В этой роли появиться на Марсе я не собираюсь.
— Таня, ты смеешься над моими трудами!
— Откуда ты взял? Просто хочу сказать: поговори на этот счет с Медведевым. Все зависит от него.
— Опять Медведев! — Грачев обиженно пожал плечами, — только и слышу от тебя. Часто вы с ним встречаетесь. Уж не любовь ли у вас?
Наступило молчание. Грачев почувствовал себя неловко, поняв, что сказал лишнее. Таня не отвечала. Пальцы ее теребили кончики носового платка. Затем она встала и неторопливо, раздумчиво проговорила:
— Любовь? Все может быть, Саша, — и направилась к выходу.
— Куда же ты, Таня? Посиди! — пытался было остановить ее Грачев, но девушка уже вышла из салона.
Минуя одну за другой стальные двери в воздухонепроницаемых переборках, Таня направилась в свой рабочий кабинет.
В коридоре обсерватории с ней столкнулись два радиста.
— Что с вами? Вы так спешите, что можете с ног сбить, — пожурила их Данилова.
— Извините. Есть от чего потерять голову! — возбужденно заговорил один из космонавтов.
— Скажи, Дубравин, прямо—таки чрезвычайное происшествие! — перебил его другой радист. — Понимаете? Принимая очередные радиодепеши, неожиданно на ультракоротких волнах мы поймали какие—то таинственные сигналы.
— Сигналы? — удивилась Данилова. — Чьи же они, откуда?
— В том—то и загвоздка. Радиосигналы, как нам кажется, идут из космоса, с очень далекой планеты. Но это пока лишь наше предположение.
— Хорошо! Пойдемте ко мне в рубку, — предложила Данилова радистам, заинтересовавшись их сообщением. — Там и поговорим.
— Дней восемь назад мое внимание привлекли переливчатые, но строго размеренные звуки, принятые приемником дальней связи, — начал рассказывать Дубравин. — Мне удалось вслушаться в них. Затем на этой же волне я уловил расплывчатую мелодию. Хотел запомнить ее, но она тотчас исчезла. Больше не слышал ничего похожего несколько дней и уже готов был считать все эти звуки игрой своего воображения…
— Он опасался, что над ним станут смеяться, — заметил второй радист. — Уже не раз на Земле и у нас, на «Комсомолии», радисты ловили различные радиошорохи, в которых им слышалась какая—нибудь ключевая периодичность сигналов.
— Подожди, не перебивай. Но вот на днях в приемнике снова возникли знакомые переливчатые звуки, а за ними раздалась еле—еле слышимая мелодия. Она прекратилась так же внезапно, как и началась. Обо всем этом я рассказал своему помощнику. — Дубравин показал на товарища. — Мы вместе начали ловить таинственные сигналы. Четыре дня безуспешно охотились за ними. А вот сегодня, совсем недавно, они повторились.
— Я слышал их ясно! Позывные, волна, тон передачи и трижды повторяющаяся мелодия не могут принадлежать ни одной из известных нам радиостанций, — пояснил радист.
— Что они неземного происхождения, — за это ручаюсь головой! — убежденно проговорил Дубравин.
На межпланетной станции Василий Дубравин появился недавно, но уже успел прослыть человеком, хорошо знающим радиотехнику. В семнадцать лет получив среднее образование, он не стал поступать, как многие другие его сверстники, в институт, а уехал на Урал. Ему хотелось жить самостоятельно. Расторопность и деловитость помогли юноше определиться в одну из геологических экспедиций. Сначала рабочим, потом десятником он проработал там семь лет и стал опытным геологом—разведчиком. Еще со школы интересуясь радио, он оценил на практике, в экспедиции, значение радиосвязи и продолжал посвящать радиоделу все свободное время. И там, на Урале, используя долгие зимние вечера, Дубравин сумел заочно окончить полный курс радиотехнического института, Свою новую службу с дипломом инженера он начал на космодроме, но вскоре был направлен на «Комсомолию».
Данилова внимательно слушала радистов. Их нервное состояние передалось и ей.
«А если они действительно поймали сигналы? Что же тогда они могут означать — спрашивала она себя. — Разрешением этой загадки следует заняться всерьез».
— Мы приготовили чувствительные магнитофоны, чтобы записать на пленку сигналы, — словно поняв ее мысли, сказал Дубравин.
— Самое важное и трудное, друзья, определить, откуда исходит радиопередача. Я настрою свои радиотелескопы на волну сигналов, — пообещала Данилова, — а вы ловите их. Судя по вашему сообщению, повторение сигналов нужно ожидать не ранее, чем на пятый день. Как только они возникнут, запеленгуйте их и укажите мне угловые величины направления ваших антенн. Тогда легче засечь планету, откуда исходят сигналы.
Сигналы повторились, как и предполагали космонавты только через четыре дня. Их засекали и записывали. Сначала Даниловой показалось, что их передают с Марса. Но когда приняли третью передачу, пришлось изменить первоначальное предположение. И, наконец, Таня установила твердо: сигналы посылает Церера!
— Церера — это малая планета, не имеющая правильной сферической формы, — объясняла Данилова собравшимся у нее радистам. — Ее диаметр равен всего лишь семистам восьмидесяти шести километрам. По предположениям астрономов, она представляет один из обломков некогда существовавшей десятой планеты солнечной системы. Причины разрушения этой планеты неизвестны. Но установлено, что она обращалась между Марсом и Юпитером, примерно там, где сейчас находится кольцо астероидов. Существует миф о гибели Фаэтона, которого Зевс в гневе поразил молнией и куски разметал среди звезд. Потому астрономы и назвали именем Фаэтона исчезнувшую планету. Из числа ее осколков Церера является самым большим астероидом. Сила тяжести на нем в тридцать раз слабее земной.
— Интересно, какое расстояние до Цереры?
— Наименьшее расстояние от нее до Земли равно двумстам шестидесяти миллионам километров. Предложите земным радиостанциям тоже попытаться поймать сигналы с Цереры.
— Мы уже радировали на Землю и спрашивали. Никто там не слышал сигналов, — ответил Дубравин. — Да и мудрено, чтобы хоть одна земная станция услышала их. Высокие ионизированные слои земной атмосферы, становятся непреодолимой преградой для слабых радиоволн с этой далекой планеты.
— Тогда, друзья, докладывайте адмиралу о принятых вами радиосигналах, — заключила Таня.
Адмирал межпланетной станции Дмитрий Иванович Крепов был невысокого роста, ладно сложенный человек, уже начинающий полнеть, как часто это случается у людей с возрастом. Крепов немедленно переслал на Землю обстоятельный доклад радистов и просил привлечь к расшифровке загадочных сигналов лучших ученых.
Миновало после этого более месяца, но содержание передачи из космоса по—прежнему оставалось глубокой тайной.
Более того, в один из звездных дней космонавты на «Комсомолии» снова пережили волнующие часы. Радиосигналы перестали поступать.
— Товарищ адмирал! Сегодня должна быть передача, но ее нет! — докладывали встревоженные, сбитые с толку радисты.
— Установите на рации дальней связи круглосуточное дежурство, переключите на нее все усилительные устройства! — распорядился Крепов, у которого мысль о далекой планете и звуках с нее тоже не выходила из головы.
Прошло еще дней десять.
Чего только не предпринимали радисты за это время. В надежде услышать знакомые позывные, они блуждали по всем диапазонам приема и всячески усиливали все радиозвуки, поступающие из космоса. Но тщетно! Десятая планета молчала.
Мелодию таинственных звуков радисты «Комсомолии» заучили наизусть и в свободные от дежурства часы, сидя в салоне, частенько напевали странный мотив. Что мог означать он?
На Земле тем временем продолжалась кропотливая работа по расшифровке полученных с Цереры сигналов, которые не походили ни на человеческую речь, ни на условные обозначения типа телеграфной или нотной азбуки.
Сколько всевозможных соображений высказывалось в ходе работ! Конечно же, не обходилось без жарких опоров и дискуссий.
— На Церере, несомненно, живут разумные существа! — доказывал один из ученых. — Но мне кажется, что их язык, на основании данных, которыми мы располагаем, постичь невозможно. Нужны более основательные сведения.
— Не согласен с вами, уважаемый коллега! — горячился другой. — Мы должны расшифровать это послание. Надо найти только ключ, тогда электронные машины раскроют смысл сигналов.
— А я думаю, — предполагал третий ученый, что язык этих инопланетных жителей по обилию звуков подобен китайской азбуке. Она же насчитывает тысячи иероглифов…
Но пока ничто не приближало ученых к разгадке сигналов. День за днем лишь множилось число отвергнутых способов расшифровки.
По графику отпусков, который на межпланетной станции выдерживался строго, подошло время отдыхать Дубравину, и он улетел на Землю.
В Москву Дубравин прибыл в субботу. С бьющимся сердцем бродил он по улицам и площадям столицы, вглядывался в лица прохожих. Мимо шли люди, празднично одетые, веселые, оживленные. Они толпились у магазинов, кинотеатров, спешили куда—то. Может, в парк, на стадион, за город, на свидание… Жизнь шла своим чередом.
«А я куда? — подумал Дубравин и решил: — Поеду—ка в клуб космического института!»
В этом клубе, где по субботам и воскресеньям выступали лучшие артисты, кроме профессоров и слушателей института, зачастую можно было встретить и космонавтов. Приезжая в Москву, они непременно заглядывали туда, чтобы повидаться со своими преподавателями, друзьями, товарищами по труду.
— Вася! — вдруг услышал Дубравин свое имя и быстро оглянулся.
Повернувшись к нему в пол—оборота, у зеркала в вестибюле стояла полная девушка и поправляла светлые шелковистые волосы. Это была инженер Ярова, включенная в состав экспедиции на Марс.
— Здравствуй, Женя! Вот так встреча! Признаться, не ожидал увидеть тебя здесь, — обрадовано проговорил Дубравин и крепко пожал руку девушки. — Слышал, что ты хочешь лететь на Марс.
— Ты не ошибаешься. Давно ли с «Комсомолии»?
— Хожу по Земле буквально только с утра. Прилетел сегодня. Да, могу порадовать! Подготовка корабля завершена. Тебя на нем поджидает уютный кабинет, битком набитый автоматикой и медициной. Ты же собираешься совмещать и обязанности врача…
— О делах потом. Разве не знаешь, клуб предназначен для отдыха, — Ярова улыбнулась. — Кстати, не назначено ли у тебя здесь свидание? Ты светишься весь, словно красное солнышко.
— Ну что ты! Сегодня я свободен, как ветер.
— Тогда проводи меня, пожалуйста, в зал. Не хочется быть одной, — откровенно призналась девушка.
Осмотрев выставку картин знаменитых художников, Дубравин и Ярова расположились в одной из комнат отдыха, уютно обставленной мягкой мебелью.
— Почему ты не расскажешь, как вы поймали передачу с Цереры? Это же страшно интересно! — начала разговор Ярова.
— А ты в курсе дела?
— Как же! Сам знаешь, газеты этому событию отводят значительное внимание. Обидно, что принятые вами сигналы до сих пор не смогли расшифровать.
— Признаюсь, меня все это настолько заинтересовало, что я хотел отказаться от отпуска и остаться на станции. Не разрешили! Все вечера перед отлетом на Землю просиживал над копией передачи, записанной на пленку, — Дубравин все более воодушевлялся. — Мне кажется, Женя, что я нащупываю путь к ее разгадке. Пытался перекладывать мелодию передачи на ноты.
— Сыграй, пожалуйста, ее! — попросила Ярова.
Они подошли к пианино, стоявшему у стены. Дубравин осторожно ударил по клавишам. Один раз, другой и тихо стал имитировать странную мелодию, сопровождая свое необычное пение несложным аккомпанементом.
Девушка внимательно вслушивалась в звуки. Она, как и все, тоже хотела проникнуть в смысл таинственных сигналов.
Более часа провели они за этим занятием. Может, сидели бы и дольше, но шум расходившихся из клуба посетителей напомнил, что уже поздно и им тоже пора по домам.
Возвратившись в гостиницу, Дубравин долго не мог заснуть. Опять та же причина, которая в последнее время совсем лишила его душевного покоя. Сигналы с Цереры — они постоянно звучали в его ушах. И даже здесь, в период отпуска, когда бы, казалось, только и забыть о делах.
Неделя, которую Дубравин провел в Москве, оказалась для него не временем отдыха, а напряженной работы. Уединившись в номере сорокаэтажной гостиницы, он почти только и занимался прослушиванием пленки с записанными на ней сигналами с Цереры. То пробуя найти в передаче какой—то такт, то выискивая в ней одинаковые звуки, космонавт буквально ломал голову над раскрытием ее смысла. Не в характере Дубравина было бросать какое—либо дело незавершенным.
Однажды, включив радиоприемник, он случайно поймал американскую передачу. К удивлению Дубравина — он—то хотел отвлечься от навязчивой мысли! — передача была посвящена радиосигналам из космоса.
Дубравин поближе подсел к приемнику, внимательно вслушиваясь в иностранную речь:
«…В конгрессе Северо—Американской федерации поднят вопрос о необходимости срочного атомного вооружения искусственных спутников для борьбы с межпланетной опасностью. Всякое промедление с созданием мощных атомных космических баз может оказаться гибельным для население земного шара.»
Дубравина передернуло.
Оказывается, вскоре после сообщения в советской печати о таинственных сигналах с Цереры падкие на сенсацию радиокомпании западного полушария подняли вокруг всего этого большую шумиху.
«Земному шару угрожает опасность! Ультиматум из космоса! Земля находится накануне космического вторжения! Мы — беззащитны! Запрещение атомного оружия было поспешным!» — то на одном, то на другом языке, словно попугай, выкрикивал заокеанский диктор.
Дубравин выключил радиоприемник. Почему—то неожиданно вспомнился забытый мотив. Дубравин задумался. Вдруг он вскочил со стула и бросился к стоящему в углу комнаты пианино.
— Мысль! Идея! — воскликнул он. — Фа! Фа! Фа—диез!.. И вот Василий уже сидит за пианино, подражая звукам, пришедшим с чужой планеты. — Да! Эти звуки должны обозначать название станции, планеты или имя тех, кто их передает. Они повторяются вначале и в конце передачи. Жалобные же звуки — не просьба ли это о помощи? Там что—то случилось! Ведь может быть и такое! Значит, есть на Церере живые существа?!
Дубравина сильно взволновало неожиданное открытие. С кем посоветоваться? Он нетерпеливо позвонил Яровой.
— Женя! Добрый день! Мне кажется, что я близок к расшифровке послания с Цереры… Да!.. Если можешь, приезжай скорей! — почти кричал Василий в телефонную трубку.
Ярова не заставила долго ждать. Вскоре, раскрасневшаяся и запыхавшаяся, она появилась в дверях комнаты.
— Ну, что у тебя нового? Выкладывай!
Дубравин подробно познакомил ее со своими догадками. Ярова, внимательно слушавшая его, заключила:
— Твое предположение, по—моему, убедительно. Надо о нем срочно сообщить в космический институт.
Вызвали такси. По дороге Ярова заметила шутливо:
— Ты, Василий, начинаешь походить на влюбленного поэта: побледнел, волосы взъерошенные, взгляд туманный. Настоящая жертва искусства.
— Не до смеха сейчас, Женя.
— А я и не смеюсь.
В космическом институте, где занимались расшифровкой сигналов, Дубравин пробыл до глубокой ночи. Его сообщение помогло дополнить результаты уже проделанной учеными большой работы.
Космонавт высказал предположение, что мелодичный тон передачи, возможно объясняется тем, что язык существ, населяющих Цереру, представляет собой сочетание слов с музыкой, и попросил ученых привлечь к расшифровке сигналов соответствующих специалистов.
Послание с Цереры немедленно направили во Дворец музыки, где находилась электронная машина, которую называли музыкальной памятью Земли. В ее электронном «мозгу» были запечатлены сотни тысяч музыкальных произведений. Она могла «оценивать» их и даже «создавать» простые мелодии.
Один из ученых, воспроизведя на особом инструменте с помощью пленки мелодию с Цереры, дал машине «задание» объяснить смысл таинственных звуков.
В огромной установке сначала что—то тихо зашелестело, потом шум стих. Томительно долго «думала» машина. Наконец, мягко щелкнул, открылось небольшое окошечко и из него быстро побежала белая бумажная лента. Вскоре на ней зачернели буквы:
«Фа! Фа! Фа!.. И несчастье, и горе, и ужас… Мы зовем и зовем: летите, ищите… Фа! Фа! Фа!»
Такое содержание мелодии показалось странным и невероятным. Электронная машина снова получила от людей приказ раскрыть секрет послания. Но она упрямо опять выдала тот же текст.
— Большего не добиться, — сказал специалист, ведавший электронной машиной. — Дальше все зависит от нас самих.
Теперь вместе с учеными—лингвистами и мастерами шифровального дела над разгадкой «небесного послания» трудились музыканты и несколько видных композиторов. Обобщив проделанную работу, они составили предположительную азбуку из пятидесяти звукобукв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18