Корабль «Арго» с пятьюдесятью героями на борту отправился из Иолка в Колхиду с единственной целью – добыть золотое руно – шкуру барана, подвешенную на дубе в роще, посаженной в честь бога Ареса. Вполне возможно, что речь шла вовсе не о шкуре животного, а о какой-нибудь тысчонке золотых самородков, хранившихся в недрах Кавказа или рассыпанных в русле реки Фаси.
Легенда гласит, что после смерти царя Иолка Кретея трон должен был перейти к его единственному законному сыну Эсону, но сводный брат Эсона Пелий, как это часто случается в царских семьях, бросил законного наследника в темницу и захватил власть. Прошли годы, узник умер, а Пелий получил предсказание оракула – опасаться людей, обутых на одну ногу. Если и есть что-либо достоверное в греческих мифах, так это то, что оракулы никогда не ошибались. Действительно, через десять лет к Пелию пришел юноша в одной сандалии. Это был сын умершего Эсона Ясон, явившийся с требованием вернуть ему престол. Пелий случайно встретил его на берегу реки и, заметив, что с сандалиями у Ясона не все в порядке, решил обмануть судьбу.
– Дорогой мой племянничек Ясон, – сказал Пелий, – ты же знаешь, как я тебя люблю! В свое время я взошел на трон только потому, что твой отец был нездоров. Теперь, когда ты здесь, я без разговоров тебе его уступаю. Хочу только попросить тебя об одной небольшой услуге. Нас, жителей Иолка, преследует призрак некоего Фрикса. По словам жрецов, этот несчастный требует вернуть ему баранью шкурку, которую он много лет назад забыл на ветке дуба в Колхиде. Ты доставишь нам эту вещь, и я с радостью возвращу тебе трон.
Старый жулик отлично знал, что эта «вещь» была знаменитым золотым руном, совершенно недоступным, ибо днем и ночью его охранял не ведающий сна дракон. Но Ясон был не из тех, кого можно испугать таким пустяком: со всей Эллады собрал он славнейших героев и отправился к Черному морю.
Как в мифе о Тесее, так и в истории с аргонавтами герою помогла женщина. Эта была Медея, дочь Ээта, царя страны, где хранилось руно. Медея была бессмертной колдуньей, которой к тому же покровительствовала сама Гера. Короче говоря, она влюбилась в Ясона и, добившись от него обещания жениться на ней, усыпила дракона с помощью зелья, одолевшего его бессонницу. Но как и Ариадну, наш герой надул колдунью. Правда, Медея этого заслуживала. Достаточно вспомнить, как после похищения золотого руна, желая помешать отцу догнать их корабль, на предложение Ясона убить ее малого братца Апсирта, а труп бросить в море, Медея ответила:
– Ладно, но давай разрубим его на куски, тогда папа, собирая их, задержится еще больше.
Могут возразить, что, мол, вина в данном случае не Медеи, а Эрота, зажегшего в ее сердце любовь к Ясону. Но согласитесь, что даже у любви должны быть свои границы!
Заполучив золотое руно, Пелий не пожелал расстаться с царством, и Медея покончила с ним, прибегнув к одному из своих фокусов: она заявила, что может омолодить любое живое существо, и в доказательство, окунув в чан с шипящим маслом козла, вынула из чана новорожденного козленка. Сраженные увиденным, дочери Пелия, не взирая на вопли несчастного старика, бросили его в чан, надеясь, что он вынырнет оттуда помолодевшим и веселым.
Однако, вернув себе царство, Ясон изменил Медее и женился на коринфской красавице Главке (ее еще называют Креусой). Разъяренная колдунья послала новобрачным свадебные дары: ей – миленькое самовозгорающееся подвенечное платье, ему – трупы рожденных от него младенцев.
Собрания аргонавтов проходили возле палатки Аскалафа. Ветеранов усаживали на четыре деревянных трона в центре небольшой площадки – так, чтобы каждый мог их хорошо видеть. Вокруг толпились слушатели, в основном – молодежь, прибывшая к стенам Трои за последние три года: те, что были поближе, садились на землю, остальные же стояли позади, образуя живое кольцо. В числе этих последних были и Леонтий с Гемонидом, накинувшие на себя – от сырости – бараньи шкуры. В самом первом ряду справа от аргонавтов устроилась группа критцев во главе с Мерионом, Идоменеем и Эванием.
– А правда, – спросил один беотиец, обращаясь к Иалмену, – что кто-то из вас умел ходить по воде, как посуху?
– Да, и звали его Эвфем, – отвечал аргонавт. – Способностью этой его наделил отец – Посейдон. От Эвфема-то и народилось особенно много детей на острове Лемнос.
– О почтенный Иалмен, ты, одинаково искусный копьеметатель и рассказчик, поведай нам историю о лемносских женщинах, только смотри, не утаивай ни единой подробности: все равно тебя изобличат во лжи те, кто слышал ее уже не раз.
– Пусть лучше вам расскажет ее мой брат Аскалаф, – ответил Иалмен. – Он первый вместе с сыном Гермеса Эхионом договорился с Гипсилилой, ему и рассказывать.
Аскалаф поднялся и, прокашлявшись, стал говорить – нарочито медленно, делая продолжительные паузы и растягивая слова. Голос у него был глухой, волосы совершенно седые, лицо в глубоких морщинах. А блики от жаровни и вовсе делали Аскалафа похожим на покойника. При известной доле фантазии его можно было принять за выходца из царства Аида.
– Нас долго носило по морю, запасы пищи и воды иссякли. Зефир в тот день отказался подгонять наш корабль: пришлось нам попеременно садиться на весла. Даже самых слабых Геракл заставлял грести так, что они, откидываясь, едва не касались головами колен сидевших сзади. Навплий, великий Навплий, сын Навплия, задавал темп своим зычным голосом, а дева Аталанта, которую Артемида наделила даром орлиного зрения, глядела вперед с носового мостика. Вдруг она закричала: «Земля!» – и мы увидели по правому борту голубоватые очертания какого-то острова. Это был Лемнос, тот самый Лемнос, где поломал ноги Гефест, когда охваченный гневом Зевс низринул его с Олимпа.
– И красивый был этот Лемнос? – спросил кто-то. Аскалаф ответил не сразу. Закатив глаза и словно пытаясь разглядеть что-то под опущенными веками, он ответил:
– Лемнос был зеленее лугов Кносса, а яблонь там росло больше, чем в саду Гесперид. И надо же, чтобы за год до того именно на этом острове произошел прискорбный случай: лемносские мужчины похитили сотни белокурых и голубоглазых фракийских девушек, чтобы заменить ими своих законных жен, от которых, говорили они, ужасно воняет. – Это правда?
– Признаться честно, вонять от них воняло… и даже очень! – подтвердил Аскалаф. Затем, обернувшись к своим друзьям, спросил: – Ведь я не преувеличиваю, о Пенелей?
Пенелей кивком головы подтвердил его слова. По исказившей его лицо брезгливой гримасе слушатели поняли, что издаваемый женщинами Лемноса дурной запах был просто невыносим.
– Одни считали, – продолжал Аскалаф, – что вся причина, была в индиго – растении с тошнотворным запахом. Из его листьев выжимали голубоватый сок, который лемносские женщины использовали в косметических целях. Другие объясняли это местью Афродиты. Говорят, незадолго до нашего прибытия некоторые женщины Лемноса отказались от физической близости с мужьями, и обиженная Афродита наградила их всех без разбору запахом, способным отбить охоту у любого мужчины.
– Рассказывай дальше!
Мужчины Лемноса загнали женщин в загородку, устроенную в подветренной стороне острова, и запретили им появляться в столице. Но однажды ночью отвергнутые жены, распалившись не хуже амазонок, перебили всех фракийских наложниц и всех своих мужчин – отцов, сыновей, мужей.
– И никому не удалось спастись?
– Никому, за исключением Тоанта – отца царицы. Ходили слухи, что Гипсипила, поддавшись жалости, накануне расправы посадила его в лодку без весел и пустила по воле волн.
– А как они встретили вас?
– Мы осторожно пристали к берегу. Еще раньше, находясь примерно милях в десяти от острова, мы увидели на берегу вооруженную толпу. Это лемносские женщины, словно муравьи, сотнями выбегали из зарослей. Чтобы не дать нам высадиться, они взялись за оружие своих убитых мужчин. Но, как я уже сказал, у нас совсем не оставалось ни воды, ни провианта, и положение было безвыходным. На берег мы вышли только вдвоем с Эхионом – хитрым и велеречивым сыном Гермеса. При этом мы высоко держали над головой палки.
– Вас же могли растерзать! – воскликнул какой-то юноша, захваченный рассказом.
– Сначала царица сказала, что даст нам необходимую пищу и воду, если только никто больше не высадится на берег. Но потом в разговор вступила старуха, похоже, ее кормилица. «О моя царица, – сказала она, – на какое будущее обрекаешь ты своих подданных, ведь у нас нет мужчин, способных продолжить наш род! Недалеко время, когда все лемниянки состарятся и ослабеют, весь наш люд выродится, и Лемнос станет добычей карийских пиратов. Ты поступишь мудро, если прикажешь каждой из нас, каждой, без исключения, вступить в любовную связь с этими чужеземцами: от их семени появится на свет новое поколение – крепче и храбрее прежнего». Предложение старухи было принято. Самые красивые и молодые женщины легли с нами, а пожилые начали стаскивать на берег пшеницу, полбу, мед, оливки, овес, муку, вино и мехи с родниковой водой.
В «партере» поднялся взволнованный ропот. Со всех сторон посыпались вопросы:
– А они хоть красивые, эти лемниянки?
– Как вы могли вытерпеть запах индиго?
– Сколько их было?
– Да что-то около тысячи, – ответил Аскалаф, – а нас сорок восемь, без Аталанты и Геракла, отказавшегося покинуть корабль. Если не считать неспособных рожать старух, на каждого из аргонавтов пришлось по четырнадцать женщин. Всего на любовь ушло семь дней и семь ночей.
– А как же все-таки вонь? – снова поинтересовался кто-то из слушателей.
– К ней мы довольно скоро притерпелись, – признался Аскалаф, – перестали обращать на нее внимание. Царица влюбилась в Ясона и не хотела отпускать его с острова. Да и мы, по правде говоря, охотно остались бы у таких гостеприимных хозяек, если бы не Геракл, который, устав ждать, сошел однажды ночью на берег, долго стучал в городские ворота, а потом увел всех на корабль, вырвав героев из женских объятий или уведя от застолья. У Гипсипилы от Ясона родилась двойня: Эвней и Неброфон. Первый до сих пор царствует на Лемносе.
– О ахейцы! – послышался в темноте чей-то голос. Все оглянулись. Некий Талфибий со знаком власти Гермеса вышел в центр круга и попросил слова.
– О ахейцы, правитель народов великий Агамемнон, – сказал он, – нуждается в вашей поддержке: вы все до единого должны явиться к шатру Ахилла!
К шатру Ахилла? Ночью? Зачем?
– Пелид, – продолжал Талфибий, – уже давно не участвует в битвах; пора напомнить герою о его обязанностях и обещаниях. Пора ему позабыть о личных обидах и наказать дерзких сынов Приама. Делегацию возглавят: царь Саломина Аякс-большой, царь Финикии почтенный Феникс и царь Итаки многоумный сын Лаэрта Одиссей. А вы, о наши благородные друзья с Крита, из Фив, Пилоса, Коринфа и сотен городов Фессалии, Элиды, Аркадии и Этолии, следуйте за этими посланцами: пусть быстроногий герой знает, как возрадуются ахейцы его возвращению!
Все поднялись и толпой направились к шатру Ахилла. На берегу их ожидал готовый присоединиться к посланцам Терсит.
Когда ахейцы подошли к шатру Ахилла, герой, полулежа и держа в руках серебряную цитру, распевал эпические гимны. Перед ним сидел и молча слушал верный его друг Патрокл.
При виде Одиссея, Аякса Теламонида и, главное, старого Феникса, к которому, говорят, Ахилл был особенно привязан, он быстро поднялся им навстречу.
– О мой добрый Феникс, о славные друзья, воистину благословенны боги, направившие ко мне ваши стопы! Садитесь вокруг жаровни и усладите мой слух вашими речами! – воскликнул он и, обернувшись к Патроклу, добавил: – А ты, сын Менетия, налей в чашу побольше вина и поменьше воды и предложи моим друзьям по кубку зелья, привезенного нам из Феста.
Поначалу все было, как на обычной дружеской пирушке земляков, воины обнимались, хлопали друг друга по плечам, здравицы следовали одна за другой Патрокл смешивал вино с водой, а Ахилл поджаривал на огне нанизанные на вертел куски мяса.
Остальные, в том числе и Терсит, держались в сторонке, но прислушивались к каждому слову героев. По своему положению некоторые из них могли бы сидеть перед огнем вместе с остальными посланцами – взять хотя бы того же Идоменея или Эвания. Первый был царем Кносса, второй – Маталаса, но они не осмеливались вмешиваться в дела парламентеров. Слишком важно было для достижения ахейцами окончательной победы участие Ахилла в сражениях, чтобы сорвать переговоры каким-нибудь неудачным словом. Все знали, что герой чересчур обидчив и из-за всякого пустяка может впасть в гнев. Не случайно в число посланцев входили три человека, лучше других умевшие вести переговоры – хитрец Одиссей, отважный воин Аякс-большой и Феникс – старик, которого Пелид чтил больше отца родного.
Первым взял слово Одиссей:
– Спасибо тебе, Ахилл, за угощение, но не ради твоего вина добирались мы до самого устья Скамандра. Ход войны неблагоприятен для ахейцев, и никто из нас нынче ночью не сможет предаться Морфею с уверенностью, что завтра он еще раз увидит, как Гелиос в своей огненной колеснице окунается в море. Дарданцы теснят ахейскую рать и уже вплотную подошли с горящими факелами к нашим черным кораблям, чтобы поджечь их. Гектор носится по лагерю и похваляется, будто он самый сильный из смертных. До того разважничался, что и тебе сейчас вряд ли удалось бы поставить его на место!
– О сын Лаэрта, – перебил Одиссея Ахилл, – ты зря тратишь слова! Не со мной тебе обсуждать ход войны, а с твоим вождем – могучим пастырем пародов Агамемноном: ведь он, а не я командует нашим войском.
– Так именно Агамемнон и послал нас к тебе, о сын Пелея! – с улыбкой отвечал Одиссей. – Атрид велел передать, что если ты отринешь свою, пусть и праведную, обиду и снова выступишь против врага вместе с ним, он преподнесет тебе семь еще не знавших огня треножников, десять золотых талантов, двадцать медных лоханей и двенадцать быстроногих коней, уже одержавших не одну победу в состязаниях. Кроме того, он подарит тебе семь женщин редкостной красоты и мастериц на все руки. Наконец, ты получишь от него дар, который, думаю, придется тебе особенно по сердцу… – Здесь Одиссей, искуснейший оратор, выдержал многозначительную паузу, – Брисеида, рабыня с тонкими лодыжками, из-за которой было столько споров, вернется к тебе неоскверненной, поскольку Агамемнон поклялся, что ни разу не возлежал с ней в постели или в каком-нибудь другом месте, как это бывает у красивой женщины с ее полновластным хозяином.
Ахилл ничего не ответил Одиссею: вперив глаза в пустоту и упрямо набычась, он продолжал сидеть неподвижно. Гости выжидательно смотрели на героя: неужели он не примет подарков? Неужели не согласится принять обратно Брисеиду и вернуться на поле брани?
Одиссей видя, что Ахилл все еще колеблется, сразу же перешел к перечислению дополнительных даров.
– Это еще не все, – сказал он. – В день, когда мы сокрушим великую Трою, ты сможешь нагрузить свои корабли серебром и золотом до отказа и еще взять себе двадцать троянок, уступающих по красоте разве что самой Елене. Наконец, Агамемнон отдаст тебе в жены одну из своих трех дочерей, а в приданое ей – семь многолюдных городов Мессении: Кардамилу, Энопу, Геру, Феры, Эпею, Анфею и Подас, славящиеся своими тучными стадами и виноградниками.
Тут Ахилл понял, что отмалчиваться больше нельзя, тем более что назавтра все присутствующие станут, конечно, расписывать щедрость Агамемнона и его, Ахиллову, неблагодарность.
– О сын Лаэрта и Зевсов потомок, о хитрый и велеречивый Одиссей! Поскольку мне, как врата Аида, противны все, кто говорит одно, а на уме держит другое, буду излагать свои мысли ясно и четко: какая радость сражаться за ахейцев? Ведь у них равную прибыль имеет и тот, кто не щадит своей жизни, выступая в первых рядах, и тот, кто наблюдает за битвами с отдаленного холма. Двенадцать городов подверг я разорению здесь, в Троаде, и все двенадцать раз добыча полностью доставалась Атриду. Он, отсиживавшийся в тылу, отдал воинам лишь малую толику добычи, себе же оставил много. И не его, а мой меч повергал в ужас троянцев. Когда я вступал в сечу, Гектор не осмеливался отходить далеко от стен Илиума.
Последнюю фразу Ахилла покрыли одобрительные крики присутствующих.
– Пелид говорит чистую правду, – подтвердили ветераны. – Никогда еще Гектор не подходил так близко к нашим кораблям!
– Так вот, мой искусный посланец, – продолжал Ахилл, – возвращайся-ка к своему Агамемнону и посоветуй ему самому выйти на поле брани. Пусть теперь он возьмет в руки оружие и сразится с неудержимым сыном Приама, и пусть один из них погибнет в открытом бою: когда поединок ведется честно, слава делится поровну между победителем и погибшим в сражении. Я спрашиваю вас:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27