Ромка снова кивнул.
– Вот, брат, как, – горестно вздохнул Егор Андреевич и поправил свои очки. Он их все время поправлял. – У вас тут что-то случилось, а у нас человек погиб. И человек-то хороший, молодой еще, ему б жить да жить… Со мной все спорил: не может, говорит, Саврасов шпиона играть, не такие, говорит, они… Я ему обещал доказать на экране. Теперь уж не докажешь. Вот и думай тут, – опять поправил очки, – как домой сообщить… Ехал человек работать…
– Слушайте, – неожиданно раздался обиженный голос, и к ним подошел вихрастый веснушчатый паренек в комбинезоне, расшитом светлыми швами. – Что вы тут себе позволяете? – и тем же тоном сказал: – Дайте закурить, что ли?
– Правда, Егор, все готово, свет стоит, мы будем снимать.
– Вот так, – хлопнул Ромку по плечу режиссер, – ты тут пока присматривайся, привыкай… Вот отснимем два плана, тогда и поговорим всерьез. Смотри не исчезни. Людочка, на твою совесть.
Режиссер ушел не спеша, глядя в землю и поправляя очки. Паренек в комбинезоне торопливо сделал несколько затяжек, потушил окурок и спрятал его в один из многочисленных карманов комбинезона. Потом жадно напился воды из бачка и побежал за ушедшими.
– Это кто?
– Оператор, – ответила Людочка, – кинооператор. Ну, идем и мы на площадку?
– На какую площадку?
– На съемочную.
Место, где идет съемка, всегда называется съемочной площадкой. Пусть это будет гребень скалы, палуба рыболовного сейнера, разрушенный окоп, обыкновенное болото или даже цех завода. Все равно, раз здесь стоит кинокамера, значит это и есть съемочная площадка – святая святых кино. Потому что именно здесь снимаются кинокадры, из которых монтируется кинофильм.
На съемочной площадке во дворе у Телятниковых царила самая настоящая суматоха, суетились, переговаривались и что-то делали разные люди. Ромка удивился: вон, оказывается, их сколько – всех, кто делает кино. Две пожилые женщины привешивали к кустам виноградника искусственные кисти винограда, расправляли только что прикрученные проволокой пожелтевшие листья – в картина действие происходит осенью. Молодой парень в очках сидел на корточках перед микрофоном и, прикрывая его то слева, то справа деревянным щитком, тихо спрашивал:
– Так лучше, Аркадий Леонтьевич? А так?
А из «тонвагена» отвечал пожилой лысый человек:
– Задувает, все равно задувает… Витя, ты слева лучше прикрывай, слева!
У веранды стоял в перепачканной спецовке маляр с кистью и ведерком, пачкал перила темной краской. Высокий мужчина в берете сказал ему:
– Здесь достаточно, переходи ко второму окну.
Маляр послушно перешел к окну. А к веранде тянул веревку пожилой лысоватый дядька. Рядом принесли и поставили большой эмалированный таз с мокрым бельем.
Людочка, предупредив Ромку, чтобы он никуда не исчезал, подбежала к лысоватому и стала помогать ему развешивать белье. Белье никто не стирал, а просто намочили, чтобы в кадре мокрым висело.
– Поберегись! Поберегись!
Это несли к дому шлюпку.
– Куда ставить?
– Левей, левей! – закричали откуда-то со стороны.
Лодку понесли влево. Но неожиданно рядом оказался оператор.
– Да не сюда – сюда… – ухватился он за корму.
Лодка развернулась и поплыла на новое место.
От этой суматохи, крика, шума работающих машин Ромка совсем растерялся.
Но тут со стороны, где стояла кинокамера и где больше всего суетились люди, раздался голос, усиленный электромегафоном:
– Внимание! Съемка! Приготовилась!
Все только и ждали этих слов: они произвели просто магическое действие. Все давным-давно уже было закончено, только надо в последний раз поправить листик, сдвинуть в сторону простыни, оттащить еще левей лодку да чуть подмазать перила.
И каждый, сделав это последнее движение, поспешно уходил за границу расставленных прожекторов, «за кадр».
За кадром оказались бутафоры, маляр, лысоватый дядька – реквизитор, те, кто тащил лодку. Витя со своим микрофоном, осветители и те молодые парни, которые вперед не выходили, а все это время суетились возле самой кинокамеры – ассистенты оператора, механики съемочной техники.
А в кадр – в угол двора, где висело белье, лежала готовая к ремонту лодка, созревал виноград, – вошел только один человек. Это был Володя в тельняшке с засученными рукавами и спортивных шароварах.
«Так это, наверное, будут снимать сцену, – вспомнил Ромка, – где Володя первый раз увидит Оксану, вернее, Люду, так ее зовут в сценарии. А где же она?»
– Оксана! Ты готова?
– Готова, – услышал Ромка и оглянулся.
Оглянулся – и просто-напросто обалдел.
Оксана опять была новой.
С высоко поднятой головой, надменная и гордая, в белом шуршащем платье, она не шла, она несла себя, до невозможности далекая, до восхищения красивая.
– Белье! – вдруг закричали от кинокамеры. – Где белье? Почему белье не разбросано?
Сейчас же в кадр вбежал лысоватый дядька, держа в одной руке табуретку, в другой небольшой тазик, тоже с бельем.
– Я же жду команды, – сказал он виновато и опрокинул на землю табуретку, отшвырнул в сторону тазик и разбросал вокруг мокрые носки, трусы, майки.
– Да не так, не так…
К веранде торопливо подскочил сам Егор Андреевич, отбросил табуретку чуть левее, тазик чуть правее, а носки и трусы (как будто от этого что-то изменилось) разбросал совсем по-другому.
– Все! – крикнул с места. – Снимаем!
И побежал к аппарату.
– Свет! – закричали сразу несколько голосов.
Заработала машине, «диги» замигали, затрещали и разгорелись ослепительно белым пламенем.
– Ну как? – неожиданно повернулась к Ромке Оксана. – Нравится?
– Очень… Очень интересно все это… вся съемка.
– А я?

– Что? – оторопел он.
– Ну, как я выгляжу – ничего? Понимаешь, – сказала очень просто, – я должна так выглядеть, чтобы Марко, ну, Володя, увидев меня, просто бы обалдел. Как думаешь, обалдеет?
– Обалдеет.
– Приготовились, – послышался голос режиссера.
Оксана вдруг стала серьезной, но, должно быть, сама поняла, что очень уж серьезной, потому что вдруг весело подмигнула Ромке и торопливо прошла к камере.
– Мотор!
Девица с хлопушкой громко объявила номер кадра.
– Начали!
Стоящий перед кинокамерой Володя опустился на землю и стал собирать разбросанное белье. В это время в кадр вошла Оксана. Она подняла табуретку, поставила ее и нагнулась за тазом. С носками в руках, на корточках, в очень смешной позе, Володя оторопело смотрел на неожиданного помощника. Даже отсюда, со стороны, где стоял Ромка, ясно было видно, что Володя «обалдел».
«Вот дает, – подумал Ромка, – настоящий артист, как будто первый раз ее видит».
– Спасибо, – сказал «обалдевший» Марко.
– Пожалуйста, – игриво ответила Люда.
– Стоп! – послышалась команда режиссера. – Делаем с ходу еще один дубль!
– Минуточку, – вскочил в кадр оператор, – мы тут свет поправим.
Оксана снова сказалась рядом с Ромкой.
– Ну как?
– Здорово. Этот ваш Володька – настоящий артист.
– А я?
Он не знал, что сказать.
– А зачем еще раз снимать?
– Ого? – она рассмеялась. – Еще не раз, еще, может быть, раз двадцать придется.
– Одно и то же?
– Одно и то же.
– И не надоест?
Она пожала плечами.
– Если так надо… Это же кино, что снято, уже завтра не исправить. Поэтому и снимают по нескольку раз, пока совсем хорошо не получится.
– Так у вас же сразу хорошо получилось.
– Сразу, – насмешливо покосилась она на Ромку, – да мы это сколько уже репетировали… Еще до того, как ты пришел…
– Приготовились! – прозвучала команда. – Оксана, где ты?
Девочка бросилась на свое место.
– Мотор! Начали!
И все повторилось сначала. Володя наклонился над бельем, к нему подошла Оксана, и он замер, «обалдело» глядя на девочку.
– Спасибо.
– Пожалуйста.
– Стоп! Стоп! – выскочил к ребятам Егор Андреевич. На этот раз он был чем-то недоволен. Стал что-то тихо говорить Оксане и даже присел, показывая Володе, как надо собирать белье. Потом поднялся, притянул обоих к себе, сказал что-то, должно быть, веселое, шутливо стукнул его по шее, ее по плечу и бросился к аппарату.
– Снимаем! Снимаем! Приготовились!
И опять все повторилось: Володя, белье, Оксана… Только «спасибо» и «пожалуйста» они не успели сказать. Сразу несколько голосов закричало:
– Солнце зашло! Солнце!
– Стоп! – рассерженно крикнул режиссер. – У нас вообще кто-нибудь смотрит за солнцем?
Все подняли головы.
Большое курчавое облако плотно закрыло солнце – тень легла даже на скалы.
– Выключить сеет! – скомандовал оператор.
«Диги» покорно потухли, смолк шум «лихтвагена», и площадка заметно оживилась. Снова заговорили, заходили…
– Вот не везет, – почему-то весело сказала Оксана, – такой хороший был дубль. А теперь жди солнца.
– И все с самого начала?
– Ага, – вздохнула она.
– И снова «мотор», – усмехнулся Ромка, – и снова «начали». И опять «стоп».
– И опять «стоп».
– И так каждый день?
– Каждый день.
– Не завидую, – честно сказал Ромка, – я бы, наверное, и дня не выдержал – понимаешь, терпения у меня нет…
– Посмотрим, – ответила она.
– Что посмотрим?
Она глянула на него снизу вверх.
– А вот как очередь до дублера дойдет, тогда и посмотрим…
– А… – только и мог сказать он.
– Выходит! Выходит! – истошно закричали с забора мальчишки.
– Выходит! – официально подтвердил один из ассистентов оператора. – Можно готовиться.
– Давайте свет. Приготовились!..
Все поспешно бросились к своим местам, каждый знал: надо успеть снять, пока еще какая-нибудь тучка не остановит съемку… Бывает ведь в кино и такое: в целом небе ни одной тучи, а как раз над головой, как раз над съемочной площадкой висит махонькое, легонькое облачко и не шелохнется, как будто за солнце зацепилось… И вся съемочная группа, задрав головы, ждет, когда же оно хоть испарится, раз двигаться не желает.
– Правда, правда, – сказала Оксана, – прямо как будто назло бывает…
– Приготовились, – напомнил ей Ромка.
– Ага, бегу, – сказала она и вдруг попросила: – Ты не уходи, даже если надоест, ты терпи, – и убежала.
– Ромк! – неожиданно тихо позвали сзади. – Ромка!
Он оглянулся. Вот тебе раз!
В стороне около сарая на сложенных в штабель досках чинно сидели Захар Лукашкин, Костик Мазурук и Леша Затонский. У них был важный и какой-то странный вид.
Осторожно вывернувшись из-под «дига», Ромка подошел. Лица у ребят были какие-то яркие, словно раскрашенные.
– Вы это что?
Они заговорили наперебой:
– Сниматься будем.
– Грим это.
– В следующем кадре…
– Видал, как нарядили.
Ромка даже обиделся: друзья называются, и слова не сказали.
Заметив это, Костик добавил виновато:
– Нас Людмила Васильевна позвала, прямо домой заезжала утром…
– На автобусе сюда привезли, – не мог не похвастать Захар.
– А мы тебя зовем-зовем, – сказал вдруг Леша, – а ты все с ней и с ней…
Ромка поспешно перебил:
– А вы что делать будете?
– Не знаем, – пожал плечами Захар, – нам еще не сказали… вот только одели и загримировали…
– Сказали, чтоб сидели и ждали…
Подошла Людмила Васильевна, покачала укоризненно головой.
– А тише нельзя? Забыли, где находитесь?
– Мы тихо, – согласился хитрый Костик, – это вот Ромка подскочил, все интересуется, все спрашивает…
– Что Ромка, – улыбнулась Людмила Васильевна, – завидно?
– Да ну, – отмахнулся он, – вы им верьте больше…
– Ничего, потерпи, скоро и твое время настанет.
– И я… меня тоже гримировать будут?
– Ну, – ответила она, – зачем? Ты же со спины будешь все время.
Ребята оживились.
– Как со спины? – оторопел Ромка.
– А ты хотел в лицо? – сказала Людмила Васильевна. – Тогда все сразу узнают, что это не Володя. А дублера не должны узнавать. И дублер снимается всегда только издали или со спины… А иначе как же?
Ромка не ответил, посмотрел на ребят и пожалел, что согласился быть дублером. Небось Захар будет в лицо сниматься, и Костик, и Леша. Сами себя всегда на экране увидят, да и знакомым показать можно. А тут сиди в зале и все время говори: вот это я и это я, а доказать не докажешь, потому что со спины…
– Внимание! – донеслось издалека. – Съемка!
Зажглись «диги».
– Тихо! – прокричали. – Тихо там, у сарая!
– Понятно? – сказала Людмила Васильевна. – Смотрите у меня…
И в это самое время раздался пронзительный мальчишеский голос:
– Ромка! Ромка!
На заборе, подтянувшись на руках, висел Тимка Коробко. Он что-то хотел сказать, позвать. Но на него зашикали, замахали руками…
– Тихо там! Тихо! Съемка!
Тимка понял, орать не стал, но ожесточенно зажестикулировал, подзывая Ромку. Тот сделал шаг к забору, но его остановил укоряющий взгляд Людмилы Васильевны.
– Мотор! Начали!
Так они и застыли – Ромка у сарая, Тимка на заборе.
– Стоп!
Ромка кинулся к забору.
– Сбор, – торопливо произнес Тимка, – По тревоге. Я тебя ищу-ищу, а ты вон где. Пока догадался…
– Всех?
– Всех! – торопился Тимка, – В двенадцать ноль-ноль на спасалке! Я побежал… Мне еще слева к Пичужкину успеть, а у тебя кто слева!..
– Ты же и будешь, – рассмеялся Ромка, – Степы-то нет…
– Тогда меня не предупреждай, – сказал Тимка, – я уже предупрежденный, ты этих забери…
– Ладно-ладно, беги.
Тимка спрыгнул с забора, а Ромка вернулся к ребятам.
– Сбор отряда, – сказал тихо, – по тревоге… в двенадцать ноль-ноль на спасалке…
Костик и Леша с живостью соскочили с досок, но их остановил Захар.
– Стойте, – сказал растерянно, – а это? – показал на костюм. – А грим?
– Костюмы сдать надо, – согласился Леша.
– Мы сейчас, мы быстро, – заторопился Костик.
– Внимание! – привычно донеслось от камеры, – Приготовились! Съемка!
«Опять одно и то же», – вздохнул Ромка и, найдя взглядом Людмилу Васильевну, пошел к ней. Осторожно тронул за руку. Она оглянулась и почему-то сразу поняла, что что-то случилось.
– Уходишь?
– Надо, – пожал он плечами. – Честное слово.
– Как это надо? – удивилась она. – А нам не надо?
Он ответил твердо:
– Сбор отряда, – и добавил для убедительности, – по тревоге.
– А что случилось? – насторожилась она.
– Ничего не случилось, – пожал опять плечами, чувствуя неловкость положения, – просто у нас так положено… если срочное, если для быстроты… ну, по-военному, так по тревоге.
– Людочка, – это подходила к ним костюмерша с Лешей и Костиком. Захар шел позади покорный и расстроенный.
– Понимаешь, Людочка, – заговорила взволнованно костюмерша, – говорят, им уходить надо… А кто вам разрешил, спрашиваю? В ответ только одно и слышу – «надо». Вот к тебе привела.
Людмила Васильевна перевела взгляд с ребят на Ромку.
– Да, и они тоже, – ответил он на немой вопрос.
– И очень-очень важно? – спросила она.
– Это не важно, – сказал уже раздраженно, – это просто дисциплина, порядок, просто так надо…
– Мало ли что вам надо! – перебила костюмерша. – Вы там напридумаете себе забаву всякую.
– Это не забава, – горячо отозвался Костик, – не имеете права.
– А срывать съемку имеете права? – костюмерша была настроена агрессивно. – У нас, милые мои, тоже дисциплина. Не буду я их раздевать, Людочка, и весь мой сказ. Вы их отобрали, мы костюмы подобрали, утвердили… Егор Андреевич еще спасибо сказал, что таких ребят нашли, и вдруг, здрасте-пожалуйста, – им куда-то надо!
Ромка взглянул на часы Людмилы Васильевны. Было без десяти двенадцать. Без десяти!
– Пусть переодеваются, Галина Юрьевна, – сказала вдруг Людочка решительно, – и поскорее.
– Как? – ахнула та. – Егор Андреевич утвердил, он с вас спросит.
– Вот я и отвечу, – улыбнулась Людмила Васильевна, – а ребята пусть бегут, а то еще опоздают.
На спасалке их встретил Тимофей Васильевич и повел сразу в служебную комнату.
Там уже был лейтенант Суходоля и четверо молодых парней, крепких, мускулистых, загорелых. Они разбирали и проверяли акваланги. На полу лежали разложенные по комплектам ласты, маски и трубки.
Марченко доложил:
– Отсутствуют Бараболя и Понкратьев, ушли в море. Подгорному не с кем оставить сестренку, она совсем маленькая, а мать на базар ушла, как говорит, вернется,.
– Можно? – в дверь просунулась рыжая шевелюра Славика Подгорного. – Только-только вернулась.
– Входи, – сказал вожатый, – устраивайся. Так вот, друзья, задача будет такая…
Сбору отряда предшествовало оперативное совещание на погранзаставе.
– Если неизвестный пришел к нам подводным путем, – говорил полковник, – значит, свой акваланг он оставил где-то здесь, в бухте… Не мог же он отключиться от аппарата где-нибудь в полукилометре и идти к берегу вплавь.
– Конечно, – согласился майор Алексеев, – вряд ли тогда он остался бы незамеченным для береговых постов. Только, если искать акваланг, то вдоль всего берега, а не только там, где пляж. Ведь он мог оставить аппарат и под скалой Отвесной, а выйти на берег уже на центральном пляже.
– Глубины здесь, – сообщил Суходоля, – не превышают десяти-двенадцати метров, и днем дно отлично просматривается. Если прочесать в комплекте номер один всю бухту…
– Сколько же займет это времени?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19