– Я не понимаю. Зачем мне ваш зюб?
* * *
Ее звали Вероник, ей было восемнадцать лет, и жила она в мансарде, у которой был один плюс – во всяком случае, днем – оттуда открывался прекрасный вид на тюрьму Уондзуорт.
В награду за то, что не убил ее по дороге, Гай был приглашен на кофе. К тому времени, как его чашка опустела, он успел влюбиться в ее владелицу и забыть о том, что Аманда вообще существует.
– Позвольте мне пригласить вас на ужин, – сказал он, с ужасом спрашивая себя, что же ему делать, если она откажет. Его сердце забилось снова, когда она улыбнулась.
– Мне идти прямо так, мокрой и в слякотьи? Или я могу предварительно принять ванну?
– Я буду рад в любом случае, – улыбнулся в ответ Гай.
– Полагаю, мне все же лючше принять ванну, – рассудительно ответила Вероник. Она встала и указала на стопку журналов, громоздившихся рядом с продавленным диваном. – Я не задержусь. Вы сможете развлечь себя? Это французские журналы, но вы можете посмотреть картинки.
Крохотная ванная была пристроена к комнате. Гай улыбнулся, услышав, как она старательно запирает разделявшую их дверь. Журналы оказались порядком замусоленными номерами французского «Вог», в одном из которых он отыскал собственные фотографии, которые делал на последнем показе мод в Париже. Он подумал, что Вероник листала страницы с плодами его труда, и эта мысль обрадовала его. Он решил, что это доброе предзнаменование, означающее начало долгих отношений.
Но журналы явно были для нее роскошью. Комната, хоть и озаренная следами ее присутствия, была обшарпанной и бедно обставленной. Диван с подушками, украшенными ручной вышивкой, служил также кроватью. Лампы были расположены так, чтобы спрятать в тени ободранные обои, а плакаты на стенах, судя по всему маскировали грязь или потеки. Запах нужды витал в воздухе, и ни свечи с запахом корицы, ни мисочки с сушеными цветами не могли его скрыть.
Не было даже телевизора; пачка хорошей писчей бумаги и маленький транзисторный приемник, видимо, только и развлекали ее. Гай внимательно осмотрел комнату, страстно желая узнать побольше о Вероник Шарпантье, и почувствовал неодолимое желание увезти ее из этого холодного, мрачного дома, сказать ей, что больше нет нужды жить так, что он позаботится о ней…
И когда двадцать пять минут спустя она появилась на пороге ванной, он почти прикусил язык, чтобы эти слова не вырвались у него. В черном свитере с высоким горлом, светло-серой юбке и черных чулках она выглядела потрясающе. По плечам рассыпались белокурые волосы. Серые с серебряным отливом глаза радостно глядели на него. Она накрасила губы бледно-розовой помадой.
– О'кей? – весело спросила она.
– О'кей! – кивнул Гай.
– Хорошо. – Вероник улыбнулась ему. – Я дюмаю, мы прекрасно проведем вечер.
– Я в этом уверен.
Она задула свечи и взяла сумку.
– Могу я сделать вам признание?
– Что?
У Гая екнуло сердце. Он не мог представить, что она скажет. И не хотел этого слышать. Но Вероник уже продолжала:
– Я дюмаю, что начинаю радоваться, – шепотом сообщила она, – тому, что выпала из автобуса в дождь. Может, английская погода не такая плохая, в конце концов.
Оливер Кэссиди не очень обрадовался, когда три недели спустя его сын сообщил, что собирается жениться на Вероник Шарпантье.
– Ради всего святого, – сердито сказал он, прикуривая сигару «Король Эдуард» и даже не пытаясь говорить тише. – Это просто смешно. Ей восемнадцать лет. Она француженка. Ты даже не знаешь ее.
– Нет, знаю, – возмутился Гай. – Я люблю ее, а она любит меня. И я пришел не для того, чтобы спрашивать у тебя позволения жениться на ней, это произойдет в любом случае. Я уже договорился в бюро регистрации.
– Значит, ты просто дурак! – зарычал Оливер. – Она любит твои деньги, твою карьеру; почему ты не можешь просто пожить с ней пару месяцев? Тогда ты быстро от нее отделаешься.
– Кричать не обязательно, – сказал Гай. Вероник ждала в соседней комнате.
– Почему это? Почему я не могу кричать? – Его отец грозно насупил брови. – Я хочу, чтобы она меня слышала! Пусть знает, что в нашей семье не все такие болваны, как ты. Если тебя интересует мое мнение, то она просто умная, пронырливая иностранка, которая ищет тепленькое местечко.
– Меня твое мнение не интересует, – холодно ответил Гай. – И я вовсе не хочу отделываться от Вероник. Она будет моей женой, нравится это тебе или нет.
Оливер Кэссиди побагровел.
– Ты выставляешь себя на посмешище.
– Не я, – сказал Гай, возмущенный нежеланием отца хотя бы попытаться понять, – а ты.
Они поженились в Кэкстон-Холле, и вместо медового месяца Вероник отправилась вместе с Гаем в командировку в Швейцарию. Когда они вернулись, Вероник перевезла к Гаю свои немудреные пожитки, оставила работу в шумной лондонской закусочной и сказала:
– Ну! Что мы будем делать теперь?
Десять месяцев спустя родился Джошуа, с темно-синими глазами Гая и белокурыми волосами Вероник. Вероник, у которой не было семьи, грустно сказала:
– Как жалко. Твой отец меня ненавидит, я знаю, но нужно дать ему шанс полюбить внука.
Однако Гай, хоть и не мстительный по природе, не собирался делать шаги к примирению.
– Он знает, где мы живем, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Если бы он хотел увидеть Джоша, мог бы прийти. Но он явно этого не желает, так что забудь о нем.
Рождение Эллы два года спустя принесло еще больше радости в их семью. Вероник надеялась, что у этой малышки будут серые глаза и темные волосы, но Элла оказалась копией Джоша. Гай, карьера которого совершила головокружительный взлет, сделал столько фотографий своей семьи, что их впору было хранить в чемоданах, а не в альбомах. Но он был взбешен, когда получил по почте большой конверт с его адресом, надписанным знакомой рукой, в котором было несколько снимков, – он понял, что Вероник посылала их его отцу.
– Не смей никогда больше этого делать! – Он в ярости швырнул конверт на землю. – Он не заслуживает ничего. Я же говорил тебе… выбрось его из головы!
Но Вероник не могла этого сделать. У всех детей должен быть дедушка, и она мечтала, что ее дети узнают и полюбят единственного деда, который у них остался. Время шло, однако пропасть между ними оставалась такой же широкой, и она решила как-то изменить ситуацию. Ее муж и свекор оказались слишком гордыми для того, чтобы сделать первый шаг к примирению, но она была готова рискнуть ради Джоша и Эллы. Когда Оливер Кэссиди увидит внуков, рассуждала она, его злоба безусловно пройдет. Это будет fait accompli, тогда человеческая натура возьмет свое, и все-все будет хорошо.
Заранее зная, что ее упрямый муж не позволит ей налаживать отношения, она держала свои планы в тайне. Оливер Кэссиди жил в Бристоле, поэтому она дождалась, когда Гай отправится в двухнедельную командировку в Нью-Йорк, и только тогда забронировала для себя и детей номер в гостинице, расположенной менее чем в миле от дома свекра.
Когда они наконец вышли из поезда, голова у Вероник просто раскалывалась, но отступать было поздно. Чтобы не волновать Джоша и Эллу, она старалась сохранять бодрый вид. Усадив их за столик на залитой солнцем террасе отеля, она купила им по большой порции мороженого и весело сказала:
– Ну-ка быстро ешьте и смотрите, не капните на себя. Мы собираемся навестить одного очень хорошего человека, и будет нехорошо, если вы перемажетесь мороженым с ног до головы.
Шестилетний Джош был в восторге от приключения.
– А кто это? – спросил он.
Но Вероник, у которой все сильнее болела голова, только улыбнулась в ответ.
– Просто один хороший человек, дорогой. Он живет тут неподалеку, уверена, он тебе понравится.
Джош не был так в этом уверен. Человек в большом доме, куда привела их мама, казалось, не обрадовался им. Джош всегда думал, что очень хорошие люди много улыбаются, обнимают тебя и – иногда – дают конфеты. А этот человек с кустистыми седыми бровями даже не поздоровался.
– Мистер Кэссиди, – быстро сказала Вероник. Начало было не слишком многообещающее, и у нее мигом вспотели ладони. – Я привела Джоша и Эллу навестить вас… Я думала, вы захотите с ними познакомиться… с вашей семьей…
Оливер Кэссиди не любил сюрпризов. И не выносил, когда пытаются играть на чувствах. Этот человек, который редко признавал свои ошибки, не видел причин для того, чтобы менять мнение о французской жене сына. В ярком платье и с распущенными волосами она выглядела как подросток, но это не помогло. И если она думала, что проблема может разрешиться так просто, как в сказке, то она или глупа, или ужасно наивна.
– В чем дело? – холодно осведомился он, неприязненно разглядывая ее побледневшее лицо и не обращая внимания на детей, жавшихся к ее ногам. Он широким жестом обвел дом в стиле короля Георга и лужайки вокруг. – Боитесь, что, когда я помру, им это не достанется?
– Нет! – потрясенная его жестокостью, Вероник отступила назад. – Нет! – крикнула она еще раз, молясь, чтобы он понял. – Они ваши внуки, ваша семья! Дело вовсе не в наследстве…
– Очень хорошо! – рявкнул Оливер Кэссиди. – Потому что они его все равно не получат.
Элла, стискивавшая руку матери, захныкала.
– Меня тошнит, – всхлипывала она. – Меня..
– У меня важная встреча. – Он взглянул на часы, чтобы придать вес своей лжи, а потом в ужасе шарахнулся в сторону.
Но было поздно. Эллу, объевшуюся шоколадным мороженым, уже вытошнило на ручной работы ботинки ее деда.
Когда они вернулись в гостиницу, Вероник поняла, что заболела. Головная боль и озноб усилились после пережитого потрясения, каждую косточку в теле ломило.
К вечеру ей стало совсем плохо. Она с трудом смогла встать с кровати, позвонить вниз и попросить вызвать врача. Летняя простуда, подумала она, с трудом сдерживая нервные слезы. Этого только не хватало. Подходящее завершение неудачной поездки. Будь она суеверной, подумала бы, что Оливер Кэссиди наслал на нее порчу, чтобы наказать за дерзость.
Но врач отнесся к ситуации куда серьезнее.
– Миссис Кэссиди, боюсь, мы должны отвезти вас в больницу, – сказал он, закончив осмотр.
– Mais c'est impossible! – закричала Вероник; от слабости она вдруг позабыла все английские слова. – Mes enfants…
* * *
Но это было не предложение, а утверждение. Скоро прибыла карета «скорой помощи», и около полуночи Вероник уже привезли в неврологическое отделение одной из самых больших больниц Бристоля. Управляющий гостиницы заверил, что сам свяжется с ее мужем, и головой поручился, что о детях позаботятся.
Двадцать семь часов спустя, когда в больницу приехал Гай. Вероник уже была в глубокой коме. Как и предполагал врач, анализы показали, что у нее вирусная форма менингита, и, хотя медики делали все, что в их силах, прогноз был неблагоприятный.
– Мамочка сказала, что мы пойдем к хорошему человеку. – Глаза Джоша наполнились слезами, когда Гай попытался вытянуть из него правду. – Но он был совсем не хороший, он был злой. Он кричал на мамочку, потом Элла испачкала его ботинки. А когда мы вернулись в гостиницу, мамочке стало плохо. Папа, когда мы поедем домой?
Именно это Гай и подозревал. Он не связался с отцом. И когда три дня спустя Вероник умерла, не приходя в сознание, он тоже не передумал. Может, Оливер Кэссиди и не был виноват в ее смерти, но он постарался, чтобы последние часы ее жизни были настолько ужасными, насколько возможно. И этого Гай ему никогда бы не простил.
ГЛАВА 7
Из окна кухни Гай увидел, как оранжевый «MG» Максин с визгом затормозил на подъездной дорожке.
– Не знаю, – с сомнением сказал он. – Я все еще не уверен, что поступаю правильно. Кто-нибудь, скажите мне, что я не совершаю большую ошибку.
Беренис проследила за его взглядом. Из машины вылезала девушка в коротеньких белых шортах и темно-серой майке с надписью «МУСКУЛЫ» на груди.
– Новенькая просто не отвечает вашим представлениям о нянях, – дружелюбно ответила она. Потом, утешаясь тем, что завтра в это же время она уже будет замужней женщиной, добавила: – Она выглядит совсем не так, как я.
На это трудно было подыскать дипломатичный ответ; разница между девушками была слишком очевидной. Но с Беренис было так уютно, думал Гай, и каждому, кто видел ее, было ясно, что между ним и ею ничего быть не может.
А вот прибытие Максин Воган наверняка вызовет кучу сплетен.
– Меня не интересует, как она выглядит, – безжалостно сказал он. Наверху затопотали, Джош и Элла сбежали вниз и выскочили на улицу. – Я хочу, чтобы она заботилась о моих детях, вот и все.
Он хотел добавить что-то еще, но тут его внимание привлекла сцена за окном.
– О'кей, – говорила Максин, облокотившись на машину и обозревая стоящих перед ней детей. – Только напомните мне, кто из вас Джош, а кто – Элла?
Джош вздохнул с облегчением. Он был почти уверен, что она не станет заставлять их есть холодную овсянку. Еще он питал большие надежды на поздние отходы ко сну, когда пала будет в командировках. Беренис всегда становилась занудой, как только речь заходила о том, что им пора спать.
– Я – Элла, – сказала его сестра, силясь понять, серьезно ли говорит Максин, которую она видела впервые. – Я девочка.
– Ну конечно. – Максин улыбнулась и протянула ей сумочку. – Значит, ты подержишь это, а я вытащу чемоданы. Твой папа дома?
– Он на кухне, – сообщил Джош. – С Беренис.
– Хм-м-м. Было бы мило с его стороны выйти и поприветствовать меня. – Многозначительно посмотрев в сторону кухонного окна, она вытащила из багажника чемоданы и плюхнула их на посыпанную гравием дорожку. Она так серьезно отнеслась к тому, что ей предоставят здесь комнату, что даже наведалась к Морису в Лондон и забрала все свои вещи. – Что ж, внутрь их сможет внести он. Для этого и нужны мужчины.
Когда Дженни подъехала на своем пикапе к Трезайль-Хаусу, Максин уже успела устроиться в отведенной ей комнате. Огромная спальня в розовых, желтых и кремовых тонах, залитая солнечным светом, уже превратилась в помойку.
– Беренис дала мне список того, что можно и чего нельзя, – сообщила она, закатив глаза, и швырнула охапку белья в открытый шкаф. – Она, похоже, помешана на порядке.
– Няни должны быть аккуратными, – напомнила Дженни.
– Да, конечно. Мне жаль парня, за которого она выходит.
– Тебе тоже нужно быть аккуратной, – продолжила Дженни. – И детей приучать к этому.
Максин удивленно посмотрела на нее.
– У нас такого не было!
И это была правда. Tea, увлеченная работой, великодушно относилась к детям, которые большую часть времени были предоставлены сами себе, пока она, равнодушная к внешнему миру, погружалась в чудо создания новой скульптуры.
Во время своего замужества Дженни поняла, что ее тяга к уюту и домашнему хозяйству проистекает из хаоса тех детских лет, когда она мечтала о порядке и стабильности. Но Максин это, похоже, никогда не беспокоило. Более авантюрная по натуре и не такая сторонница комфорта, как ее старшая сестра, она с радостью принимала хаос. Дженни хотела бы, чтобы с таким же энтузиазмом она отнеслась к работе.
– Это другое дело, – строго сказала она. – У нас хотя бы была мать. А у Джоша и Эллы – нет. Для них это нелегко.
– Для меня это тоже будет нелегко. – Максин взглянула на список, написанный аккуратным, разборчивым почерком. – Тут сказано, они должны вставать в шесть тридцать. И предполагается, что я буду кормить их завтраком!
– Ну прекрати! – вздохнула Дженни. – Ты хотела получить эту работу! Ты мечтала сюда переехать. Что с тобой?
– Я хотела работать на Гая Кэссиди. – Максин посмотрела на нее как на дурочку. – Но мы только что вместе просмотрели его расписание и, судя по всему, он постоянно будет в разъездах. А пока он будет в самолетах носиться по миру, я буду сидеть дома с детьми, как какая-то долбаная домохозяйка. – Она помолчала и недовольно добавила: – Это совсем не то, о чем я мечтала.
Гай вышел из студии, когда Дженни добавляла последние штрихи к композиции из цветов на крыльце. Молясь, чтобы ночью не пошел дождь, она украсила каменные колонны у входа желтыми и белыми шелковыми лентами, прикрепив там и тут мимозу и гипсофилу. В сочетании с плющом, которым уже был увит белый камень, получится прекрасная оправа для невесты и жениха, когда они поднимутся по ступеням, чтобы сделать снимки, причем снимать будет один из самых известных фотографов в стране.
– Отлично. – Отступив на шаг, чтобы оценить общий эффект профессиональным взглядом, он утвердительно кивнул. – Вы потрудились на славу.
– Парикмахер тоже, – заметила она, увидев, как подъезжает машина и из нее выходит Беренис, испуганно прикрывая голову от легкого ветерка, дувшего с моря. Ее каштановые волосы были убраны назад и с продуманной небрежностью завивались локонами, касавшимися плеч, когда она шла.
– Как ты будешь сегодня спать? – спросил Гай, и Дженни заметила, как удивленно он смотрит на преобразившуюся невесту.
Беренис, покрутив так и сяк головой, ответила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32