Альтернатива у них простая – рожать или делать аборт. И тот и другой исход оказались для него равно неприемлемыми; как он ни бился – все дрянь получалась вместо идеи. Пырь с Вакитокой ничем ему помочь не могли, сочувствовали только – и на том спасибо…
Через трое суток он заявился к Оре и с порога ударил её откровенным разговором: выложил в открытую про себя (не все, конечно) и про своё решение. Не сразу ему удалось объяснить ей, что он из себя представляет, но и тогда она все же удерживалась от слез, а потом уже прорвало в четыре ручья, когда он объявил, что ей делать дальше… Уж как только он на неё ни воздействовал – и логикой, и разумом – что ей логика – ревёт взахлёб и все тут… Гек настоял, чтобы остаться ночевать, к утру вроде бы примирились в постели, а с утра опять слезы… Тем не менее через две недели все закончилось так, как он для них и наметил: Ора уволилась с работы, обратилась в соответствующие службы, заранее намагниченные как надо, и уехала жить куда-то за границу, обязательно в один из британских доминионов, Гек специально не велел ей рассказывать ему свой конкретный выбор («Будет все нормально – отыщу самостоятельно. Но это вряд ли случится раньше, чем через пять лет… А может и того не выйдет») и пытаться установить с ним какой бы то ни было контакт. В кредитных карточках, зарубежных банковских счетах на её имя и в анонимных австрийских авуарах он зарядил для неё около десяти миллионов талеров (если пересчитать с местных валют) – все, что удалось с гарантией непрослеживаемо для любых спецорганов и свидетелей собрать за эти две недели.
Богатая, беременная и бесконечно несчастная Ора выбрала Австралию, Мельбурн, а Геку все почему-то казалось, что она уехала в Канаду…
Однако те три дня раздумий в Чёрном Ходе не обошлись без идей, и Гек собрал на очередной сходняк всех своих гангстерских Дядек и авторитетных сподвижников по Бабилону (по паре человек было и из Картагена, Иневии, Фиб…).
«…Это отнюдь не моя дурная прихоть, парни! Каждый из вас плотно сидит на крючке у государства, в лице его спецшакалов. Сегодня тебя, Эл, и тебя, Втор, защищает от них круговая порука, тугая мошна, вёрткий адвокат и родная бл…я Конституция. Но тут вам не гангстера с ручными тарахтелками из подворотни. Случись что – а были такие времена ещё у современников на памяти, – полистают телефонную книгу, найдут и привезут десять пуль в живот с доставкой на дом. Или вы думаете, что ваши гориллы кастетом „ПТУРС“ сшибут и вместо вас под гусеницы прыгнут?… Дальше. Будь у меня жена и её прихватили бы чужие бяки, мне было бы тяжело сдерживать шантаж. А если бы и детей в придачу… и тогда бы выдержал, но… сильно бы переживал, очень сильно. Из вас – все бы выстояли при подобном раскладе?… Вопрос риторический, это означает – можете вслух не отвечать. Коли ты не урка – семья святое дело, ну так – позаботься о её сохранности. Я чую разные подлости от этих псов и их презуса, хотя и не могу конкретно угадать – что и от кого. До других идиотов нам дела нет, пусть живут как знают, нам на пользу. Сроку даю – год. Прикиньте, взвесьте, кто более-менее дорог и значим – перекрасить и закамуфлировать. Хоть развод липовый, хоть брак фиктивный… Адреса сменить, кто сумеет, детей постарше – учиться или работать в другие города, а лучше за бугор. Все эти свадьбы-мадьбы, юбилеи и фоторепортажи – унять до минимума, хоть ставни забивайте… Кто поленится слушать мои советы – пеняйте на себя. Кстати, на людях и в городе в таком количестве собираемся последний раз. Надо обсудить – кучкуйтесь без помпы, предельно аккуратно. Перспективным ребятам передайте примерно то же самое, но уже от себя».
По правде говоря, Гек не слишком представлял себе, на кого и как он будет воздействовать в случае непослушания, зато «парни» почему-то представляли это очень хорошо и ярко, никто из них не осмелился оспорить вслух его «советы». Расходились подавленные, заранее начиная прикидывать тоскливые перспективы грядущих перемен. Уже за порогом «Коготка» Фант выругался в сердцах и внятно сказал в пространство: «У шефа шмель в башке летает, а мы отдувайся…» Многие слышали его слова, но ни один не возразил. И никто не донёс, даже его старинные недоброжелатели, братишки Гнедые.
Во время разъезда двое закадычных друзей сели в один мотор. Оба были полноправные Дядьки в своих владениях и оба, Дядя Эрни и Дядя Тор, недавно и почти добровольно примкнули к той гигантски разросшейся части преступного мира, где слово Кромешника было законом.
– Пахан, между прочим, правильное дело говорит и о нас, дуроломах, заботится. Что, не так, что ли? – Второй собеседник завернул матюгом и повернул к первому жирное лицо, перекошенное злой ухмылкой:
– Не мне, ты лучше это моей кобре растолкуй, если такой правильный! А мне ничего объяснять не надо! Эх, жизнь, ну, подлая штуковина… Поехали, Арнольд, к твоим шкурам, да нажрёмся, а?…
Было мужчинам по сороковнику с хвостиком. Первый собеседник – отчаянный бабник, но жил холостяком, второй – солидный семьянин, воспитывающий троих детей. Одного звали Дядя Эрни, он же Арнольд Подкидыш, второго Дядя Тор, он же Нестор Гиппопо. Это были заглазные клички, наклеенные на них с юношеских лет…
Глава 15
И смерть не мила,
И жизнь опостылела.
Мрак. Боль. Вдох, выдох…
Подбритые усики, эспаньолка с проседью, волнистые кудри чуть ли не до плеч, элегантные дымчатые очки – вылитый профессор консерватории… Кто бы сумел узнать в нем скокаря Бычка или даже кадрового офицера Службы Уильяма Бонса? Однако это был он, полковник Уильям Бонс, подручный и доверенный генерала Эли Муртеза, который сам, в свою очередь, по-прежнему был другом и правой рукой самого Дэниела Доффера, одного из влиятельнейших лиц государства Бабилон.
Полковника Бонс получил ещё прошлой зимой, в счёт старых заслуг и авансом за будущие. Для будущих заслуг Дофферу и Муртезу требовались в доску надёжные люди, способные на многое, а также и на все, Бонс им подходил по этим и иным параметрам.
В тот звёздный для природы и Бонса вечер Эли Муртез лично пожелал обмыть с ним «большой треугольник», и это была честь, которая очень редко выпадала на долю рыцарей Службы. По плотоядному совету Муртеза местом ужина они выбрали дорогущий ресторан «У Пьера», где благодаря стараниям шеф-повара, специально выписанного из Франции ещё при покойном Президенте, старались бывать почаще самые привередливые гурманы столицы. Ресторан к тому же славился известным либерализмом: ни один знаток не мог придраться к качеству ритуалов, исполняемых перед ним метрдотелем и официантами во время вскрытия бутылок, к примеру, или при подаче счета; но с другой стороны, если какой-нибудь провинциальный нувориш требовал к рыбе мускат – ему подавали без звука все просимое и не раздражали деликатными советами. Как ни странно, но и эта особенность «Пьера» нравилась очень многим: одним не приходилось задумываться о назначении крючочков и ложечек, другие же, искоса посмеиваясь, приятно самоутверждались на их фоне.
И десерт, как и все прекрасное, подошёл к концу. Муртез сунулся своим огромным носом в пустую ликёрную рюмочку и обиженно запыхтел сигарой.
– Черт бы побрал этих французов с их микроскопическими изысками! Я эту рюмочку не менее чем наполовину вынюхал, а не выпил…
– Зато каков аромат… – философски возразил ему Бонс, прикуривая «гавану» прямо от свечи.
– Не спорю. Но уж кофе я одной чашечкой не обойдусь, клянусь Вакхом! И предупреждаю вас, Уилл, счёт, который вы будете оплачивать, не станет от этого меньше.
– От судьбы не уйдёшь, ужин того стоил.
– Ну-ну, все не так больно: ровно половину его я вам завтра или послезавтра верну, запущу лапу в оперативные фонды…
– Не смею отказываться. Я теперь хоть и полковник, но по-прежнему остаюсь самым дисциплинированным офицером нашего заведения. Только прикажите.
– И прикажем, когда момент наступит. Шеф доволен вами, хотя и ругает за внешний вид, ему все стрижку и двубортные пиджаки подавай, как приснопамятному Эдгару Гуверу из Штатов. Ещё ему показалось, что вы слишком обильно орошаете столичную прессу, в ущерб провинции.
– Есть грех, сам недавно понял это, и мы учтём.
– Как ваш старый друг и босс – не установили ещё контакта?
– Гм… Тут уместнее был бы термин «пахан». Нет, никак не подобраться, нигде не засечь. Не знал бы его воочию – подозревал бы, что он – выдумка жёлтых журналистов.
Оба рассмеялись. Муртез обернулся на шум – в зал входили двое посетителей – и удивлённо поднял брови:
– Уилл, глаза мне изменяют, или я все же знаю этих двух типов? Сейчас-сейчас, даром я разве столько лет ими занимался… Вон тот моложавый седеющий франт носит кличку Подкидыш, а тот громадина – Нестор Гиппопо. Оба – паханы в своих бандах.
– А вот тут более уместен термин «Дядьки»…
– Да что нам термин: пидор – это пидор, хоть геем назови его, хоть нет…
– Любите Шекспира?
– Только как творца. Ну так я прав?…
– Да, это они, хотя к нашему «другу» прямого отношения не имеют, насколько я понимаю современную ситуацию.
– Прямого?
– В последнее время некий Сторож из предполагаемой орбиты Кромешника и этот Гиппопо стали тереться друг о друга границами своих владений. Стреляют помаленьку…
– И у них, оказывается, бывают проблемы, не связанные со жратвой и выпивкой… А вид у него цветущий, морда так кирпича и просит… Боже праведный, Уилл, что они такое вытворяют!…
– А что? – Бонс с осторожным любопытством глянул в их сторону.
– Они заталкивают, если не ошибаюсь, «Курвуазье» в ведёрко со льдом!
– Действительно… Ну так они хотят, чтобы остыл.
– Варвары, тараканы, микроцефалы! – Французские коллекционные вина все же сумели слегка разгорячить обычно флегматичного Муртеза. – Теперь им как следует придётся напрячь языковые сосочки, чтобы вкусить прелесть букета. Хотя если на голодный желудок и не в конце трапезы, и в дубовую голову…
– Не беда, недостаток температуры они возместят количеством. О, что я говорил!…
Гиппопо и Подкидыш, конечно же, не стали нюхать пробку и рассматривать рубашку, а запросто налили в бокалы граммов по семьдесят тягучей влаги, чокнулись и залпом опорожнили. Для аппетита. Даже если бы они принялись вместо закуски обгладывать друг друга, многоопытный официант и глазом бы не моргнул: такие господа хоть и заталкивают салфетку за ворот, но платят хорошо и не капризничают, и не рассиживаются подолгу.
– Скоты. Хотел бы я знать, что они так горячо обсуждают в данную минуту. Хотя, вероятнее всего, баб или результаты скачек на ипподроме.
– Может, имело бы смысл организовать здесь прослушку? Тут интересный для нас народ бывает…
– Нет, Уилл, дохлый номер: основной владелец «Пьера» и начальник президентской канцелярии женаты на родных сёстрах. А любая прослушка подобного масштаба в нашем вонючем крысятнике, именуемом по недоразумению государственной машиной, почему-то становится известной всем и вся на второй день. Представляете, что может начаться, тем более что у многих, высоко сидящих и сладко жрущих, рыло и без того в пуху… Увы. Скажите, Уилл, Кромешник ваш так велик и грозен, почему же тогда он никак не выкорчует торговлю наркотиками, если он действительно против неё?
– Он корчует, да новые растут. Уничтожить наркоторговлю в целом – это и ему не по зубам. Дело ведь безумно прибыльное, и спрос не угасает. А Ларей, по-моему, не так уж и стремится эту торговлю прикончить… Впрочем, может, это только мои домыслы, основанные на некоторых его давних репликах и высказываниях, но он, кажется, считает, что перманентная война с наркоторговцами – отличный повод держать свои орды в боеспособном состоянии. Без тренировки люди слабнут, жиреют, а у него всегда война, все умеют стрелять и прятаться, и держать ухо востро, и стоять друг за друга. К тому же когда есть общий конкретный враг – не до грызни между собой. Он – совсем не простой мужичок; иногда мне кажется, что я его, при всем своём извращённом восхищении, недооцениваю… Ого! И цены же тут!…
Не о бегах и не о бабах беседовали в тот вечер Нестор и Арнольд, ошибся Муртез, о Ларее-Кромешнике толковали.
Однажды Гек, без предупреждения, как всегда, возник в штаб-квартире Тони Сторожа и попал на военный совет (Блондин заранее проинформировал), который держал Тони с Блондином и Киселём. Постоянные стычки с людьми Дяди Тора, Гиппопо, привели к тому, что шестеро человек приземлились в «Пентагоне» «от трех до восьми», двое стали безрукими и безглазыми инвалидами, а ещё двое угодили на погост. И это – только за полтора месяца. Весь сыр-бор шёл из-за контроля над игорным залом, здоровенной сетью закусочных и районным рынком возле церкви св. Андрея. Территория исконно принадлежала Гиппопо, но очень уж она неудобно вклинивалась во вновь захваченные нивы Тони Сторожа… Кто первый начал – какая теперь разница, Гиппопо сам готов на всю округу лапу наложить, и ребята у него буйные и злые.
Гек молчал и слушал, но Тони все казалось, что пахан далеко от них со своими мыслями…
– Где, ты говоришь, он наверняка будет? Девятнадцатого, да?
– Девятнадцатого, на католическом кладбище. Мы достоверно узнали, что в этот день он там бывает ежегодно, типа родственников проведывает.
– Все отложить. И, Тони, башка у тебя неплохая, с идеями, но впредь воздержись снайперов на кладбище гонять – слишком много поднимется общественной вони, да и не совсем по понятиям такое… А идея грамотная: просто и изящно, главное – точно узнать время и место. И если место ещё и пустынное… Блондин постарался?
– Вик подсказал. У жены Вика цветочный магазин, при нем кофейня, а мать жены Гиппопо любит там покалякать с подругами.
– Я сам съезжу на кладбище и постараюсь с Нестором договориться. Думаю, что у меня все получится мирным путём.
Все трое почтительно слушали, но им безумно хотелось расхохотаться: Ларей – миротворец! Бескровнее было бы Гиппопо завалить, а машины с охраной взорвать, чем спустить на переговоры самого Ларея… Но тут уж, как говорится, не наше дело спорить, может, у него старые счёты накопились…
Старожилы не припоминали такой мягкой осени: солнечно, тепло, листья пожелтели, покраснели, но ещё и не думали опадать, лёгкие перистые облачка на синем небе давали земле студёную апрельскую тень, и солнце с беззаботной улыбкой смотрело вниз, как будто не кладбище оно освещало так ярко, а площадку для гольфа.
В среду кладбище было почти пустынно, и Нестор краем глаза сразу же засёк приближающуюся неспешным шагом фигуру. Он повернул голову и, вытряхнув из себя умиротворяющую расслабуху, стал в упор разглядывать идущего к нему мужчину. Крепкий, в джинсах, в свитере, в чёрной просторной куртке, без шапки… Что-то очень знакомое было в резких чертах его лица, что-то… важное для памяти…
И только когда незнакомец – пустые руки, опущенные и сложенные перед собою в замок – остановился перед ним, Нестор вспомнил: развороченный «Трюм», смерть Дуста, таинственный дебошир, увиденный им сквозь потайное зеркальное окно. А мужик-то – как из кукольной коробки, абсолютно такой же, временем не попорченный. Но сколько же лет прошло – поди пятнадцать, а то и больше…
– Привет, Нестор.
– Здорово, коли не шутишь. Но что-то я тебя, мужик, не припомню…
– Откуда бы припоминать?… Главное, что я тебя помню и знаю заочно и очень давно. А зовут меня Стивен Ларей.
«Вот оно!… Вот они кого на меня приготовили, гады… И сам бы мог догадаться, значит, не зря параши ходят, что он заговорённый от времени… Может, он и вообще тут, на кладбище живёт, а днём по ошибке вылез…»
– Имя громкое. А ты не врёшь, случаем? «Где ребята, ослы сонные?… Мой, что ли, час пришёл?… Так просто я не дамся… Если его заломать…»
– Что тебе, верительные грамоты показывать? Не вру, смысла в этом не вижу.
– Ну, и что тебе надо от меня?
– «Джеймс Финрер упокоился здесь». Дядя Джеймс! Вон куда закопался… Надо же, такой длинный был, а могила стандартная… Твои цветы?
– Мои. А ты что, знал его?
– Джеймса? Я его ещё мальчишкой знавал… – Гек с досады тяпнул зубами кончик языка: надо же, разволновался, идиот, расчувствовался… Делать нечего, авось не обратит особого внимания. В крайнем случае, если к слову придётся – вместе росли… – Мне от тебя надо немногое: помирись со Сторожем, перестань якшаться с антрацитниками и с прочими «заморышами» дружбу водить. Если согласишься – сможешь отстёгивать в наш общак, я за тебя походатайствую.
– Совсем чуть-чуть, а? Я привык своей головой жить. И на хрен мне ваш общак? Тоже мне – привилегия, пустоту кормить.
– Пустоту? Твоим ребятам, как я слышал, на «Пентагоне» не сладко живётся, фратуют-мужикуют, как максимум… Но это, конечно, пустяк. Ты не удивлён, что я тебя здесь встретил?
– Ну, напели, настучали. Дальше что?
– Ты – наглый… Или со страху грубишь? Ты сейчас не астры – кишки бы выложил, прямо к Дяде Джеймсу на колени, если бы не я сюда пришёл…
– Допускаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Через трое суток он заявился к Оре и с порога ударил её откровенным разговором: выложил в открытую про себя (не все, конечно) и про своё решение. Не сразу ему удалось объяснить ей, что он из себя представляет, но и тогда она все же удерживалась от слез, а потом уже прорвало в четыре ручья, когда он объявил, что ей делать дальше… Уж как только он на неё ни воздействовал – и логикой, и разумом – что ей логика – ревёт взахлёб и все тут… Гек настоял, чтобы остаться ночевать, к утру вроде бы примирились в постели, а с утра опять слезы… Тем не менее через две недели все закончилось так, как он для них и наметил: Ора уволилась с работы, обратилась в соответствующие службы, заранее намагниченные как надо, и уехала жить куда-то за границу, обязательно в один из британских доминионов, Гек специально не велел ей рассказывать ему свой конкретный выбор («Будет все нормально – отыщу самостоятельно. Но это вряд ли случится раньше, чем через пять лет… А может и того не выйдет») и пытаться установить с ним какой бы то ни было контакт. В кредитных карточках, зарубежных банковских счетах на её имя и в анонимных австрийских авуарах он зарядил для неё около десяти миллионов талеров (если пересчитать с местных валют) – все, что удалось с гарантией непрослеживаемо для любых спецорганов и свидетелей собрать за эти две недели.
Богатая, беременная и бесконечно несчастная Ора выбрала Австралию, Мельбурн, а Геку все почему-то казалось, что она уехала в Канаду…
Однако те три дня раздумий в Чёрном Ходе не обошлись без идей, и Гек собрал на очередной сходняк всех своих гангстерских Дядек и авторитетных сподвижников по Бабилону (по паре человек было и из Картагена, Иневии, Фиб…).
«…Это отнюдь не моя дурная прихоть, парни! Каждый из вас плотно сидит на крючке у государства, в лице его спецшакалов. Сегодня тебя, Эл, и тебя, Втор, защищает от них круговая порука, тугая мошна, вёрткий адвокат и родная бл…я Конституция. Но тут вам не гангстера с ручными тарахтелками из подворотни. Случись что – а были такие времена ещё у современников на памяти, – полистают телефонную книгу, найдут и привезут десять пуль в живот с доставкой на дом. Или вы думаете, что ваши гориллы кастетом „ПТУРС“ сшибут и вместо вас под гусеницы прыгнут?… Дальше. Будь у меня жена и её прихватили бы чужие бяки, мне было бы тяжело сдерживать шантаж. А если бы и детей в придачу… и тогда бы выдержал, но… сильно бы переживал, очень сильно. Из вас – все бы выстояли при подобном раскладе?… Вопрос риторический, это означает – можете вслух не отвечать. Коли ты не урка – семья святое дело, ну так – позаботься о её сохранности. Я чую разные подлости от этих псов и их презуса, хотя и не могу конкретно угадать – что и от кого. До других идиотов нам дела нет, пусть живут как знают, нам на пользу. Сроку даю – год. Прикиньте, взвесьте, кто более-менее дорог и значим – перекрасить и закамуфлировать. Хоть развод липовый, хоть брак фиктивный… Адреса сменить, кто сумеет, детей постарше – учиться или работать в другие города, а лучше за бугор. Все эти свадьбы-мадьбы, юбилеи и фоторепортажи – унять до минимума, хоть ставни забивайте… Кто поленится слушать мои советы – пеняйте на себя. Кстати, на людях и в городе в таком количестве собираемся последний раз. Надо обсудить – кучкуйтесь без помпы, предельно аккуратно. Перспективным ребятам передайте примерно то же самое, но уже от себя».
По правде говоря, Гек не слишком представлял себе, на кого и как он будет воздействовать в случае непослушания, зато «парни» почему-то представляли это очень хорошо и ярко, никто из них не осмелился оспорить вслух его «советы». Расходились подавленные, заранее начиная прикидывать тоскливые перспективы грядущих перемен. Уже за порогом «Коготка» Фант выругался в сердцах и внятно сказал в пространство: «У шефа шмель в башке летает, а мы отдувайся…» Многие слышали его слова, но ни один не возразил. И никто не донёс, даже его старинные недоброжелатели, братишки Гнедые.
Во время разъезда двое закадычных друзей сели в один мотор. Оба были полноправные Дядьки в своих владениях и оба, Дядя Эрни и Дядя Тор, недавно и почти добровольно примкнули к той гигантски разросшейся части преступного мира, где слово Кромешника было законом.
– Пахан, между прочим, правильное дело говорит и о нас, дуроломах, заботится. Что, не так, что ли? – Второй собеседник завернул матюгом и повернул к первому жирное лицо, перекошенное злой ухмылкой:
– Не мне, ты лучше это моей кобре растолкуй, если такой правильный! А мне ничего объяснять не надо! Эх, жизнь, ну, подлая штуковина… Поехали, Арнольд, к твоим шкурам, да нажрёмся, а?…
Было мужчинам по сороковнику с хвостиком. Первый собеседник – отчаянный бабник, но жил холостяком, второй – солидный семьянин, воспитывающий троих детей. Одного звали Дядя Эрни, он же Арнольд Подкидыш, второго Дядя Тор, он же Нестор Гиппопо. Это были заглазные клички, наклеенные на них с юношеских лет…
Глава 15
И смерть не мила,
И жизнь опостылела.
Мрак. Боль. Вдох, выдох…
Подбритые усики, эспаньолка с проседью, волнистые кудри чуть ли не до плеч, элегантные дымчатые очки – вылитый профессор консерватории… Кто бы сумел узнать в нем скокаря Бычка или даже кадрового офицера Службы Уильяма Бонса? Однако это был он, полковник Уильям Бонс, подручный и доверенный генерала Эли Муртеза, который сам, в свою очередь, по-прежнему был другом и правой рукой самого Дэниела Доффера, одного из влиятельнейших лиц государства Бабилон.
Полковника Бонс получил ещё прошлой зимой, в счёт старых заслуг и авансом за будущие. Для будущих заслуг Дофферу и Муртезу требовались в доску надёжные люди, способные на многое, а также и на все, Бонс им подходил по этим и иным параметрам.
В тот звёздный для природы и Бонса вечер Эли Муртез лично пожелал обмыть с ним «большой треугольник», и это была честь, которая очень редко выпадала на долю рыцарей Службы. По плотоядному совету Муртеза местом ужина они выбрали дорогущий ресторан «У Пьера», где благодаря стараниям шеф-повара, специально выписанного из Франции ещё при покойном Президенте, старались бывать почаще самые привередливые гурманы столицы. Ресторан к тому же славился известным либерализмом: ни один знаток не мог придраться к качеству ритуалов, исполняемых перед ним метрдотелем и официантами во время вскрытия бутылок, к примеру, или при подаче счета; но с другой стороны, если какой-нибудь провинциальный нувориш требовал к рыбе мускат – ему подавали без звука все просимое и не раздражали деликатными советами. Как ни странно, но и эта особенность «Пьера» нравилась очень многим: одним не приходилось задумываться о назначении крючочков и ложечек, другие же, искоса посмеиваясь, приятно самоутверждались на их фоне.
И десерт, как и все прекрасное, подошёл к концу. Муртез сунулся своим огромным носом в пустую ликёрную рюмочку и обиженно запыхтел сигарой.
– Черт бы побрал этих французов с их микроскопическими изысками! Я эту рюмочку не менее чем наполовину вынюхал, а не выпил…
– Зато каков аромат… – философски возразил ему Бонс, прикуривая «гавану» прямо от свечи.
– Не спорю. Но уж кофе я одной чашечкой не обойдусь, клянусь Вакхом! И предупреждаю вас, Уилл, счёт, который вы будете оплачивать, не станет от этого меньше.
– От судьбы не уйдёшь, ужин того стоил.
– Ну-ну, все не так больно: ровно половину его я вам завтра или послезавтра верну, запущу лапу в оперативные фонды…
– Не смею отказываться. Я теперь хоть и полковник, но по-прежнему остаюсь самым дисциплинированным офицером нашего заведения. Только прикажите.
– И прикажем, когда момент наступит. Шеф доволен вами, хотя и ругает за внешний вид, ему все стрижку и двубортные пиджаки подавай, как приснопамятному Эдгару Гуверу из Штатов. Ещё ему показалось, что вы слишком обильно орошаете столичную прессу, в ущерб провинции.
– Есть грех, сам недавно понял это, и мы учтём.
– Как ваш старый друг и босс – не установили ещё контакта?
– Гм… Тут уместнее был бы термин «пахан». Нет, никак не подобраться, нигде не засечь. Не знал бы его воочию – подозревал бы, что он – выдумка жёлтых журналистов.
Оба рассмеялись. Муртез обернулся на шум – в зал входили двое посетителей – и удивлённо поднял брови:
– Уилл, глаза мне изменяют, или я все же знаю этих двух типов? Сейчас-сейчас, даром я разве столько лет ими занимался… Вон тот моложавый седеющий франт носит кличку Подкидыш, а тот громадина – Нестор Гиппопо. Оба – паханы в своих бандах.
– А вот тут более уместен термин «Дядьки»…
– Да что нам термин: пидор – это пидор, хоть геем назови его, хоть нет…
– Любите Шекспира?
– Только как творца. Ну так я прав?…
– Да, это они, хотя к нашему «другу» прямого отношения не имеют, насколько я понимаю современную ситуацию.
– Прямого?
– В последнее время некий Сторож из предполагаемой орбиты Кромешника и этот Гиппопо стали тереться друг о друга границами своих владений. Стреляют помаленьку…
– И у них, оказывается, бывают проблемы, не связанные со жратвой и выпивкой… А вид у него цветущий, морда так кирпича и просит… Боже праведный, Уилл, что они такое вытворяют!…
– А что? – Бонс с осторожным любопытством глянул в их сторону.
– Они заталкивают, если не ошибаюсь, «Курвуазье» в ведёрко со льдом!
– Действительно… Ну так они хотят, чтобы остыл.
– Варвары, тараканы, микроцефалы! – Французские коллекционные вина все же сумели слегка разгорячить обычно флегматичного Муртеза. – Теперь им как следует придётся напрячь языковые сосочки, чтобы вкусить прелесть букета. Хотя если на голодный желудок и не в конце трапезы, и в дубовую голову…
– Не беда, недостаток температуры они возместят количеством. О, что я говорил!…
Гиппопо и Подкидыш, конечно же, не стали нюхать пробку и рассматривать рубашку, а запросто налили в бокалы граммов по семьдесят тягучей влаги, чокнулись и залпом опорожнили. Для аппетита. Даже если бы они принялись вместо закуски обгладывать друг друга, многоопытный официант и глазом бы не моргнул: такие господа хоть и заталкивают салфетку за ворот, но платят хорошо и не капризничают, и не рассиживаются подолгу.
– Скоты. Хотел бы я знать, что они так горячо обсуждают в данную минуту. Хотя, вероятнее всего, баб или результаты скачек на ипподроме.
– Может, имело бы смысл организовать здесь прослушку? Тут интересный для нас народ бывает…
– Нет, Уилл, дохлый номер: основной владелец «Пьера» и начальник президентской канцелярии женаты на родных сёстрах. А любая прослушка подобного масштаба в нашем вонючем крысятнике, именуемом по недоразумению государственной машиной, почему-то становится известной всем и вся на второй день. Представляете, что может начаться, тем более что у многих, высоко сидящих и сладко жрущих, рыло и без того в пуху… Увы. Скажите, Уилл, Кромешник ваш так велик и грозен, почему же тогда он никак не выкорчует торговлю наркотиками, если он действительно против неё?
– Он корчует, да новые растут. Уничтожить наркоторговлю в целом – это и ему не по зубам. Дело ведь безумно прибыльное, и спрос не угасает. А Ларей, по-моему, не так уж и стремится эту торговлю прикончить… Впрочем, может, это только мои домыслы, основанные на некоторых его давних репликах и высказываниях, но он, кажется, считает, что перманентная война с наркоторговцами – отличный повод держать свои орды в боеспособном состоянии. Без тренировки люди слабнут, жиреют, а у него всегда война, все умеют стрелять и прятаться, и держать ухо востро, и стоять друг за друга. К тому же когда есть общий конкретный враг – не до грызни между собой. Он – совсем не простой мужичок; иногда мне кажется, что я его, при всем своём извращённом восхищении, недооцениваю… Ого! И цены же тут!…
Не о бегах и не о бабах беседовали в тот вечер Нестор и Арнольд, ошибся Муртез, о Ларее-Кромешнике толковали.
Однажды Гек, без предупреждения, как всегда, возник в штаб-квартире Тони Сторожа и попал на военный совет (Блондин заранее проинформировал), который держал Тони с Блондином и Киселём. Постоянные стычки с людьми Дяди Тора, Гиппопо, привели к тому, что шестеро человек приземлились в «Пентагоне» «от трех до восьми», двое стали безрукими и безглазыми инвалидами, а ещё двое угодили на погост. И это – только за полтора месяца. Весь сыр-бор шёл из-за контроля над игорным залом, здоровенной сетью закусочных и районным рынком возле церкви св. Андрея. Территория исконно принадлежала Гиппопо, но очень уж она неудобно вклинивалась во вновь захваченные нивы Тони Сторожа… Кто первый начал – какая теперь разница, Гиппопо сам готов на всю округу лапу наложить, и ребята у него буйные и злые.
Гек молчал и слушал, но Тони все казалось, что пахан далеко от них со своими мыслями…
– Где, ты говоришь, он наверняка будет? Девятнадцатого, да?
– Девятнадцатого, на католическом кладбище. Мы достоверно узнали, что в этот день он там бывает ежегодно, типа родственников проведывает.
– Все отложить. И, Тони, башка у тебя неплохая, с идеями, но впредь воздержись снайперов на кладбище гонять – слишком много поднимется общественной вони, да и не совсем по понятиям такое… А идея грамотная: просто и изящно, главное – точно узнать время и место. И если место ещё и пустынное… Блондин постарался?
– Вик подсказал. У жены Вика цветочный магазин, при нем кофейня, а мать жены Гиппопо любит там покалякать с подругами.
– Я сам съезжу на кладбище и постараюсь с Нестором договориться. Думаю, что у меня все получится мирным путём.
Все трое почтительно слушали, но им безумно хотелось расхохотаться: Ларей – миротворец! Бескровнее было бы Гиппопо завалить, а машины с охраной взорвать, чем спустить на переговоры самого Ларея… Но тут уж, как говорится, не наше дело спорить, может, у него старые счёты накопились…
Старожилы не припоминали такой мягкой осени: солнечно, тепло, листья пожелтели, покраснели, но ещё и не думали опадать, лёгкие перистые облачка на синем небе давали земле студёную апрельскую тень, и солнце с беззаботной улыбкой смотрело вниз, как будто не кладбище оно освещало так ярко, а площадку для гольфа.
В среду кладбище было почти пустынно, и Нестор краем глаза сразу же засёк приближающуюся неспешным шагом фигуру. Он повернул голову и, вытряхнув из себя умиротворяющую расслабуху, стал в упор разглядывать идущего к нему мужчину. Крепкий, в джинсах, в свитере, в чёрной просторной куртке, без шапки… Что-то очень знакомое было в резких чертах его лица, что-то… важное для памяти…
И только когда незнакомец – пустые руки, опущенные и сложенные перед собою в замок – остановился перед ним, Нестор вспомнил: развороченный «Трюм», смерть Дуста, таинственный дебошир, увиденный им сквозь потайное зеркальное окно. А мужик-то – как из кукольной коробки, абсолютно такой же, временем не попорченный. Но сколько же лет прошло – поди пятнадцать, а то и больше…
– Привет, Нестор.
– Здорово, коли не шутишь. Но что-то я тебя, мужик, не припомню…
– Откуда бы припоминать?… Главное, что я тебя помню и знаю заочно и очень давно. А зовут меня Стивен Ларей.
«Вот оно!… Вот они кого на меня приготовили, гады… И сам бы мог догадаться, значит, не зря параши ходят, что он заговорённый от времени… Может, он и вообще тут, на кладбище живёт, а днём по ошибке вылез…»
– Имя громкое. А ты не врёшь, случаем? «Где ребята, ослы сонные?… Мой, что ли, час пришёл?… Так просто я не дамся… Если его заломать…»
– Что тебе, верительные грамоты показывать? Не вру, смысла в этом не вижу.
– Ну, и что тебе надо от меня?
– «Джеймс Финрер упокоился здесь». Дядя Джеймс! Вон куда закопался… Надо же, такой длинный был, а могила стандартная… Твои цветы?
– Мои. А ты что, знал его?
– Джеймса? Я его ещё мальчишкой знавал… – Гек с досады тяпнул зубами кончик языка: надо же, разволновался, идиот, расчувствовался… Делать нечего, авось не обратит особого внимания. В крайнем случае, если к слову придётся – вместе росли… – Мне от тебя надо немногое: помирись со Сторожем, перестань якшаться с антрацитниками и с прочими «заморышами» дружбу водить. Если согласишься – сможешь отстёгивать в наш общак, я за тебя походатайствую.
– Совсем чуть-чуть, а? Я привык своей головой жить. И на хрен мне ваш общак? Тоже мне – привилегия, пустоту кормить.
– Пустоту? Твоим ребятам, как я слышал, на «Пентагоне» не сладко живётся, фратуют-мужикуют, как максимум… Но это, конечно, пустяк. Ты не удивлён, что я тебя здесь встретил?
– Ну, напели, настучали. Дальше что?
– Ты – наглый… Или со страху грубишь? Ты сейчас не астры – кишки бы выложил, прямо к Дяде Джеймсу на колени, если бы не я сюда пришёл…
– Допускаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100