одно, а говорим другое. Между нами установились отношения некоего благородного притворства. Каждый наедине со своими мыслями. Я тщательно и всесторонне анализирую наше положение, но считаю себя не вправе взваливать свои тревоги и опасения еще и на плечи Джу. Напряжение и без того велико, и в этих условиях даже мимоходом сказанное лишнее слово обретает весомость и глубокое содержание.
Даже в океане, в этой лишенной всяческих раздражителей, очищенной от многих житейских сложностей среде, бывают ситуации, когда намного полезнее умолчать об истине. Между нами на сей счет действует молчаливое соглашение. И я все чаще обращаюсь к обману ради обоюдного удобства, для того чтобы сократить ненужные волнения. Я восхищаюсь честными и справедливыми людьми, у которых хватает сил твердо придерживаться своих принципов и собственных обещаний. Но проходят годы, и я все больше убеждаюсь, как это трудно быть справедливым. Быть достойным и в мыслях, и в поступках – наилучшие человеческие качества. К сожалению, в тысячи раз легче и доступнее силам каждого – это жить, опираясь на компромиссы и ложь во спасение.
О чем думает чабан?
Жизнь вошла в колею. Мы в общем уже привыкли к ритму дежурств. Только ночные вахты продолжают еще угнетать. Мне все время хочется спать. Натренировался так, что засыпаю на две-три минуты, затем внезапно просыпаюсь, но вскоре снова медленно, но верно погружаюсь в сон. В третий, последний час вахты то и дело поглядываю на часы. Еле сдерживаю себя, чтобы не разбудить Джу раньше. В эти изнурительные вахты я наконец-то нашел ответ на вопрос: о чем целыми днями думает чабан? Теперь я знаю: ни о чем. Ни о чем не думает и ничего не ждет. Охватит ладонями конец ярлыги, обопрется на него подбородком – и только. Точь-в-точь как на картине Златю Бояджиева.
Считал себя человеком начитанным. И вот конфуз: всю ночь удивлялся – откуда у людей такая великая любовь к «Шильонскому узнику» Байрона? Чем их заворожил поэт? Не мог вспомнить и кто он, этот нашумевший узник, и какова его судьба? Вопросы возникают один за другим, а ответов на них я не нахожу. Полуночные муки. Даже забыл, кто из моих знакомых собирает коллекцию иллюстраций к «Шильонскому узнику»!
Легче ловить мух
Питание ограничиваем. Суточная норма уменьшается. Хочешь не хочешь, а приходится в рационе увеличивать долю планктона. Но и его добыча сокращается. Забрасываем одновременно две сети, но ненадолго: они замедляют ход лодки. При ловле планктона применяем несложные хитрости. Максимальная скорость, с которой тралим сетью, не должна превышать 2–2,5 мили в час. В противном случае вода не успевает просочиться через мелкие ячейки сети и ты тащишь за собой буквально одну и ту же воду. Естественно, улов резко уменьшается. Второе важное условие: нельзя держать сеть за кормой больше 45 минут. Если траление дольше часа, то ячейки забиваются и образуются водяные вихри, которые опять-таки похищают часть трофея. И тогда за два часа лова добыча оказывается меньшей, чем за один час лова, а за двадцать – и вовсе ничтожной.
Когда забрасываешь планктонную сеть в воду, обязательно надо дать выйти из нее воздуху. Тралить следует на глубине не более 50–80 сантиметров. Соотношение между диаметром отверстия сети и ее длиной должно составлять примерно один к трем.
Недавно я читал, как экипаж яхты «Вега» пытался ловить планктон при скорости яхты 4–5 миль в час. Всю ночь тащили планктонную сеть, а улов оказался меньше чайной ложечки. И еще удивлялись. Тем более что стоял август и температура воды достигала 26°. По их мнению, это наилучшие условия для богатого улова. Яхтсмены просто не знали, как надо добывать планктон. Они нарушили два главных принципа: скорость яхты превышала 2,5 мили в час – их яхта шла со скоростью 4,5 мили, и тралили они не около часа, а всю ночь. Дело ясное, в ту теплую августовскую ночь условия были более подходящими для «больших» яхтенных гонок, а не для «большого» улова планктона. Я думаю, что экипаж «Веги» просто перепутал лов планктона с соревнованием яхт. Тем более странно, что ныне уже широко известны результаты исследований, полученные в болгарском дальнем плавании под парусом во время трех экспедиций «Планктон» – в Черном море, в Атлантическом и Тихом океанах.
Бережливость
Вот наш рацион питания в последние дни.
Завтрак – 5 маслин, 30 граммов сухарей, чай без сахара.
Обед – полбанки мясных консервов (100 граммов), 20 граммов сухарей, около 30 граммов планктона.
Ужин – чай, маслины, 25 граммов сухарей, планктон.
Лиофилизированные плоды и ядра орехов пока строго не ограничиваем.
Эта норма вполне приемлема. Собираемся ее еще несколько урезать. Голода не испытываем. Я даже думаю, что нам лучше немного недоедать, чем переедать. Истинная же причина ограничений в питании – наше неуверенное положение. Неизвестно, что нас ждет впереди. И мы готовимся к худшему. Как бы там ни было, а нельзя забывать: до Таити еще 2000 миль. Расстояние огромное. Я готов отдать многое тому, кто с гарантией предсказал бы мне, когда мы увидим первый остров.
Из продуктов пока ничто не испортилось. Подвела лишь вода. При ее консервировании творится какая-то чертовщина, которую мы никак не можем разгадать. Пьем воду в ограниченном количестве и только в виде чая. Англичане хранят воду в посеребренных изнутри емкостях. Серебро предохраняет ее от порчи. Мы опустили в резервуар с водой несколько серебряных монет.
Проторенный путь
Позади 1800 миль и 27 дней плавания. В среднем за сутки проходим по 65 миль. Неплохо, учитывая наши злоключения.
До сегодняшнего дня шли проторенной дорожкой – по пути знаменитого плота «Кон-Тики» Тура Хейердала и плота «Таити Нуи» моего любимого мореплавателя Эрика де Бишопа. В Полинезии мне все будет напоминать о Бишопе и Алене Жербо. На острове Бора-Бора поклонимся могиле Жербо. Могила Бишопа находится на одном из островов Кука, расположенном немного севернее нашего маршрута.
Снова возня с парусами. После долгих мытарств все же удалось их уравновесить. Не то чтобы полностью, но, в общем, действуют они вполне прилично. Лодка хорошо держит курс, и румпель стал легче. При нашей круглосуточной вахте это очень важно. Может быть, странно это слышать, но мореплаватель-одиночка на яхте может спать больше времени, чем мы оба вместе. Любая яхта, намеревающаяся пересечь океан, имеет автоматическое рулевое управление, которое само поддерживает заданный курс. Как днем, так и ночью. Это огромное облегчение. Ты можешь спокойно выполнять свои дела и вдобавок радоваться океанским просторам.
Второй раз включаю двигатель. Хочу быть уверенным, что он в исправности, а аккумулятор – заряжен. Двигатель проработал минут пять и перегрелся. Старая история. Во всех экспедициях это повторяется. Ужасно неприятное дело. Двигатель не охлаждается – и все тут. Насос не желает всасывать и выбрасывать океанскую воду. Три часа не выпускал из рук гаечные ключи, отвертки. Опять включил. Двигатель проработал минут двадцать, не перегреваясь, и я заглушил его. Надо экономить горючее. Надоели все эти лишения и заботы. Продукты, вода, горючее, сон. Я бы, кажется, все отдал за десять часов нормального сна и даже, пожалуй, за пять, но непрерывного. Продолжаем спать в среднем по пять – пять с половиной часов в сутки, да и то в два приема. Конечно, при условии, что погода хорошая и нет никаких поломок.
Джу жалуется на беспрестанные головные боли. Все надеялась, что они пройдут, но, видимо, напрасно. Я же здоров. Правда, ребра болят, но терпимо. Повреждения грудной клетки особо не тревожат. Кисти рук действуют нормально. Короче, чувствую себя отлично и верю в успех нашего дела. Сон крепкий, и я быстро восстанавливаю силы. На океан смотрю «добрыми глазами», не считаю его виноватым в наших бедах.
Южная широта 7°39 .
Западная долгота 107°20 . 12 апреля.
Мечты
Сегодня – день, положивший начало космической эре.
Слушал по радио Москву, запись голоса Юрия Гагарина. Меня это так взволновало, что непрошеные слезы подступили к горлу. И не от скорби о нелепой смерти Гагарина. Утерянное не вернешь. Я сам всегда мечтал стать космонавтом. Знаю, что никаких шансов на это у меня нет, но упорно продолжаю думать, мечтать. Конечно, я и в мыслях не допускаю, что мне в этом помог бы тот факт, что мы участвуем в осуществлении программы «Интеркосмос» (психофизиологические исследования человека, поставленного в экстремальные условия). Наш интерес к проблеме одиночества и сенсорного голода совсем не случаен. Я убежден, что результаты нашего скромного эксперимента могут сослужить службу при будущих запусках в космос смешанного экипажа (муж – жена). Мы убедительно продемонстрировали возможность подобного состава.
Джу
Благоухающая, смеющаяся, пышнозеленая София
Сегодня у нас, пожалуй, самый тягучий день, не считая, конечно, тех нескольких дней, которые мы провели в дрейфе во время полного штиля. Сняли грот: парус довольно крепко потерся о ванты. Удивительное дело, дакрон – очень толстый и прочный материал, а прохудился всего за две недели. Может быть, потому, что парус не предназначен для рейкового оснащения? Быстрее всего он протирается при слабом ветре.
Когорта рыб, которая сопровождает нас с начала месяца, увеличивается. Сейчас они прячутся в тени лодки. А нас солнце печет беспощадно.
Забросили планктонные сети. Движемся медленно, и потому улов богатый. Надо сказать, еще не было случая, чтобы у нас в сетях не оказалось планктона. Но запах у него невыносимый. Вообще, надо признать, что жизнь южного Тихого океана намного богаче, чем в Атлантике.
День тянется долго и нудно. Видимо, от скуки неожиданно вспомнился Париж. Его бесподобный Центральный рынок. Фантастическое разнообразие людей, лиц, вещей, звуков и запахов. Неповторимые бистро вокруг одной из старейших площадей Парижа – площади Вогезов. В памяти всплыли те несколько ночей, которые мы провели, бродя по парижским улицам, и все памятные места города, о которых я столько читала раньше и которые наяву показались мне давно знакомыми. Наше пребывание в Париже было недолгим и теперь вспоминается чуть ли не как короткометражный фильм. А тогда мы набирались впечатлений для длительного плавания в океане и бережно откладывали комментарии на потом, когда можно будет не торопясь, с наслаждением пережить все увиденное еще раз. Из Парижа, следуя необъяснимому течению мысли, я вдруг перенеслась в Софию. Почему я так крепко люблю ее, сама не знаю. Вот и в нынешнюю весну мы опять не увидим цветения ее каштанов. И всей благоухающей, смеющейся, пышнозеленой столицы. Люблю улицы Софии, ее скверы, перекрестки, кафе.
Дончо
Личная ответственность
С момента отплытия из Кальяо мы ни разу не видели судов. Правда, в пятидесяти милях от порта встретили одинокий рыбацкий баркас. И все! В этом отношении великий Тихий океан представляет собой подлинную пустыню. Огромную и безбрежную. Наш маршрут пролегает в стороне от мировых торговых и пассажирских морских путей, и потому шансы встретить кого-либо ничтожны. Даже если люди и окажутся где-нибудь недалеко от нас, мы все равно не сможем позвать их на помощь. Ведь наша радиостанция повреждена. «Джу» одинокая в океане и немая. Однако мы не чувствуем себя заброшенными, потерянными. Воспринимаем все происходящее как нечто вполне естественное.
Не слышно гула самолетов, который в Атлантике – явление вполне обычное. Сотни раз я мечтал услышать их шум здесь, в Тихом океане. Сначала даже подсчитывал, во сколько раз скорость «Джу-V» меньше, чем у реактивного самолета «Джамбо Джет». Оказалось, что за время, когда знаменитый «Джамбо» перелетит весь океан, мы пройдем всего 15 миль. Он будет уже на противоположном побережье океана, а мы все еще сможем наблюдать берег, от которого отплыли.
Одиночество нас не тяготит. Давно уже знаем, что в подобных экспедициях можно рассчитывать только на себя, на собственные силы. По крайней мере пока находишься в океане. На суше – дело другое. Там за твоей спиной вся страна, институты, друзья. Но здесь, среди царства волн, в беспредельной океанской пустыне, наше благополучие зависит только от нас самих. Это чистейшая личная ответственность. В океане все тяготы и невзгоды невозможно разделить с кем-то посторонним или всецело переложить их на чужие плечи. Здесь все обязанности четко распределены и нет абсолютно никакой возможности уклониться от них. Идеальные условия для организации труда.
Сегодня у нас «нет» места. Плывем неизвестно где. Впервые за долгое время я не определил наши координаты. Увлекся работой, и солнце ухитрилось проскочить свою кульминацию, не спрашивая моего разрешения. Не беда. Океан огромный, и впереди еще немалый путь.
Ночью, во время вахты Джу, играли дельфины. Давненько они не появлялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42