вождь Агамемнон или не вождь? Может, он вождь только тогда, когда нужно делить добычу? И вот что я скажу вам на прощание: да постигнет сына Атрея погибель! Даже если бы он посулил мне в десять, в двадцать раз больше того, что ты, Одиссей, здесь перечислил, я все равно пожелал бы ему погибнуть!
Выслушав эту гневную отповедь Ахилла, Феникс взял руки героя в свои и сказал:
– О Ахилл, воин с добрым сердцем и грубыми речами, когда ты еще мальчишкой отправился в Трою, твой отец сказал мне: «Феникс, будь всегда с ним рядом, подкрепляй его дух своими советами», – и одному только Зевсу известно, в каком я долгу теперь перед отцом твоим Пелеем. В детстве ты плохо ел, и мне приходилось уговаривать тебя. Сейчас я обращаюсь к тебе с мольбой: смири свое гордое сердце и не прогоняй посланцев, не выслушав их до конца. Придет день, когда ахейцы за одно это будут почитать тебя наравне с богами.
Тут Ахиллу пришлось сменить тон, хотя он по-прежнему оставался непреклонным.
– О мой добрый Феникс, о мой дорогой па, не проси меня о помощи Агамемнону, слишком жестокую обиду нанес он мне при всех аргивянах! Но если ты настаиваешь, сделай мне сегодня подарок: останься у меня ночевать, как в те добрые давние времена, когда ты рассказывал мне перед сном о подвигах героев. А завтра вместе подумаем, как нам быть. Что лучше – стать свидетелями разгрома ахейцев или покинуть эту злосчастную землю и вернуться во Фтию, до которой отсюда всего три дня плавания на корабле?
Тут от группы слушателей отделился Терсит. Он и прежде все время порывался что-то сказать, но то ли из благоразумия, то ли желая дать возможность посланцам выполнить свою миссию до конца, помалкивал. Последние же слова Пелида вывели его из равновесия: неужели этому греку так безразлична судьба его соотечественников?!
– О могучий сын Пелея, – воскликнул урод, бросаясь Ахиллу в ноги, – прости своего раба Терсита за его последнюю попытку убедить тебя вновь взяться за оружие: к дарам, обещанным Агамемноном, я хочу добавить и свой скромный подарок – медный обол. Иногда и один обол может перевесить чашу весов в ту или другую сторону. Я бы, конечно, мог истратить его в лавчонке Телония на кубок вина, но, думаю, лучше отдать его тебе, лишь бы увидеть победу ахейцев! Но и это еще не все: я готов даже стать твоим любовником, если Агамемнон не захочет вернуть тебе Брисеиду.
Дружным хохотом встретили присутствующие эту остроумную шутку Терсита, но наш уродец уже поднялся с земли и, тыча пальцем в Пелида, стал осыпать его оскорблениями:
– О убивец юношей в храмах, о растлитель беспомощных дев, как смеешь говорить о честном бое ты, не ведающий даже, что такое честь! Рука твоя сильна, да зрение плоховато: ты не видишь ничего, что выше твоего эгоизма. Только и слышишь от тебя, что о дарах, да о разделе добычи, о разграбленных городах и прекрасных наложницах, словно война – это дело алчных торгашей, а не защита родины, и трофеи – не возмещение причиненного ей ущерба. О чудовище в человеческом облике…
Тут горбун был вынужден прервать свою тираду, так как Ахилл, словно дикий зверь вскочил с места с одним лишь желанием – убить провокатора. Но, к счастью для Терсита, все присутствующие стали удерживать героя, и горбун успел бежать прежде, чем до него дотянулась рука Ахилла. В поднявшейся суматохе на Эвании распахнулась накидка, спасавшая его от холода, и Леонтий заметил на его груди цепь, украшенную клыками вепря, – цепь Неопула.
КЛЫКИ ВЕПРЯ
Глава IX,
из которой мы узнаем о том, как Нестор допрашивал Эвания; об охоте на калидонского вепря, о внезапном нападении троянцев на собравшихся ахейцев и о том, как по просьбе Нестора Патрокл облачился в доспехи Ахилла.
Леонтий жаждал немедленного отмщения. Уже одного того, что Эваний носил ожерелье его отца, было более чем достаточно, чтобы приговорить предателя к смерти. Теперь оставалось только схватить критца и заставить его признаться в преступлении. Но осмотрительный Гемонид посоветовал Леонтию сначала хорошенько подумать, чтобы не наделать ошибок.
– Ведь мы стремимся не к кровной мести, о Леонтий, а к установлению истины. У меня же история с отравлением Неопула вызывает немало сомнений. Так, например, хотелось бы знать, кто был организатором убийства. Не твой ли дядюшка Антифиний? И почему это Эваний без смущения носит при себе вещи, казалось бы, явно выдающие его вину? Почему тело твоего отца так и не было найдено?
Я тоже хочу это знать, Гемонид, – ответил юноша, – но не вижу иного способа установить истину: по-моему, надо любыми средствами заставить открыть ее человека, которому она ведома. А разве вежливыми расспросами можно добиться от убийцы полного признания?
– Да, если спрашивать будет уважаемый человек, которому он не сможет солгать.
– И кто же это?
– Ну, хотя бы Нестор, Агамемнон или Феникс, а то и все они вместе. Публичное признание в присутствии всеми почитаемого царя или его приближенных само по себе может стать нравственным приговором твоему дяде Антифинию, а это в политическом отношении тебе выгоднее, чем кровная месть – поспешная и уж во всяком случае бессмысленная.
– Ты твердишь о политических выгодах, – воскликнул вконец раздосадованный Леонтий, – а я вспоминаю, как в детстве, сидя на руках у отца, всегда хватался за эти подвески, словно только они одни и не позволяли мне упасть. Ты продолжаешь верить, будто на убийцу могут произвести впечатление седины уважаемого всеми царя, а я считаю, что лишь острый меч, приставленный к горлу негодяя, может заставить его признаться!
Жилище Нестора Геренского считалось самым большим и самым богатым во всем ахейском лагере – в отличие от многих других, оно было сложено воинами из камня на манер микенских домов. Шесть маленьких комнат располагались вокруг мегарона, прямоугольного помещения с жаровней посередине. В центре его крыши, сплетенной из тростника и соломы и обмазанной глиной, было квадратное отверстие, через которое выходил дым.
Старый царь молча и очень внимательно выслушал Леонтия и Гемонида. Ничего не сказал он и тогда, когда Гемонид поведал ему об ответе оракула. А затем послал гонца в лагерь критцев позвать Эвания и передать, чтобы тот прихватил с собой нагрудную цепь с клыками вепря. Между тем пришла девушка-фракийка и поставила на стол большую медную чашу, украшенную двумя парами золотых целующихся голубков. Налив в нее прамнейского вина, девушка добавила туда золотистого меда, горсть ячменной муки и немного тертого козьего сыра. Нестор собственноручно разлил напиток по кубкам и предложил гостям отведать его.
– Выходит, ты единственный сын благородного Неопула? – спросил старец, когда Леонтий окончил свой рассказ.
– Да. У меня есть только сестра – Ланикия, годом старше меня.
– Я знавал Неопула еще до твоего появления на свет. В то время ему было столько, сколько тебе сейчас, а может, даже меньше. Ты так на него похож! Увидев тебя под портиком моего дома, я даже решил, что это его призрак явился ко мне из Аида.
– О благородный геренец, – воскликнул Леонтий, осмелев от ласковых речей царя, – я был мал, когда отец покинул Гавдос, и, конечно же, плохо его помню. И потому очень прошу тебя рассказать мне о нем. Как он выглядел? Какой у него был нрав? Действительно ли он был так мудр, как говорят люди? Я думаю, что если все до сих пор так хорошо его помнят и называют Честным, значит, он того заслуживал.
– Ты правильно думаешь, – подтвердил Нестор, гладя юношу по голове. – Насколько мне известно, твой отец никогда никого не обманывал, и ни у кого не было оснований обижаться на него. Мы с ним познакомились во время охоты на калидонского вепря: твой отец был самым молодым из собравшихся героев, но никому не уступал в храбрости.
Я слышал об этой охоте не от отца, а от других. Но, увы, каждый новый рассказчик добавлял и новые подробности, упоминал новых героев. А ты, о благородный государь, имевший счастье лично участвовать в этой охоте, можешь поведать нам всю правду и о ней, и, главное о том, как вел себя в Калидоне Неопул.
– Поскольку сам Зевс осчастливил меня, позволив участвовать в охоте вместе с благородными и отважными героями – а некоторые из них были даже сынами богов, я в ожидании прихода критца постараюсь вспомнить, как было дело. Надеюсь, память мне еще не изменяет.
Как и всегда когда Нестор начинал какой-нибудь рассказ, вокруг него тотчас собиралась жадная до интересных историй аудитория. Из соседних комнат вышли его многочисленные домочадцы, наложницы, старые слуги и воины. Все молча расселись у ног рассказчика. Историю о калидонском вепре всегда слушали с особым вниманием. Услышать же истинную правду из уст самого участника охоты – такое доводилось не каждому.
– Все началось с того, что не была принесена жертва Артемиде. Царь Калидона и мой близкий друг Ойней забыл внести эту богиню в список тех, кому приносились ежегодные жертвы, и обидчивая дочь Лето решила, как это ей свойственно, проучить обидчиков, наслав на этолийские поля вепря – огромного, высотой с доброго коня и весом с быка. Крестьяне Калидона стали приходить к царю с жалобами: у одного страшный зверь убил сына, пропоров ему клыком горло, у другого погубил целое стадо. Где бы ни прошло чудовище, повсюду оно оставляло за собой кровавый след: вырванные с корнем деревья, опустошенные поля и трупы животных. Тогда сын Ойнея Мелеагр решил устроить охоту на зверя и разослал по всей Элладе гонцов, чтобы они призвали в Калидон героев, особо отличившихся в копьеметании. На призыв откликнулись спартанцы Диоскуры, мессенские близнецы Идас и Линкей, а также Тесей, Ясон, Адмет, Теламон, Пирифой, Пелей и еще много других – всех сейчас и не перечислить.
– А мой отец?
– Твой отец прибыл из Аргоса в свите Амфиария. Это был смышленый юноша, веселый, но не легкомысленный. Да, уже тогда он отличался благоразумием, впоследствии принесшим ему славу человека мудрого и честного. Он явился в коротенькой тунике, без меча, лука и копья, а с одним только вертелом.
– Вертелом?
– Да, мой мальчик, с вертелом: в те времена настоящее оружие было редкостью, и главной защитой смельчаков считалась храбрость, а не бронзовая кираса.
– А что было потом?
– Много чего было потом, и не все складывалось для охотников благоприятно, ибо против нас выступала сама Артемида, и охота задерживалась из-за разных трудностей. Первую из них создала дева Аталанта, заявившая о своем желании участвовать в охоте наравне с мужчинами. Говоря по правде, Аталанта слыла женщиной необычной, если вообще можно назвать ее женщиной. Не потому, что она была некрасива, отнюдь: многие влюблялись в нее и… поплатились за это жизнью. Но ее повадки были такими неженскими, и крови она жаждала ничуть не меньше, чем герои-мужчины, так что уместнее было бы сравнить ее с Аресом, а не с Афродитой. Говорят, когда она родилась, отец ее, Иос, давно мечтавший о сыне, отнес девочку на пустынную гору, где ее вскормила своим молоком медведица.
– Но чем помешала вам Аталанта?
– Прежде всего, по мнению некоторых – например, Кенея, Анкея и Кефея, – не пристало героям отправляться на охоту вместе с женщиной.
– Но разве Кеней сам не был женщиной? – заметил Гемонид, всегда все знавший лучше других.
Ну да, конечно, в детстве Кенея даже звали Кенидой, – подтвердил Нестор, – но, повзрослев, дева, спасаясь от страсти Посейдона, умолила богов сделать ее мужчиной и действительно превратилась в непобедимого воина. Он-то и участвовал в калидонской охоте. Лапифы рассказывают, что после смерти тело Кенея внезапно вновь приобрело женские очертания.
– Тогда почему же именно он с такой нетерпимостью отнесся к Аталанте? – не сдавался Гемонид.
Очень часто больше всех шуму поднимают те, кому следовало бы помалкивать! Но в данном случае самыми непримиримыми оказались Анкей и Кефей, потребовавшие, чтобы женщина охотилась в одиночку, то есть чтобы ей никто не оказывал помощи даже в случае крайней необходимости. Потом произошел прискорбный случай: два пробегавших мимо кентавра – Илей и Рек, – увидев Аталанту в глухом лесу одну, попытались овладеть ею силой, и она была вынуждена убить их. Но предварительно оскопила обоих своим топором…
– А как выглядел вепрь? – перебил Нестора Леонтий, не любивший описания кровавых сцен.
– Вепрь был ужасен с виду, – уточнил Нестор. – Из пасти у него текла желтая пена, глаза были налиты кровью. Когда нам после долгой погони удалось выгнать его из густого ивняка, он с необычайной яростью набросился на нас. Первым от его клыков пал Анкей, сын Актора; одним движением головы зверь подбросил несчастного вверх, поразив в самый пах, а потом превратил его в кровавое месиво. Я спасся чудом, уцепившись с помощью твоего отца за ветку дерева. Потом мы решили напасть на зверя сообща, двигаясь полукругом, но сумятица была такая, что некоторые охотники невольно ранили или даже убили своих товарищей. Пелей, метнув копье, убил Эвритиона, Пирифой и Линкей одновременно ранили друг друга.
– А мой отец?
– Твой отец, сидя на дереве, первым метнул свой вертел и ранил зверя в лопатку. Тотчас же, но с другой стороны поразили вепря Ификл и Аталанта. Амфиарию двумя ловко пущенными стрелами удалось ослепить чудовище, а Мелеагр прикончил его своим копьем. Тут начались споры из-за трофеев: кому достанется шкура, кому копыта, кому клыки? Мелеагр, тайно питавший нежные чувства к Аталанте, предложил отдать все ей: «Первой поразила зверя Аталанта, – твердил он, – и не вмешайся мы, она, конечно, и одна бы с ним справилась».
Это правда?
– Нет, неправда! И потому, что первым вепря поразил твой отец, и потому, что по закону шкура зверя достается не ранившему его, а убившему. Еще больше запутали дело вмешавшиеся в спор дядья Мелеагра: старший из них – Плексипп – вырвал из рук Аталанты только что снятую шкуру, утверждая, что она по праву принадлежит ему как самому старшему из участников охоты. Тут Мелеагр, недолго думая, набросился на дядю с мечом и пронзил его. В общем, в тот день много чего случилось, и слишком долго пришлось бы перечислять погибших из-за этого чудовища. Да, проклятье Артемиды было не пустым словом!
– Но как же вышло, что при стольких прославленных претендентах, превосходивших отца и по возрасту, и по силе, клыки достались именно ему?
– Да просто все, не желая облагодетельствовать кого-нибудь из соперников, решили отдать этот трофей безвестному юноше. Воспротивился этому решению только…
Но кто именно воспротивился решению, Леонтий так и не узнал, ибо в этот самый момент в дом вошел Эваний. За ним на почтительном расстоянии следовала группа островитян. Критец с обиженным видом вышел на середину помещения. На его груди позвякивала цепь, украшенная клыками вепря.
– О Эваний, сын Косинида, о славный возничий колесниц, – сразу же заговорил Нестор, – тебе конечно же ведом царь Гавдоса и мой дражайший друг Неопул. Так вот, он исчез: трупа его не нашли на поле брани, и оружие его не досталось троянцам. Одни говорят, будто, отправившись в дозор к стенам Трои, он был сражен стрелой какого-то дарданца, другие клянутся, что он пал от руки грабителя, позарившегося на его доспехи. Сейчас здесь с нами юный Леонтий, единственный сын Неопула, и он утверждает, что видел на тебе цепь, принадлежащую его отцу. Впрочем, я и сам могу засвидетельствовать, что клыки вепря, красующиеся сейчас у тебя на груди, – те самые, что в день благополучной охоты на калидонского вепря мы единодушно решили отдать Неопулу Честному.
– О благородный Нестор, – отвечал Эваний, едва тот договорил, – я не столь искусен в хитроумии и недомолвках, как Одиссей, и хотел бы услышать от тебя прямое обвинение. Ибо если меня обвиняют в том, что я убил Неопула, чтобы заполучить его доспехи, то моим ответом может быть только удар меча.
– Ты слишком горячишься, о Эваний, из-за простого вопроса, – сказал Нестор, ничуть не смущаясь реакцией критца. – Лучше бы тебе приберечь свою ярость до схватки с троянцами. Пока же ответь мне на один вопрос: как попала к тебе цепь Неопула?
– Ты знаешь, о Нестор, что я мог бы тебе не отвечать, так очевидно оскорбление, нанесенное мне твоими словами, – гневно воскликнул Эваний, – но поскольку я уважаю твои седины, то отвечу так, как мог бы ответить отцу моего отца, призвав на подмогу все свое терпение и смирение: эту цепь я выменял на бронзовые поножи и изукрашенный щит у Двух Источников вблизи Трои. Там, в месте, где сливаются две реки, стирают прачки. Принесла ее мне женщина редкостной красоты – с длинными белокурыми волосами и вроде бы голубыми глазами. Я говорю «вроде бы», потому что цвет глаз у нее переменчивый – то зеленый, то небесно-голубой. А кожа такая белая и бархатистая, что готов поклясться: она родом с Аргинусских островов. И если сын Неопула хочет получить эту цепь в память об отце, пусть возместит мне, честно купившему ее, а не снявшему с покойника, расходы и вернет то, что я отдал чужеземке с переливчатыми глазами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Выслушав эту гневную отповедь Ахилла, Феникс взял руки героя в свои и сказал:
– О Ахилл, воин с добрым сердцем и грубыми речами, когда ты еще мальчишкой отправился в Трою, твой отец сказал мне: «Феникс, будь всегда с ним рядом, подкрепляй его дух своими советами», – и одному только Зевсу известно, в каком я долгу теперь перед отцом твоим Пелеем. В детстве ты плохо ел, и мне приходилось уговаривать тебя. Сейчас я обращаюсь к тебе с мольбой: смири свое гордое сердце и не прогоняй посланцев, не выслушав их до конца. Придет день, когда ахейцы за одно это будут почитать тебя наравне с богами.
Тут Ахиллу пришлось сменить тон, хотя он по-прежнему оставался непреклонным.
– О мой добрый Феникс, о мой дорогой па, не проси меня о помощи Агамемнону, слишком жестокую обиду нанес он мне при всех аргивянах! Но если ты настаиваешь, сделай мне сегодня подарок: останься у меня ночевать, как в те добрые давние времена, когда ты рассказывал мне перед сном о подвигах героев. А завтра вместе подумаем, как нам быть. Что лучше – стать свидетелями разгрома ахейцев или покинуть эту злосчастную землю и вернуться во Фтию, до которой отсюда всего три дня плавания на корабле?
Тут от группы слушателей отделился Терсит. Он и прежде все время порывался что-то сказать, но то ли из благоразумия, то ли желая дать возможность посланцам выполнить свою миссию до конца, помалкивал. Последние же слова Пелида вывели его из равновесия: неужели этому греку так безразлична судьба его соотечественников?!
– О могучий сын Пелея, – воскликнул урод, бросаясь Ахиллу в ноги, – прости своего раба Терсита за его последнюю попытку убедить тебя вновь взяться за оружие: к дарам, обещанным Агамемноном, я хочу добавить и свой скромный подарок – медный обол. Иногда и один обол может перевесить чашу весов в ту или другую сторону. Я бы, конечно, мог истратить его в лавчонке Телония на кубок вина, но, думаю, лучше отдать его тебе, лишь бы увидеть победу ахейцев! Но и это еще не все: я готов даже стать твоим любовником, если Агамемнон не захочет вернуть тебе Брисеиду.
Дружным хохотом встретили присутствующие эту остроумную шутку Терсита, но наш уродец уже поднялся с земли и, тыча пальцем в Пелида, стал осыпать его оскорблениями:
– О убивец юношей в храмах, о растлитель беспомощных дев, как смеешь говорить о честном бое ты, не ведающий даже, что такое честь! Рука твоя сильна, да зрение плоховато: ты не видишь ничего, что выше твоего эгоизма. Только и слышишь от тебя, что о дарах, да о разделе добычи, о разграбленных городах и прекрасных наложницах, словно война – это дело алчных торгашей, а не защита родины, и трофеи – не возмещение причиненного ей ущерба. О чудовище в человеческом облике…
Тут горбун был вынужден прервать свою тираду, так как Ахилл, словно дикий зверь вскочил с места с одним лишь желанием – убить провокатора. Но, к счастью для Терсита, все присутствующие стали удерживать героя, и горбун успел бежать прежде, чем до него дотянулась рука Ахилла. В поднявшейся суматохе на Эвании распахнулась накидка, спасавшая его от холода, и Леонтий заметил на его груди цепь, украшенную клыками вепря, – цепь Неопула.
КЛЫКИ ВЕПРЯ
Глава IX,
из которой мы узнаем о том, как Нестор допрашивал Эвания; об охоте на калидонского вепря, о внезапном нападении троянцев на собравшихся ахейцев и о том, как по просьбе Нестора Патрокл облачился в доспехи Ахилла.
Леонтий жаждал немедленного отмщения. Уже одного того, что Эваний носил ожерелье его отца, было более чем достаточно, чтобы приговорить предателя к смерти. Теперь оставалось только схватить критца и заставить его признаться в преступлении. Но осмотрительный Гемонид посоветовал Леонтию сначала хорошенько подумать, чтобы не наделать ошибок.
– Ведь мы стремимся не к кровной мести, о Леонтий, а к установлению истины. У меня же история с отравлением Неопула вызывает немало сомнений. Так, например, хотелось бы знать, кто был организатором убийства. Не твой ли дядюшка Антифиний? И почему это Эваний без смущения носит при себе вещи, казалось бы, явно выдающие его вину? Почему тело твоего отца так и не было найдено?
Я тоже хочу это знать, Гемонид, – ответил юноша, – но не вижу иного способа установить истину: по-моему, надо любыми средствами заставить открыть ее человека, которому она ведома. А разве вежливыми расспросами можно добиться от убийцы полного признания?
– Да, если спрашивать будет уважаемый человек, которому он не сможет солгать.
– И кто же это?
– Ну, хотя бы Нестор, Агамемнон или Феникс, а то и все они вместе. Публичное признание в присутствии всеми почитаемого царя или его приближенных само по себе может стать нравственным приговором твоему дяде Антифинию, а это в политическом отношении тебе выгоднее, чем кровная месть – поспешная и уж во всяком случае бессмысленная.
– Ты твердишь о политических выгодах, – воскликнул вконец раздосадованный Леонтий, – а я вспоминаю, как в детстве, сидя на руках у отца, всегда хватался за эти подвески, словно только они одни и не позволяли мне упасть. Ты продолжаешь верить, будто на убийцу могут произвести впечатление седины уважаемого всеми царя, а я считаю, что лишь острый меч, приставленный к горлу негодяя, может заставить его признаться!
Жилище Нестора Геренского считалось самым большим и самым богатым во всем ахейском лагере – в отличие от многих других, оно было сложено воинами из камня на манер микенских домов. Шесть маленьких комнат располагались вокруг мегарона, прямоугольного помещения с жаровней посередине. В центре его крыши, сплетенной из тростника и соломы и обмазанной глиной, было квадратное отверстие, через которое выходил дым.
Старый царь молча и очень внимательно выслушал Леонтия и Гемонида. Ничего не сказал он и тогда, когда Гемонид поведал ему об ответе оракула. А затем послал гонца в лагерь критцев позвать Эвания и передать, чтобы тот прихватил с собой нагрудную цепь с клыками вепря. Между тем пришла девушка-фракийка и поставила на стол большую медную чашу, украшенную двумя парами золотых целующихся голубков. Налив в нее прамнейского вина, девушка добавила туда золотистого меда, горсть ячменной муки и немного тертого козьего сыра. Нестор собственноручно разлил напиток по кубкам и предложил гостям отведать его.
– Выходит, ты единственный сын благородного Неопула? – спросил старец, когда Леонтий окончил свой рассказ.
– Да. У меня есть только сестра – Ланикия, годом старше меня.
– Я знавал Неопула еще до твоего появления на свет. В то время ему было столько, сколько тебе сейчас, а может, даже меньше. Ты так на него похож! Увидев тебя под портиком моего дома, я даже решил, что это его призрак явился ко мне из Аида.
– О благородный геренец, – воскликнул Леонтий, осмелев от ласковых речей царя, – я был мал, когда отец покинул Гавдос, и, конечно же, плохо его помню. И потому очень прошу тебя рассказать мне о нем. Как он выглядел? Какой у него был нрав? Действительно ли он был так мудр, как говорят люди? Я думаю, что если все до сих пор так хорошо его помнят и называют Честным, значит, он того заслуживал.
– Ты правильно думаешь, – подтвердил Нестор, гладя юношу по голове. – Насколько мне известно, твой отец никогда никого не обманывал, и ни у кого не было оснований обижаться на него. Мы с ним познакомились во время охоты на калидонского вепря: твой отец был самым молодым из собравшихся героев, но никому не уступал в храбрости.
Я слышал об этой охоте не от отца, а от других. Но, увы, каждый новый рассказчик добавлял и новые подробности, упоминал новых героев. А ты, о благородный государь, имевший счастье лично участвовать в этой охоте, можешь поведать нам всю правду и о ней, и, главное о том, как вел себя в Калидоне Неопул.
– Поскольку сам Зевс осчастливил меня, позволив участвовать в охоте вместе с благородными и отважными героями – а некоторые из них были даже сынами богов, я в ожидании прихода критца постараюсь вспомнить, как было дело. Надеюсь, память мне еще не изменяет.
Как и всегда когда Нестор начинал какой-нибудь рассказ, вокруг него тотчас собиралась жадная до интересных историй аудитория. Из соседних комнат вышли его многочисленные домочадцы, наложницы, старые слуги и воины. Все молча расселись у ног рассказчика. Историю о калидонском вепре всегда слушали с особым вниманием. Услышать же истинную правду из уст самого участника охоты – такое доводилось не каждому.
– Все началось с того, что не была принесена жертва Артемиде. Царь Калидона и мой близкий друг Ойней забыл внести эту богиню в список тех, кому приносились ежегодные жертвы, и обидчивая дочь Лето решила, как это ей свойственно, проучить обидчиков, наслав на этолийские поля вепря – огромного, высотой с доброго коня и весом с быка. Крестьяне Калидона стали приходить к царю с жалобами: у одного страшный зверь убил сына, пропоров ему клыком горло, у другого погубил целое стадо. Где бы ни прошло чудовище, повсюду оно оставляло за собой кровавый след: вырванные с корнем деревья, опустошенные поля и трупы животных. Тогда сын Ойнея Мелеагр решил устроить охоту на зверя и разослал по всей Элладе гонцов, чтобы они призвали в Калидон героев, особо отличившихся в копьеметании. На призыв откликнулись спартанцы Диоскуры, мессенские близнецы Идас и Линкей, а также Тесей, Ясон, Адмет, Теламон, Пирифой, Пелей и еще много других – всех сейчас и не перечислить.
– А мой отец?
– Твой отец прибыл из Аргоса в свите Амфиария. Это был смышленый юноша, веселый, но не легкомысленный. Да, уже тогда он отличался благоразумием, впоследствии принесшим ему славу человека мудрого и честного. Он явился в коротенькой тунике, без меча, лука и копья, а с одним только вертелом.
– Вертелом?
– Да, мой мальчик, с вертелом: в те времена настоящее оружие было редкостью, и главной защитой смельчаков считалась храбрость, а не бронзовая кираса.
– А что было потом?
– Много чего было потом, и не все складывалось для охотников благоприятно, ибо против нас выступала сама Артемида, и охота задерживалась из-за разных трудностей. Первую из них создала дева Аталанта, заявившая о своем желании участвовать в охоте наравне с мужчинами. Говоря по правде, Аталанта слыла женщиной необычной, если вообще можно назвать ее женщиной. Не потому, что она была некрасива, отнюдь: многие влюблялись в нее и… поплатились за это жизнью. Но ее повадки были такими неженскими, и крови она жаждала ничуть не меньше, чем герои-мужчины, так что уместнее было бы сравнить ее с Аресом, а не с Афродитой. Говорят, когда она родилась, отец ее, Иос, давно мечтавший о сыне, отнес девочку на пустынную гору, где ее вскормила своим молоком медведица.
– Но чем помешала вам Аталанта?
– Прежде всего, по мнению некоторых – например, Кенея, Анкея и Кефея, – не пристало героям отправляться на охоту вместе с женщиной.
– Но разве Кеней сам не был женщиной? – заметил Гемонид, всегда все знавший лучше других.
Ну да, конечно, в детстве Кенея даже звали Кенидой, – подтвердил Нестор, – но, повзрослев, дева, спасаясь от страсти Посейдона, умолила богов сделать ее мужчиной и действительно превратилась в непобедимого воина. Он-то и участвовал в калидонской охоте. Лапифы рассказывают, что после смерти тело Кенея внезапно вновь приобрело женские очертания.
– Тогда почему же именно он с такой нетерпимостью отнесся к Аталанте? – не сдавался Гемонид.
Очень часто больше всех шуму поднимают те, кому следовало бы помалкивать! Но в данном случае самыми непримиримыми оказались Анкей и Кефей, потребовавшие, чтобы женщина охотилась в одиночку, то есть чтобы ей никто не оказывал помощи даже в случае крайней необходимости. Потом произошел прискорбный случай: два пробегавших мимо кентавра – Илей и Рек, – увидев Аталанту в глухом лесу одну, попытались овладеть ею силой, и она была вынуждена убить их. Но предварительно оскопила обоих своим топором…
– А как выглядел вепрь? – перебил Нестора Леонтий, не любивший описания кровавых сцен.
– Вепрь был ужасен с виду, – уточнил Нестор. – Из пасти у него текла желтая пена, глаза были налиты кровью. Когда нам после долгой погони удалось выгнать его из густого ивняка, он с необычайной яростью набросился на нас. Первым от его клыков пал Анкей, сын Актора; одним движением головы зверь подбросил несчастного вверх, поразив в самый пах, а потом превратил его в кровавое месиво. Я спасся чудом, уцепившись с помощью твоего отца за ветку дерева. Потом мы решили напасть на зверя сообща, двигаясь полукругом, но сумятица была такая, что некоторые охотники невольно ранили или даже убили своих товарищей. Пелей, метнув копье, убил Эвритиона, Пирифой и Линкей одновременно ранили друг друга.
– А мой отец?
– Твой отец, сидя на дереве, первым метнул свой вертел и ранил зверя в лопатку. Тотчас же, но с другой стороны поразили вепря Ификл и Аталанта. Амфиарию двумя ловко пущенными стрелами удалось ослепить чудовище, а Мелеагр прикончил его своим копьем. Тут начались споры из-за трофеев: кому достанется шкура, кому копыта, кому клыки? Мелеагр, тайно питавший нежные чувства к Аталанте, предложил отдать все ей: «Первой поразила зверя Аталанта, – твердил он, – и не вмешайся мы, она, конечно, и одна бы с ним справилась».
Это правда?
– Нет, неправда! И потому, что первым вепря поразил твой отец, и потому, что по закону шкура зверя достается не ранившему его, а убившему. Еще больше запутали дело вмешавшиеся в спор дядья Мелеагра: старший из них – Плексипп – вырвал из рук Аталанты только что снятую шкуру, утверждая, что она по праву принадлежит ему как самому старшему из участников охоты. Тут Мелеагр, недолго думая, набросился на дядю с мечом и пронзил его. В общем, в тот день много чего случилось, и слишком долго пришлось бы перечислять погибших из-за этого чудовища. Да, проклятье Артемиды было не пустым словом!
– Но как же вышло, что при стольких прославленных претендентах, превосходивших отца и по возрасту, и по силе, клыки достались именно ему?
– Да просто все, не желая облагодетельствовать кого-нибудь из соперников, решили отдать этот трофей безвестному юноше. Воспротивился этому решению только…
Но кто именно воспротивился решению, Леонтий так и не узнал, ибо в этот самый момент в дом вошел Эваний. За ним на почтительном расстоянии следовала группа островитян. Критец с обиженным видом вышел на середину помещения. На его груди позвякивала цепь, украшенная клыками вепря.
– О Эваний, сын Косинида, о славный возничий колесниц, – сразу же заговорил Нестор, – тебе конечно же ведом царь Гавдоса и мой дражайший друг Неопул. Так вот, он исчез: трупа его не нашли на поле брани, и оружие его не досталось троянцам. Одни говорят, будто, отправившись в дозор к стенам Трои, он был сражен стрелой какого-то дарданца, другие клянутся, что он пал от руки грабителя, позарившегося на его доспехи. Сейчас здесь с нами юный Леонтий, единственный сын Неопула, и он утверждает, что видел на тебе цепь, принадлежащую его отцу. Впрочем, я и сам могу засвидетельствовать, что клыки вепря, красующиеся сейчас у тебя на груди, – те самые, что в день благополучной охоты на калидонского вепря мы единодушно решили отдать Неопулу Честному.
– О благородный Нестор, – отвечал Эваний, едва тот договорил, – я не столь искусен в хитроумии и недомолвках, как Одиссей, и хотел бы услышать от тебя прямое обвинение. Ибо если меня обвиняют в том, что я убил Неопула, чтобы заполучить его доспехи, то моим ответом может быть только удар меча.
– Ты слишком горячишься, о Эваний, из-за простого вопроса, – сказал Нестор, ничуть не смущаясь реакцией критца. – Лучше бы тебе приберечь свою ярость до схватки с троянцами. Пока же ответь мне на один вопрос: как попала к тебе цепь Неопула?
– Ты знаешь, о Нестор, что я мог бы тебе не отвечать, так очевидно оскорбление, нанесенное мне твоими словами, – гневно воскликнул Эваний, – но поскольку я уважаю твои седины, то отвечу так, как мог бы ответить отцу моего отца, призвав на подмогу все свое терпение и смирение: эту цепь я выменял на бронзовые поножи и изукрашенный щит у Двух Источников вблизи Трои. Там, в месте, где сливаются две реки, стирают прачки. Принесла ее мне женщина редкостной красоты – с длинными белокурыми волосами и вроде бы голубыми глазами. Я говорю «вроде бы», потому что цвет глаз у нее переменчивый – то зеленый, то небесно-голубой. А кожа такая белая и бархатистая, что готов поклясться: она родом с Аргинусских островов. И если сын Неопула хочет получить эту цепь в память об отце, пусть возместит мне, честно купившему ее, а не снявшему с покойника, расходы и вернет то, что я отдал чужеземке с переливчатыми глазами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27