Она стала еще активнее, чем прежде, вовлекать девушку в свои дела и забавы, явно гордясь молодостью, красотой и светским лоском своей племянницы. И Эми изо всех сил старалась угодить тетушке, испытывая искреннюю благодарность за невинные усилия и заботы и такое же искреннее раскаяние за свой обман.
Но Эми понимала, что лицемерие в ее положении – не выбор, а необходимость. Дядя и тетя никогда не смогут принять ее чувств к Малику; для них он был и останется разбойником, нападающим на путешественников с Запада – их родственников, знакомых и друзей. Они, разумеется, не могли сочувствовать султану, но тактика его врагов казалась им преступной. Эми приняла это как данное. Они не знали Малика – ни истории его семьи, ни обстоятельств его жизни. Не могли понять ни силу, ни глубину его горя и ненависти. Но для Эми любовь к Малику превратилась в основное содержание жизни, и если уж ей суждено обманывать семью, чтобы быть рядом с любимым, то она готова к этому.
Однажды днем, примерно недели через три после свидания, Эми одевалась к одному из благотворительных раутов, которые любила устраивать Беатрис, и размышляла, когда же ей удастся снова увидеть своего возлюбленного. Она верила Малику; верила в его желание вернуться к ней. Но когда же? Она тосковала по нему нестерпимо. Днем отвлечься было легче из-за суеты и забот, но ночи казались бесконечными. Эми прислушивалась к малейшему шороху, надеясь услышать знакомый стук в балконную дверь, но его все не было.
Как там Малик? Все ли у него нормально? А может быть, его ранили или убили в одной из многочисленных стычек с врагом? Или его предал друг, и он в плену у султана? Любить человека с такой неопределенной судьбой подобно аду; но он выбрал эту жизнь, а она выбрала его – так что иного пути нет.
Эми постаралась отвлечься от своих мыслей и начала рассматривать себя в трюмо, оценивая наряд, купленный в Париже незадолго до отъезда в Турцию. Это было дневное платье из темно-синего шелка с закрытым корсажем и пышными рукавами. Подчеркнутая талия, скроенная по косой широкая юбка. Эми совсем забыла об этом платье, а потом обнаружила его в одном из чемоданов, привезенных миссис Сполдинг в ее отсутствие. Оно преспокойно дожидалось своего часа, завернутое в розовую папиросную бумагу и упакованное в красивую коробку. Тогда она его померила: платье оказалось чуть великовато, и Эми прихватила талию красивыми вытачками, напоминающими стрелы, и внесла еще несколько мелких изменений. Приятно было осознавать, что швейное искусство, приобретенное в пансионе мисс Пикард, не утрачено и служит ей верой и правдой; из зеркала смотрела особа, достойная любого модного журнала. Беатрис может гордиться. Эми причесала волосы и собрала их в высокий пучок по последней моде. Последним штрихом стали ее любимые сережки: жемчужный трилистник с рубиновыми капельками. Она готова.
Эми взяла в руку сумочку и приготовилась спуститься к гостям, но не смогла удержаться, чтобы не сравнить образ в зеркале с той молодой женщиной, которая покидала лагерь мятежников в свадебном платье Майи. Неужели обе эти девушки – она сама? Эми прекрасно знала, что так оно и есть, но в то же время она отдавала себе отчет, что окружающим трудно примирить и воспринять две настолько контрастные стороны ее жизни. Гостьи прибывали и входили через парадную дверь – дамы в конусообразных юбках и зауженных внизу рукавах; экипажи выстроились в ряд на аллее, ведущей к парадному входу. Эми встала рядом с тетушкой, приветствуя состоятельных матрон, заполнивших холл. Все они кивали и мило улыбались в ответ. Эми так натренировалась, что смогла бы выполнить эту миссию и во сне, и провожая дам в столовую, где их ожидал изысканно сервированный чай с бутербродами и лимонным кексом. Она внезапно спросила себя, что подумали бы эти верные жены и образцовые матери, узнай они о той безумной ночи с Малик-беем. Были бы они шокированы, взволнованы, разочарованы? Или, может быть, их реакцией стала бы ревность? А что, если каждая из них в своей седеющей, тщательно убранной голове прячет от людей свое собственное воспоминание о безумных приключениях?
Почему бы и нет? Ведь и они когда-то были молоды…
– Я так устала от бесконечных дождей, – пожаловалась девушке миссис Беллинджер, выбирая сэндвич с крессалатом, – конечно, в Англии тоже идут дожди, но это совсем иное дело: все вокруг укутано мягким туманом – не то, что здешние дикие ливни. К счастью, хоть сегодня день солнечный.
Эми кивнула и подала ей салфетку, наблюдая, как почтенная особа проходит вдоль стола с закусками. Миссис Беллинджер была женой командира британского гарнизона в Константинополе и главной устроительницей того благотворительного мероприятия, которое дамы и собрались обсудить сегодня. Каждую осень британское посольство устраивало бал Викторианской Миссии, в пользу детскому приюту, ставшему частью Госпиталя Ее Величества – родовспомогательного учреждения для солдатских жен. Приют призван был опекать маленьких англичан-полукровок – внебрачных детей, большей частью бросаемых родителями на произвол судьбы. Но в него принимали сирот из местного населения. Существовал приют исключительно на пожертвования, его благородная миссия вызывала сочувствие в душах скучающих от безделья жен британских и американских офицеров и торговцев, заброшенных на чужбину. Бал этот должен был стать главным событием сезона и требовал тщательной подготовки.
В прошлом сезоне организацию его возглавляла Беатрис.
Эми вела светскую беседу с гостьями, пока они подкреплялись, прежде чем приступить к серьезным обсуждениям. Она как раз принимала из рук Листак поднос с имбирными пирожными, когда услышала слова миссис Беллинджер:
– Вы читали в утренней газете последнюю новость? Этот бей ограбил поезд с туристами и скрылся с добычей. Одной из пассажирок стало дурно, и ее отвезли в госпиталь.
Эми поставила поднос на стол и подошла поближе: слушательницы качали головами и разводили руками. Обычно она тщательно просматривала все газеты, приходящие в дом, в поисках известий о Малике, но сегодня Джеймс сложил «Монитор» и прихватил его с собой в офис.
– Я хочу сказать, что ездить куда-то в наши дни совсем не безопасно, – продолжала миссис Беллинджер. – Я собралась было отправиться осматривать византийские соборы и тому подобное. Но теперь, конечно, муж не отпустит меня. Он говорит, что бей повсюду рассылает своих хулиганов, а поезда и дилижансы – их главная добыча. Неужели все войска султана с помощью иностранных отрядов так и не смогут упрятать злодея за решетку?
– Это настоящий скандал, – согласилась миссис Лэмберт. – Моя соседка собиралась послать за дочерью, которая закончила школу в Сассексе и хотела приехать сюда к родителям. Но ведь это не обойдется без путешествия в почтовой карете, а со всеми этими похищениями… – она внезапно замолчала и, густо покраснев, посмотрела на Эми. В комнате повисла неловкая тишина.
– Ах, милая, извините, ради Бога! – воскликнула миссис Беллинджер, обращаясь к Эми, тоже страшно смущенная. – Я вовсе не хотела касаться этой неприятной темы. Страшно неудобно, что мы здесь забыли о Вашем горестном приключении. Уверена, Вам не хочется вспоминать о нем!
– Ничего страшного, миссис Беллинджер; я прекрасно понимаю, что Вы вовсе не хотели меня обидеть или смутить. Однако Вы никогда не задумывались, почему мятежники вынуждены добывать деньги таким способом? У них нет иного способа найти средства на борьбу с султаном, а я уверена, что и Вы не станете отрицать: любая другая форма правления оказалась бы более плодотворной, чем эта.
Обе дамы онемели от удивления и уставились на Эми.
– Амелия, не могла бы ты на секунду подойти ко мне? – позвала от двери Беатрис.
– Прошу прощения, леди, – любезно извинилась девушка и вышла из комнаты.
– Амелия, что ты вытворяешь, ради всего святого? – возмутилась Беатрис вполголоса. На лице ее отразилась смесь возмущения и изумления. – Мне послышалось, что ты защищаешь этих ужасных людей, похитивших тебя!
– Я вовсе не защищала мятежников, просто пыталась объяснить их положение. Эти дамы знают, насколько бедно местное население; очевидно, проезжая в каретах по улицам, они иногда выглядывают из окошек и видят, что творится вокруг. Будь их жизнь так же убога и беспросветна, как существование огромного большинства здешних людей, возможно, им бы тоже пришлось грабить, чтобы хоть немного ее улучшить.
– И миссис Беллинджер, и миссис Ламберт живут в этой стране гораздо дольше, чем ты. И вряд ли тебе стоит объяснять им тонкости здешней жизни и принципы государственной политики, – сухо произнесла Беатрис. – А сейчас, возможно, тебе лучше подняться к себе и прилечь. Ты явно неважно себя чувствуешь. Я попрошу тебя извинить.
Эми послушно прошла через холл и начала подниматься по лестнице. Вся ее кампания по ублажению Беатрис закончилась крахом. На площадке девушка помедлила, глядя вниз. Беатрис вошла в столовую и приятный щебет возобновился. Успокоенная тем, что своей бестактностью не нарушила хода вечера, она направилась к себе, проклиная свой длинный язык.
Что с ней происходит? Она же прекрасно понимает, что никакие слова не в состоянии изменить устоявшееся мнение людей, подобных гостям ее тетушки, а если начать произносить речи, оправдывающие повстанцев, то ее так тщательно хранимый секрет скоро выплывет наружу.
Девушка вошла в комнату и бросилась на кровать, раздумывая, что же заставило ее потерять самообладание до такой степени. Она всегда была настолько осторожна, старательно пропускала мимо ушей все застольные разговоры и острые замечания, и вдруг – едва эти хорошо воспитанные леди затронули Малика, она бросилась в бой.
Откуда такой промах? Может быть, причина его в том, что выполнять роль беззаботной наивной девушки становилось тем сложнее, чем дольше Эми не видела Малика? Поначалу память об их свидании придавала силы и помогала разыгрывать ту роль, которой от нее ожидали. Но время шло, а возлюбленный все не появлялся. И мысль о потере становилась все явственнее и острее.
Эми села и, расстегнув башмачки, сбросила их с ног. Пройдет еще несколько часов, прежде чем дамы разойдутся и ей удастся пробраться вниз и выяснить, принес ли Джеймс газету обратно. Эми хотела узнать, где именно произошло ограбление поезда; ведь это хотя бы косвенно подскажет, где сейчас Малик, или где он был совсем недавно.
Но все это нисколько ее не утешало.
Если он в ближайшее время не даст о себе знать, она за свои действия отвечать уже не сможет.
* * *
Калид взял из рук служанки серебряный поднос и переложил на стол стопку конвертов; легким движением руки приказал ей удалиться, одновременно отдавая поднос. Девушка, кланяясь, направилась к двери, а когда она закрыла ее за собой, Калид окликнул жену:
– Принесли почту!
Сара поспешила из соседней комнаты. Каждый приход почты становился для нее событием; ведь он означал связь с родственниками и друзьями, от которых она теперь была так далеко!
– Роксалена, – пояснил Калид, подавая ей конверт с кипрской маркой.
Сара тут же схватила его.
– Твоя подруга Софи из Бостона, – он рассматривал еще одно послание – от учительницы, с которой Сара когда-то вместе работала в школе.
– Ты что, умеешь читать сквозь конверт? – язвительно поинтересовалась Сара.
– Бруклин, – коротко пояснил Калид, щелкнув ногтем по погашенной марке.
Сара взяла письмо и положила его в свою столку.
– О! А вот и приглашение на бал Викторианской Миссии! – воскликнул Калид, поднимая повыше изящный конверт, надписанный изысканным почерком.
Сара закрыла глаза и застонала:
– Господи, неужели уже опять пришло время для этого бала?
– Боюсь, что так, милая. Снова пришло время высокоцивилизованным людям с Запада показать, что они не одичали и не растеряли своей благовоспитанности в дебрях Оттоманской империи, – Калид драматично закатил глаза.
– А султану пришло время показаться во всей красе, чтобы вызвать ужас у попивающих чай дам.
– Это дело святое, – заметил Калид, отхлебывая кофе.
– Я каждый год пытаюсь убедить себя в этом, – вздохнула Сара, садясь на диван рядом с мужем и кладя голову ему на плечо.
– И каждый год ты отправляешься туда и неизменно покоряешь всех своей красотой, – заметил Калид, наклоняясь и шутливо целуя ее в кончик носа.
Сара взяла приглашение и начала читать его.
– В этом году председательствует миссис Беллинджер, – сказала она.
– Эта старая карга с бородавкой на подбородке, которая говорит так, словно рот у нее набит камнями? – съехидничал Калид.
– Да-да. Ее муж – начальник британского гарнизона, – согласилась Сара, улыбаясь от такого описания почтенной супруги военачальника.
– Я прекрасно помню их обоих. Он регулярно интересуется, как мне понравился Оксфорд, словно я был там лишь вчера. Мне кажется, он считает, что это единственное, что есть между нами общего.
– Возможно, это правда, – заметила Сара.
– Моя мать была истинной англичанкой – такой же британской, как Лондонский мост. И об этом мне хочется им напомнить каждый раз, как они принимаются размахивать флагом, глядя па меня так, словно я только что слез с дерева.
– Женщины смотрят на тебя, потому что ты – самый экзотический, привлекательный и яркий мужчина из всех, встретившихся им в жизни. А мужчины смотрят потому, что понимают это, – Сара поцеловала мужа в губы.
Калид со смехом ответил на поцелуй.
– А я-то полагал, что воспитанные американские леди не умеют лгать.
– Да я и не лгу вовсе; я говорю то, что знаю, – она удобно устроилась в его объятиях.
– Так что мне ответить? Что мы приедем? – поинтересовался Калид, кивком показывая на приглашение, которое Сара все еще держала в руке. – Конечно, немного смешно показываться в свете вместе с султаном, в которого мне, возможно, придется стрелять; но пока это не случилось, наверное, надо соблюдать все формальности.
– Ты прав, давай поедем, – согласилась Сара. – Не вижу причин нарушать нашу репутацию дисциплинированных светских особ, а кроме того, этот бал позволит мне увидеться с Амелией.
– И разузнать, как развивается непозволительное знакомство?
– Конечно!
– Ты у меня неисправимый романтик.
– Я знаю.
– И надо признаться, что я очень рад этому. Только романтически настроенная особа смогла бы бросить привычную и хорошо устроенную жизнь, чтобы начать новую на другом конце света – с человеком, которого полюбила.
– Мне очень хочется верить, что у Амелии все сложится настолько же удачно.
– Она тебе нравится, так ведь?
– Она мне напоминает саму себя.
– Ну, в таком случае все у нее будет прекрасно! Калид встал, взял жену за руку и потянул за собой.
– Если в ее характере есть хотя бы четверть твоей решительности и выдержки, она пройдет вместе с беем сквозь все испытания и в конце концов победит.
– Куда мы идем? – рассеянно поинтересовалась Сара, все еще думая о молодых любовниках.
– Ясмин отправилась мерить свой новый костюм к Празднику цветов. Я обещал ей, что мы обязательно придем посмотреть.
– Надеюсь, Мемтаз сумеет обуздать свою фантазию… Иногда она слишком увлекается. Как вспомню, какие наряды она заставляла меня носить, когда я еще жила в гареме…
– Ну, уж на ребенка-то она не напялит прозрачное платье? – сухо заметил Калид.
– И никаких драгоценностей на пупке, – поддержала мужа Сара.
– А почему бы нам не нарядить девочку в корсет, кринолин и блузку – ну знаешь, из тех, что застегиваются до самого носа? – предложил Калид, направляясь в холл.
– Это не так уж и смешно, дорогой! Европейская одежда вовсе не плоха. А не то благодаря Мемтаз и твоей бабуле Ясмин превратится в одалиску, когда ей не исполнилось еще и двенадцати лет.
– А тебе, конечно, хочется, чтобы она выглядела, словно учительница.
– Не забывай, что ты женился на учительнице.
– Прежде чем сделать это, я ее раздел. Сара рассмеялась:
– Еще ни разу в жизни мне не удалось тебя переспорить!
– О! Это один из секретов моего неотразимого обаяния!
Супруги направились по длинному мраморному коридору в классную, где Мемтаз приглядывала за детьми.
* * *
Малик подал Анвару полотняный мешок, перечисляя:
– Трое карманных часов, две камеи, несколько золотых колец с камнями и большая сапфировая брошь.
Анвар кивнул.
– А денег сколько? – поинтересовался он. Малик взглянул на бумажки, разбросные по столу:
– Сорок британских фунтов, двадцать восемь американских долларов и около сотни курушей.
Анвар покачал головой.
– Немного, если учесть, что риск быть пойманными возрастает с каждой операцией. Янычары внимательно следят за поездами.
Малик кивнул.
– А пассажиры уже прекрасно о нас знают и берут с собой как можно меньше денег и ценностей.
Друзья замолчали, обдумывая проблему;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Но Эми понимала, что лицемерие в ее положении – не выбор, а необходимость. Дядя и тетя никогда не смогут принять ее чувств к Малику; для них он был и останется разбойником, нападающим на путешественников с Запада – их родственников, знакомых и друзей. Они, разумеется, не могли сочувствовать султану, но тактика его врагов казалась им преступной. Эми приняла это как данное. Они не знали Малика – ни истории его семьи, ни обстоятельств его жизни. Не могли понять ни силу, ни глубину его горя и ненависти. Но для Эми любовь к Малику превратилась в основное содержание жизни, и если уж ей суждено обманывать семью, чтобы быть рядом с любимым, то она готова к этому.
Однажды днем, примерно недели через три после свидания, Эми одевалась к одному из благотворительных раутов, которые любила устраивать Беатрис, и размышляла, когда же ей удастся снова увидеть своего возлюбленного. Она верила Малику; верила в его желание вернуться к ней. Но когда же? Она тосковала по нему нестерпимо. Днем отвлечься было легче из-за суеты и забот, но ночи казались бесконечными. Эми прислушивалась к малейшему шороху, надеясь услышать знакомый стук в балконную дверь, но его все не было.
Как там Малик? Все ли у него нормально? А может быть, его ранили или убили в одной из многочисленных стычек с врагом? Или его предал друг, и он в плену у султана? Любить человека с такой неопределенной судьбой подобно аду; но он выбрал эту жизнь, а она выбрала его – так что иного пути нет.
Эми постаралась отвлечься от своих мыслей и начала рассматривать себя в трюмо, оценивая наряд, купленный в Париже незадолго до отъезда в Турцию. Это было дневное платье из темно-синего шелка с закрытым корсажем и пышными рукавами. Подчеркнутая талия, скроенная по косой широкая юбка. Эми совсем забыла об этом платье, а потом обнаружила его в одном из чемоданов, привезенных миссис Сполдинг в ее отсутствие. Оно преспокойно дожидалось своего часа, завернутое в розовую папиросную бумагу и упакованное в красивую коробку. Тогда она его померила: платье оказалось чуть великовато, и Эми прихватила талию красивыми вытачками, напоминающими стрелы, и внесла еще несколько мелких изменений. Приятно было осознавать, что швейное искусство, приобретенное в пансионе мисс Пикард, не утрачено и служит ей верой и правдой; из зеркала смотрела особа, достойная любого модного журнала. Беатрис может гордиться. Эми причесала волосы и собрала их в высокий пучок по последней моде. Последним штрихом стали ее любимые сережки: жемчужный трилистник с рубиновыми капельками. Она готова.
Эми взяла в руку сумочку и приготовилась спуститься к гостям, но не смогла удержаться, чтобы не сравнить образ в зеркале с той молодой женщиной, которая покидала лагерь мятежников в свадебном платье Майи. Неужели обе эти девушки – она сама? Эми прекрасно знала, что так оно и есть, но в то же время она отдавала себе отчет, что окружающим трудно примирить и воспринять две настолько контрастные стороны ее жизни. Гостьи прибывали и входили через парадную дверь – дамы в конусообразных юбках и зауженных внизу рукавах; экипажи выстроились в ряд на аллее, ведущей к парадному входу. Эми встала рядом с тетушкой, приветствуя состоятельных матрон, заполнивших холл. Все они кивали и мило улыбались в ответ. Эми так натренировалась, что смогла бы выполнить эту миссию и во сне, и провожая дам в столовую, где их ожидал изысканно сервированный чай с бутербродами и лимонным кексом. Она внезапно спросила себя, что подумали бы эти верные жены и образцовые матери, узнай они о той безумной ночи с Малик-беем. Были бы они шокированы, взволнованы, разочарованы? Или, может быть, их реакцией стала бы ревность? А что, если каждая из них в своей седеющей, тщательно убранной голове прячет от людей свое собственное воспоминание о безумных приключениях?
Почему бы и нет? Ведь и они когда-то были молоды…
– Я так устала от бесконечных дождей, – пожаловалась девушке миссис Беллинджер, выбирая сэндвич с крессалатом, – конечно, в Англии тоже идут дожди, но это совсем иное дело: все вокруг укутано мягким туманом – не то, что здешние дикие ливни. К счастью, хоть сегодня день солнечный.
Эми кивнула и подала ей салфетку, наблюдая, как почтенная особа проходит вдоль стола с закусками. Миссис Беллинджер была женой командира британского гарнизона в Константинополе и главной устроительницей того благотворительного мероприятия, которое дамы и собрались обсудить сегодня. Каждую осень британское посольство устраивало бал Викторианской Миссии, в пользу детскому приюту, ставшему частью Госпиталя Ее Величества – родовспомогательного учреждения для солдатских жен. Приют призван был опекать маленьких англичан-полукровок – внебрачных детей, большей частью бросаемых родителями на произвол судьбы. Но в него принимали сирот из местного населения. Существовал приют исключительно на пожертвования, его благородная миссия вызывала сочувствие в душах скучающих от безделья жен британских и американских офицеров и торговцев, заброшенных на чужбину. Бал этот должен был стать главным событием сезона и требовал тщательной подготовки.
В прошлом сезоне организацию его возглавляла Беатрис.
Эми вела светскую беседу с гостьями, пока они подкреплялись, прежде чем приступить к серьезным обсуждениям. Она как раз принимала из рук Листак поднос с имбирными пирожными, когда услышала слова миссис Беллинджер:
– Вы читали в утренней газете последнюю новость? Этот бей ограбил поезд с туристами и скрылся с добычей. Одной из пассажирок стало дурно, и ее отвезли в госпиталь.
Эми поставила поднос на стол и подошла поближе: слушательницы качали головами и разводили руками. Обычно она тщательно просматривала все газеты, приходящие в дом, в поисках известий о Малике, но сегодня Джеймс сложил «Монитор» и прихватил его с собой в офис.
– Я хочу сказать, что ездить куда-то в наши дни совсем не безопасно, – продолжала миссис Беллинджер. – Я собралась было отправиться осматривать византийские соборы и тому подобное. Но теперь, конечно, муж не отпустит меня. Он говорит, что бей повсюду рассылает своих хулиганов, а поезда и дилижансы – их главная добыча. Неужели все войска султана с помощью иностранных отрядов так и не смогут упрятать злодея за решетку?
– Это настоящий скандал, – согласилась миссис Лэмберт. – Моя соседка собиралась послать за дочерью, которая закончила школу в Сассексе и хотела приехать сюда к родителям. Но ведь это не обойдется без путешествия в почтовой карете, а со всеми этими похищениями… – она внезапно замолчала и, густо покраснев, посмотрела на Эми. В комнате повисла неловкая тишина.
– Ах, милая, извините, ради Бога! – воскликнула миссис Беллинджер, обращаясь к Эми, тоже страшно смущенная. – Я вовсе не хотела касаться этой неприятной темы. Страшно неудобно, что мы здесь забыли о Вашем горестном приключении. Уверена, Вам не хочется вспоминать о нем!
– Ничего страшного, миссис Беллинджер; я прекрасно понимаю, что Вы вовсе не хотели меня обидеть или смутить. Однако Вы никогда не задумывались, почему мятежники вынуждены добывать деньги таким способом? У них нет иного способа найти средства на борьбу с султаном, а я уверена, что и Вы не станете отрицать: любая другая форма правления оказалась бы более плодотворной, чем эта.
Обе дамы онемели от удивления и уставились на Эми.
– Амелия, не могла бы ты на секунду подойти ко мне? – позвала от двери Беатрис.
– Прошу прощения, леди, – любезно извинилась девушка и вышла из комнаты.
– Амелия, что ты вытворяешь, ради всего святого? – возмутилась Беатрис вполголоса. На лице ее отразилась смесь возмущения и изумления. – Мне послышалось, что ты защищаешь этих ужасных людей, похитивших тебя!
– Я вовсе не защищала мятежников, просто пыталась объяснить их положение. Эти дамы знают, насколько бедно местное население; очевидно, проезжая в каретах по улицам, они иногда выглядывают из окошек и видят, что творится вокруг. Будь их жизнь так же убога и беспросветна, как существование огромного большинства здешних людей, возможно, им бы тоже пришлось грабить, чтобы хоть немного ее улучшить.
– И миссис Беллинджер, и миссис Ламберт живут в этой стране гораздо дольше, чем ты. И вряд ли тебе стоит объяснять им тонкости здешней жизни и принципы государственной политики, – сухо произнесла Беатрис. – А сейчас, возможно, тебе лучше подняться к себе и прилечь. Ты явно неважно себя чувствуешь. Я попрошу тебя извинить.
Эми послушно прошла через холл и начала подниматься по лестнице. Вся ее кампания по ублажению Беатрис закончилась крахом. На площадке девушка помедлила, глядя вниз. Беатрис вошла в столовую и приятный щебет возобновился. Успокоенная тем, что своей бестактностью не нарушила хода вечера, она направилась к себе, проклиная свой длинный язык.
Что с ней происходит? Она же прекрасно понимает, что никакие слова не в состоянии изменить устоявшееся мнение людей, подобных гостям ее тетушки, а если начать произносить речи, оправдывающие повстанцев, то ее так тщательно хранимый секрет скоро выплывет наружу.
Девушка вошла в комнату и бросилась на кровать, раздумывая, что же заставило ее потерять самообладание до такой степени. Она всегда была настолько осторожна, старательно пропускала мимо ушей все застольные разговоры и острые замечания, и вдруг – едва эти хорошо воспитанные леди затронули Малика, она бросилась в бой.
Откуда такой промах? Может быть, причина его в том, что выполнять роль беззаботной наивной девушки становилось тем сложнее, чем дольше Эми не видела Малика? Поначалу память об их свидании придавала силы и помогала разыгрывать ту роль, которой от нее ожидали. Но время шло, а возлюбленный все не появлялся. И мысль о потере становилась все явственнее и острее.
Эми села и, расстегнув башмачки, сбросила их с ног. Пройдет еще несколько часов, прежде чем дамы разойдутся и ей удастся пробраться вниз и выяснить, принес ли Джеймс газету обратно. Эми хотела узнать, где именно произошло ограбление поезда; ведь это хотя бы косвенно подскажет, где сейчас Малик, или где он был совсем недавно.
Но все это нисколько ее не утешало.
Если он в ближайшее время не даст о себе знать, она за свои действия отвечать уже не сможет.
* * *
Калид взял из рук служанки серебряный поднос и переложил на стол стопку конвертов; легким движением руки приказал ей удалиться, одновременно отдавая поднос. Девушка, кланяясь, направилась к двери, а когда она закрыла ее за собой, Калид окликнул жену:
– Принесли почту!
Сара поспешила из соседней комнаты. Каждый приход почты становился для нее событием; ведь он означал связь с родственниками и друзьями, от которых она теперь была так далеко!
– Роксалена, – пояснил Калид, подавая ей конверт с кипрской маркой.
Сара тут же схватила его.
– Твоя подруга Софи из Бостона, – он рассматривал еще одно послание – от учительницы, с которой Сара когда-то вместе работала в школе.
– Ты что, умеешь читать сквозь конверт? – язвительно поинтересовалась Сара.
– Бруклин, – коротко пояснил Калид, щелкнув ногтем по погашенной марке.
Сара взяла письмо и положила его в свою столку.
– О! А вот и приглашение на бал Викторианской Миссии! – воскликнул Калид, поднимая повыше изящный конверт, надписанный изысканным почерком.
Сара закрыла глаза и застонала:
– Господи, неужели уже опять пришло время для этого бала?
– Боюсь, что так, милая. Снова пришло время высокоцивилизованным людям с Запада показать, что они не одичали и не растеряли своей благовоспитанности в дебрях Оттоманской империи, – Калид драматично закатил глаза.
– А султану пришло время показаться во всей красе, чтобы вызвать ужас у попивающих чай дам.
– Это дело святое, – заметил Калид, отхлебывая кофе.
– Я каждый год пытаюсь убедить себя в этом, – вздохнула Сара, садясь на диван рядом с мужем и кладя голову ему на плечо.
– И каждый год ты отправляешься туда и неизменно покоряешь всех своей красотой, – заметил Калид, наклоняясь и шутливо целуя ее в кончик носа.
Сара взяла приглашение и начала читать его.
– В этом году председательствует миссис Беллинджер, – сказала она.
– Эта старая карга с бородавкой на подбородке, которая говорит так, словно рот у нее набит камнями? – съехидничал Калид.
– Да-да. Ее муж – начальник британского гарнизона, – согласилась Сара, улыбаясь от такого описания почтенной супруги военачальника.
– Я прекрасно помню их обоих. Он регулярно интересуется, как мне понравился Оксфорд, словно я был там лишь вчера. Мне кажется, он считает, что это единственное, что есть между нами общего.
– Возможно, это правда, – заметила Сара.
– Моя мать была истинной англичанкой – такой же британской, как Лондонский мост. И об этом мне хочется им напомнить каждый раз, как они принимаются размахивать флагом, глядя па меня так, словно я только что слез с дерева.
– Женщины смотрят на тебя, потому что ты – самый экзотический, привлекательный и яркий мужчина из всех, встретившихся им в жизни. А мужчины смотрят потому, что понимают это, – Сара поцеловала мужа в губы.
Калид со смехом ответил на поцелуй.
– А я-то полагал, что воспитанные американские леди не умеют лгать.
– Да я и не лгу вовсе; я говорю то, что знаю, – она удобно устроилась в его объятиях.
– Так что мне ответить? Что мы приедем? – поинтересовался Калид, кивком показывая на приглашение, которое Сара все еще держала в руке. – Конечно, немного смешно показываться в свете вместе с султаном, в которого мне, возможно, придется стрелять; но пока это не случилось, наверное, надо соблюдать все формальности.
– Ты прав, давай поедем, – согласилась Сара. – Не вижу причин нарушать нашу репутацию дисциплинированных светских особ, а кроме того, этот бал позволит мне увидеться с Амелией.
– И разузнать, как развивается непозволительное знакомство?
– Конечно!
– Ты у меня неисправимый романтик.
– Я знаю.
– И надо признаться, что я очень рад этому. Только романтически настроенная особа смогла бы бросить привычную и хорошо устроенную жизнь, чтобы начать новую на другом конце света – с человеком, которого полюбила.
– Мне очень хочется верить, что у Амелии все сложится настолько же удачно.
– Она тебе нравится, так ведь?
– Она мне напоминает саму себя.
– Ну, в таком случае все у нее будет прекрасно! Калид встал, взял жену за руку и потянул за собой.
– Если в ее характере есть хотя бы четверть твоей решительности и выдержки, она пройдет вместе с беем сквозь все испытания и в конце концов победит.
– Куда мы идем? – рассеянно поинтересовалась Сара, все еще думая о молодых любовниках.
– Ясмин отправилась мерить свой новый костюм к Празднику цветов. Я обещал ей, что мы обязательно придем посмотреть.
– Надеюсь, Мемтаз сумеет обуздать свою фантазию… Иногда она слишком увлекается. Как вспомню, какие наряды она заставляла меня носить, когда я еще жила в гареме…
– Ну, уж на ребенка-то она не напялит прозрачное платье? – сухо заметил Калид.
– И никаких драгоценностей на пупке, – поддержала мужа Сара.
– А почему бы нам не нарядить девочку в корсет, кринолин и блузку – ну знаешь, из тех, что застегиваются до самого носа? – предложил Калид, направляясь в холл.
– Это не так уж и смешно, дорогой! Европейская одежда вовсе не плоха. А не то благодаря Мемтаз и твоей бабуле Ясмин превратится в одалиску, когда ей не исполнилось еще и двенадцати лет.
– А тебе, конечно, хочется, чтобы она выглядела, словно учительница.
– Не забывай, что ты женился на учительнице.
– Прежде чем сделать это, я ее раздел. Сара рассмеялась:
– Еще ни разу в жизни мне не удалось тебя переспорить!
– О! Это один из секретов моего неотразимого обаяния!
Супруги направились по длинному мраморному коридору в классную, где Мемтаз приглядывала за детьми.
* * *
Малик подал Анвару полотняный мешок, перечисляя:
– Трое карманных часов, две камеи, несколько золотых колец с камнями и большая сапфировая брошь.
Анвар кивнул.
– А денег сколько? – поинтересовался он. Малик взглянул на бумажки, разбросные по столу:
– Сорок британских фунтов, двадцать восемь американских долларов и около сотни курушей.
Анвар покачал головой.
– Немного, если учесть, что риск быть пойманными возрастает с каждой операцией. Янычары внимательно следят за поездами.
Малик кивнул.
– А пассажиры уже прекрасно о нас знают и берут с собой как можно меньше денег и ценностей.
Друзья замолчали, обдумывая проблему;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27