– Вчера.
– В смысле?
– Вчера. Кью-Джо «пошла ко мне», как вы изволили выразиться, вчера вечером. Она пришла, чтобы посмотреть слайды, сделанные во время моего недавнего вояжа. Это было чисто деловое мероприятие.
– Правильно. А когда деловая часть закончилась, она решила остаться и перейти, так сказать, к личной части.
Даймонд улыбается. Острая улыбка царапает, как кошачий коготь. Впрочем, есть в ней нечто приятное, словно играючи дерется любимый котенок.
– Как раз наоборот, – возражает он. – Кью-Джо ушла, не дождавшись даже окончания деловой части.
– Ах вот как? – Должно быть, извращенец подступил со столь неслыханными поползновениями, что и склонной к эксцентрике Кью-Джо пришлось выскочить за дверь. – Значит, вы ее напугали?
Он снова улыбается. Кошачий коготок скребет по лицу.
– Даже если она испугалась, в чем я сильно сомневаюсь, то уж точно не меня. Потому что меня в тот момент в комнате не было.
– Как это?
– А вот так, Гвендолин! – От тона, каким он произносит ваше имя, трепещут легкие; таким тоном Уильям Берроуз мог бы заказать стаканчик детской шипучки. – Мы с вашей подругой сидели и смотрели слайды Тимбукту, а потом я отлучился в туалет. А когда вернулся, ее уже не было.
14:20
– Не было?
– Не было.
Официантка поставила на стол напитки, однако не спешит уходить, переминается с ноги на ногу. Вы смотрите на нее со смешанным чувством – раздражение пополам с жалостью, – вспоминая, что наивные юные жертвы зачастую испытывают болезненное влечение к маньякам-убийцам. Даймонд тоже смотрит на нее, что неудивительно: куда еще смотреть, если она буквально нависает над столом?
– Надеюсь, вы не будете возражать, если хозяин переключит программу? – Официантка дергает плечом в сторону висящего на стене девятнадцатидюймового телевизора, где по спортивному каналу идет трансляция бейсбольного матча. – Президент должен выступить с обращением.
Вы хмуритесь: надо же было приравнять вас к тем чипсоедам, которые прожигают жизни и мозги, изо дня в день поглощая спортивные программы! Даймонд, со своей стороны, подмигивает и отвечает:
– Валяй, красавица, включай эту старую жабу! Хоть посмеемся.
Менеджер, взгромоздившись на высокий стул и поднявшись на цыпочки, вручную переключает каналы. Питчер испаряется на полуразмахе, а вместо его является – нет, не светлый лик ангела-спасителя, и даже не доктор Ямагучи, как можно было бы ожидать, а человек, которого журналисты до сих пор называют «лидером свободного мира». Кашлянув и подкорректировав выражение лица, президент обращается к той неумолимо уменьшающейся части населения, которая не попрошайничает, не курит крэк и не увлекается боулингом.
– Так вот, Гвендолин. Когда я наконец покинул санузел, ваша подруга…
– Ш-ш-ш! – шипите вы. – Я хочу послушать. Даймонд вздергивает подбородок и смотрит с выражением, расширяющим смысловое поле слова «сарказм»; с выражением, каждый циничный нюанс которого ставит под сомнение искренность вашей заботы о Кью-Джо.
– Между прочим, – говорите вы, – у меня еще есть работа. И клиенты, за которых я отвечаю. Вдруг президент скажет что-нибудь важное.
– Да пожалуйста! – Даймонд подносит к губам стакан с содовой. До сих пор вы понятия не имели, что человек способен одновременно и пить, и ухмыляться.
Президент тем временем объясняет, что не хотел бы приуменьшать масштаб разрушений, причиненных нашей великой стране недавними событиями. После чего он зачитывает дьявольский список: лопающиеся банки, сокращение кредитов, дефолт муниципальных облигаций, возрастающий государственный долг, падение цен на нефть и недвижимость, увеличение объема продаж заложенного имущества, дороговизна здравоохранения, корпоративные банкротства, перебои с водой, эскалация расизма, бедняцкие бунты, рост уровня преступности, массовая миграция ветеранов из Нью-Йорка, попытки Вермонта и Гавайских островов получить автономию… Черной черешенкой в эту вазочку цианистого мороженого ложится крушение рынка ценных бумаг, случившееся в четверг. Президент, однако, заверяет, что подлые суслики, разоряющие тучные поля великой американской мечты, будут истреблены, и новая травка, пусть не очень густая, зазеленеет вокруг флагштоков звездно-полосатых знамен, осеняющих наши жилища. Увы, во имя финансового возрождения Америки нам придется затянуть пояса; потребуются жертвы (коллективный стон), уровень жизни сильно упадет. Президент, судя по всему, ночей не спал, совещаясь с кабинетом, и в результате разработал блестящий план – как помочь нам пожертвовать своим благополучием, если мы сами не справимся.
– Да уж, – говорит менеджер, – буря надвигается.
Вы охотно кивнули бы в знак согласия, да только стесняетесь в открытую солидаризироваться с представителем столь низкого социального слоя. Ваша голова остается неподвижной, однако перед глазами проносятся жуткие видения: полицейский грузовик, буксирующий красный «порше», перспектива остаться до гробовой доски соседкой Кью-Джо… Конечно, если Кью-Джо еще жива. Вы бросаете виноватый взгляд на Даймондс, который ухмыляется, как тыквенная маска, вырезанная при помощи пилки для ногтей.
– Жаба прикажет конгрессу увеличить налоги, – говорит он со спокойной уверенностью. – Она потребует, чтобы федералы расширили корзину денежной наличности, а потом наложит ограничения на иностранные инвестиции и валютный обмен; возможно, даже перебросит какую-то часть пенсионных вкладов на погашение дефицита. Затем она примется за урезание социальной сферы и уволит всех бюджетников. Так что можете послать пособию по безработице прощальный поцелуй. – Даймонд громко чмокает губами (официантка при этом хихикает, а вы ачобно сверкаете глазами).
Президент же приступает к перечислению мер по ликвидации кризиса, в точности повторяя все, что сказал Даймонд, только в более мягких выражениях, так что воспринимается это чуть ли не как добрая весть. Например, вместо «уволить» он говорит «временно оставить без работы», а вместо «урезать» – «приостановить». Более того, он подчеркивает, что значительная часть этих мер станет необходимой лишь в том случае, если в понедельник рынок не оправится от падения.
Вы, наверное, могли бы посмотреть на Даймонда с восхищением, если бы вас не опередила маленькая профурсетка-официантка.
– Об этих мерах что, слухи ходили? – спрашиваете вы. – Или президентские мысли тоже можно прочитать?
Даймонд усмехается:
– Да они каждому идиоту понятны! Что еще можно предложить в такой ситуации? Проблема в том, что все эти шаги запоздали по крайней мере на несколько лет. А расширять корзину денежной наличности вообще не надо, это только взовьет процентные кредитные ставки. Надеюсь, вы не собираетесь покупать недвижимость?
О боже, вот и новая квартира уходит из вашей жизни, обгоняя обреченный «порше». Если, конечно, можно назвать жизнью то, что начнется после понедельника.
14:35
Президент завершает речь призывом к отваге и бережливости.
– Слабый раствор бойскаутского пафоса, – комментирует Даймонд.
– Крепкий раствор катастрофы, – отзываетесь вы. – Какая-то кошмарная каша!
– Кошмарная? Наоборот, замечательная.
– Концерт только начинается?
– Совершенно верно. С точки зрения тех, кто на особом листке.
Менеджер переключает телевизор на бейсбольный матч, чуть не свалившись при этом со стула. Официантка подвиливает к столу, чтобы узнать, не хочет ли Даймонд еще содовой. Вы буквально чувствуете, как у нее под юбкой сгущается горячая влага. Прямо Майами!
– Вот! – Вы грубо суете ей стаканчик. – Кофе остыл, подогрейте!
Она, наверное, могла бы вскипятить его, засунув себе между ног. Вам хватило бы десяти минут в туалете перед зеркалом, чтобы разом положить конец омерзительному флирту, но вы ни за что до этого не опуститесь. Или просто не рискнете?
– Извините за прямоту, мистер Даймонд, – говорите вы, дождавшись, когда девица отлипнет, – вы сейчас напоминаете лису в винограднике.
– Ах вот как?
– Вы радуетесь кризису, как ребенок, потому что… в общем, вас это больше не касается. Я имею в виду рынок. Вы оступились и выпали из бизнеса, а теперь злорадно торжествуете при виде надвигающихся проблем. По-моему, это голая мстительность. Будь у вас работа, вы бы пели совсем по-другому.
Противная улыбочка Даймонда расползается, делаясь еще противнее:
– Иными словами, страдал бы вместе со всеми?
– Да, можно и так выразиться.
Когда он начинает хохотать, официантка бросает ревнивый взгляд – должно быть, завидует, что вам удалось его развеселить.
– Ох, Гвендолин, – говорит Даймонд, отсмеявшись. – Наблюдать такую наивность в наши дни было бы приятно, если бы она не была столь жалкой.
Вы краснеете, как кардинальская шапочка, и встаете из-за стола, но Даймонд словно не замечает.
– У НАСД не дошли руки, чтобы лишить меня лицензии, – продолжает он. – А если бы и дошли, на Уолл-стрит есть целые фирмы, набранные исключительно из опальных брокеров.
Хм… это интересно. Вы снова присаживаетесь.
– Через каких-нибудь три месяца после увольнения я мог бы получить работу в любой «дискотеке» страны, за исключением, может быть (подчеркиваю: может быть!), той, которая меня уволила. А между тем я подвел под монастырь не только клиентов, но и саму фирму.
Да, это действительно становится интересным.
– В самом деле?
– Конечно! В инвестиционном бизнесе есть только одно правило: выжимай деньги. Вы сами должны понимать. Если это правило выполняется, то никто не смотрит на нарушения других правил. Уолл-стрит любит парней вроде меня странной любовью, как сутенер любит смазливую шлюшку-тугощелку, которая ворует и сидит на игле.
Вы настолько заинтригованы, что пропускаете скабрезное сравнение мимо ушей.
– Позвольте… э-э… задать вам вопрос, – говорите вы. – Строго между нами. Если в понедельник Познер меня уволит, если меня обвинят в мошенничестве и прочих грехах – что еще, кстати, не факт, – вы думаете, я смогу найти работу в другой фирме? Через какое-то время, разумеется. Достаточно короткое.
Даймонд заливается так, что официантка, наверное, принимает вас за внучку Дороти Паркер. В этот дождливый воскресный день вам удалось превратить кафе «Пони экспресс» в ярмарочный балаган.
– Да, наверное, – отвечает он. – Говорят, вы умеете продавать. Я знаю много мелких фирмочек, они возьмут любого, кто умеет продавать. Так что если хотите работать на лилипутов, они от вас не откажутся. Однако крупные ребята вряд ли заинтересуются, даже если у вас будет чистое досье. Вы просто не способны выжимать такие деньги.
– Ну почему же? Может, и способна.
– Сомневаюсь, Гвендолин. Сильно сомневаюсь. У вас есть энтузиазм, однако не хватает таланта. Если говорить откровенно, вы выбрали профессию, в которой при всем старании сможете достичь лишь маргинальных успехов.
Маргинальных?! Да как он смеет! От ярости вы даже забываете, что его надо опасаться.
– Почему? Потому что я совершила пару ошибок – между прочим, не таких грубых, как вы? Потому что я не мужчина? Потому что филиппинка? В этом все дело? У меня есть диплом, есть степень!.. Вообще откуда вам знать о моих способностях?
Чем больше вы говорите, тем писклявее звучит ваш голосок. Официантка смотрит уже совсем другими глазами. Как говорят спортивные комментаторы, удача переместилась на ее половину поля.
– Тише, тише. Успокойтесь. Подумаешь, большое дело! Если бы профессиональная непригодность считалась уголовным преступлением, половина населения этой страны кушала бы тюремную баланду, включая злую жабу, которая только что квакала из Овального кабинета. Я не утверждаю, что вы некомпетентны. Вы просто средненький брокер. Но зачем же унижать свою душу, зачем делать то, в чем вы никогда не достигнете высот? Заурядность – вот какой гадости надо бояться! Заурядность – это комок мокрой кошачьей шерсти на персидском ковре мироздания! – Даймонд жадно глотает содовую. – Откуда я знаю, что вы не достигнете высот? Очень просто. Позавчера, после падения рынка, после окончания рабочего дня я наблюдал за брокерами в ресторане «Бык и медведь»: все как один тряслись, суетились, нервничали. И вы в том числе. Но если бы вы были настоящим игроком, то сидели бы не в баре, а у себя в офисе, спокойно прикидывая, что купить, просчитывая варианты сделок. Поверьте, все звезды брокерского бизнеса в тот вечер занимались именно этим.
– Я не могу ничего купить! – протестуете вы. – Даже по сниженным ценам. У меня нет ликвидных средств!
– Ну, компьютер-то у вас есть? Вовсе не обязательно хранить в матрасе пачки денег, если знаешь, как пользоваться компьютером. Вы и сейчас могли бы слегка погарцевать за клавиатурой и спасти свою задницу, независимо от того, сколько она напакостила. Но для этого надо знать, что делаешь.
Крайне интересно.
– А вы? Вы знаете, что делать? Он пожимает плечами:
– В свое время – да, знал бы.
– Почему же тогда вы… не спаслись от увольнения?
– Просто не хотел. Более того: не понимаю, зачем вы этого хотите? – Даймонд улыбается. – Особенно теперь, когда встретили меня и убедились, что во вселенной есть вещи, по сравнению с которыми рынок ценных бумаг выглядит как смесь групповухи и семейного пикника.
Вы не знаете, да и не хотите знать, что он имеет в виду. Надо попытаться надавить на жалость.
– Вам хорошо. Вы, наверное, из богатой семьи. А для меня самое главное – финансовая стабильность. Я знаю, что такое нищета.
– Благосостояние, которое впрямую зависит от рынка, от его взлетов и падений, – это вы называете стабильностью? И не пытайтесь давить на жалость. Я был аутичным ребенком. Моего нарциссизма с избытком хватит, чтобы обеспечить пожизненный иммунитет к рассказам о тяжелой судьбе. На тяжелую судьбу каждый может пожаловаться. Кроме тех, кто на особом листке.
Ну что ж, значит, вы его недооценили. Значит, он не просто чокнутый. И чтобы использовать его брокерские таланты, придется прибегнуть к более тонкой, более рискованной тактике. Извинившись, вы направляетесь к женскому туалету, сжимая в кулаке косметичку.
14:59
Вернувшись, вы обнаруживаете, что официантка мяукает и вьется вокруг Даймонда. Гормоны ее буквально распирают, даже глаза выкатились. Но это уже не важно. Один взгляд на вас – такую нарядную, оживленную, уверенную в себе, улыбающуюся (и неспроста, ибо получены добрые вести), – и стальные створки смыкаются, прищемив ее маленький голодный клитор.
– В следующий раз кушай спаржу, – советуете вы вполголоса, как женщина женщине, проходя мимо нее.
Даймонд одобряет перемену, это сразу заметно; однако, несмотря на красные габаритные огоньки похоти, неизменно горящие по краям его личности, он не опускается до ловкой юношеской лести или комплиментов латиноамериканского любовника. Он вообще не комментирует вашу внешность. Вместо этого он опять переводит фокус разговора на Кью-Джо:
– Значит, ваша подруга не выходила на связь со вчерашнего дня, после того, как отправилась в «Гремящий дом»? Что ж, я мало чем могу помочь. Разве только…
– Да ну, все уже в порядке! – Вы расплываетесь в стоваттной улыбке неземной ширины, сразу сделавшись похожей на тех расторможенных эльфов, что улыбаются с рекламных плакатов «Кока-Колы». («Гуру и философы отдыхают, – сказала однажды толстушка Кью. – Все, что нужно для перманентного блаженства, – это верная комбинация сахара, газированной воды, пищевого красителя, ортофосфорной кислоты, бензоата калия, кофеина, лимонной кислоты и натуральных вкусовых добавок». Вы ответили, что жаловаться грех: акции «Кока-Колы» за день поднялись на один и восемь пункта, а «Пепси-Колы» – на четверть пункта.)
– Что значит все в порядке?
Ядовитый прищур даймондовских глаз, боевая пружина его голоса – лишнее напоминание, что с этим человеком лучше не шутить. Но вы и не шутите.
– Значит, она дома. Да, Кью-Джо вернулась! Где бы она ни пропадала.
Даймонд смотрит скептически.
– Я ей только что звонила, – объясняете вы.
– И что же она сказала?
– Мы не говорили, номер был занят.
– Гвендолин, это еще не значит, что она дома. Может, в этот момент кто-то разговаривал с автоответчиком.
– Нет, я подождала две-три минуты, а потом позвонила еще раз. Тот же результат: занято. Она дома, можете не сомневаться. Вам, наверное, странно, но ее не было почти сутки, и я действительно стала опасаться, что случилась какая-то ужасная неприятность. Вы извините, пришлось вас втянуть… Главное, с Кью-Джо все в порядке.
15:10
Ларри Даймонд приехал на автобусе, и вы предлагаете подвезти его домой. Он проявил бережливость, вы – отвагу. Президент может гордиться. А что еще оставалось делать? Уехать и оставить его в кафе в обществе шелудивой официанточки? Они бы уже через пять минут трахались, как помойные коты! Это видно даже сквозь кофейный пар. А вам – в силу весьма туманных причин – такой вариант отнюдь не улыбается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40