Приоткрой глаза. Вот так. Посмотри на это сосредоточенное
бронзовое лицо, склонившееся над тобой. Большая ладонь отпускает твою
грудь, можешь немного расслабиться. Загорелая фигура выпрямляется.
Кажется, он еще не совсем уверен. Вспомни, Мак-Ги, ты удерживал дыхание по
три минуты, а то и больше. Ты просто должен удержать его. Терпи. Ты -
мертвец. У мертвецов грудь не вздрагмвает в конвульсиях, когда они
начинают задыхаться.
И в самый последний момент, когда я был уже готов пробкой выскочить
из воды, он быстро обернулся и вышел из ванны. Я мгновенно оказался у
поверхности. Выставив из воды нос и рот, я глотал, захлебывался, упивался
восхитительным, прекрасным, свежайшим воздухом. Снаружи доносился какой-то
шум и я осмелел настолько, что приподнял голову, не забывая при этом
глубоко и сильно дышать. Я услышал его голос: "Ему уже гораздо лучше,
благодарю вас. Да, все хорошо. Я передам, что вы его спрашивали". Мой
спасительный посетитель что-то ответил, за этим последовал звук
закрываемой двери, и я замер в том же положении, в котором он меня
оставил, готовый снова, если потребуется, держать дыхание три минуты.
Я не думаю, чтобы проверка заняла больше десяти секунд. Но на всякий
случай я и дальше изображал труп. Быстрым движением прихватив еще немного
воздуха, я снова опустился на дно. Мне вовсе не хотелось оказаться в ванне
сразу после очередного салюта в глазах от удара бронзового кулака. Играй
старательно, Мак-Ги, иначе медведица захочет убедиться в том, что ты не
играешь.
Мне понадобилось большое количество и времени, и мужества, чтобы
вылезти наконец из ванной. Он ушел. Я прошлепал к двери, запер ее и в
изнеможении опустился на кровать. Я даже прилег. Голова уже начала
кружиться и болеть, и только теперь я вспомнил, что левому виску досталось
трижды: два раза от Говарда и один раз от каменного пола террасы.
"...Когда я уходил от него, с ним уже было все в порядке. Конечно,
мне надо было остаться с ним. Я должен был догадаться, что он захочет
принять ванну, чтобы окончательно придти в себя. Вот он и... Никогда себе
не прощу. Я думал, с ним и в самом деле в порядке..."
Спонтанное побуждение и противостояние. Медведица могла заломать меня
на месте, но не воспользовалась этим.
Ну, герой, черт бы тебя побрал, что у нас следующим номером? Спасти
принцессу. Как? И захочет ли еще принцесса быть спасенной, несмотря на то,
что ее перекинули грубо впереди себя через седло, и теперь всадник и его
ноша исчезают в закатном зареве?
Вставай! Почему? Да потому, что ему может выпасть еще один шанс без
помех убрать тебя, идиот!

18
В пять минут первого я окончательно выяснил, что Бриндли отбыли, что
их нет во всем отеле. И все участливо спрашивали меня, как я себя
чувствую. Я говорил, что отвратительно. Я говорил, что для меня это было
самое длинное утро в жизни.
У отеля стояли, приткнувшись в тенечке, две машины, водители которых
еще лелеяли смутную надежду заполучить пассажиров в час сиесты. Я спросил
у них, не выходил ли при них из отеля высокий молодой человек
атлетического сложения с длинными белыми волосами?
Блестящий доллар освежил память одного из водителей, и он сказал, что
они взяли такси. Да, и оно свернуло налево сразу за подъездной аллеей
отеля.
Другой водитель, откашлявшись, указал прямо в небо большим пальцем и
сказал:
- Может, поехали на тележке.
Это случалось прежде. Это случается время от времени со всеми нами.
Что-то проворачивается внутри человеческой черепной коробке и происходит
чудо: сотни кусочков и осколков, до тех пор мельтешившие как попало,
внезапно замирают четкой и ясной картиной. Здесь был тот самый край земли,
о котором рассказывают американским детям няньки. Самая далекая от Америки
точка на всем земном шаре. Любое происшествие в любой из других стран
должно было неминуемо повлечь за собой бесконечные проверки, экспертизы,
следствие. А эта земля еще именовалась частью Соединенных Штатов, хотя
свои законы и свое правительство в лице Департамента Внутренних Дел. То
есть огромной и вполне американской бюрократической машины, которая
создает видимость непрестанной деятельности просто перегоняя бумаги со
стола на стол.
Гуля шла из рук в руки. Дело было обставлено первокласно.
Существовали два врача на Гавайях и врач в Самоа, которые при случае могли
засвидетельствовать наличие психических отклонений и депрессии.
Существовал док вокруг их "Лани", месяц простоявший в Гонолулу, где все ло
единого были наслышаны о семейных проблемах Бриндлей. Все это Коллайр
сможет потом проверить, если возникнет необходимость. Судя по всему, здесь
предполагалось разыграть последнее децствие этого спектакля. Некий подъем,
после которого депрессия возвращается с новой силой, влоть до отказа жить
дальше. И вот полубезумная наследница несметных сокровищ ненароком
спрыгивает с горы в Полинезии. При учете того, что первая попытка суицида
уже была засвидетельствована врачом.
Я помахал пятидолларовой банкнотой перед носом шофера и спросил,
может ли он единым духом довезти меня до станции на Соло Хилл. Захлопывая
дверцу я уже на ходу, предупреждая, что времени у меня в обрез. Водитель
оказался славным и рисковым малым. Несмотря на то, что вел машину по
"серпантину" в гору, он не сбавил скорости ни разу и не потерял ни
секунды. Я выскочил из такси под последний взвизг проходящего сквозь
колеса поворота троса. На этом отрезке темно-красный трамвайчик не
остнавливался перед поворотом. Я сощурился на полуденное солнце, пытаясь
по тросу проследить кабину, и не мог обнаружить ни единой движущейся точки
ни на фоне моря, ни на фоне зеленой стены склона.
Мой знакомый хитрец взял у меня пять долларов и дал два сдачи, и
завел было свою обычную шарманку "нет мелочи", но я оборвал его.
- Я думаю, там наверху сейчас мои друзья.
- Да?
- Очень широкоплечий человек. Моего роста, но гораздо массивнее.
Загорелый, как негр, с динными светлыми волосами. С молодой женщиной.
- О, да. Сильный счастливый человек. Много смеется.
- Они поехали вверх одни?
Он заглянул в какую-то бумажку, прикрепленную к внутренней стороне
двери его конурки.
- Сейчас их, да, сейчас их девять. Ваши друзья и еще семь. Я перевел
дыхание, успокаивая себя, что в такой толпе ничего не может случиться, но
сердце мое было не на месте. Начал сказываться избыток адреналина: меня
трясло, как в лихорадке. Я очень хорошо знал, что встреться мы с Говардом
в чистом поле один на один, лежать скорее всего остался бы он, а не я. Но
его игра никак не могла называться честной, в ней было неважно, каковы
твои понятия о мужской гордости или насколько ты искусен в кулачном бою.
Поэтому я решил не церемониться. Я огляделся и увидел, что мой шофер,
услыхав о девятерых туристах, паркует машину в тени, явно надеясь
подзаработать хотя бы на пре из них.
Вернувшись, к платформе, я смог разглядеть наконец красный мазок на
фоне зелени джунглей - кабинка приближалась и шла уже над гаванью.
- Вы не видите, сколько там человек?
- Что вы, каким образом!
- А вы можете спросить у вашего напарника наверху, сколько человек
только что село?
Он подергал за рычаг переговорное устройство.
- Не работает. Оно очень плохо работает в дождь.
Конечно, трубу я оставил вномере!
Но тут я углядел старый бинокль, лежавший на полочке в каморке
билетера. Он с удовольствием одолжил мне его. Я взглянул на клеймо
изготовителя. Восьмикратный "Бах и Ломб". Конечно, время и неаккуратное
обращение сильно подпортили его, так что когда мне наконец удалось достичь
полного фокуса, мне казалось, что линзы вдавились внутрь и превратились в
маленькие чашки, в которые я почти вкладывал глаза, когда пытался
различить детали.
Сначала мне показалось, что кабина едет набитая доверху, и я вздохнул
с облегчением. Но по мере того, как она приближалась, я мог видеть
пассажиров отчетливее, а значит, сосчитать их по силуэтам. Задача
осложнялась тем, что они постоянно перебегали от окна к окну. В первые три
раза у меня получалось пять, а в конце концов - четыре. Ладно, пятый пусть
остаетс на совести яркого солнца, бьющего в глаза. Значит, наверху
остались Бриндли и еще трое.
Две солидные пары, судя по выговору, все четверо - из Техаса, вышли
из кабины. Билетер хотел подождать еще немного, чтобы набралось таких хотя
бы двое или трое, но я так на него глянул, что он поспешно захлопнул
дверцу и отправил меня наверх.
Если Парки встали не с левой ноги, думал я, три туриста, оставшиеся
на вершине, будут рассматривать причудливые узоры камня выступившего
шельфа. Эта скала как раз рядом с самым крутым обрывом под павильоном на
верхушке вышки. А если Парки не в настроении, туристы смотрят сейчас в
студии дурацкую общеобразовательную программу, а Говард уже, наверное,
бежит к ним, причитая и заламывая руки, в ужасе указывая на тропу наверх,
пытаясь выдавить из себя хоть слово о том, что именно его бедная больная
жена только что сделала с собой.
Подъем показался мне вечностью. Кабина еле ползла. А через какое-то
время просто остановилась. Наконец она доползла до места своей обычной
стоянки, а оттуда уже почти резво побежала вверх последние пятьдесят
футов, отделявшие ее от площадки, где она отдыхала и дожидалась
пассажиров.
На платформе не было никого. Напарник ловкого билетера сложил руки
рупором и крикнул:
- Кабина готовая! Кабина отправляется!
Я весь подобрался. Правой рукой я сжимал в кармане гаечный ключ,
захваченный мною из арсенала инструментов моего таксиста. Я обошел слева
телевизионную станцию, пролетев в два прыжка все ступеньки вверх, оцарапав
при этом коленку и запястье левой руки, и помчался вверх по тропе. Трое
оставшихся с того заезда туристов спешили вниз, послушные зову человека
при кабине. Я пролете их, не заметив. Кто-то из них шикнул на меня...
На самом-самом верху маленький павильон открыт настолько, насколько
позволяют здешние ветра. Там стоял Говард Широкоплечий, согнувшись над
чем-то - или кем-то. Но на первый взгляд он был один. Более того, даже на
второй взгляд он выглядел как человек, просто, остановившийся завязать
шнурок.
- Бриндль! - гаркнул я, будучи еще шагов за пятнадцать от него.
Он распрямился - и застыл на месте с открытым ртом.
Гуля была уже за хлипким ограждением; ноги ее болтались в пустоте,
она изо всех сил вжалась в неровную поверхность бетонного узкого козырька.
Руками она еще каким-то чудом цеплялась за вертикальный столбик ограды. Я
подоспел в самое время: я застал его за тем, что он пытался отодрать ее
пальцы от ограды. Если бы ему это удалось, Гуля бесконечно долго летела бы
вдоль обрыва, ударяясь о выступы, скатываясь с них, ударяясь снова, - пока
не исчезла бы в зеленых зарослях, уже трижды мертвая.
Все, что мне нужно было, это отвлечь его. И я его отвлек. Любой бы
отвлекся, увидев перед собой привидение. Потому что меньше часа назад он
утопил меня, вышел, вернулся и удостоверился, что в ванной плавает труп,
неподвижный и безмолвный, как все трупы. Но даже полупарализованный моим
появлением, он по-прежнему пытался отпихнуть Гулю, хотя бы коленом -
видимо, машинально. Он попал ей в лицо, голова ее мотнулась в сторону, но
хватка не ослабла.
А я лихорадочно соображал, что он может сейчас попытаться с нами
сделать. Солнечные удары уже не подойдут. И вдруг я увидел, как его рот
расплывается в широкой ухмылке - такая же ухмылка была у него, когда он
метался по волейбольной площадке на лодердейлском пляже. Огромный,
неутомимый, спокойный.
- Ку-ку, Мак-ги, - сказал он. - Давай, бэби.
При этом на лице его ясно читалось: я уже не помню, зачем, но я убью
вас обоих сегодня же во что бы то ни стало.
Краем глаза я видел, как Гуля, перебираясь от столбика к столбику
вдоль карниза, оказалась в стороне от него и, внезапно подтянувшись,
проскользнула под оградой.
- Беги к этой чертовой тележке! - рявкнул я на нее.
Она вскочила на ноги и бросилась вниз так быстро, как будто по пятам
за ней гналась стая диких людоедов. Это было не так далеко от истины. Я
был уверен, что он попытается кинуться вслед за ней, и когда он метнулся
через павильон, я вымахнул из кармана гаечный ключ и врезал ему прямо в
ухо. Он, замедлив ход, сделал еще четыре шага на негнущихся ногах и
рухнул, покатившись вниз по ступеням. Миновав пролет, он вскочил на ноги,
потряс головой, словно я не огрел его железной железкой, а плеснул воды в
ухо, и увернулся от моего второго удара. Я как-то не ожидал, что
промахнусь. Инерция ключа увела мою руку, на какую-то долю секунды я
оказался открыт, и он въехал мне кулаком прямо под ребра. Его удар
отбросил меня на шесть футов назад. Я рассвирепел. Шутки кончились. Я
понял, что если бы не это, я, может, и отпустил его живым, но теперь уж,
извините, нет.
Мы добежали до входа на студию, и я оглянулся на Гулю. Кабина была
слишком далеко, надо было бежать через нижние этажи, где Говард немедленно
и нагнал бы ее. И она выскочила к направляющим колесам, которые, скрипя,
медленно проворачивались под тяжестью едущей вниз кабины.
Гуля была уже за дальним тросом, внимательная и собранная, как на
школьной спортивной площадке. Служителя видно не было: он, вероятно,
следил за отбывающей кабиной. Или доедал остатки ленча.
Говард остановился перед оградой, обдумывая положение. Потом он
решительно двинулся вперед, отрезая ей всякий путь обратно ко мне. Гуля
тут же поняла его маневр и побежала вдоль огороженной части к угловой
площадке. Говард двинулся ей наперерез. На углу он круто свернул и встал
так, что ей было никак не миновать его. С какой бы стороны она теперь не
побежала, он успел бы перехватить ее.
Мне все еще было чертовски плохо, я едва мог разогнуться, и Говард,
похоже, решил, что может пока не принимать меня в расчет. Титаническим
усилием я занес руку и метнул в Говарда ключ со всей злостью, какая у меня
накопилась за это время - и сам полетел лицом в траву. Я так и не увидел,
куда попал. Позже Гуля говорила, что ключ угодил Говарду точно в то место,
где шея становится спиной. Говард потерял равновесие, закачался на краю...
Но он не упал. Вернее, не совсем упал. Я поздно заметил его взгляд
вниз и в сторону, и прежде, чем я успел помешать, он выбросил руки вперед
и ухватился за уходящий трос, огромный плетеный металлический канат
полтора дюйма в поперечнике. Ноги его оторвались от края площадки, он
повис на канате. Быстро переместившись, он снова оказался лицом к склону
горы. Я видел, что он пытается сообразить, как выбраться из этой
переделки. С одной стороны, он еще мог раскачаться и прыгнуть обратно на
площадку, с другой стороны - мог по тросу добраться до подвеса кабины и
просто сойти в нее через аварийную дверь на крыше.
За первый вариант были два обстоятельства: во-первых, амплитуда его
раскачиваний вполне хватало на то, чтобы допрыгнуть до земли, а во-вторых,
его сторона троса уходила вниз. Причем уходила все быстрее и быстрее.
Снизу донесся изумленный вопль служителя: прямо у него над головой,
перебирая трос руками и раскачиваясь по-обезьянни, висел человек. Но в тот
момент, когда ему следовало прыгнуть, Говард был в противоположной точке
размаха. Он пытался подтянуться наверх, но это было все равно, что идти по
эскалатору против его движения. Он был слишком далеко.
Я встал и подошел к краю площадки, чтобы лучше видеть. Он перестал
раскачиваться и тчаянно пытался добраться по тросу до места, с которого
мог бы спрыгнуть. Ну-ну, подумал я, может быть на полпути вниз ты его и
найдешь. Трос не стоял на месте, он двигался, рывками унося Говарда прчь
от склона. Вскоре его фигурка почти затерялась на фоне неба, став едва
различимой.
Все это время Гуля, оказывается, сидела рядом со мной, дрожа всем
телом и тихо вскрикивая при каждом новом рывке троса. А я думал:
интересно, какое чувство испытывает сейчас Говард. Потому что ни тени
страха не было на его лице. Он просто обдумывал ситуацию. Я еще успел
увидеть, как он снова раскачивается и, улучив момент, закидывает ноги на
трос и отпускает руки. Видимо, он надеялся таким образом, то на руках, то
на ногах, добраться до нижней площадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29