Джой Хэррис и
Селия Фокс. Нельзя сказать, что они стали бы уж очень ощутимыи балластом
на "Лани". Оплатить проезд девчонкам, конечно было нечем, но они уверяли,
что будут работать, в самом деле работать, что не откажутся от самой
тяжелой и недной работы на яхте. Славные это были дувушки: тоненькие,
загорелые, совсем юные. Определенный налет мудрости и скептицизма выдавал
в них опытных путешественниц автостопом.
Гуля с Говардом посоветовались и решили, что девчонки в самом деле
славные, и что на обратном пути надо бы прихватить их с собой. Гуля пару
раз беззлобно проехалась по поводу первоклассных девочек и своей грядущей
роли первой жены в маленьком Бриндль-гареме.
Но застали они только одну из подружек. Хэррис, ту, что помладше и
посмазливее. Она сказала, что они с Селией поссорились и пообещали друг
другу никогда больше друг с другом не путешествовать. Она полагала, что
Селия вернулась в Штаты, но на самом деле, заявила она, ей нет больше дела
ни до того, куда поедет Селия, ни до того, как ей это удасться.
- Я по-прежнему ничего не имел против, но у Гули вдруг появились
сомнения. Она сказала, что две подружки - это одно, а одна девочка - это
совсем другое. Ей, мол, не с кем будет быть, кроме нас, она будет слишком
от нас зависеть. Четверо по две пары - это компания, а двое и одна -
ненужное неудобство. Я совсем не понимал ход ее мыслей, мне казалось, что
на яхте нам всем троим с лихвой найдется занятий, так что скучать и
зависеть не придется. Я сказал, что вижу в ее доводах только глупое
упрямство и каприз. Она ответила, что в конце концов яхта принадлежит ей.
Это было совсем непохоже на нее - говорить такие слова, да еще таким
тоном, но я пропустил это мимо ушей. Если ей так важно сознавать себя
полновластной хозяйкой, то пусть будет так, мне, черт возьми, не жалко.
Так что девочка осталась на берегу. Мы даже не дали ей знать, что не
сможем взять ее с собой.
Я поднял брови.
- Пока не вижу во всем этом никаких необычностей. Гуля и в самом деле
имела полное право настоять на своем.
- Я тогда тоже не увидел. Следующие три дня прошли на удивление тихо.
Я отнес это на счет первой нашей ссоры. Не то чтобы настоящей, серьезной,
но в общем-то первой нашей ссоры. Это меня встревожило. А потом она
разбудила меня в полночь и заставила встать и пойти за ней. Она встала у
руля в включила оба дизеля. В этом не было особой надобности, ветра в
парусах было вполне достаточно. Я подошел, и она склонила голову мне на
плечо, прижалась к моему боку. В темноте перед нами ярко светились
сигнальные огни и мерцали лампочки приборной доски. Я сказал: "Посмотри,
как хороши сегодня звезды", - а она ответила, что я дешевый, грязный и
придурковатый ублюдок, так негромко и спокойно, и ушла. Я не мог понять,
что с ней происходит. Я понятия не имел, что она взяла себе в голову. Я
долго допытывался у нее, в чем дело, и в конце концов она мне выдала:
"Кончай делать из меня дурочку, Ховард. Чего ты, собственно, еще от меня
ожидал? Ты сговорился с этой крашенной желтой обезьяной, Джой, очень
ловкой обезьяной, ничего и говорить! Я знаю, что ты таскаешь для нее еду,
я знаю, что ты трахаешь ее, когда думаешь, что я сплю. Я отлично слышала и
ваш шепот, и сладострастные вздохи!" Я не помню дословно ее тирады, но
смысл был такой. Я спросил, неужели она в самом деле считает, что Джой в
данную минуту находится у нас на борту? И она сказала, что я, черт побери,
знаю об этом не хуже ее. Она выкрикнула это с такой убежденностью, что я,
клянусь, похолодел. Мы были совершенно одни на яхте! И мы даже не
собирались плыть на Монсеррат, куда хотела попасть эта девочка. Так что
сам видишь, у меня были все основания для беспокойства.
- И что ты предпринял?
- Я был ошеломлен. Просто раздавлен. Как она могла даже подумать, что
я способен на такое! Поэтому, взбешенный, я ответил ей, что она совершенно
права, и что я намереваюсь и впреть возить в собой полный трюм классных
девочек. Она разрыдалась и убежала в каюту. Мой запал тут же прошел, и я
понял, какого дурака свалял, нахамив ей. Я простоял у руля весь остаток
ночи до рассвета, пытаясь придумать какой-нибудь выход из этой дурайкой
ситуации. Я вырубил двигатели, и когда парус провисал в утреннем штиле,
яхта почти не двигалась. Я разбудил ее и предложил самой обыскать "Лань"
от носа до кормы. Я вывалил перед ней все ключи из ящика - и рабочие, и
запасные, даже ключ от зажигания. Я сказал, что после того как ничего не
найдет, пусть позовет меня, и я поднимусь на борт. Я кинул весло в нашу
шлюпку - вон ту - и отплыл от яхты на почтительное расстояние, стараясь не
глядеть в ее сторону. Потом я догадался постараться заснуть, и мне это
удалось. Расбудили меня совершенно немыслемые звуки: Гуля трубила в
настоящий коровий рог. К тому времени было уже десять утра. Я поднялся на
яхту. Гуля была очень спокойна и очень холодна. Да, она уверена, что еще
вчера на яхте присутствовали трое человек. У Джой была целая ночь, чтобы
удрать. Она, к сожалению, вынуждена созерцать мою физиономию, но не буду
ли я так любезен не прикасаться к ней больше.
Все последующие дни мы были вежливы друг с другом, как японцы. Это не
смешно, уверяю тебя. Трое суток мы плыли на Форт-де-Франс, и когда наутро
она ступила наконей на берег, настроение у нее было самое настораживающее.
Она пыталась улыбаться (больше это напоминало оскал), но зубы у нее
стучали. Она висла у меня на локте и выглядела очень напуганной, но не
желала говорить, почему. А я просто был рад тому, что она снова рядом со
мной, и не особенно ее расспрашивал. Придет время, и она скажет сама. Или
покажет, как я догадывался. В городе она отыскала лавочку, где можно было
проявить фотопленку и отпечатать карточки. Двенадцать снимков. Как раз три
последних кадра на этой пленке и приводили ее в такое возбуждение. Сначала
я не понял, почему именно они. Это были три совершенно одинаковые снимка
носа нашей яхты, снятого с палубы. Снимки как снимки, скучные, средней
паршивости. А она кричала, что сделала три снимка той проклятой девчонки,
Джой; два как она нежится на солнышке, и третий, с Джой, глядящей вниз на
разбегающиеся от корпуса волны. Бог мой, она собиралась доказать мне, что
эта девчонка все же была на яхте. Я сказал ей, что это, вероятно просто
галлюцинация от солнечного удара. Я сказал ей, что надо срочно
возвращаться в Штаты и показать ее врачам - просто на всякий случай. А она
заявила, что с ней все абсолютно в порядке, и что с ней такое случилось
впервый и, она надеется последний раз в жизни. Ну и... мы решили на этом
поставить точку. Просто постараться забыть, как будто ничего и не было.
Выкинуть из головы. И у нас все сразу стало снова великолепно.
Я взглянул на Говарда и подумал, что, кажется, догадываюсь, в чем
заключалось странность номер два. Какая-нибудь неисправность, мелкая, но
раздражающая. И в самом деле. Еще в Ла-Гуэйре он хотел зайти в док и
попросить рабочих отладить генератор. Но из-за некоторых политических
ньюансов именно в ту неделю во всем порту не нашелся бы рабочий, который
согласился бы подняться на борт американского судна. Так что Говард с
Гулей только прошлись по магазинам, запаслись всем необходимым и двинулись
на Виллемстад. А генератор тарахтел все громче. И никакая смазка не
помогала.
- День мы прошли под парусом, а вечером я включил двигатель. Тут с
Гулей случилось чуть ли не истерика. Она неврничала, кричала и постоянно
просила меня прислушаться. И каждый раз я не слышал ничего, кроме
барахлящего генератора. Она заставила меня несколько раз заглушить
двигатель, а потом включить его обратно. И каждый раз, как только я
выключал двигатель на всей яхте не было слышно ни звука, а как только я
включал его, Гуле начинало казаться, что сквозь шум двигателя она слышит,
как смеется и болтает Джой Хэррис. Трэв, я думаю, что она действительно
слышала это. Я уверен. Это была самая настоящая галлюцинация. Но для нее,
черт побери, эти звуки были настолько реальны, что она чуть ли не
заставила меня слышать их тоже. Весь путь до Виллемстада я шел под парусом
везде, где было можно. Потому что, стоило включить двигатель, как Гуля
уходила в крохотную каюту на носу и запиралась там, заткнув уши. Она стала
нервной, бледной, сильно потеряла в весе. В первом же порту я отладил
генератор, заменил некоторые детали вовсе. Шума больше не было, и Гуля не
могла больше слышать ни голосов, ни смеха, но после этого прежней Гулей
она не стала. Она вся как будто поблекла, стала тише говорить и почти
перестала смеяться.
Странность номер три была самой загадочной, поскольку Говард так и не
понял, что именно случилось. Они уже прошли Канал, вдоволь налюбовавшись
видом снизу огромного моста трассы Пан Американ и преодолевали последние
восемь миль до Бальбоа-Харбор. Стояла удышливая жара. "Лань" вел на
буксире катерок панамской лоцманской службы, медленно лавируя в
разношерстном скопище судов. Из акватории они вышли только к вечеру, как
раз на закате. Горизонт был чист, вода зеркальна, закат изумителен, так
что они решили плыть дальше. Говард рассчитал курс, который должен был
вывести их по широкой дуге из Панамского залива, оставив в видимости на
западе прекраснейшую панораму Жемчужных островов. Сто девяносто градусов,
мимо Жемчужных, пока не покажутся огни Пунта Мала, что произойдет
приблизительно около четырех, если продержится ветер, дающий им теперь
восемь узлов, а оттуда повернуть на двести тридцать. Этим курсом идти до
утра, пока не станет видно побережье, и тогда уже проложить новый курс,
напрямую до самого Никойского залива.
Гуля взялась проверить, все ли в порядке и обойти яхту. Приближался
самый темный предрассветный час, звезды одна за другой гасли, и только
чудом он успел замететь, как ее фигурка без шума и всплеска исчезла за
бортом.
Первое, что он немедленно сделал, это швырнул спасательный круг
приблизительно туда, где скрылась Гуля.
- Почти на траверсе у нас был довольно-таки свежий ветер, на котором
мы вышли из порта. У меня не было ни секунды времени, что-бы включить
двигатели и маневрировать. Черт, ну ты же понимаешь, что это было такое:
человек за бортом среди ночи, да еще при хорошем ветре в снастях! Но я все
же развернул "Лань" и умудрился как-то заставить ее намертво встать у того
места, где исчезла Гуля. Это давало мне некоторое время на поиски, но ты
знаешь, что ни одна яхта не будет стоять смирно на одном месте без якорей.
Раз или два во время этих манипуляций я стрелял в воздух. Я пытался
кричать, но любой крик терялся в плеске волн, ветре и скрипе. Наконей я
разглядел на воде белый спасательный круг, но все еще не мог определить,
есть ли рядом с ним Гуля или нет. Тем временем "Лань" разворачивало против
ветра, она перестала слушаться руля. Я помчался на нос, и после
лихорадочных моих действий с линем яхта встала наконец почти по ветру. На
волнах болтался, то появляясь, то исчезая, круг с уже обессилевшей Гулей.
Страх за нее лишил меня всех остальных чувств, я механически, не
задымываясь над тем, что и как надо сделать, четко провел поворот и
поставил яхту почти вплотную к Гуле. Закрепив руль, я кунулся к трапу и
выволок ее из воды, оцарапав ей колено о какую-то железку. Она еле дышала.
Я смеялся и плакал одновременно. Ведь на самом деле у меня почти не было
шансов найти ее!.. А знаешь, каково было мнение Гули обо всем проишедшем?
- Ну?
- Она считала, что я подкараулил ее в тот самый миг, когда она
перегнулась через перила и нарочно заставил яхту вильнуть, чтобы она
свалилась за борт! Она пологала, что я бросил ей круг, а сам ушел, оставив
ее на произвол судьбы. А потом вдруг, ни с того ни с сего передумал и
вернулся, чтобы спасти ее!
- Но ты разудетил ее потом, как и в первый раз?
- Не то что бы вовсе нет... Боюсь, что совсем нет. Если бы она...
хотя бы дала мне такую возможность. Или если бы показалась специалисту. Но
как только мы оказались здесь, она сбежала и с тех пор не желает даже
говорить со мной. Вот уже месяц как. Я просто не знаю, что делать.
- А что вы собирались делать дальше? Ну, если бы не это.
- В смысле - куда? Мы тогда еще не решили окончательно. Когда перед
тобой три тысячи миль открытого океана, к этому надо как-то подготовиться
- и морально, и физически. Мы собирались двинуться к югу - Таити, Самоа,
потом, может быть, Фиджи, Оукленд и Сидней - и по дороге решить,
остановимся на этом, или обойдем все острова один за другим. Если бы все
заканчивалось Сиднеем, то мы, наверное, продали бы там "Лань" и вернулись
домой.
Наверное, на моей физиономии слишком явно проступила скептическая
гримасса, когда я еще раз оглядел несчастную яхту.
- Ну да, ну да, все правильно, - отозвался Говард. - Но с тех пор,
как это все началось, у меня просто руки опускаются. Я не могу себя
заставить за что-либо взяться - абсолютно все кажется настолько
бессмысленным...
- Может, если бы ты как раз взялся за дело, тебе было бы гораздо
легче, Говард, - заметил я.
Он тяжело вздохнул и кивнул.
- Наверное ты прав. Я, конечно, валял дурака. Это чудесная посудина,
а теперь она мало-помалу становится похожа на помойку. Знаешь, я тпк и
сделаю, Трэв. Еще не хватало, чтобы меня действительно кто-нибудь ткнул в
это носом.
- Так что, навестить мне Гулю?
Он оживился.
- Ты в самом деле можешь? Ты попробуешь?
- Конечно.
- А потом вернешся ко мне?
- Почему бы и нет?
- Терпеть не могу это выражение. Но прошу тебя, если на твой взгляд
ей нужна срочная, настоящая помощь, скажи ей об этом. Может, она хоть тебя
послушает.
- Я потом все тебе расскажу.
Он проводил меня вдоль всего длинного мола. Его окликали с других яхт
- за сравнительно короткое время своей вынужденной стоянки Говард успел
перезнакомиться чуть ли не со всем клубом. Хей, Говард! Как дела,
приятель?
У самого конца мола, уже на берегу, мы остановились. Говард выдавил
из себя невеселый смешок. "Коли уж пойдет что вкривь и вскозь, так не
остановиться, - сказал он. - Я многое тебе рассказал, Трэв. Ты, в
общем-то, не обязан был все это выслушивать. Случилось еще кое-что, уже
после всего, о чем я тебе рассказал. Если хочешь, спроси ее сам, и сам
делай выводы. Именно из-за того случая Гуля и сбежала с яхты, и теперь я
даже не могу поговорить с ней".
Мы пожали друг другу руки. Идти дальше он не захотел. Я взглянул в
его большие, светло-карие честные глаза и увидел, как они наполняются
влагой. Говард сморгнул и хрипло выговорил:
- Трэв... все, что угодно... только бы она вернулась. Если ты только
сможешь...
Он не договорил, махнул рукой, повернулся и пошел прочь. Его
гигантская фигура, поникшая, ссутуленная, медленно удалялась вдоль мола.
Живой упрек солнечному дню кануна Рождества.

4
Было уже далеко за полдень, когда я вновь поднялся в Гулино убежтще.
На этот раз она вела себя гораздо скованнее, словно чувствовала себя
неловко при мне; к рассказу Говарда, вкратце пересказанному мной, она
отнеслась со странным безразличием, почти отчужденностью. Мы спустились на
девятый этаж, и она показала мне студию, которую снимала первое время. Она
предоставляла ее в мое полное распоряжение, отдала ключ и велела подняться
к ней, после того как я освежись и отдохну.
Я сказал, что уже черт его знает сколько не живал в приличных отелях,
и как насчет того, чтобы после моего приобщения к благам цивилизации выйти
со мной прогуляться. Она, кажется, обрадовалась. Через какое-то время она
позвонила мне и сказала, что вполне готова к выходу и будет ждать меня
внизу у въезда в гараж, причем голос ее звучал почти весело.
Она появилась, невероятно хорошенькая в своем брючном костюме и с тем
макияжем, который создает эффект отсутствия такового. Она сказала, что так
ей легче смеяться. Алиса Дорк оставила ей не только студию, но и свою
белую "тойоту", к местному движению Гуля уже почти привыкла, так что может
быть?...
Она уверенно села за руль и вывела машину за ворота гаража с
ловкостью, говорящей о действительном умении и привычке. От недавнего
замешательства не осталось и следа, словно она взялась доказать себе (а
быть может, и мне), что ее рано причислать к параноикам. Лавируя между
потоками, Гуля вихрем промчалась по уже темнеющим улицам и каким-то чудом
припарковала машину - судя по всему, в единственно оставшуюся свободной
щель на всем побережье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29