Нингишзида произнес Заклинание вполголоса, не меняя выражения лица. Со стороны могло показаться, что заинтересованный слушатель повторяет про себя наиболее полюбившиеся ему моменты рассказа, чтобы лучше их запомнить. Но он еще не успел закончить, когда на него упала искаженная огромной луной черная тень Нираха.
И Нирах рассмеялся, и ужасен был его смех. Но Нингишзида не дрогнул. Он поднял глаза и спокойно договорил Заклинание, глядя в нечеловеческие глаза того, кто некогда был его учеником.
— Зачем тебе это, старик? — спокойным монотонным голосом спросил Нирах, внезапно оборвав смех. — Не в твоих силах бросить вызов Ночи, а Мертвые Боги, которых ты призываешь, не более, как ничтожные слуги Ее. Ты хорошо начал, Нингишзида, но испугался и отступил перед самым важным испытанием. Тебе никогда не войти в царство Ночи, старик, в мое царство!
Он поднял руку, и лунный свет заструился по ней, облекая в подобие тонкого сверкающего доспеха.
— Ты учил меня, и ты старался быть добрым ко мне. Я не трону тебя, старик. Но я не оставляю свидетелей. Поэтому данной мне властью я стер сейчас пентаграмму, которую ты хранил в течение многих лет в тайном убежище Храма. Ты уйдешь к Нергалу, старик, но провожатый в Дальние Земли будет у тебя не из худших.
— Эми! — громовым голосом воскликнул он, и гибкая маленькая фигурка, повинуясь его зову, немедленно возникла из мрака. Нингишзида отпрянул в ужасе. Да, это была Эми, его любимая Эми, но что с ней стало, боги, какое страшное перевоплощение произошло с нежной пятнадцатилетней девочкой! В глазах играли кровавые отблески зависшей над островом луны, мелкие острые зубы жадно блестели за призывно полуоткрытыми губами. Маленькие острые груди напряглись, как в момент наибольшего возбуждения, скрюченные пальцы с длинными красными ногтями беспокойно хватали воздух. Эми медленно приближалась к старику, но что-то все еще мешало ей разорвать последние путы и броситься на него, подобно бешеному волку, мертвой хваткой вцепиться в горло и пить горячую пьянящую кровь… И вновь рассмеялся Нирах.
— Эми! Я отдаю его тебе властью Ночи! Он твой, твой до последней капли крови. В следующее полнолуние собака Эбих покинет Храм, и тогда ты свободна. Свободна навсегда!
— Нет, Эми, — прошептал старик, но шепот его утонул в хохоте Нираха.
Дикий, нечеловеческий крик, как в вате, увяз в мягком сумраке болот. Не обернувшись, Нирах направился к тому месту, где его ждала лодка. Полным честолюбивых планов ступил он на эту землю. Ступил еще человеком. Теперь же это было остро заточенное орудие, направленное в грудь Высших Итеру.
15. МОСКВА, 1991 год. ПРОКЛЯТИЕ ДИЛЕТАНТАМ!
За триста метров до ворот я съехал с бетонки и поставил «девятку» ДД под огромную разлапистую ель, на всякий случай замаскировав капот ветками. Дверцу запирать я не стал — возможность угона была невелика, а уносить ноги, возможно, пришлось бы быстро. Отойдя на десять шагов, я обернулся –тонированные стекла тускловато поблескивали сквозь лапник, но, в общем, если не приглядываться, машина в глаза не бросалась. Я поправил на плече сумку, вышел на бетонку и зашагал к дому.
Ворота были, как и следовало ожидать, закрыты, и никакого звонка я на них не обнаружил. Поэтому я после недолгого раздумья постучал по металлу носком ботинка — звук получился глухой и гулкий, как удар в громадный старый колокол. Ботинки у меня были с секретом — носки и задники были обиты тонкими полосками стали, обтянутыми сверху кожей, так что с виду они ничем не отличались от обыкновенных. В свое время эти кастеты для ног обошлись мне совсем недешево, но жизнь показала, что это было разумное помещение капитала.
Сбоку от ворот приоткрылась калитка. За ней, поставив левую ногу на высокий железный порог, стоял обрюзгший краснолицый мужик с глазами обозлившегося на весь мир алкоголика, держа на коротком толстом поводке приземистого мрачного добермана. Доберман мне совсем не понравился.
— Ну, чего надо? — спросил мужик после минутного молчания.
— С хозяином поговорить, — ответил я. Он то ли не расслышал, то ли не понял — в зависимости от того, какую часть его мозга алкоголь превратил в кладбище нейронов.
— Чего? — переспросил он, чуть отпуская поводок с доберманом.
— Хозяина позови! — рявкнул я. Мужик крупно зевнул.
— Погодь маненько, — сказал он и захлопнул калитку. Загремел засов. Я услышал, как за воротами хлопнула деревянная дверь, и минуту спустя забубнил пропитый голос. Очевидно, между домом и будкой сторожа была телефонная связь.
Пока красномордый докладывал о моем визите, я ходил вдоль забора и пытался успокоиться. Это давалось мне с большим трудом, хотя со вчерашней ночи я искал и находил тысячи аргументов в пользу того, что все окончится хорошо. Хромцу нет резона причинять Наташе вред, убеждал я себя, это его единственный козырь в борьбе за Чашу, и он не может допустить, чтобы с ней что-то случилось. Но нечто в глубине сознания наполняло меня ядом отчаянья, рисуя страшные, непередаваемые словами картины. И еще я боялся, что опоздаю, что Валентинова не будет на даче, что он уже отправил Чашу в Берн или еще куда, откуда там звонил ему неизвестный мне Шульц.
Загремел металл. Калитка отворилась, и на дорогу вышел Олег. Был он на этот раз не в цивильном, а в точно подогнанной к его спортивной фигуре пятнисто-зеленой камуфлированной форме.
Пистолета я при нем не заметил, из чего, однако, еще ничего не следовало.
— Привет, — сказал он мрачно, и я не без злорадства увидел на его рысьем лице до боли знакомые синие тени в глубоких впадинах под глазами — видимо, вчера они с Серегой неслабо приняли, отмечая удачную шутку над старым раздолбаем Кимом. — Какие проблемы?
— Салют, — отозвался я. — Мне нужно срочно поговорить с твоим патроном. Насчет вчерашней покупки. Это очень срочно и очень важно.
Олег сплюнул — не пренебрежительно, а так, от избытка слюны во рту.
— Не о чем разговаривать. Он не намерен больше с тобой встречаться.
Я ждал этого. И у меня в запасе был хитрый ход — ход, единственная хитрость которого заключалась в том, что он позволял мне проникнуть за забор. Только туда. Но мне больше ничего и не надо было.
— Передай своему патрону, — сказал я, — что я готов вернуть часть денег.
— Вот как? А с какой это радости?
— Обстоятельства изменились, — хмуро ответил я. — У меня неприятности, и я хотел кое о чем попросить его… В конце концов, это не твое дело. Но передай ему еще вот что: у меня есть один предмет, который также может его заинтересовать.
— Что за предмет? — по-прежнему сумрачно спросил рысьеглазый. Я вытащил бумажник и извлек из него поляроидную карточку, на которой была запечaтлена статуэтка ламы, уплаченная мне некогда в виде аванса. Олег недоуменно посмотрел на нее.
— Это инки, — пояснил я. — Пятнадцатый век. Золото.
Он удивился. Конечно, он мне не поверил, но, во всяком случае, я его заинтриговал.
— Подожди здесь, — приказал он и исчез за калиткой.
Опять приглушенно забубнили голоса. От вчерашней обманчивой открытости дома — открытости западни — не осталось и следа. Теперь это была крепость — ощетинившаяся пушками, выставившая караулы, охраняющая трусливого недоверчивого полководца.
— Пошли, — бросил Олег, снова отворяя калитку. Я, нагнув голову, шагнул в проем, ожидая удара сбоку по затылку либо какой-нибудь иной гадости в духе господина Валентинова. Ничего, однако, не произошло. Красномордый, поигрывая цепью добермана, сидел на ступеньках своей будки, Олег стоял чуть поодаль, всем своим видом давая понять, что пропускает меня вперед.
— Кстати, — спросил он, когда мы шли к дому, — где твоя тачка?
— Заправляется на бензоколонке, — соврал я. — Скоро приедет. А что?
Он не ответил. Около лестницы, ведущей на крыльцо — той самой, по которой вчера вечером я спускался под дулом пистолета, — он тронул меня за рукав, и я остановился.
— Оружие, — сказал Олег и протянул руку.
— Нету, — ответил я и улыбнулся, глядя в его сузившиеся рысьи глаза.
— Подними руки, — скомандовал Олег.
Я пожал плечами и поднял руки. С утра парило, и я надел рубашку с коротким рукавом, так что трюк с руками был излишним. Тем не менее Олег тщательно обыскал меня — с нулевым, естественно, результатом.
— Открой сумку.
Я потянул замок молнии. Сумка была доверху набита деньгами.
— Что это?
— Деньги, — сказал я. — Что же еще?
Пистолет был в сумке, на самом дне, прикрепленный к коже двумя полосками скотча. Но я рассчитывал, что Олег вряд ли потребует от меня вынимать деньги прямо во дворе.
— Хорошо, — проворчал он, несколько смущенный тем, что я принес все деньги обратно. — Пошли наверх, только без фокусов.
— Я не Кио, — буркнул я.
Рыба-телескоп по-прежнему плавала за толстым стеклом аквариума, тараща огромные страшные глаза. За разложенным посередине кабинета складным ломберным столиком сидели Валентинов, доцент Шмигайло и гард Сергей. Четвертое, небрежно отодвинутое кресло, пустовало — в нем, очевидно, совсем недавно сидел Олег. Перед каждым из присутствующих лежали рубашкой вверх игральные карты, а перед доцентом еще и листок бумаги с карандашом, из чего я заключил, что воротилы подпольного бизнеса вкупе со своими цепными псами мирно расписывали пулю. Слава Богу, облегченно подумал я, они все здесь, значит, и Чаша наверняка еще в доме.
— Добрый день, — сказал я, входя (Олег стоял в двух шагах за моей спиной). — Прошу меня извинить, но у меня к вам, Константин Юрьевич, весьма срочное и конфиденциальное дело.
Валентинов рассеянно посмотрел на меня из-за своих огромных очков. Казалось, он совсем не вникает в то, что я говорю, а просто досадует, что его оторвали от интересной игры.
Потом он щелкнул пальцами, и гард тут же вскочил с кресла. Валентинов повел очками в сторону, и Сергей плавно переместился за мое левое плечо. Теперь они оба страховали меня сзади — Олег справа, Сергей слева.
— Дело конфиденциальное, Константин Юрьевич, — повторил я.
Он боится, подумал я. Он до смерти напуган, он воображает, что я явился отомстить за вчерашнее унижение, тварь, и даже не считает нужным скрывать это. Сволочь, огромная, жирная сволочь.
— Или говорите здесь, Ким, — равнодушно произнес он, — здесь, при всех, или выметайтесь вон.
— Хорошо, — сказал я. — Только пусть ваши мальчики не дышат мне в затылок, ей-Богу, противно.
Огромное плоское лицо исказила недовольная гримаса. Олег отошел и встал у самой двери, перегородив проход. Сергей даже и не подумал шелохнуться.
— Короче, юноша, в чем дело?
— Я пришел, чтобы аннулировать нашу вчерашнюю сделку, — сказал я.
— Я принес назад деньги и хочу забрать Чашу.
Несколько секунд он недоуменно смотрел на меня. Потом расхохотался так, что очки запрыгали на его мясистом бесформенном носу.
— Ну и остряк же вы, молодой человек, — сварливо заметил Дуремар-Шмигайло, глядя, однако, не на меня, а на колышащийся от хохота Валентинова шаткий ломберный столик. Я проигнорировал его замечание.
Гора плоти, наконец, отсмеялась и перестала трястись. Я терпеливо ждал.
— Михаил Львович совершенно верно изволил выразиться — вы остряк, юноша! — Валентинов извлек из кармана своего парчового халата давешний огромный платок и оглушительно высморкался. — Это же надо придумать: являться в приличный дом с такими заявлениями, да еще высказанными в такой наглой форме! Побойтесь Бога, юноша!
— Из этого приличного дома, — заметил я, — меня вчера вывели под дулом пистолета, хотя никаких поводов я для подобного обращения не давал. И, если у вас принято так шутить, то я не понимаю вашего удивления. Я, однако, не шучу.
Я сделал шаг к ломберному столику (Сергей, как тень, двинулся за мной следом) и высыпал на него содержимое сумки. Пистолет, естественно, остался внутри.
— Здесь все ваши деньги, — сказал я. — Можете пересчитать, все упаковки целы. Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что поступать так не принято, однако выхода у меня нет. Я хочу немедленно получить Чашу.
Валентинов, наконец, осознал, что я говорю серьезно. Он повернулся ко мне и неторопливым жестом снял очки. У него были непропорционально маленькие для такой туши колючие глазки.
— Вот что, — медленно произнес он. — Ты мне надоел, пацан. Мне надоело возиться с тобой и выслушивать твои дурацкие байки. Тебе не нужны деньги — я тебя упрашивать не собираюсь. Но Чашу ты назад не получишь. А теперь — убирайся.
В комнате повисла оглушительная тишина, и мне показалось, что я услышал, как хрустнули суставы у изготовившегося к драке Олега, по-прежнему подпиравшего дверь в десяти шагах от меня.
— Я не люблю повторять дважды, — сказал я, — но, когда имеешь дело с дебилами, приходится быть терпеливым. Без Чаши я не уйду. Если ее нет в доме, позвоните, я подожду. — Тут я поднял левую руку на уровень груди и, повернув ее тыльной стороной ладони кверху, поглядел на часы. — Сейчас 12.15. Не позднее четырнадцати ноль-ноль Чаша должна быть у меня.
— Сережа, — попросил Валентинов, — помоги гостю выйти…
Сережа с облегчением вздохнул и сделал шаг ко мне, намереваясь взять меня сзади за локти. Но я все еще смотрел на часы, и не потому, что меня интересовало, сколько секунд им потребуется, чтобы вышвырнуть меня вон.
Я развернулся, чувствуя пружинящую гибкость своего тела, и ударил его ребром ладони по гортани. Удар получился четкий, словно в спортзале. Раздался неприятный чавкающий звук, и гарда отбросило назад.
Олег уже летел ко мне через комнату.
Я ушел в сторону, избегая фронтального столкновения, и сбоку нанес ему довольно чувствительный удар в печень. Поскольку такие финты были для него, что горох об стену, он не остановился и, разворачиваясь, врезал мне по челюсти. Если бы я не отклонил назад корпус, это был бы нокаут.
Я отскочил назад, опрокинув столик. Олег споткнулся об осевшую на пол могучую тушу гарда и на секунду потерял равновесие. Мне этого хватило.
Я подпрыгнул и влепил ему удар ногой с разворота в скулу. Вообще говоря, я не очень люблю этот удар. Он слишком киношный, а в реальной жизни существуют более простые и эффективные приемы. Но в данных обстоятельствах мне хотелось произвести впечатление на Валентинова и Дуремара.
Олег пролетел три метра до стены с аквариумом и врезался спиной в стекло. Раздался звон, потоком хлынула вода, рыба-телескоп жалко забилась на полу, судорожно хлопая плавниками. Человек в камуфлированной армейской форме лежал посреди всего этого разгрома, не шевелясь, — похоже, он пребывал в глубокой отключке, что и не удивительно, принимая во внимание секрет моих ботинок.
Валентинов, колыхаясь, как огромный кусок желе, бочком-бочком пробирался к письменному столу. Шмигайло вжался в спинку кресла, совершенно отвалив нижнюю челюсть, что делало его похожим на испуганного дауна. Деньги, рассыпавшиеся при падении столика, лежали на полу вперемешку с картами, к ним уже подбирались первые веселые струйки воды из бывшего аквариума. Бардак, одним словом, был жуткий.
Я сунул руку в сумку и вытащил пистолет.
— Вернитесь и сядьте в кресло, — приказал я толстяку.
Он остановился и посмотрел на пистолет. На мгновение его блинообразное лицо словно бы собралось в гармошку, и я даже испугался, что он заплачет. Но он не заплакал, а молча вернулся в кресло.
— Очень рекомендую не делать лишних движений, — сказал я.
Я наклонился над хрипевшим гардом. Лицо его уже налилось нездоровой синевой, глаза вываливались из орбит. Я приподнял его голову и несильно ударил основанием ладони сзади по шее. Он поперхнулся и со свистом втянул в себя воздух.
Пока он приходил в себя, я связал ему руки его же ремнем. Пистолет при этои пришлось положить на пол, но я был уверен, что парочка в креслах не шевельнется. Так оно и случилось.
Потом я проделал ту же процедуру с Олегом, заодно кинув рыбу-телескоп в оставшееся на месте аквариума довольно приличное озерцо. Валентинов и Дуремар молча наблюдали за моими манипуляциями.
Наконец я закончил и повернулся к ним.
— Чаша, — сказал я.
— Нет, — хрипло отозвался Валентинов. Он тяжело дышал, что со стороны выглядело так, будто вздувается и опадает огромный багрово-парчовый пузырь. — Это невозможно. Чаши нет в доме. Даже я уже не могу вернуть ее. Вы напрасно затеяли всю эту бойню, юноша…
Он волновался и то и дело глотал слова. Все же я здорово их напугал, подумал я мельком.
Я обошел их со спины и уселся на краешек письменного стола.
— У меня нет ни времени, ни желания устраивать с вами дискуссии. Я хочу получить Чашу. В качестве компенсации за причиненный вам ущерб я, помимо возвращения полученной вчера от вас суммы, готов предложить вот что…
Я вынул из кармашка сумки небольшой сверток и протянул его Валентинову.
— Что это? — спросил он, опасливо косясь на сверток.
— Разверните, — посоветовал я. — Не бойтесь.
Он подумал с минуту, затем протянул сверток Дуремару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
И Нирах рассмеялся, и ужасен был его смех. Но Нингишзида не дрогнул. Он поднял глаза и спокойно договорил Заклинание, глядя в нечеловеческие глаза того, кто некогда был его учеником.
— Зачем тебе это, старик? — спокойным монотонным голосом спросил Нирах, внезапно оборвав смех. — Не в твоих силах бросить вызов Ночи, а Мертвые Боги, которых ты призываешь, не более, как ничтожные слуги Ее. Ты хорошо начал, Нингишзида, но испугался и отступил перед самым важным испытанием. Тебе никогда не войти в царство Ночи, старик, в мое царство!
Он поднял руку, и лунный свет заструился по ней, облекая в подобие тонкого сверкающего доспеха.
— Ты учил меня, и ты старался быть добрым ко мне. Я не трону тебя, старик. Но я не оставляю свидетелей. Поэтому данной мне властью я стер сейчас пентаграмму, которую ты хранил в течение многих лет в тайном убежище Храма. Ты уйдешь к Нергалу, старик, но провожатый в Дальние Земли будет у тебя не из худших.
— Эми! — громовым голосом воскликнул он, и гибкая маленькая фигурка, повинуясь его зову, немедленно возникла из мрака. Нингишзида отпрянул в ужасе. Да, это была Эми, его любимая Эми, но что с ней стало, боги, какое страшное перевоплощение произошло с нежной пятнадцатилетней девочкой! В глазах играли кровавые отблески зависшей над островом луны, мелкие острые зубы жадно блестели за призывно полуоткрытыми губами. Маленькие острые груди напряглись, как в момент наибольшего возбуждения, скрюченные пальцы с длинными красными ногтями беспокойно хватали воздух. Эми медленно приближалась к старику, но что-то все еще мешало ей разорвать последние путы и броситься на него, подобно бешеному волку, мертвой хваткой вцепиться в горло и пить горячую пьянящую кровь… И вновь рассмеялся Нирах.
— Эми! Я отдаю его тебе властью Ночи! Он твой, твой до последней капли крови. В следующее полнолуние собака Эбих покинет Храм, и тогда ты свободна. Свободна навсегда!
— Нет, Эми, — прошептал старик, но шепот его утонул в хохоте Нираха.
Дикий, нечеловеческий крик, как в вате, увяз в мягком сумраке болот. Не обернувшись, Нирах направился к тому месту, где его ждала лодка. Полным честолюбивых планов ступил он на эту землю. Ступил еще человеком. Теперь же это было остро заточенное орудие, направленное в грудь Высших Итеру.
15. МОСКВА, 1991 год. ПРОКЛЯТИЕ ДИЛЕТАНТАМ!
За триста метров до ворот я съехал с бетонки и поставил «девятку» ДД под огромную разлапистую ель, на всякий случай замаскировав капот ветками. Дверцу запирать я не стал — возможность угона была невелика, а уносить ноги, возможно, пришлось бы быстро. Отойдя на десять шагов, я обернулся –тонированные стекла тускловато поблескивали сквозь лапник, но, в общем, если не приглядываться, машина в глаза не бросалась. Я поправил на плече сумку, вышел на бетонку и зашагал к дому.
Ворота были, как и следовало ожидать, закрыты, и никакого звонка я на них не обнаружил. Поэтому я после недолгого раздумья постучал по металлу носком ботинка — звук получился глухой и гулкий, как удар в громадный старый колокол. Ботинки у меня были с секретом — носки и задники были обиты тонкими полосками стали, обтянутыми сверху кожей, так что с виду они ничем не отличались от обыкновенных. В свое время эти кастеты для ног обошлись мне совсем недешево, но жизнь показала, что это было разумное помещение капитала.
Сбоку от ворот приоткрылась калитка. За ней, поставив левую ногу на высокий железный порог, стоял обрюзгший краснолицый мужик с глазами обозлившегося на весь мир алкоголика, держа на коротком толстом поводке приземистого мрачного добермана. Доберман мне совсем не понравился.
— Ну, чего надо? — спросил мужик после минутного молчания.
— С хозяином поговорить, — ответил я. Он то ли не расслышал, то ли не понял — в зависимости от того, какую часть его мозга алкоголь превратил в кладбище нейронов.
— Чего? — переспросил он, чуть отпуская поводок с доберманом.
— Хозяина позови! — рявкнул я. Мужик крупно зевнул.
— Погодь маненько, — сказал он и захлопнул калитку. Загремел засов. Я услышал, как за воротами хлопнула деревянная дверь, и минуту спустя забубнил пропитый голос. Очевидно, между домом и будкой сторожа была телефонная связь.
Пока красномордый докладывал о моем визите, я ходил вдоль забора и пытался успокоиться. Это давалось мне с большим трудом, хотя со вчерашней ночи я искал и находил тысячи аргументов в пользу того, что все окончится хорошо. Хромцу нет резона причинять Наташе вред, убеждал я себя, это его единственный козырь в борьбе за Чашу, и он не может допустить, чтобы с ней что-то случилось. Но нечто в глубине сознания наполняло меня ядом отчаянья, рисуя страшные, непередаваемые словами картины. И еще я боялся, что опоздаю, что Валентинова не будет на даче, что он уже отправил Чашу в Берн или еще куда, откуда там звонил ему неизвестный мне Шульц.
Загремел металл. Калитка отворилась, и на дорогу вышел Олег. Был он на этот раз не в цивильном, а в точно подогнанной к его спортивной фигуре пятнисто-зеленой камуфлированной форме.
Пистолета я при нем не заметил, из чего, однако, еще ничего не следовало.
— Привет, — сказал он мрачно, и я не без злорадства увидел на его рысьем лице до боли знакомые синие тени в глубоких впадинах под глазами — видимо, вчера они с Серегой неслабо приняли, отмечая удачную шутку над старым раздолбаем Кимом. — Какие проблемы?
— Салют, — отозвался я. — Мне нужно срочно поговорить с твоим патроном. Насчет вчерашней покупки. Это очень срочно и очень важно.
Олег сплюнул — не пренебрежительно, а так, от избытка слюны во рту.
— Не о чем разговаривать. Он не намерен больше с тобой встречаться.
Я ждал этого. И у меня в запасе был хитрый ход — ход, единственная хитрость которого заключалась в том, что он позволял мне проникнуть за забор. Только туда. Но мне больше ничего и не надо было.
— Передай своему патрону, — сказал я, — что я готов вернуть часть денег.
— Вот как? А с какой это радости?
— Обстоятельства изменились, — хмуро ответил я. — У меня неприятности, и я хотел кое о чем попросить его… В конце концов, это не твое дело. Но передай ему еще вот что: у меня есть один предмет, который также может его заинтересовать.
— Что за предмет? — по-прежнему сумрачно спросил рысьеглазый. Я вытащил бумажник и извлек из него поляроидную карточку, на которой была запечaтлена статуэтка ламы, уплаченная мне некогда в виде аванса. Олег недоуменно посмотрел на нее.
— Это инки, — пояснил я. — Пятнадцатый век. Золото.
Он удивился. Конечно, он мне не поверил, но, во всяком случае, я его заинтриговал.
— Подожди здесь, — приказал он и исчез за калиткой.
Опять приглушенно забубнили голоса. От вчерашней обманчивой открытости дома — открытости западни — не осталось и следа. Теперь это была крепость — ощетинившаяся пушками, выставившая караулы, охраняющая трусливого недоверчивого полководца.
— Пошли, — бросил Олег, снова отворяя калитку. Я, нагнув голову, шагнул в проем, ожидая удара сбоку по затылку либо какой-нибудь иной гадости в духе господина Валентинова. Ничего, однако, не произошло. Красномордый, поигрывая цепью добермана, сидел на ступеньках своей будки, Олег стоял чуть поодаль, всем своим видом давая понять, что пропускает меня вперед.
— Кстати, — спросил он, когда мы шли к дому, — где твоя тачка?
— Заправляется на бензоколонке, — соврал я. — Скоро приедет. А что?
Он не ответил. Около лестницы, ведущей на крыльцо — той самой, по которой вчера вечером я спускался под дулом пистолета, — он тронул меня за рукав, и я остановился.
— Оружие, — сказал Олег и протянул руку.
— Нету, — ответил я и улыбнулся, глядя в его сузившиеся рысьи глаза.
— Подними руки, — скомандовал Олег.
Я пожал плечами и поднял руки. С утра парило, и я надел рубашку с коротким рукавом, так что трюк с руками был излишним. Тем не менее Олег тщательно обыскал меня — с нулевым, естественно, результатом.
— Открой сумку.
Я потянул замок молнии. Сумка была доверху набита деньгами.
— Что это?
— Деньги, — сказал я. — Что же еще?
Пистолет был в сумке, на самом дне, прикрепленный к коже двумя полосками скотча. Но я рассчитывал, что Олег вряд ли потребует от меня вынимать деньги прямо во дворе.
— Хорошо, — проворчал он, несколько смущенный тем, что я принес все деньги обратно. — Пошли наверх, только без фокусов.
— Я не Кио, — буркнул я.
Рыба-телескоп по-прежнему плавала за толстым стеклом аквариума, тараща огромные страшные глаза. За разложенным посередине кабинета складным ломберным столиком сидели Валентинов, доцент Шмигайло и гард Сергей. Четвертое, небрежно отодвинутое кресло, пустовало — в нем, очевидно, совсем недавно сидел Олег. Перед каждым из присутствующих лежали рубашкой вверх игральные карты, а перед доцентом еще и листок бумаги с карандашом, из чего я заключил, что воротилы подпольного бизнеса вкупе со своими цепными псами мирно расписывали пулю. Слава Богу, облегченно подумал я, они все здесь, значит, и Чаша наверняка еще в доме.
— Добрый день, — сказал я, входя (Олег стоял в двух шагах за моей спиной). — Прошу меня извинить, но у меня к вам, Константин Юрьевич, весьма срочное и конфиденциальное дело.
Валентинов рассеянно посмотрел на меня из-за своих огромных очков. Казалось, он совсем не вникает в то, что я говорю, а просто досадует, что его оторвали от интересной игры.
Потом он щелкнул пальцами, и гард тут же вскочил с кресла. Валентинов повел очками в сторону, и Сергей плавно переместился за мое левое плечо. Теперь они оба страховали меня сзади — Олег справа, Сергей слева.
— Дело конфиденциальное, Константин Юрьевич, — повторил я.
Он боится, подумал я. Он до смерти напуган, он воображает, что я явился отомстить за вчерашнее унижение, тварь, и даже не считает нужным скрывать это. Сволочь, огромная, жирная сволочь.
— Или говорите здесь, Ким, — равнодушно произнес он, — здесь, при всех, или выметайтесь вон.
— Хорошо, — сказал я. — Только пусть ваши мальчики не дышат мне в затылок, ей-Богу, противно.
Огромное плоское лицо исказила недовольная гримаса. Олег отошел и встал у самой двери, перегородив проход. Сергей даже и не подумал шелохнуться.
— Короче, юноша, в чем дело?
— Я пришел, чтобы аннулировать нашу вчерашнюю сделку, — сказал я.
— Я принес назад деньги и хочу забрать Чашу.
Несколько секунд он недоуменно смотрел на меня. Потом расхохотался так, что очки запрыгали на его мясистом бесформенном носу.
— Ну и остряк же вы, молодой человек, — сварливо заметил Дуремар-Шмигайло, глядя, однако, не на меня, а на колышащийся от хохота Валентинова шаткий ломберный столик. Я проигнорировал его замечание.
Гора плоти, наконец, отсмеялась и перестала трястись. Я терпеливо ждал.
— Михаил Львович совершенно верно изволил выразиться — вы остряк, юноша! — Валентинов извлек из кармана своего парчового халата давешний огромный платок и оглушительно высморкался. — Это же надо придумать: являться в приличный дом с такими заявлениями, да еще высказанными в такой наглой форме! Побойтесь Бога, юноша!
— Из этого приличного дома, — заметил я, — меня вчера вывели под дулом пистолета, хотя никаких поводов я для подобного обращения не давал. И, если у вас принято так шутить, то я не понимаю вашего удивления. Я, однако, не шучу.
Я сделал шаг к ломберному столику (Сергей, как тень, двинулся за мной следом) и высыпал на него содержимое сумки. Пистолет, естественно, остался внутри.
— Здесь все ваши деньги, — сказал я. — Можете пересчитать, все упаковки целы. Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что поступать так не принято, однако выхода у меня нет. Я хочу немедленно получить Чашу.
Валентинов, наконец, осознал, что я говорю серьезно. Он повернулся ко мне и неторопливым жестом снял очки. У него были непропорционально маленькие для такой туши колючие глазки.
— Вот что, — медленно произнес он. — Ты мне надоел, пацан. Мне надоело возиться с тобой и выслушивать твои дурацкие байки. Тебе не нужны деньги — я тебя упрашивать не собираюсь. Но Чашу ты назад не получишь. А теперь — убирайся.
В комнате повисла оглушительная тишина, и мне показалось, что я услышал, как хрустнули суставы у изготовившегося к драке Олега, по-прежнему подпиравшего дверь в десяти шагах от меня.
— Я не люблю повторять дважды, — сказал я, — но, когда имеешь дело с дебилами, приходится быть терпеливым. Без Чаши я не уйду. Если ее нет в доме, позвоните, я подожду. — Тут я поднял левую руку на уровень груди и, повернув ее тыльной стороной ладони кверху, поглядел на часы. — Сейчас 12.15. Не позднее четырнадцати ноль-ноль Чаша должна быть у меня.
— Сережа, — попросил Валентинов, — помоги гостю выйти…
Сережа с облегчением вздохнул и сделал шаг ко мне, намереваясь взять меня сзади за локти. Но я все еще смотрел на часы, и не потому, что меня интересовало, сколько секунд им потребуется, чтобы вышвырнуть меня вон.
Я развернулся, чувствуя пружинящую гибкость своего тела, и ударил его ребром ладони по гортани. Удар получился четкий, словно в спортзале. Раздался неприятный чавкающий звук, и гарда отбросило назад.
Олег уже летел ко мне через комнату.
Я ушел в сторону, избегая фронтального столкновения, и сбоку нанес ему довольно чувствительный удар в печень. Поскольку такие финты были для него, что горох об стену, он не остановился и, разворачиваясь, врезал мне по челюсти. Если бы я не отклонил назад корпус, это был бы нокаут.
Я отскочил назад, опрокинув столик. Олег споткнулся об осевшую на пол могучую тушу гарда и на секунду потерял равновесие. Мне этого хватило.
Я подпрыгнул и влепил ему удар ногой с разворота в скулу. Вообще говоря, я не очень люблю этот удар. Он слишком киношный, а в реальной жизни существуют более простые и эффективные приемы. Но в данных обстоятельствах мне хотелось произвести впечатление на Валентинова и Дуремара.
Олег пролетел три метра до стены с аквариумом и врезался спиной в стекло. Раздался звон, потоком хлынула вода, рыба-телескоп жалко забилась на полу, судорожно хлопая плавниками. Человек в камуфлированной армейской форме лежал посреди всего этого разгрома, не шевелясь, — похоже, он пребывал в глубокой отключке, что и не удивительно, принимая во внимание секрет моих ботинок.
Валентинов, колыхаясь, как огромный кусок желе, бочком-бочком пробирался к письменному столу. Шмигайло вжался в спинку кресла, совершенно отвалив нижнюю челюсть, что делало его похожим на испуганного дауна. Деньги, рассыпавшиеся при падении столика, лежали на полу вперемешку с картами, к ним уже подбирались первые веселые струйки воды из бывшего аквариума. Бардак, одним словом, был жуткий.
Я сунул руку в сумку и вытащил пистолет.
— Вернитесь и сядьте в кресло, — приказал я толстяку.
Он остановился и посмотрел на пистолет. На мгновение его блинообразное лицо словно бы собралось в гармошку, и я даже испугался, что он заплачет. Но он не заплакал, а молча вернулся в кресло.
— Очень рекомендую не делать лишних движений, — сказал я.
Я наклонился над хрипевшим гардом. Лицо его уже налилось нездоровой синевой, глаза вываливались из орбит. Я приподнял его голову и несильно ударил основанием ладони сзади по шее. Он поперхнулся и со свистом втянул в себя воздух.
Пока он приходил в себя, я связал ему руки его же ремнем. Пистолет при этои пришлось положить на пол, но я был уверен, что парочка в креслах не шевельнется. Так оно и случилось.
Потом я проделал ту же процедуру с Олегом, заодно кинув рыбу-телескоп в оставшееся на месте аквариума довольно приличное озерцо. Валентинов и Дуремар молча наблюдали за моими манипуляциями.
Наконец я закончил и повернулся к ним.
— Чаша, — сказал я.
— Нет, — хрипло отозвался Валентинов. Он тяжело дышал, что со стороны выглядело так, будто вздувается и опадает огромный багрово-парчовый пузырь. — Это невозможно. Чаши нет в доме. Даже я уже не могу вернуть ее. Вы напрасно затеяли всю эту бойню, юноша…
Он волновался и то и дело глотал слова. Все же я здорово их напугал, подумал я мельком.
Я обошел их со спины и уселся на краешек письменного стола.
— У меня нет ни времени, ни желания устраивать с вами дискуссии. Я хочу получить Чашу. В качестве компенсации за причиненный вам ущерб я, помимо возвращения полученной вчера от вас суммы, готов предложить вот что…
Я вынул из кармашка сумки небольшой сверток и протянул его Валентинову.
— Что это? — спросил он, опасливо косясь на сверток.
— Разверните, — посоветовал я. — Не бойтесь.
Он подумал с минуту, затем протянул сверток Дуремару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42