— В Свитках Итеру говорится, что за все существование земной цивилизации Триада собиралась только дважды. И оба раза последствия были роковыми.
— Интересно, интересно, — подбодрил я Лопухина. — История что-нибудь сохранила?
— Последний раз это произошло около двенадцати тысяч лет назад, — сухо сказал он. — Погибла Атлантида. После катастрофы, стершей с лица Земли блестящую цивилизацию того века, запретное знание о силе Триады передавалось из поколения в поколение в замкнутых кланах уцелевших жрецов. Я полагаю, Итеру были наследниками этих кланов. Каждый клан владел одним из трех звеньев цепи. Раз в сто лет Итеру собирались вместе и обменивались информацией. Но сами Чаша, Череп и Корона хранились в тайниках, разбросанных по всему свету. Собирать же их вместе было запрещено под угрозой уничтожения души того, кто нарушит запрет.
— Хромец был когда-то одним из Xранителей Чаши. Мне так и не удалось выяснить, почему он решился преступить Закон Итеру. Но однажды он возжелал завладеть всей Триадой и начал свою охоту.
— Значит, Чаша была у него с самого начала? — уточнил я. — Тогда как же она оказалась в дацане?
— Другие Итеру, принадлежавшие к клану Чаши, успели спрятать ее. — Старик утер пот со лба, и я с удивлением заметил, что он волнуется. — И спрятали так хорошо, что две тысячи лет потребовалось Хромцу, чтобы отыскать хоть след ее… То на север, в Киммерийские степи, уводила его легенда о Граале, то на южные острова, то на запад, в крепости альбигойцев. В сказаниях Чаша Грааль наделена удивительным свойством перемещаться в пространстве, а на деле каждый из Итеру, оказавшись в какой-либо стране, специально распускал всякие басни о Чаше, чтобы сбить со следа Хромца. Но Хромец был настойчив. Одного за другим выслеживал он Хранителей и, не в силах выпытать у них секрет сокровища, убивал их.
— Неувязочка, — сказал я. — Они же были бессмертны.
— Вы напрасно стараетесь поймать меня на лжи, молодой человек, — обиделся Лопухин. — Да, Итеру были бессмертны, потому что каждый из них получал в свое время дар вечной жизни от Чаши. Но бессмертие это не было абсолютным, как не бывает абсолютной ни одна вещь в нашем мире… Помните миф об Ахилле?
— Помню, — кивнул я. — Волшебные воды Стикса и так далее.
— Вот-вот, — подхватил старик. — Точно так же, как у Ахилла было одно-единственное уязвимое место, у всех Итеру существовала какая-то оговорка его личного бессмертия. Это была своего рода пуповина, связывавшая их с миром людей, потому что став бессмертными полностью, они могли бы неузнаваемо перемениться.
— Стоп, — сказал я. — Стоп, стоп, стоп. Что же получается — Хромец тоже бессмертен не полностью?
— Естественно. Его тоже можно убить, только нужно знать, как. Все Итеру знали уязвимые места своих собратьев. Но у Хромца перед ними было огромное преимущество — он был охотник, а они — дичь. Он настигал их одного за другим и убивал. Некоторых он убивал сам, некоторых — чужими руками, используя не представлявших себе его истинных целей негодяев, судьба которых всегда бывала ужасна… Так он убил Ли Цюаня, Хранителя короны. Так он убил Шеми, Хранителя Черепа. Так он убил многих других, пытавшихся встать у него на пути.
— Да, — задумчиво произнес я, когда он закончил свой рассказ. — Да, интересная история вырисовывается…
Я просто не знал, как можно было еще прореагировать на ту невообразимую мешанину правды и выдумки, которую вывалил на меня Лопухин. Ясно было только одно: идет какая-то крупная возня вокруг исторических реликвий, стоящих, скорее всего, бешеные деньги. В игру эту вовлечены крутые ребята из кругов, где торгуют антиквариатом (золотая фигурка ламы косвенно об этом свидетельствовала). Возможно, на их стороне действует сильный гипнотизер или суггестолог — это, по крайней мере, было бы самым разумным объяснением появления Тени и прочих спецэффектов. И еще ясно было мне: кому-то очень выгодно напустить вокруг всей этой игры побольше мистического туману. А старик Лопухин — просто милый, слегка выживший из ума романтик.
Сделав столь неутешительный вывод, я принялся рассматривать в изобилии рассыпанные вокруг осколки стекла, избегая встречаться взглядом с Романом Сергеевичем, который, казалось, вполне уже пришел в себя и даже получал от рассказа немалое удовольствие.
— Кстати, — удивительно деловым голосом сказал он, прервав затянувшуюся паузу, — я ведь до сих пор не рассчитался с вами за проделанную работу.
Несколько секунд я недоумевающе смотрел на него. Потом вспомнил, как нанимал меня ДД, и мне стало смешно.
— Не стоит, право. Я очень мило провел время. Кроме того, черепа я не достал, так что…
— Ну нет, молодой человек, — с этими словами Лопухин, слегка покряхтывая, поднялся из кресла и подошел ко мне почти вплотную — был он на полголовы выше меня, чем вызвал в моей душе приступ смутного раздражения. –Мы заключили честный договор, вы выполнили ваши условия, и не ваша вина, что черепа там не оказалось. Позвольте же мне выполнить мои обязательства.
И он двинулся к стеллажам. О, это была библиотека! Строгое царство книг в старинных шкафах; тусклое дерево, толстые стекла, черная бронза. Там, среди трудов по истории всех стран и народов земли, размещались на трех полках книги по доколумбовым цивилизациям древней Америки.
— Это — ваше, молодой человек, — сказал он просто, указывая на одну из полок.
И тут я понял, что все это действительно серьезно. Что ни за что на свете старый библиофил и собиратель не отдал бы даже ничтожную часть своих сокровищ постороннему человеку. Ни за что на свете — кроме того, что могло бы представлять для него еще большую ценность.
— Нет, — я покачал головой. — Я не возьму этих книг.
И, видя, что он начнет сейчас меня уговаривать, спросил:
— Вы действительно так боитесь, что Чаша попадет в руки Хромца?
И Лопухин сказал:
— Да. Очень.
— Мне кажется, я понимаю… — начал я, но он не дал мне договорить.
— Потому-то я и решил уничтожить череп. Я всегда боялся умереть, оставив Чашу Хромцу. Его расчет прост: он бессмертен, у него в запасе вечность, и рано или поздно он обшарит все тайники Земли и найдет Чашу. После смерти настоятеля дацана я долгое время оставался единственным человеком на планете, знающим тайну Грааля, и это знание измучило меня больше, чем лагеря и всякого рода притеснения, которые мне пришлось претерпеть. Не так давно я раскрыл все своему внуку, потому что не сомневаюсь в его нравственных качествах и способности сделать правильный выбор. Но, будучи уверен в его моральной готовности, я боюсь, что…
Он опять начал мямлить, и я перебил его:
— Что, если дело дойдет до открытого столкновения, Хромец попросту убьет его?
Старик опустил глаза — теперь он стоял передо мной, как нашкодивший школьник-переросток перед строгим учителем.
— Подумайте сами, Ким, — еле слышно произнес он. — Хромец — прирожденный убийца, на его счету не одна тысяча жизней. Да вы ведь и сами имели с ним дело, не так ли?
— Откуда у вас такие сведения?
Сухие губы чуть заметно дрогнули.
— Ярость, с которой вы на него накинулись…
Я автоматически посмотрел на осколки стекла, тускло поблескивающие в свете настольной лампы. Лопухин перехватил мой взгляд и усмехнулся.
— Крепко вам досталось? Ну да ладно, теперь-то вы по крайней мере знаете, с кем имеете дело. Конечно, он убьет Диму, не моргнув глазом. Поэтому мне и пришла в голову мысль найти себе сильного союзника…
Он помедлил, как бы раздумывая, стоит ли договаривать фразу до конца.
— На случай, если Хромец все-таки решит от меня избавиться.
— А экспедиция в Малаховку была просто проверкой на вшивость?
— Нет… не только. Конечно, это было своего рода испытание… достаточно опасное, кстати, поэтому я и настаиваю на вознаграждении… Но, помимо всего прочего, я действительно рассчитывал получить череп.
Я повернулся к стеллажам и провел пальцем по стеклу. Нет, пыльным оно не было.
— Вот что, Роман Сергеевич, — сказал я. — Череп я вам не добыл, вознаграждения не заработал. Но, поскольку вы так настаиваете, я, пожалуй, возьму одну книгу — Прескотта. Только с условием — вы расскажете мне, как к вам попала фотография. Расскажете правду.
Он с заметным усилием изобразил удивление.
— А почему, собственно, вы думаете, что я вам солгал?
Господи, подумал я, до чего же щепетильны старые интеллигенты!
— Ну, не солгали. Тем более, что рассказывали мне про фотографию не вы, а Дима… Но я был на той крыше, откуда якобы делали снимок. А потом не поленился залезть в каталоги «Поляроида», чтобы убедиться — никаких насадок к этим аппаратам не существует. Вывод напрашивается сам собой — фотография была сделана с близкого расстояния. И не вами.
Минуту Лопухин молчал, глядя куда-то мне за плечо. Потом сказал:
— Берите Прескотта, молодой человек. Вы его заслужили. Думаю, я не ошибся, обратившись к вам. Карточку мне прислали.
— Кто же, если не секрет?
— Не знаю. Действительно, не знаю. Недели три назад я обнаружи в почтовом ящике конверт без обратного адреса. В нем была та самая карточка и записка. В записке — она потом куда-то задевалась — кроме адреса не было ничего. Почерк мне не знаком. Вот и вся история.
По правде говоря, новая версия была не правдоподобнее старой, но мне уже надоело разбираться в этих бесконечных полупризнаниях. Я спросил:
— Как вы полагаете, кто мог быть отправителем?
— Рассуждая логически, это мог быть только человек, посвященный в тайну. Таковых насчитывается три: Хромец, мой внук Дима и я сам. Последние два отпадают. Остается только известное нам лицо.
— Вы уверены, что тайна неизвестна никому больше?
Лопухин помялся.
— Н-ну, думаю, что нет… Может быть, еще только Мороз… но и он, мне кажется, не знал даже частицы тайны.
— Кто такой Мороз?
— Следователь с Лубянки… Он допрашивал меня в пятьдесят первом. Уверял, что по приказу Резанова — более всего его интересовало местонахождение Чаши, но чувствовалось, что он не представляет себе, что это такое.
— И все-таки полностью его исключать я бы не стал. А где он сейчас, вы не знаете?
— Откуда? — старик невесело усмехнулся. — Сорок лет прошло… да и потом, не так уж приятно встретиться со своими палачами…
— Ну, ладно, Мороза будем держать в резерве. Стойте, а, может быть, кто-нибудь из Итеру все-таки выжил? Выжил и пытается теперь помешать Хромцу завладеть Чашей?
Сказав это, я поймал себя на том, что первый раз отнесся к басням старика серьезно. Неужели безумие заразно?
Лопухин нахмурился.
— Нет, Ким, это исключено. В том-то вся и беда, что все они погибли. Свитки Итеру — трагический документ, составлявшие их уходили один за другим, передавая эстафету остававшимся жить. И однажды настал момент, когда ушел последний. А тайна Итеру, сокровище Итеру осталось в наследство нам, простым смертным людям.
Голос его неожиданно окреп.
— Когда-то, невообразимо давно, из глубины мрачной бездны времен явилось нечто, чему мы не можем дать подходящего названия. Мудрецы, владевшие тайными знаниями минувших эпох, считали, что это вообще не принадлежит нашему миру, что оно пришло из-за непроницаемой завесы Ночи Брамы, отделяющей одну кальпу от другой. Целая Вселенная погибла во всеуничтожающем огне, и тысячу раз обновились и боги, и сотворенные ими обитaтели миллионов миров, а это оставалось неизменным. Что наша жизнь в сравнении с бесконечным продолжением ее существования? Что значат имена, которые мы пытаемся дать ей?
— Это вы о Чаше? — уточнил я.
— Чаша… Когда-то ей дали это имя, потому что оно выражало одну из ее возможных функций — быть источником силы. Но, быть может, она не источник, а дверь между мирами. А может — зеркало. Попытки людей понять ее сущность бессмысленны и опасны. Бессмысленны, потому что не нам постичь порождение не нашего мира. Опасны же — потому, что, придя из-за завесы великого Ничто, мировой ночи, Чаша сама несет в себе след тьмы, нечто враждебное свету, созидающему нашу Вселенную. Я не знаю, да и не хочу знать, в чем именно заключено зло, но прочитанные мною свитки Итеру говорят, что Сила, порожденная Чашей и выпускаемая на волю посредством Черепа и Короны, поистине ужасна.
— Но почему? — где-то в его словах был логический прокол, и это меня злило. — Если эта штука исполняет желания, почему же последствия должны быть такими страшными? Можно же, в конце концов, пожелать чего-нибудь хорошего, ну, там, чтобы все дети росли здоровыми и счастливыми, например. Разве нет?
— Подумайте хотя бы о том, что немедленно исполняющиеся желания — как наркотик, — медленно проговорил Лопухин. — Они вызывают сильнейшее привыкание, и человек, сам того не подозревая, скатывается все глубже и глубже в пропасть своих нереализованных мечтаний и неутоленных страстей. А знаете ли вы, молодой человек, где лежит дно темных глубин потаенных желаний человека?
Сзади что-то громко стукнуло. Я развернулся на пятках, оставив вопрос старика без ответа. В дверях стоял заспанный ДД.
— Все еще беседуете, дед? — он зевнул. — Знаете, который час? Полпятого. Я на кухне сидел-сидел, упал носом в чай, чуть не захлебнулся.
— Где Наташа? — спросил я. ДД пожал худыми плечами.
— Спит. Я уложил ее в своей комнате, Дарий охраняет покой ее ложа…
Я скрипнул зубами. Пока старый сказочник пудрит мне мозги, молодой по-хозяйски укладывает мою девушку спать.
— Дмитрий, — сказал Роман Сергеевич, — шел бы ты тоже спать.
— Я-то пойду, — успокоил нас ДД. — Я, в отличие от некоторых, люблю и умею спать. Но предупреждаю — если вы не последуете моему примеру, завтра, то есть уже сегодня, вы ни на что уже годиться не будете. А мы с тобой, дед, собирались подзаняться Сасанидами, если ты, конечно, еще не забыл.
Перед моим мысленным взором живо предстала картина: ДД укладывается спать рядом с Наташей на ложе, которое стережет Дарий. Я сказал:
— Роман Сергеевич, по-моему, Дима прав. Нам сейчас действительно следует хорошенько выспаться. Утро вечера мудренее… авось, и придумаем что-нибудь подходящее.
— Что ж, — Лопухин выглядел слегка разочарованным, — завтра, так завтра. Хотя… боюсь, что времени у нас осталось не так много, сегодняшенее происшествие это подтверждает… Но в одном вы правы — в таком деле решения следует принимать всегда на светлую голову.
Я хлопнул отчаянно боровшегося с зевотой ДД по плечу.
— Пошли спать, трубадур.
ДД ссутулился еще больше и, шаркая длинными ногами, побрел в коридор. У самого порога он обернулся и спросил:
— Ну, я надеюсь, дед, ты все ему объяснил?
— Почти, — ответил я за Лопухина-старшего. И вдруг вспомнил, о чем собирался спросить старика по крайней мере весь последний час. — Да, Роман Сергеевич, вы так и не сказали, где уязвимое место Хромца?
Роман Сергеевич ответил из дальнего угла комнаты, от низкой кушетки, с которой он аккуратно снимал рыжий клетчатый плед:
— В свитках Итеру было сказано: «Нить его жизни порвется, если Змея ужалит его в Третий Глаз»!
— Простите, но что это значит?
— Завтра, завтра, молодой человек, — ехидно проговорил Лопухин. — Утро вечера мудренее, а сейчас вам следует хорошо выспаться.
Я хмыкнул. Старик был та еще язва.
— Спокойной ночи, Роман Сергеевич, — сказал я и, спохватившись, добавил, — стекло я уберу завтра.
— Нить его жизни порвется, если Змея ужалит его в Третий Глаз, — повторял я про себя, пробираясь по темному коридору. — Черт бы побрал всю эту мистику… Змея… в третий глаз… а почему не в пятый, например?
Впереди глухо заурчали.
— Дарий, — позвал я. — Дарий, друг мой, ты ли это?
Нечто большое и теплое положило мне на плечи свои мохнатые лапы. Я осторожно погладил собаку по спине и почесал за ушами.
— Пропусти меня, — попросил я. Невидимый в темноте Дарий убрал лапы и мягко отошел в сторону.
Я ощупью нашел висящую на стене шпагу, опустил руки пониже и обнаружил тахту. Наташа спала, естественно, по диагонали, разметавшись во все стороны, так, что, хотя места на тахте оставалось достаточно, занять его можно было, только разобрав себя на части. Я осторожно обнял ее и перенес поближе к стене, вдохнув запах ее волос. Она что-то недовольно забормотала во сне.
— Спи, — сказал я, — спи, маленькая. Я не потревожу тебя, я тут, с краю, и буду спать совсем тихо…
— А, — слабо вздохнула она, — это опять ты… Я думала, ты ушел…
С этими словами она отвернулась, лишив меня возможности поцеловать полуоткрытые, мягкие отo сна губы. Будь я менее уставшим и обалдевшим от свалившейся на меня информации, я бы, наверно, расстроился и лежал бы с открытыми глазами полночи. Но поскольку я очень устал, обалдел, да и время шло уже к рассвету, я еще раз пробормотал фразу про змею и третий глаз и провалился в сон.
10. МОСКВА, 1991 год. СТРЕЛА МРАКА.
Я стоял на берегу неглубокого, выложенного белым камнем водоема, посреди которого бил родник. Вокруг колыхалось непроницаемое зеленое море растительности, и я знал, что место это называется Сады Тот-Амон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42