Я согласен. Как ты справедливо заметила, прибавил он ядовито, - возможность избавиться от тебя того стоит. - Он посмотрел на нее с ненавистью. - А ты действительно сильно изменилась ничего не осталось от той милой девочки, какой ты была когда-то!
Столь неожиданный упрек показался ей забавным, и она коротко засмеялась, точно пролаяла. И вдруг с изумлением почувствовала, что в глубине души сочувствует Шупансее.
- Итак, третье условие, - объявила она, полностью взяв себя в руки. Я сохраняю все свои титулы и всю собственность в Рэнке, которую не успели прихватить вместе с троном.
- Согласен. - В голосе принца звучало полнейшее равнодушие. - Что еще?
Дафна сжала рукоять меча и едва слышно вздохнула.
- Было у меня и еще одно условие, - сказала она и повернулась к Уэлгрину. Уставившись на него, она ждала, пока ему станет не по себе от ее взгляда. Уэлгрин действительно вскоре беспокойно заерзал. - Я хотела всего лишь получить верхний сустав твоего правого мизинца, Уэлгрин, и носить его как кулон на шее, - пояснила она, не сводя с командующего гарнизоном глаз. Затем оглядела лица остальных присутствующих и осталась весьма довольна произведенным эффектом. Помолчав немного, Дафна вновь посмотрела на Уэлгрина и прибавила уверенным тоном:
- Не сомневаюсь, я бы его получила. Принц наверняка с удовольствием удовлетворил бы и эту мою просьбу.
Молин сделал несколько шагов в сторону лестницы, явно намереваясь покинуть зал, Кадакитис поймал его за рукав и потянул назад.
- Ты что, с ума сошла?! - крикнул он Дафне.
- Вполне возможно, но исключительно по твоей милости! - не осталась она в долгу. - Мой рассудок, видно, повредился еще тогда, когда ты бросил меня на растерзание этих мерзавцев с Острова Мусорщиков!
Поднялся жуткий гвалт. В общем шуме одна лишь Шупансея сумела как-то сохранить достоинство. Наклонившись вперед и с неожиданным интересом вглядываясь в лицо Дафны, она спросила:
- Но почему именно наш командующий?
Дафна и бровью в ее сторону не повела, а вновь повернулась к Уэлгрину.
- Ты предал свою госпожу, предал Ченаю! - обвиняющим тоном начала она. - Ты позволил Зипу безнаказанно уйти, когда она передала этого ублюдка твоим людям! Да и теперь, когда простые горожане поют ей хвалебные гимны и украшают цветами ворота ее дома, Молин и прочие обладающие властью подлецы, продавшие Санктуарий, распускают грязные слухи о ее так называемом предательстве! А вот о твоем предательстве, Уэлгрин, никто ни слова! Ты же был ее любовником, и как легко потом ты ее предал! Ты помогал ей разрабатывать план захвата и доносил обо всем им! - Дафна ткнула указующим перстом в сторону Молина и принца. - А потом ты по их приказу освободил человека, который убил твою малолетнюю племянницу и топором выпустил кишки твоей родной сестре! - Она холодно и твердо смотрела на Уэлгрина, но в сердце ее не было торжества. Не выдержав ее взгляда, он отвернулся. - Где была тогда твоя честь, Капитан?
О да, Молин и его приспешники вполне могут быть тобой довольны - ты так послушен, у тебя такое чувство ответственности!
Но простые жители Санктуария теперь отлично знают тебе цену.
Посмотри-ка им в глаза, когда в следующий раз вздумаешь прогуляться по улицам - увидишь там только презрение и ничего больше!
Дафна умолкла и повернулась к Молину; тот весь взъерошился и удивительно напоминал хищного падальщика, готового броситься на нее и растерзать.
- Ты смотри, Молин: держи при себе своего игрушечного солдатика, да только подальше от меня! Уж больно мерзкая вонь от него исходит!
- Мне бы хотелось знать вот что, - негромко молвила Шупансея, снова наклоняясь к своей сопернице. - Если ты так хотела получить палец Уэлгрина, то почему теперь передумала?
- А вот этого никому из вас никогда не понять, - бледно улыбнулась Дафна. - К счастью, вчера ночью мне довелось видеть в этом городе поистине благородных людей с чистыми сердцами - в грязном парке среди проституток, которым постоянно приходится не на жизнь, а на смерть сражаться за право на такое существование, какого никто из нас себе не пожелал бы. Униженные, нищие, отверженные, они тем не менее заботятся друг о друге, точно члены одной семьи. - Она помолчала и чуть дрогнувшим голосом продолжила:
- Я и раньше встречала людей, имеющих твердое понятие о чести - в поместье Край Земли.
Хотя, конечно, вы в это не поверите и никогда меня не поймете.
Ладно, Уэлгрин, можешь оставить свой палец себе! - Она задумалась. Склонив голову набок и не обращая внимания на присутствующих, вспоминала она события прошлой ночи, подземный ход и тот ужасный запах, который, казалось, до сих пор стоял у нее в ноздрях... - Все равно я не стала бы вешать на шею эту вонючую гадость!
И Дафна повернулась к ним спиной, к этим мастерам играть в грязные игры! Только что она одержала лучшую в своей жизни победу - просто взяла и вышла из игры, в которую они так надеялись ее втянуть.
Оказалось, что у Главных Ворот ее ждал Дейрн. Он уже успел вымыться и переодеться после утренней тренировки и выглядел прекрасно.
- Знаешь, я решил немного проводить тебя, а заодно и прогуляться, сказал он с улыбкой.
Она тоже улыбнулась ему. Таких силачей и великанов она никогда раньше не встречала, но всегда чувствовала в Дейрне удивительную затаенную доброту и нежность. А Ченая, дурочка, еще его недолюбливала! Дафна, прикрыв глаза рукой от слепящего солнца, посмотрела Дейрну прямо в лицо. Солнечное сияние вокруг его головы походило на нимб.
- Как насчет того, чтобы немного выпить в приятной компании? спросила она. - Сам выбери, где лучше, но я бы хотела, чтоб это был настоящий воровской притон!
Дейрн сперва нахмурился, потом обхватил ее рукой за плечи и улыбнулся одной из своих редких, добрейших улыбок.
- Мне кажется, я одно такое местечко знаю. Но там, пожалуй, даже тебя в краску вогнать могут.
- А вот спорим, что не смогут? Ставлю золотой! - радостно подхватила шутку Дафна.
ЗРЕНИЕ ДАЛО
Диана Л. ПАКСОН
Сдвинув маску, прикрывавшую нос и рот, Лало снова окунул кисть в серую краску. Еще три фута этой проклятой стены, и можно будет наконец немного передохнуть. Кисть шуршала по грубому холсту, искусно изображая каменную кладку; так, теперь немного черной краски и еще один камень закончен. Откуда-то из-за кулис донеслись удары молотка. До премьеры второго спектакля в единственном театре Санктуария оставалось два дня, и художник не был уверен, успеют ли актеры все как следует отрепетировать, а он подготовить декорации.
Лало отступил, оценивая сделанную работу, и недовольно поморщился. Даже после нанесения теней холст вблизи выглядел, как коллекция различного размера пузырьков, но художник надеялся, что из зала этого заметно не будет и размалеванный им задник создаст ощущение настоящей каменной стены. И вдруг Лало показалось, что стоит ему снять маску и дохнуть на эту декорацию, как стена действительно СТАНЕТ НАСТОЯЩЕЙ... Неужели он сопротивляется этому искушению лишь потому, что не уверен, выдержит ли хлипкая сцена такую тяжесть? Или, может, просто боится, что утратил способность превращать изображенные им предметы в реально существующие?
Ладно, убеждал он себя, в конце концов это не такая уж большая плата за возвращение к нормальной - относительно, конечно! - жизни в Санктуарии. Возможно, его сын Ведемир и та девушка из дворца, в которую мальчик влюблен, все же смогут хоть своих детей вырастить в мире и покое. За исключением некоторых зданий, поддерживаемых лишь с помощью волшебства и постепенно разрушающихся по мере того, как слабеют эти заклятья, - обломков взорванного гнезда колдунов, чуть не уничтоживших Санктуарии, - завалы практически убраны, и город отстраивается вновь. Мне, наверное, следовало бы радоваться этому, думал Лало. Однако период бурной деятельности здешних магов странным образом совпал с расцветом его творчества, и теперь он не был уверен, какие из его талантов порождены магией, а какие являются проявлением высокого мастерства. Он чувствовал себя полуслепым, точнее, "ум его был слеп" - так называют это состояние маги. Но воспользоваться своим внутренним зрением Лало не решался.
И пока что рисовал декорации к спектаклю "Проклятый король", и чем больше кусков из этой пьесы он слышал, тем более унылой она ему представлялась.
- Что ж, начнем с самого начала, - услышал он у себя за спиной голос Фелтерина, и режиссер взбежал на сцену. - Великие боги! Всего два дня до премьеры! Но уж эта-то пьеса, по крайней мере, никого не обидит!.. Отголоски первого представления труппы только теперь начали стихать среди взбудораженных жителей Санктуария.
Фелтерин Теспиан, основатель театра, его директор, режиссер и исполнитель главных ролей, занял свое место у столба, который впоследствии должен был превратиться в дерево (когда до него наконец у плотников дойдут руки), и уперся посохом в пол. Жеманно улыбаясь, Глиссельранд скользнула по сцене и взяла Фелтерина под руку.
- Скажи мне, дочь моя, куда теперь пришла ты
С отцом своим слепым и старым? Что это за дворец?
Зычный голос Фелтерина совершенно не подходил для столь слабого монарха, которого он изображал в данный момент.
- Я малого прошу, но я и меньшим удовольствуюсь вполне.
Меня терпенью научили три мастера великих
Боль, время и достоинство, что у меня в крови...
Сцена вздрогнула: на пол вдруг с грохотом упало что-то большое и тяжелое. Фелтерин прервал реплику и обернулся.
- Терпенья мне! - взревел он, по-прежнему говоря как бы словами какой-то пьесы. - О боги, дайте мне терпенья! Ведь с дураками мне приходится работать!
- Это все лебедка! - донесся из-за кулис чей-то плаксивый голос. - Я не виноват, хозяин.., веревка соскользнула...
- Лемчин! Ублюдок! - Фелтерин прямо-таки готов был взорваться от злости. Его грозный бас разносился по всему залу. - Что там у тебя упало?
Лемчин ответил не сразу, и Лало успел собрать кисти, рассыпавшиеся по полу.
- Это была.., та машина, что делает гром, хозяин.
- Клянусь жезлом Вашанки! А ты знаешь, сколько она стоит?
Это же дар самого принца! И после всего... - Фелтерин тяжело вздохнул и разразился гневным монологом, посвященным грядущим бедам и не менее выразительным, чем текст самой пьесы.
Обнаружив, что машинально убрал кисти в ящик, а не поставил их рядом с собой на подставку, Лало нахмурился. Ну как можно нормально работать - хотя бы и декорации малевать! - когда вокруг творится такое безобразие? Час назад совсем стемнело, и Джилла наверняка уже сердится, потому что он снова задержался, впрочем, возможно, обед еще не успел совсем простыть... Лало был голоден и очень устал. Когда Фелтерин ураганом пронесся по сцене и скрылся за кулисами, чтобы осмотреть нанесенный ущерб, художник сложил краски, убрал их в ящик, повесил ящик на плечо и двинулся к дверям.
- Эй, Лало, ты что, уже уходишь? - крикнула ему вдогонку Глиссельранд. Он пробормотал что-то невразумительное насчет Джиллы, но не остановился. Передай, пожалуйста, мой привет дорогой Джилле! И скажи, что я ее очень люблю и вяжу для нее шаль из карроннской пряжи дивных тонов нежно-розовой, лимонно-желтой, пурпурной и... - Дверь захлопнулась у Лало за спиной, но все еще было слышно, как Глиссельранд перечисляет цвета ниток и описывает узор.
Он только головой покачал. Подарок Глиссельранд принцу Кадакитису стеганый чехол для чайника - был просто ужасен.
А уж шаль, да еще настолько большая, чтобы укрыть Джиллу целиком... Его передернуло. Но Джилла, разумеется, будет настаивать на том, чтобы сохранить подарок Глиссельранд! "Интересно, - подумал он, - сумею ли я убедить ее, чтобы она спрятала эту проклятую шаль куда-нибудь подальше?.." Размышляя о том, отчего это Глиссельранд обладает таким поистине чудовищным чувством цвета, Лало торопливо шел по темным улицам.
Он уже свернул за угол на Серпантине и спускался под горку, когда услышал у себя за спиной чьи-то шаги. Близко.., слишком близко!.. Они, должно быть, поджидали его в переулке, а он был настолько погружен в собственные мысли, что не успел заметить их раньше. Нащупав рукоять ножа, он медленно обернулся.
Навстречу метнулись тени преследователей. За ними он успел разглядеть похабную вывеску над дверью "Распутного Единорога". Дверь таверны распахнулась, и яркая полоса света упала на мостовую.
- Помогите! Воры! Помогите! - Лало понимал всю тщетность своих призывов, но продолжал кричать. Потом взмахнул ножом; сверкнув в темноте, нож вонзился во что-то мягкое. Лало услышал стон и нажал сильнее, но рука его вдруг онемела от боли; удар был так силен, что нож вылетел из нее и со звоном упал на мостовую. Лало попытался как-то защитить голову второй рукой и услышал смех - то ли напавших на него бандитов, то ли посетителей "Единорога".
"Ну почему это случилось со мной именно сейчас? - растерянно думал Лало, буквально припечатанный к стене страшными ударами. - После стольких лет... И так близко от дома!.. - Сверкнуло лезвие ножа, и он почувствовал, как в плечо ему вонзилось острие. - ..Попался, точно какой-то чужестранец.., или просто дурак!"
Как же это он так вляпался? Кто-то попытался сорвать у него с плеча ящик с кистями и красками, он не отдавал и попытался ударить нападавшего, потом почувствовал, как что-то летит прямо на него, попытался пригнуться, но не успел, совсем не-" много не успел...
Последовал страшный удар, и весь мир вокруг, казалось, остановился.
Свет и тени, хриплое дыхание бандитов, крики в отдалении - все утонуло во тьме, ощущение реальности куда-то исчезло.
"Джилла, прости..."
А потом погасли и боль, и сожаления, и Лало, лишившись чувств, полетел в какой-то бездонный темный колодец.
***
Тьма.., затхлый запах... Он невольно поморщился. Конечности затекли после чересчур долгого сна, навеянного колдовскими чарами. Надо потянуться. Он вдохнул вонючий застоявшийся воздух. Пыль попала в пересохшие ноздри, и Дариос, чихнув, проснулся окончательно. Так, держим ушки на макушке! Но в окружавшей его тишине он слышал лишь собственное хриплое дыхание. Дариос снова чихнул.
"Я жив! Я выжил!" Даже в такой темноте Дариос чувствовал, что краснеет от гордости. Он вспоминал охватившую его тогда панику и то, как разворачивались ряды защитников Гильдии, как рушились ее стены и как ревела толпа мятежников.
И как они бежали - ученики и учителя... Неужели никто так и не вспомнит об этом подвале под конюшнями, вход в который был запечатан могущественными заклятьями еще до того, как на Севере восстали нисибиси и бейсибцы высадились в гавани Санктуария?
А ведь эти заклятья будут действовать до тех пор, пока существует Гильдия Магов! И он будет пребывать в безвременном трансе до тех пор, пока...
...будут живы хранители этого подземелья, пока какая-нибудь случайность не освободит его...
Но сейчас Дариос остался в этом подвале один, и двери сюда по-прежнему запечатаны заклятьем.
Проглотив застрявший в горле горький комок, он протянул руку и коснулся холодных камней. Пальцы стали мокрыми: откуда-то сверху по стене сочилась вода. Дариос поднес мокрые пальцы ко рту и облизал их. Потом, глубоко вздохнув, произнес священное Слово...
Но тьма стояла стеной. Впервые в жизни Дариос ощутил леденящее прикосновение Страха.
***
Судя по характерным звукам, должно быть, уже наступило утро. Лало глубоко вздохнул и тут же поморщился: невыносимая боль снова пронзила виски. Открыть глаза он не решался. Боль была незнакомая - не пульсирующая, какая обычно бывает с похмелья, которого он, впрочем, не испытывал уже много лет, а резкая, острая. Он опять вспомнил быстрые шаги в темноте у себя за спиной, ту яростную ночную схватку с бандитами...
"Странно, что я еще жив!" - подумал он.
- Ну что, очнулся? Ах ты дурачок! - услышал он ласковый голос Джиллы. - И о чем ты только думал, пойдя таким путем, да еще ночью, да еще совсем один?
Голос ее звенел от пережитого беспокойства. Лало улыбнулся.
Было приятно уже одно то, что он слышит ее голос. Он ведь и не рассчитывал когда-либо услышать его снова.
- Тебе еще повезло, хотя ты безусловно этого не заслуживаешь! продолжала она. - Даброу был уверен, что ты мертв, когда отыскал тебя с разбитой головой, всего окровавленного. - Даброу был недалек от истины, подумал Лало, вспоминая тот страшный удар, который свалил его с ног. Словно на голову ему упала та самая "громобойная" машина из театра Фелтерина. Сядь-ка, я тут кое-что принесла. Это лекарство поможет унять боль.
Закусив губу, Лало приподнялся на локтях и очень осторожно приоткрыл глаза. Но он, должно быть, ошибся: утро еще не наступило, и в комнате было совершенно темно.
- Открой рот, дорогой...
- Сперва зажги лампу, - потребовал он. - Чтобы я хоть ложку мог разглядеть.
- Лампу? Ну хорошо, я открою ставни пошире, если тебе хочется, чтобы в комнате было посветлее, но мне кажется... - Джилла не договорила. Несколько мгновений стояла полная тишина, потом он почувствовал, что она наклонилась над ним:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Столь неожиданный упрек показался ей забавным, и она коротко засмеялась, точно пролаяла. И вдруг с изумлением почувствовала, что в глубине души сочувствует Шупансее.
- Итак, третье условие, - объявила она, полностью взяв себя в руки. Я сохраняю все свои титулы и всю собственность в Рэнке, которую не успели прихватить вместе с троном.
- Согласен. - В голосе принца звучало полнейшее равнодушие. - Что еще?
Дафна сжала рукоять меча и едва слышно вздохнула.
- Было у меня и еще одно условие, - сказала она и повернулась к Уэлгрину. Уставившись на него, она ждала, пока ему станет не по себе от ее взгляда. Уэлгрин действительно вскоре беспокойно заерзал. - Я хотела всего лишь получить верхний сустав твоего правого мизинца, Уэлгрин, и носить его как кулон на шее, - пояснила она, не сводя с командующего гарнизоном глаз. Затем оглядела лица остальных присутствующих и осталась весьма довольна произведенным эффектом. Помолчав немного, Дафна вновь посмотрела на Уэлгрина и прибавила уверенным тоном:
- Не сомневаюсь, я бы его получила. Принц наверняка с удовольствием удовлетворил бы и эту мою просьбу.
Молин сделал несколько шагов в сторону лестницы, явно намереваясь покинуть зал, Кадакитис поймал его за рукав и потянул назад.
- Ты что, с ума сошла?! - крикнул он Дафне.
- Вполне возможно, но исключительно по твоей милости! - не осталась она в долгу. - Мой рассудок, видно, повредился еще тогда, когда ты бросил меня на растерзание этих мерзавцев с Острова Мусорщиков!
Поднялся жуткий гвалт. В общем шуме одна лишь Шупансея сумела как-то сохранить достоинство. Наклонившись вперед и с неожиданным интересом вглядываясь в лицо Дафны, она спросила:
- Но почему именно наш командующий?
Дафна и бровью в ее сторону не повела, а вновь повернулась к Уэлгрину.
- Ты предал свою госпожу, предал Ченаю! - обвиняющим тоном начала она. - Ты позволил Зипу безнаказанно уйти, когда она передала этого ублюдка твоим людям! Да и теперь, когда простые горожане поют ей хвалебные гимны и украшают цветами ворота ее дома, Молин и прочие обладающие властью подлецы, продавшие Санктуарий, распускают грязные слухи о ее так называемом предательстве! А вот о твоем предательстве, Уэлгрин, никто ни слова! Ты же был ее любовником, и как легко потом ты ее предал! Ты помогал ей разрабатывать план захвата и доносил обо всем им! - Дафна ткнула указующим перстом в сторону Молина и принца. - А потом ты по их приказу освободил человека, который убил твою малолетнюю племянницу и топором выпустил кишки твоей родной сестре! - Она холодно и твердо смотрела на Уэлгрина, но в сердце ее не было торжества. Не выдержав ее взгляда, он отвернулся. - Где была тогда твоя честь, Капитан?
О да, Молин и его приспешники вполне могут быть тобой довольны - ты так послушен, у тебя такое чувство ответственности!
Но простые жители Санктуария теперь отлично знают тебе цену.
Посмотри-ка им в глаза, когда в следующий раз вздумаешь прогуляться по улицам - увидишь там только презрение и ничего больше!
Дафна умолкла и повернулась к Молину; тот весь взъерошился и удивительно напоминал хищного падальщика, готового броситься на нее и растерзать.
- Ты смотри, Молин: держи при себе своего игрушечного солдатика, да только подальше от меня! Уж больно мерзкая вонь от него исходит!
- Мне бы хотелось знать вот что, - негромко молвила Шупансея, снова наклоняясь к своей сопернице. - Если ты так хотела получить палец Уэлгрина, то почему теперь передумала?
- А вот этого никому из вас никогда не понять, - бледно улыбнулась Дафна. - К счастью, вчера ночью мне довелось видеть в этом городе поистине благородных людей с чистыми сердцами - в грязном парке среди проституток, которым постоянно приходится не на жизнь, а на смерть сражаться за право на такое существование, какого никто из нас себе не пожелал бы. Униженные, нищие, отверженные, они тем не менее заботятся друг о друге, точно члены одной семьи. - Она помолчала и чуть дрогнувшим голосом продолжила:
- Я и раньше встречала людей, имеющих твердое понятие о чести - в поместье Край Земли.
Хотя, конечно, вы в это не поверите и никогда меня не поймете.
Ладно, Уэлгрин, можешь оставить свой палец себе! - Она задумалась. Склонив голову набок и не обращая внимания на присутствующих, вспоминала она события прошлой ночи, подземный ход и тот ужасный запах, который, казалось, до сих пор стоял у нее в ноздрях... - Все равно я не стала бы вешать на шею эту вонючую гадость!
И Дафна повернулась к ним спиной, к этим мастерам играть в грязные игры! Только что она одержала лучшую в своей жизни победу - просто взяла и вышла из игры, в которую они так надеялись ее втянуть.
Оказалось, что у Главных Ворот ее ждал Дейрн. Он уже успел вымыться и переодеться после утренней тренировки и выглядел прекрасно.
- Знаешь, я решил немного проводить тебя, а заодно и прогуляться, сказал он с улыбкой.
Она тоже улыбнулась ему. Таких силачей и великанов она никогда раньше не встречала, но всегда чувствовала в Дейрне удивительную затаенную доброту и нежность. А Ченая, дурочка, еще его недолюбливала! Дафна, прикрыв глаза рукой от слепящего солнца, посмотрела Дейрну прямо в лицо. Солнечное сияние вокруг его головы походило на нимб.
- Как насчет того, чтобы немного выпить в приятной компании? спросила она. - Сам выбери, где лучше, но я бы хотела, чтоб это был настоящий воровской притон!
Дейрн сперва нахмурился, потом обхватил ее рукой за плечи и улыбнулся одной из своих редких, добрейших улыбок.
- Мне кажется, я одно такое местечко знаю. Но там, пожалуй, даже тебя в краску вогнать могут.
- А вот спорим, что не смогут? Ставлю золотой! - радостно подхватила шутку Дафна.
ЗРЕНИЕ ДАЛО
Диана Л. ПАКСОН
Сдвинув маску, прикрывавшую нос и рот, Лало снова окунул кисть в серую краску. Еще три фута этой проклятой стены, и можно будет наконец немного передохнуть. Кисть шуршала по грубому холсту, искусно изображая каменную кладку; так, теперь немного черной краски и еще один камень закончен. Откуда-то из-за кулис донеслись удары молотка. До премьеры второго спектакля в единственном театре Санктуария оставалось два дня, и художник не был уверен, успеют ли актеры все как следует отрепетировать, а он подготовить декорации.
Лало отступил, оценивая сделанную работу, и недовольно поморщился. Даже после нанесения теней холст вблизи выглядел, как коллекция различного размера пузырьков, но художник надеялся, что из зала этого заметно не будет и размалеванный им задник создаст ощущение настоящей каменной стены. И вдруг Лало показалось, что стоит ему снять маску и дохнуть на эту декорацию, как стена действительно СТАНЕТ НАСТОЯЩЕЙ... Неужели он сопротивляется этому искушению лишь потому, что не уверен, выдержит ли хлипкая сцена такую тяжесть? Или, может, просто боится, что утратил способность превращать изображенные им предметы в реально существующие?
Ладно, убеждал он себя, в конце концов это не такая уж большая плата за возвращение к нормальной - относительно, конечно! - жизни в Санктуарии. Возможно, его сын Ведемир и та девушка из дворца, в которую мальчик влюблен, все же смогут хоть своих детей вырастить в мире и покое. За исключением некоторых зданий, поддерживаемых лишь с помощью волшебства и постепенно разрушающихся по мере того, как слабеют эти заклятья, - обломков взорванного гнезда колдунов, чуть не уничтоживших Санктуарии, - завалы практически убраны, и город отстраивается вновь. Мне, наверное, следовало бы радоваться этому, думал Лало. Однако период бурной деятельности здешних магов странным образом совпал с расцветом его творчества, и теперь он не был уверен, какие из его талантов порождены магией, а какие являются проявлением высокого мастерства. Он чувствовал себя полуслепым, точнее, "ум его был слеп" - так называют это состояние маги. Но воспользоваться своим внутренним зрением Лало не решался.
И пока что рисовал декорации к спектаклю "Проклятый король", и чем больше кусков из этой пьесы он слышал, тем более унылой она ему представлялась.
- Что ж, начнем с самого начала, - услышал он у себя за спиной голос Фелтерина, и режиссер взбежал на сцену. - Великие боги! Всего два дня до премьеры! Но уж эта-то пьеса, по крайней мере, никого не обидит!.. Отголоски первого представления труппы только теперь начали стихать среди взбудораженных жителей Санктуария.
Фелтерин Теспиан, основатель театра, его директор, режиссер и исполнитель главных ролей, занял свое место у столба, который впоследствии должен был превратиться в дерево (когда до него наконец у плотников дойдут руки), и уперся посохом в пол. Жеманно улыбаясь, Глиссельранд скользнула по сцене и взяла Фелтерина под руку.
- Скажи мне, дочь моя, куда теперь пришла ты
С отцом своим слепым и старым? Что это за дворец?
Зычный голос Фелтерина совершенно не подходил для столь слабого монарха, которого он изображал в данный момент.
- Я малого прошу, но я и меньшим удовольствуюсь вполне.
Меня терпенью научили три мастера великих
Боль, время и достоинство, что у меня в крови...
Сцена вздрогнула: на пол вдруг с грохотом упало что-то большое и тяжелое. Фелтерин прервал реплику и обернулся.
- Терпенья мне! - взревел он, по-прежнему говоря как бы словами какой-то пьесы. - О боги, дайте мне терпенья! Ведь с дураками мне приходится работать!
- Это все лебедка! - донесся из-за кулис чей-то плаксивый голос. - Я не виноват, хозяин.., веревка соскользнула...
- Лемчин! Ублюдок! - Фелтерин прямо-таки готов был взорваться от злости. Его грозный бас разносился по всему залу. - Что там у тебя упало?
Лемчин ответил не сразу, и Лало успел собрать кисти, рассыпавшиеся по полу.
- Это была.., та машина, что делает гром, хозяин.
- Клянусь жезлом Вашанки! А ты знаешь, сколько она стоит?
Это же дар самого принца! И после всего... - Фелтерин тяжело вздохнул и разразился гневным монологом, посвященным грядущим бедам и не менее выразительным, чем текст самой пьесы.
Обнаружив, что машинально убрал кисти в ящик, а не поставил их рядом с собой на подставку, Лало нахмурился. Ну как можно нормально работать - хотя бы и декорации малевать! - когда вокруг творится такое безобразие? Час назад совсем стемнело, и Джилла наверняка уже сердится, потому что он снова задержался, впрочем, возможно, обед еще не успел совсем простыть... Лало был голоден и очень устал. Когда Фелтерин ураганом пронесся по сцене и скрылся за кулисами, чтобы осмотреть нанесенный ущерб, художник сложил краски, убрал их в ящик, повесил ящик на плечо и двинулся к дверям.
- Эй, Лало, ты что, уже уходишь? - крикнула ему вдогонку Глиссельранд. Он пробормотал что-то невразумительное насчет Джиллы, но не остановился. Передай, пожалуйста, мой привет дорогой Джилле! И скажи, что я ее очень люблю и вяжу для нее шаль из карроннской пряжи дивных тонов нежно-розовой, лимонно-желтой, пурпурной и... - Дверь захлопнулась у Лало за спиной, но все еще было слышно, как Глиссельранд перечисляет цвета ниток и описывает узор.
Он только головой покачал. Подарок Глиссельранд принцу Кадакитису стеганый чехол для чайника - был просто ужасен.
А уж шаль, да еще настолько большая, чтобы укрыть Джиллу целиком... Его передернуло. Но Джилла, разумеется, будет настаивать на том, чтобы сохранить подарок Глиссельранд! "Интересно, - подумал он, - сумею ли я убедить ее, чтобы она спрятала эту проклятую шаль куда-нибудь подальше?.." Размышляя о том, отчего это Глиссельранд обладает таким поистине чудовищным чувством цвета, Лало торопливо шел по темным улицам.
Он уже свернул за угол на Серпантине и спускался под горку, когда услышал у себя за спиной чьи-то шаги. Близко.., слишком близко!.. Они, должно быть, поджидали его в переулке, а он был настолько погружен в собственные мысли, что не успел заметить их раньше. Нащупав рукоять ножа, он медленно обернулся.
Навстречу метнулись тени преследователей. За ними он успел разглядеть похабную вывеску над дверью "Распутного Единорога". Дверь таверны распахнулась, и яркая полоса света упала на мостовую.
- Помогите! Воры! Помогите! - Лало понимал всю тщетность своих призывов, но продолжал кричать. Потом взмахнул ножом; сверкнув в темноте, нож вонзился во что-то мягкое. Лало услышал стон и нажал сильнее, но рука его вдруг онемела от боли; удар был так силен, что нож вылетел из нее и со звоном упал на мостовую. Лало попытался как-то защитить голову второй рукой и услышал смех - то ли напавших на него бандитов, то ли посетителей "Единорога".
"Ну почему это случилось со мной именно сейчас? - растерянно думал Лало, буквально припечатанный к стене страшными ударами. - После стольких лет... И так близко от дома!.. - Сверкнуло лезвие ножа, и он почувствовал, как в плечо ему вонзилось острие. - ..Попался, точно какой-то чужестранец.., или просто дурак!"
Как же это он так вляпался? Кто-то попытался сорвать у него с плеча ящик с кистями и красками, он не отдавал и попытался ударить нападавшего, потом почувствовал, как что-то летит прямо на него, попытался пригнуться, но не успел, совсем не-" много не успел...
Последовал страшный удар, и весь мир вокруг, казалось, остановился.
Свет и тени, хриплое дыхание бандитов, крики в отдалении - все утонуло во тьме, ощущение реальности куда-то исчезло.
"Джилла, прости..."
А потом погасли и боль, и сожаления, и Лало, лишившись чувств, полетел в какой-то бездонный темный колодец.
***
Тьма.., затхлый запах... Он невольно поморщился. Конечности затекли после чересчур долгого сна, навеянного колдовскими чарами. Надо потянуться. Он вдохнул вонючий застоявшийся воздух. Пыль попала в пересохшие ноздри, и Дариос, чихнув, проснулся окончательно. Так, держим ушки на макушке! Но в окружавшей его тишине он слышал лишь собственное хриплое дыхание. Дариос снова чихнул.
"Я жив! Я выжил!" Даже в такой темноте Дариос чувствовал, что краснеет от гордости. Он вспоминал охватившую его тогда панику и то, как разворачивались ряды защитников Гильдии, как рушились ее стены и как ревела толпа мятежников.
И как они бежали - ученики и учителя... Неужели никто так и не вспомнит об этом подвале под конюшнями, вход в который был запечатан могущественными заклятьями еще до того, как на Севере восстали нисибиси и бейсибцы высадились в гавани Санктуария?
А ведь эти заклятья будут действовать до тех пор, пока существует Гильдия Магов! И он будет пребывать в безвременном трансе до тех пор, пока...
...будут живы хранители этого подземелья, пока какая-нибудь случайность не освободит его...
Но сейчас Дариос остался в этом подвале один, и двери сюда по-прежнему запечатаны заклятьем.
Проглотив застрявший в горле горький комок, он протянул руку и коснулся холодных камней. Пальцы стали мокрыми: откуда-то сверху по стене сочилась вода. Дариос поднес мокрые пальцы ко рту и облизал их. Потом, глубоко вздохнув, произнес священное Слово...
Но тьма стояла стеной. Впервые в жизни Дариос ощутил леденящее прикосновение Страха.
***
Судя по характерным звукам, должно быть, уже наступило утро. Лало глубоко вздохнул и тут же поморщился: невыносимая боль снова пронзила виски. Открыть глаза он не решался. Боль была незнакомая - не пульсирующая, какая обычно бывает с похмелья, которого он, впрочем, не испытывал уже много лет, а резкая, острая. Он опять вспомнил быстрые шаги в темноте у себя за спиной, ту яростную ночную схватку с бандитами...
"Странно, что я еще жив!" - подумал он.
- Ну что, очнулся? Ах ты дурачок! - услышал он ласковый голос Джиллы. - И о чем ты только думал, пойдя таким путем, да еще ночью, да еще совсем один?
Голос ее звенел от пережитого беспокойства. Лало улыбнулся.
Было приятно уже одно то, что он слышит ее голос. Он ведь и не рассчитывал когда-либо услышать его снова.
- Тебе еще повезло, хотя ты безусловно этого не заслуживаешь! продолжала она. - Даброу был уверен, что ты мертв, когда отыскал тебя с разбитой головой, всего окровавленного. - Даброу был недалек от истины, подумал Лало, вспоминая тот страшный удар, который свалил его с ног. Словно на голову ему упала та самая "громобойная" машина из театра Фелтерина. Сядь-ка, я тут кое-что принесла. Это лекарство поможет унять боль.
Закусив губу, Лало приподнялся на локтях и очень осторожно приоткрыл глаза. Но он, должно быть, ошибся: утро еще не наступило, и в комнате было совершенно темно.
- Открой рот, дорогой...
- Сперва зажги лампу, - потребовал он. - Чтобы я хоть ложку мог разглядеть.
- Лампу? Ну хорошо, я открою ставни пошире, если тебе хочется, чтобы в комнате было посветлее, но мне кажется... - Джилла не договорила. Несколько мгновений стояла полная тишина, потом он почувствовал, что она наклонилась над ним:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31