Пирхум провел спешившегося перса в одно из тех полутемных служебных помещений, которые вплотную лепились друг к другу во дворе храма. Быть может, гонец ожидал какого-то подвоха, или попросту решил держаться на всякий случай настороже, но он не снимал руки с рукояти акинака, настороженно оглядывался по сторонам. Велев персу подождать, Пирхум быстрым шагом направился в другое помещение, в котором хранились всевозможные письменные принадлежности. Оставив дверь открытой, чтобы не зажигать светильник, он быстро и умело заполнил небольшой лоскут хорошо выделанного пергамента значками, напоминающими собою клинопись на глиняных табличках. Теперь ему осталось только вложить пергамент в курьерскую сумку.
На обратном пути Пирхум зашел к надсмотрщику над рабами, приказал ему принести в помещение, где оставался перс, сосуд, наполненный нагретой на солнце водой. Не успел Пирхум вернуться к продолжавшему держаться за рукоять акинака гонцу наместника, как его уже обогнали два плечистых, обнаженных по пояс раба с тяжелой амфорой, наполненной до самого широкого горла прозрачной водой. Ближайший к священнослужителю не поднимающий глаз держал в свободной руке легкий бронзовый ковшик.
- Обмойся этой священной водой из неиссякаемого источника, воин Камбиза, и этим ты наполовину оградишь себя от грозной, притаившейся за твоей спиной напасти! - обратился Пирхум к встревоженному персу, когда доставившие амфору рабы удалились.
- Я причинил тебе столько хлопот, великий жрец...
- Торопись, пока демон смерти не опередил нас, - перебил его Пирхум. - Я подожду тебя у выхода.
Курьерская сумка была в помещении, акинак гонца охранял ее. Убийство перса не входило в расчеты жреца, - не один любопытный глаз сопровождал, наверное, персидского всадника и старшего жреца, когда они двигались сквозь толпу в сторону храма Мардука, и необъяснимое исчезновение гонца могло принести немало бед для всех священнослужителей Вавилона...
Пирхуму показалось, что прошла целая вечность, прежде чем прекратился плеск воды в помещении, где купался гонец.
- На этом пергаменте начертаны могущественные заклинания, которые отведут от тебя руку безжалостной смерти, воин Камбиза! - встретил он вышедшего во двор гонца. Оказавшись на залитом солнцем дворе, тот невольно зажмурился, черные волосы его влажно блестели, словно политые финиковым маслом. - Но знай, ты не должен касаться его, ведь в этом случае заклинания потеряют свою магическую силу. И второе, воин Камбиза! Ты должен избавиться от талисмана сразу же, как только он отгонит от тебя готовых действовать демонов смерти. Ибо тот, в чьих руках он окажется в полночь, не доживет до восхода Шамаша, а умрет страшной и мучительной смертью. - Пирхум вперил свой неподвижный гипнотизирующий взгляд в черные глаза перса. - Как же мне передать этот талисман, воин Камбиза, ведь ты не должен его касаться?!
Юному гонцу ситуация не казалась столь безвыходной.
- Но ведь ты, мудрый всезнающий жрец, можешь бросить пергамент мне за пазуху. Мой туго затянутый пояс не позволит ему выпасть раньше времени. А через время, которое ты мне укажешь, я попросту развяжу его, и пергамент упадет к моим ногам.
- Ты не учел, воин Камбиза, - усмехнулся Пирхум, - что при этом талисман коснется твоего голого тела, и тогда он неминуемо потеряет силу. - Заметив, что лицо перса приняло обиженно-беспомощное выражение, Пирхум продолжил. - Не отчаивайся, выход есть, и я подскажу тебе его. Я вложу этот пергамент в твою сумку, а ты перед наступлением сумерек или даже раньше, выбросишь ее сместе с содержимым. Надеюсь, это не доставит тебе больших затруднений.
Гонец задумался. Затем на лице его появилось хитрое выражение, как у тамкара, увидевшего в своей лавке покупателя с поясом, набитым серебряными и свинцовыми брусками.
- Твой совет хорош, мудрый жрец! Вот моя сумка!
Содержимое курьерской сумки нельзя было извлечь, не взломав при этом печати наместника, но в нее можно было вложить аккуратно еще не один скатанный тонкой трубочкой пергамент, подобный тому, какой был в руках Пирхума. Жрец принял из рук перса сумку и без особых затруднений опустил в нее свое послание царевичу, но когда письмо исчезло в чреве сумки, кровь ударила в голову Пирхума и сердце учащенно забилось. Он вспомнил, что встреченный им гонец направлялся к воротам Бела.
- Послушайте меня, воин Камбиза, не гонец ли ты нашего наместника? слегка заикаясь от волнения, спросил Пирхум.
- Ты не ошибся, мудрый жрец, - ответил перс. - Уже полгода, как я приставлен к нашему наместнмку.
- И по какой дороге направишь ты сейчас своего скакуна?
- В сторону города Опис. Но почему это интересует тебя?
Пирхум облегченно вздохнул, тяжесть упала с его плеч.
- Но в таком случае, каким образом ты оказался в Новом городе, у ворот Бела? Ведь насколько я понял, твое донесение должно отправиться в Сузы, а через ворота Бела дорога идет на запад, в сторону Ханаана! Быть может письмо предназначено Камбизу?
- Нет, мудрый жрец, письмо это отправится в стольные Сузы. Ты соизволил спросить меня, почему я оказался в Новом городе. Я отвечу, хоть причина может показаться тебе малоубедительной. Сегодня днем я должен был встретиться с одной девушкой с Улицы горшечников, и поэтому торопился предупредить ее, что только вечером смогу освободиться, когда выполню поручение наместника. Девушка горда и знает достоверно, что только встречи с нею помогают мне бороться с тоскою по родине, и не явись я вовремя на свидание, в отмеску она могла бы целый месяц избегать меня, терзая этим мое сердце!
- Тогда торопись, воин Камбиза, ты и так изрядно задержался. Но бойся вызвать гнев наместника... И помни, что боги на твоей стороне: менее чем через час ты передашь сумку другому курьеру, и тогда тебе ничто не грозит вплоть до возвращающей детство старости. Так поспешай же, воин великого Камбиза! Перс приосанился, поправил пояс и разгладил складки одежды.
- Я никогда не забуду об услуге, которую ты мне оказал сегодня, великодушный жрец! Отыскав меня в любое время дня и ночи, ты можешь потребовать от меня любое вознаграждение, и я буду в твоем распоряжении. Слово перса нерушимо, как гранитная скала.
...Проводив гонца за ворота храма, словно тот был одним из самых почетных посетителей, Пирхум вызвал к себе надсмотрщика над рабами.
- Успел ли ты разглядеть этого персидского воина? - обратился к нему священнослужитель.
- Если понадобится, я сумею отличить его от тысячи других!
- Я ненароком выболтал ему сегодня очень важную тайну и теперь нить моей жизни в его руках. Поскольку его язык может принести мне и храму много неприятностей, перс должен умереть, и не позже, как сегодня ночью. Надеюсь, ты еще не разучился метать остроотточенный нож, как делал это в молодости?! Ты выследишь его сегодня вечером, когда он покинет казарму и отправится в город. Перс простодушен и доверчив, и тебе не доставит труда заманить его в укромное место за городской стеной, где нет любопытных глаз и где можно быстро и незаметно сбросить безжизненное тело в волны реки. Вот тебе деньги, купишь на них нож, которым не поднимающие глаз разделывают рыбу перед посолом. И запомни: нож должен остаться в теле перса. Когда его выловят в реке, нож наведет на ложный след. Ты все понял?
- Да, мой господин.
- Тогда ступай. Если оправдаешь мое доверие, завтра же получишь свободу. И ты, и твои дети! - увидев, как заблестели радостью глаза лидийца, жрец понял, что уже никто в мире не сможет предотвратить смерть гонца...
Ни для кого из великих Персии не было секретом, как сильно любит Бардия, если не сказать боготворит, своего старшего брата Камбиза. Еще в дни своей безмятежной юности царевич следовал за ним повсюду, когда это позволяли обстоятельства и неусыпные наставники, порою досаждая Камбизу своим присутствием, но не замечая этого. Предложи кто-нибудь Бардии превратиться в тень брата и тот согласился бы незамедлительно и не раздумывая, готовый на что угодно, лишь бы никогда не разлучаться с ним. Некоторые проявления этой пылкой братской любви были непонятны для взрослых, и с их точки зрения безрассудны: не раз в детстве упрашивал Бардия своего старшего брата, чтобы тот уступил ему уже ношенный нательный хитон. И когда недоумевающий Камбиз уступал настойчивым просьбам, радости Бардии не было предела, и он долго не менял одеяний, издававших так полюбившийся ему запах брата. С уходящими в вечность годами чувство это не ослабевало, и все оставшиеся в Персиде, не участвовавшие в походе Камбиза великие знали, как тяжело переживает сейчас царевич продолжительную разлуку со своим братом.
Быть может, единственный, кто не замечал этой любви, или принимал ее как должное был не способный ни понять, ни испытать подобное чувство, привыкший к угодливости и раболепию окружающих первенец Кира, наследник престола, властный Камбиз.
Став царем и собираясь в поход на Египет, он не взял с собой Бардию, несмотря на его неоднократные просьбы, оправдывая свой отказ тем, что оба сына Кира не должны одновременно подвергать себя опасности. Ведь войско фараона многочисленно и достаточно сильно, и все может случиться...
Понимая неоспоримую правоту Камбиза, вынужденный подчиниться, Бардия тем не менее тяжело переживал предстоящую разлуку. Что говорить о мягкосердечном Бардии, если даже у сурового, никогда не проявляющего родственных чувств Камбиза во время торжественного прощания на глазах выступили слезы, которые он поспешил смахнуть, посчитав это слабостью, непростительной для мужа, предназначенного судьбой царить над всеми народами Азии.
Так что же могло измениться сейчас, о чем дознался с помощью своих соглядатаев Камбиз, решившись на святотатственный поступок: вероломное убийство своего единоутробного брата?!
Любой приказ владыки был для Прексаспа законом, волеизъявлением божества. Единственное, что так и осталось непонятным для него: каким образом ему удастся убить в тайне от персов царевича? Вельможа понимал желание владыки, чтобы о смерти Бардии никто не дознался до поры до времени - весть о ней способна переполошить всю державу; достигнув ушей злоумышленников, она может подтолкнуть их к восстанию. Да и в интересах самого Прексаспа так организовать покушение, чтобы никто из любопытных смертных не присутствовал при этом и не помешал ему.
Но как проникнуть незамеченным к Бардии сквозь плотную толпу окружающих его оросангов? [оросанг (древнеперс.) - имеющий заслуги перед государством и царем] Каким образом вынести труп из переполненного слугами дворца, если даже у спального покоя царевича стоят неподкупные стражники со скрещенными копьями? Разве что бесплотный дух способен пройти мимо них незамеченным!
И тогда тревога поселилась в сердце Прексаспа - как ни напрягал он свой ум, озарение не соизволило снизойти к нему. Не раз просыпался он среди безмолвной ночи весь в холодном поту от того, что кто-то, стоящий в изголовье, голосом Камбиза, гулким, словно исходящим из мрачного подземелья, напоминал ему неустанно: "Тайно! Ты должен убить его тайно! Тайно! Тайно!" Порою царедворцу казалось, что он близок к помешательству.
Со всеми своими тревогами и сомнениями предстал Прексасп перед царем. Внимательно выслушав его, владыка персов и мидян задумался, словно забыл о присутствии вельможи.
- Ты прав, мой верный Прексасп, оговоренное мной ограничение весьма затруднит тебе выполнение задачи, - вымолвил наконец царь. - И все же о смерти Бардии никто не должен знать до тех пор, пока я не вернусь в Персию. А я застрял здесь, как бревно в болоте, и, как видно, еще не скоро смогу покинуть этот край. Египтяне побеждены в битве, но еще не покорены... А за время, которое мне предстоит здесь провести, враги смогут растерзать Персиду, дознавшись о смерти Бардии, и о том, что я все еще далеко, за много переходов от родины, - Камбиз еще раз внимательно всмотрелся в лицо Прексаспа. - Бардия должен умереть!
- Велики, видимо, прегрешения царевича, если ты решился на это, владыка!
- Безумный Бардия готовит мятеж... Безраздельная власть над Персидой не дает ему покоя, снится ночами... Но не станем отвлекаться, ты и так слишком задержался в лагере... Я научу тебя, каким образом ты сможешь избежать всех затруднений.
- Я весь внимание, владыка!
- Это время года Бардия обычно проводит в крепости Сикайтавати, развлекая себя охотой в горах Мидии и долгими беседами с магами об учении Спитамы Заратуштры. В крепость эту ведет потайной ход, прокопанный еще при Киаксаре. Проложили его рабы, захваченные при взятии Ниневии. Начинаясь в спальном покое, он выходит на поверхность в заросшем густым кустарником овраге. Об этом потайном ходе знали до сих пор только члены нашей семьи, а теперь и ты будешь знать о нем. Вечером я пришлю в твой шатер план местности вокруг Сикайтавати. Мне не раз приходилось охотиться там в золотую пору моей юности, и я хорошо знаю там каждый кустик, словно был не охотником, а загонщиком зверей. По приметам, которые я укажу тебе в своем плане, ты без труда найдешь потайной ход, ведущий в опочевальню царевича.
- Я запечатлею его в своей памяти, как лицо матери!
- После полуночи ты проникнешь в опочевальню, убьешь Бардию способом, который сочтешь наилучшим, но так, чтобы ни одна капля крови не пролилась на ложе и не рассказала утром встревоженным слугам о том, что произошло минувшей ночью; затем вынесешь труп потайным ходом и закопаешь его в овраге. Царевич не достоин церемоний при погребении, которых придерживались и которые завещали нам наши предки! - Камбиз умолк. Внимательно слушавший царя Прексасп кашлянул, отвернувшись в сторону.
- Разреши, владыка, я продолжу...
- Говори! - в голосе царя сквозило неподдельное удивление.
- Закопав тело царевича в овраге и закидав его тяжелыми камнями, которые я приготовлю заранее, я вновь проникну подземным ходом в спальный покой, со всею тщательностью закрою лаз, чтобы утром никто не догадался, что им пользовались совсем недавно. Ведь царевича рано или поздно кинутся искать. Затем, переодевшись в одежды Бардии, я выйду через двери, ведущие в спальный покой. При свете факела стражники примут меня за царевича, и кто из них посмеет остановить меня?! Минуя их, я взойду на крепостную стену и с помощью веревки спущусь в ров. Вряд ли еще кто-нибудь кроме стражников, будет бодрствовать в эту ночь, сжигая в плошках дорогое масло или жир, и я надеюсь, что не будет нежеланной встречи с одним из оросангов Бардии. А наутро все решат, что Бардия покинул крепость столь странным способом, никого не предупредив и не приказав никому следовать за собою. И все в Сикайтавати будут изо дня в день ждать его возвращения...
- А чтобы все произошло так, как мы с тобой задумали, я дам тебе письмо, в котором потребую от Бардии, чтобы он немедленно прибыл ко мне. Ты оставишь его в опочевальне на таком месте, где оно наутро сразу же бросится в глаза слугам...
В то утро Губар, смотритель царского дворца в Сузах встал с головной болью. Два дня тому назад неизвестно откуда сорвавшийся ураган снес, словно легкую паутину, строительные леса, возведенные у западной, еще не достроенной стены новой пристройки к основному комплексу дворцовых зданий - росло могущество Персии и, как наглядное этому подтверждение, рос и хорошел царский дворец, заложенный еще при Ахемене. Вместе с рухнувшими лесами на земле оказались тяжелые медные чаны с гашеной известью, кучи гипса, алебастра, шамота, смешанного с солями ангобы. Все, что было заготовлено впрок помощниками Губара и царского ваятеля, все, что было поднято на леса на спинах не поднимающих глаз под наблюдением тучных надсмотрщиков, яростные, необузданные порывы ветра сбросили вниз, а потоки хлынувшего с неба дождя превратили в ни на что не пригодную грязь. Поэтому и вынужден был Губар сидеть вчера допоздна, подсчитывая убытки при мерцающем свете масляных светильников, чтобы иметь возможность тотчас же отчитаться перед грозным царем по его возвращении из покоренного Египта. Засидевшись далеко за полночь, утомленный Губар не заметил, как кончилось оливковое масло в одном из светильников, и он начал коптить перед тем, как совсем потухнуть, заполнив комнату угарным чадом. Губар дышал им, подсчитывая необходимое количество различных строительных материалов, которое понадобится вновь заказать владельцам мастерских, чтобы возместить потери, нанесенные разбушевавшимся ураганом. Поэтому и проснулся он с тяжелой головной болью. Губар с удовольствием забросил бы все дела и искупался в бассейне, проточная вода которого подогревается целебными струями горячего источника. Но его ждали накопившиеся за два дня письма, прибывшие со всех концов обширной державы и даже из-за ее пределов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19