Белый магниевый свет
выхватил из темноты мертвое лицо, белую, как известь, кожу. Обильная
белесая пена запеклась у ноздрей и широко раскрытого рта. Мне вдруг
вспомнились существа подводного мира... Но незакрытые зеленые глаза в
полном изумлении глядели в темное небо - совсем по-человечески живо.
- Еще один снимок, - сказал фотограф и перешагнул через тело. -
Смотри-ка, сейчас вылетит птичка.
Лампочка вспыхнула снова, еще раз осветив неподвижное лицо.

9
Большое, - новое и уродливое, - здание покрыли розовой штукатуркой.
Над боковым входом зажгли красным неоном: "Бойкое место". Стена почти
слепая, если не считать дверь и пару круглых, вмонтированных в стену
вентиляторов. Оттуда доносился изнутри шум: грохот оркестра, взявшего
какой-то ускоренный темп, шарканье множества ног.
Когда я, потянув за ручку, открыл тяжелую дверь, шум со всей силой
ударил в уши.
На эстраде, удаленной от входа, группа молодых людей, одетых во
фланелевые костюмы, усердно пыталась сломать фортепиано, гитару, тромбон,
трубу и барабан. Фортепиано гремело от ужаса, тромбон ревел, труба
пронзительно кричала. Гитара крошила хроматическую гамму и, не прожевывая,
выплевывала все ее ступени горящими порциями. Парень-ударник колотил во
все, что попадалось под руку: барабаны, подставки, тарелки, прикрепленные
к полу, лупил по ножкам своего стула, по серебристо-хромовой подставке
микрофона. На боку самого большого его барабана красовалась надпись:
"Неистовая пятерка".
Мерный шум шел в зал еще из кабинок, вытянувшихся вдоль стен, и с
танцевальной платформы посередине помещения, где два-три десятка пар
толкались, извивались, пыхтели в облаках пыли и запахов, пробуждающих у
подвыпивших женщин и мужчин животные звуки разных регистров - от басовых
урчаний до визгливого хихиканья. Столпотворение вавилонское!
Невозмутимая огненно-рыжая девица в переливающейся шелковой блузке
готовила напитки в баре, расположенном недалеко от двери.
Покачивающиеся ее груди в вырезе блузки были похожи на огромные яйца,
если уж не всмятку, то помятые изрядно, с облупленной скорлупой.
Официантки подходили к ней и удалялись от нее муравьиным, без перерывов,
ручьем. Улучив удобный момент, я тоже вклинился в шествие к бару. Девица
как раз швырнула под стойку пустую бутылку из-под виски и, тяжело дыша,
выпрямилась.
- Я Хелен, - сказала она с дежурной улыбкой. - Вы хотели бы выпить?
Подыщите свободное место, а я пришлю к вам официантку.
- Благодарю... Я ищу Пэта.
- Пэт? Она здесь не работает.
- Это мужчина. Молодой, высокий, с темными волнистыми волосами.
- Послушайте, друг, у меня своих забот хватает. Впрочем, вам не стоит
уходить таким озабоченным... Так посылать официантку?
Хелен так глубоко вздохнула, что ее груди подпрыгнули чуть ли не до
подбородка.
- Две бомбы! - Подошедшая официантка нас торопила.
Я спросил, обернувшись к ней:
- Гретхен здесь?
- Гретхен Кек? Вы ее знаете? - Официантка указала пальцем на высокую
девушку среди танцующих: - Вон она, блондинка в голубом платье.
Я прошел в свободную кабинку. Некоторые пары, лишь кончился
оркестровый номер, остановились там же, где были, держась друг за друга, а
иные так и просто повиснув друг на друге. С высокой блондинкой сцепился
мексиканец в синих джинсах и белой рубахе. Насколько Гретхен была светлой,
настолько парень был темноволос, темнокож (темная бронза! красивый),
высокая прическа, прибавляла ему роста. Ноги обоих - и ее, и его - все еще
выписывали какие-то круговые па, а как только снова грянула музыка, пара
кинулась выделывать такое, чего и я не видывал. Точнее - он, парень.
Блондинка крутила попой и бедрами без особой выдумки, мексиканец то
вращался вокруг нее по-индюшачьи важно, задирая ноги, то вскидывал руками
ничуть не хуже, чем петух крыльями. Он прыгал и топал. Его голова и шея
двигались горизонтально, от одного плеча к другому и обратно, он на
восточный манер танцевал на каблуках, а то вприсядку, словно казак, он на
глазах изобретал всевозможные вращения бедрами, а порой руки и ноги его
дергались в различных ритмах по отношению друг к другу. Она же так и
оставалась на месте, иногда слегка копируя его движения, а круги мужчина
описывал все ближе и ближе к ней. И вот он приник, она замерла у него на
груди, руки ее бессильно повисли вдоль его вибрирующего тела. Они
выключились из танца, и музыка уже была без них.
В кабинке рядом с моей женщина, выругавшись колоритно по-испански,
призвала тут же Матерь Божию в свидетельницы и защитницы ее, бедной,
обманутой... и так далее, которая свершит сейчас свою страшную месть
негодяю, ее обманувшему, завлекшему и так далее, - худая
девушка-мексиканка вылетела из кабинки, с развевающимися пышными и черными
как смоль волосами. В правой руке она сжимала нож, дюйма в четыре длиной.
Я тоже кинулся вперед - и во время! Левой ногой я успел подставить
ревнивице подножку, и она рухнула лицом вниз. Нож выпал из ее руки, со
стуком шмякнулся на пол. Словно по сигналу, темнокожий парень и блондинка
отпрыгнули друг от друга. Блондинка едва устояла на высоких каблуках.
Парень посмотрел на нож, потом на женщину, с трудом поднимавшуюся на
колени. Его глаза потухли; ссутулившись, с удрученным видом, не
оглядываясь на блондинку, он подошел к мексиканке, сделал неуклюжую
попытку помочь ей подняться. Та разразилась потоком испанских слов. Будто
раздался выстрел хлопушки. Ее поношенное черное платье запачкалось.
Болезненное, покрытое мелкими оспинами лицо выглядело зловеще. Потом вдруг
она принялась плакать. Он приобнял ее и сказал:
- Ну, пожалуйста, не надо... Я прошу прощения.
И вместе они пошли к выходу.
Музыка прервалась. Грузный мужчина средних лет в полицейских штанах
появился в кругу танцующих. Он поднял нож, сломал его лезвие, опустил
обломки в карман своего вполне цивильного синего пиджака. Он подошел к
моему столику, ступая осторожно, но по-хозяйски уверенно.
- Аккуратная работа, а, сынок? - заметил он. - Иногда эти южане
вспыхивают быстрее, чем я могу их утихомирить.
- Этот спектакль с ножом испортил мне коктейль.
Его лицо приняло виноватое выражение.
- Вы здесь в первый раз, да?
- Да, - ответил я, хотя мне казалось, что я уже очень давно в
Нопэл-Велли. - Но мы говорили о коктейле. Не возражаю, если...
Он поманил официантку.
- Что вы желаете заказать?
- Бутылку пива, - вдруг изменил я свое намерение: виски,
приготовленные за стойкой у Хелен, не взывали к повторению. - Спросите,
пожалуйста, у Гретхен, какой из напитков она предпочитает и не могу ли я
ее угостить?
Коктейль и Гретхен прибыли одновременно.
- Хелен говорит, что денег не надо, - сообщила официантка. - Для вас
напитки бесплатны. Равно как и все остальное.
- И еда?
- Нет, с едой вы опоздали. Кухня уже закрыта.
- Тогда что же остальное?
Официантка с такой силой поставила на стол мое пиво, что оно
дополнительно, я думаю, вспенилось. Сама она удалилась, без ответа на мой
наивный вопрос.
Опустившись в кресло напротив меня, Гретхен хихикнула, что не
оставило у меня, однако, неприятного впечатления.
- У Хелен наверху комнаты. Она говорит, что в этом городе слишком
много озабоченных мужчин, и надо же что-нибудь делать, чтоб снять
напряжение.
Гретхен медленно потягивала свой напиток, кока-колу с ромом, и
комично моргала наивными и ясными глазами, цветом своим напоминающими
цветочки кукурузы. Даже полные губы, для сексуального призыва густо
подведенные ярко-красной помадой, не испортили ее свежий вид.
- Я не страдаю переизбытком напряжения.
Она медленно, изучающе оглядела меня - разве что не пощупала
достаточно дорогую ткань, из которой было сшито мое пальто.
- Я допускаю... ваш вид такой... что верхние комнаты - это не для
вас... Впрочем, вы весьма реактивны, и нож выбили классно.
- Забудьте об этом.
- Хотела бы забыть. Я никогда не пугаюсь в тот момент, когда
что-нибудь случается, а после... Бывает, вскакиваю среди ночи и
пронзительно кричу. Будь они прокляты, эти ревнивые курицы и задиристые
петухи.
- Они уже далеко.
- Да, я знаю. Испанские нравы ужасны. Неужто девушка не может
поразвлечься?
- Будет совсем хорошо, если вы сможете убедить в этом своем праве
Пэта.
Ее глаза расширились, и лицо залилось краской.
- Вы знаете Пэта?
- Он был моим приятелем, - вовсю лгал я. - В морской пехоте.
- Так он и вправду служил в морской пехоте? - Она выглядела
удивленной и одновременно обрадованной. Видно, оказалась человеком тоньше,
чем я думал.
- Мы вместе были в Гваделе. - Я чувствовал себя немного сводником.
- Может быть, вы сможете мне сказать и о том... - тут она закусила
нижнюю губу, на зубах остался след от помады, но потом решилась: - ...что
он якобы секретный агент. Или что-то в этом роде, как он мне внушает...
- Был им на войне?
- Нет, сейчас. Он говорит: то, что он шофер, это прикрытие,
маскировка, а на самом деле он какой-то секретный, или тайный агент.
- Понятия не имею об этом.
- Он мне столько всего рассказывает, что не знаю, чему верить. Хотя,
вообще-то, Пэт просто шикарный вояка, парень что надо, - прибавила она,
защищая свой выбор. - У него и мозгов достаточно, он, мне кажется, далеко
пойдет.
Я согласился с легким сердцем:
- Да, Пэт хороший парень. Я надеялся увидеть его сегодня вечером. В
нашей фирме появились отличные шансы проявить себя, выдвинуться... для
таких, как он, в первую очередь.
- Выдвинуться? - слово обладало магическим действием, и она повторила
его с уважением, как рекламный призыв. Глаза ее уже видели себя в
свежевыстиранном фартучке, готовящей что-то своему Пэту вкусненькое в
выложенной кафелем кухне их однокомнатной квартирки где-нибудь в приятном
пригороде какого-нибудь города. Какого? Ну хоть Лос-Анджелеса.
- Он, наверное, у меня. Иногда он ожидает моего прихода в нашем
прицепе.
- Вы можете сейчас отсюда уйти?
- Почему бы нет? Я сюда не нанималась.
Может быть, и так. Я видел, что мысли ее еще не вернулись из того
будущего, где она, Гретхен, играла новую роль: привлекательная молодая
жена продвигающегося вверх бизнесмена или чиновника Пэта Ривиса.
Мы вышли на улицу.
Гретхен погладила рукой крыло моего автомобиля - так гладят домашнее
животное, которое сумели к себе расположить. Я хотел бы ей сказать, чтобы
она забыла его, что он никогда не останется надолго с какой-либо одной
женщиной, что он не будет платить долги ни одному мужчине, который даст
ему что-то в кредит. Вместо всего этого я произнес:
- Сейчас у нас ответственное дело. Нам может пригодиться такой
парень, как Ривис.
- Если бы я могла помочь ему получить действительно стоящую работу...
- сказала Гретхен. Конец фразы она опустила, но, вне всякого сомнения,
должно было прозвучать: "Пэт тогда женится на мне".
Проехав несколько кварталов по главной улице, я повернул, куда она
указала, и поехал вниз, среди больших старых домов. Разбитый асфальт
заставлял дребезжать все детали моей машины. Когда-то улица эта и
принадлежала, видимо, к лучшим в городе. С обеих сторон нас сопровождали
викторианские дома-особняки. Теперь там располагались сдававшиеся в наем
квартиры, меблированные комнаты, быстро терявшие остатки непрочного былого
благополучия.
Мы поднялись пешком по аллейке между двумя такими домами и очутились
во дворе, в черных тенях под большими дубами. В дальнем углу двора, тоже
под деревьями, стоял прицеп. Свет фар своей машины, оставленной на
тротуаре, я не выключил, и потому в его луче мог увидеть металлическую
стенку прицепа, шелушащуюся, покрытую ржавчиной, похожую на заброшенную
доску для объявлений. Грязный двор к тому же источал запахи всевозможных
отбросов.
- Вот и наш прицеп. - Девушка пыталась держаться бойко, но в голосе
чувствовалось беспокойство. - Хотя там нет света почему-то... - прибавила
она, когда я вернулся от машины, выключив и фары, и мотор.
- А он не может ждать в темноте?
- Видно, он лег спать. Иногда он приходит сюда заночевать. - Она
снова заняла оборону; пусть это и дурные привычки, но привычки большого и
беспокойного домашнего зверя, которого ей случилось полюбить.
- Вы, кстати, сказали "наш прицеп". Ваш и Пэта?
- Нет, сэр, Пэт только навещает меня. А живу я вместе с Джейн. Она
никогда не бывает дома по ночам. Ночами она работает. На предприятии,
принадлежащем фирме по производству гамбургеров.
Сухие, ломкие дубовые листья хрустели под нашими ногами. Гретхен
(бледное лицо в тени) повела меня к прицепу. Дверь оказалась незаперта.
Девушка вошла первой и включила верхний свет.
- Его здесь нет, - разочарованно произнесла она. - Входите,
пожалуйста.
Нагнув голову, я шагнул в комнату - с деревянного чурбака, который
служил для прицепа "парадной лестницей".
Интерьер комнатки состоял из расшатанной газовой плиты, двух узких
топчанов, приколоченных к стене и застланных дешевыми красными
покрывалами, стенного шкафчика, на полках которого громоздились флаконы,
предметы бижутерии и в дешевых обложках романы. Было еще непротертое
старое зеркало, выдававшее расплывчатое и искаженное отражение убогой
комнаты, девушки и моей персоны.
Мужчина в зеркале был большим, толстым, да еще со съехавшими на
сторону чертами лица. Один его серый глаз был больше другого, в стекле он
колебался, как и мои намерения; второй глаз был, однако, твердым и
проницательным. На мгновение я замер, пораженный видом собственной
физиономии: черт побери, вот таинственная фигура, двойник без собственной
жизни, который всматривался одним своим большим и одним своим маленьким
глазами в грязную жизнь людей в очень грязном мире.
- Это разновидность конуры, - Гретхен старалась казаться веселой, -
но мы называем ее домом, нашим милым домом.
Она затворила дверь. Запах прогорклого масла, разлитого по плите, и
тошнотворно-сладкий запах дешевых духов в шкафчике тотчас повели между
собой войну, замешанную на давней кровной вражде. На чью сторону встать?
- Уютно, - сказал я.
- Присаживайтесь, сэр, - предложила она с наигранной веселостью. - У
меня нет ни рома, ни кока-колы, но могу предложить вино мускат.
- Спасибо, но его не пьют после пива.
Я уселся на край одного из красных топчанов. Движения человека в
зеркале были ловки и быстры, как у юноши, не хватало, правда, юношеского
энтузиазма. Теперь мой лоб стал неестественно выпуклым, будто на
карикатуре, изображающей интеллектуала, а рот оказался маленьким, сжатым и
жестоким. А ну его к черту, этого двойника!
- Можем устроить небольшой вечер двоих... если хотите, - неуверенно
предложила Гретхен.
Вовсю сияла с потолка лампочка, и Гретхен была похожа на красивую
куклу с настоящими человеческими волосами - не совсем уже новую.
- Не хочется.
- Ладно. Вас не оскорбила эта идея, правда? - она пыталась спросить
это с детской непосредственностью, но вышло все равно неловко. Девушка
была смущена, расстроена.
- Я вижу, как вы озабочены. Вам надо повидать Пэта. Знаете, может
быть, он у себя в Лос-Анджелесе? Обычно он не уезжает отсюда посреди ночи,
дороги-то идут по горам, но несколько раз он так все же делал.
- Я не знал, что у него есть квартира в Лос-Анджелесе.
- Маленький уголок, однокомнатная квартирка. Однажды в воскресенье он
возил меня туда - показать, где живет. Вот забавно, если бы вышло так, что
вы проделали путь в горы, чтобы разыскать его, а он все это время был в
Лос-Анджелесе!
- Да, забавно. Вы не знаете, где его уголок находится? Я бы смог
повидать его завтра.
- Завтра его там не будет. Он вернется на работу к Слокумам.
Я не стал с ней спорить.
- Очень жаль. А я должен сегодня ночью возвратиться в Лос-Анджелес.
Может, вы дадите его адрес?
- Я не знаю точного адреса. Я могла бы найти это место. - Она уселась
на топчан напротив меня, наши колени соприкасались. Пара нейлоновых чулок,
свисавших с вешалки для полотенец, устроенной над кроватью, щекотала мне
шею.
- Я готова сделать все, чтоб вам помочь, - сказала она.
- Да, я ценю это... Есть ли у того места какое-нибудь название?
- Грэхэм-Корт, кажется так. Я помню:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25