Но не зря назвал трагедией поэт драматизированную им испанскую легенду о Дон Жуане. Теперь, когда истинная любовь к донне Анне впервые завладевает сердцем беспечного ветреника, его постигает суровое возмездие. На дерзкий зов Дон Жуана к нему является каменная статуя Командора, воздвигнутая на его могиле. Шаги этой статуи гулко отдаются в ночной тиши...
Самому Даргомыжскому становится жутко, когда он слышит грозную поступь Командора, изображенную в таинственно-зловещей мелодии, то повышающейся, то понижающейся целыми тонами.
А что же Дон Жуан? Невольный страх закрадывается в душу храбреца, доселе не знавшего боязни. О, как тяжело пожатие каменной руки! Будто сама смерть коснулась юноши своим ледяным дыханием. Так вот оно, возмездие!..
В тот же миг, словно торжествуя победу над Дон Жуаном, сокрушительно громко, повелительно и неумолимо вновь звучит зловещая мелодия Каменного гостя.
Так должна заканчиваться опера. Но до окончания ее сколько надо еще написать!..
Однако удивительно споро работается Александру Даргомыжскому. Одна мысль вызывает за собой другую - лишь успевай записывать. То, на что прежде потребовался бы по меньшей мере целый год, нынче создается в несколько недель. Будто пишет не он, Даргомыжский, на склоне жизни, измученный тяжким недугом, а какая-то неведомая сила движет его рукой.
«Уж не лебединая ли то моя песня?» - подумалось ему однажды, и острой болью в сердце отозвалась эта мысль. Но если и так, он эту песню допоет до конца.
Когда исчезли с окон кабинета Даргомыжского морозные узоры и по-весеннему стало пригревать солнышко, «Каменный гость» более чем наполовину был готов.
Александр Сергеевич в эту пору жил уединенно. Только по-прежнему широко раскрывались двери его дома для всех членов «кюи-балакиревского» кружка - так шутливо называл он своих друзей-музыкантов.
Недавно к ним присоединился еще один талантливый музыкант из морских офицеров, Николай Андреевич Римский-Корсаков. Высокий, худощавый молодой человек, очень молчаливый и серьезный, он не пропускал случая посетить вместе со старшими друзьями музыкальное собрание в доме Даргомыжского. А когда за роялем занимала место Наденька Пургольд, всегда почему-то оказывался рядом и долго и внимательно смотрел сквозь стекла очков на юную пианистку.
Сама же Наденька в таких случаях почему-то ужасно смущалась. Ее щеки вспыхивали ярким румянцем. Но играла она с еще большим вдохновением, чем обычно.
«Кажется, - мелькнуло однажды у Александра Сергеевича,- эти молодые люди рождены друг для друга!»
Но силы небесные, как летит время! Давно ли Наденька ходила в коротких платьицах, а поди ж ты, не сегодня-завтра станет невестой. А что в том удивительного? Ведь только по стариковскому праву называет Наденькой Александр Сергеевич свою ученицу. Молодой девушке минуло двадцать лет, и зовут ее теперь по-взрослому: Надеждой Николаевной, чем она втайне очень гордится.
Есть, впрочем, у девушки еще одно имя, которым она гордится гораздо больше.
- Ну, «милый наш оркестр», - весело обращается к Надежде Николаевне Александр Даргомыжский, - держитесь! Сегодня задам я вам работу.
«Милым оркестром» прозвали Надежду Николаевну Пургольд члены кюи-балакиревского кружка во главе с Александром Даргомыжским. Ибо никто так свободно и артистично, как она, не играл на фортепиано прямо с листа наитруднейшие оркестровые партии.
Надежда Николаевна с радостной догадкой смотрит на учителя: неужто Александр Сергеевич завершил «Каменного гостя», и теперь ей, Наденьке, предстоит ни с чем не сравнимое удовольствие участвовать в наполнении оперы, за каждой новой страницей которой с острым интересом следили молодые музыканты?
- Да, друзья мои, почти до конца доведен «Каменный гость». Осталось дописать совсем немного. А сегодня я чувствую в себе достаточно сил, чтобы изобразить его с вашей помощью, если, конечно, поможет нам наш «милый оркестр», - тут Александр Сергеевич лукаво покосился на Наденьку Пургольд.
Мигом сгруппировались подле рояля исполнители главных партий. Модест Петрович Мусоргский, по склонности своей к комическому, избрал для себя партию слуги Лепорелло. Александре Николаевне Пургольд пришлось «раздвоиться»: по ходу действия она то пела за лиричную и нежную донну Анну, то превращалась в темпераментно-огневую Лауру, почему и заслужила шутливое прозвище доньи Анны-Лауры.
Самому Даргомыжскому досталась роль Дон Жуана. Удивительно: несмотря на старческий, сипловатый голос, с каким юношеским задором, с каким огнем и страстью прозвучала эта партия у композитора! Будто сбросил он с себя в тот час по меньшей мере несколько десятков лет.
Но вот раздались последние громовые аккорды «Каменного гостя». В комнате воцарилась тишина. И исполнители и слушатели, взволнованные, долго не находили слов. Первым прервал молчание Владимир Стасов.
- Прежде всего, господа, низко поклонимся нашим друзьям-исполнителям за столь совершенное искусство. Дай бог, чтобы хоть наполовину удалось дотянуться до них артистам, когда будет играться на сцене опера Александра Сергеевича. Но главное, что должно сказать о «Каменном госте», может быть выражено кратким словом - победа! Победа художника, затеявшего дело необычное, неслыханное и осуществленное им с исключительной последовательностью и верностью своей идее. Мы слушали, господа, - возвысил голос Стасов, - первую за всю историю музыки оперу, состоящую из одних речитативов и декламации, из музыкальной речи, льющейся таким же непосредственно-правдивым и естественным потоком, как это бывает лишь в живой человеческой речи или в драме. Но Александр Сергеевич создал в опере своей не одну только правдивую, жизненную речь. В «Каменном госте» он создал полные и вернейшие характеры человеческие, притом с правдивостью и глубиной истинно шекспировской и пушкинской. Мы с вами только что с волнением внимали этой чудной музыке, наполненной высокой поэзии и изумительной красоты, и вы согласитесь со мною, господа, если я заключу свое слово низким поклоном музыканту, открывшему следом за Михаилом Ивановичем Глинкой свою, новую обетованную землю!
Закончив речь, Владимир Васильевич подошел к Александру Даргомыжскому и поклонился ему под дружные аплодисменты собравшихся.
Когда оживление, царившее в гостиной, несколько поутихло, Александр Сергеевич обратился к молодым друзьям-
- А теперь очередь за вами. Кто из вас попотчует новинками?
Тотчас подсел к роялю Модест Петрович Мусоргский.
- Вдохновился я недавно стихами Некрасова, - сказал он, - и родилась у меня песня про сироту-горемыку.
Со свойственным ему искусством Мусоргский исполнил только что написанную «Колыбельную Еремушке».
Впечатление, произведенное этой хватающей за сердце песней, было огромно. Всех больше был растроган Даргомыжский, хотя он давно угадал яркий, самобытный талант молодого композитора.
«Этот по пути к музыкальной правде далеко пойдет, - подумал Александр Сергеевич, - может быть, дальше остальных. Ай да Мусорянин! Да он, пожалуй, скоро всех нас заткнет за пояс».
Тем временем Мусоргский взял с пюпитра ноты и почтительно поднес их Даргомыжскому:
- Не мастер я на речи,- сказал Модест Петрович, - но не могу удержаться, чтобы и от себя лично не принести дань восхищения автору «Каменного гостя», оперы, которой с полным основанием сам композитор мог предпослать знаменательный эпиграф: «Хочу, чтобы звук прямо выражал слово. Хочу правды!» Мы, - заключил Мусоргский, - музыканты новой русской школы, всегда с благодарностью будем помнить, чем обязаны вам, Александр Сергеевич, и будем посильно развивать в трудах своих ваши с Михаилом Ивановичем Глинкою заветы!
Александр Сергеевич глянул на подаренные ему ноты.
На первой странице рукою Мусоргского было выведено: «Великому учителю музыкальной правды Александру Сергеевичу Даргомыжскому».
А дни Даргомыжского были уже сочтены. Реже и реже удается ему покидать постель. Но и прикованный к ней, он не выпускает из рук пера.
Красноречивый бюллетень - рукопись «Каменного гостя». Обычный уверенно-твердый, четкий почерк композитора с каждым днем становится все более неровным и неразборчивым. Отчасти еще из-за того, что приходится почти все время писать лежа, держа нотные листы на согнутых коленях. Даргомыжский не обманывает себя. Труднее и труднее ему управляться с пером да с чернилами. А сейчас он вовсе ограничивается беглыми набросками карандашом.
Осталось сочинить действительно считанные такты. А там можно бы приняться и за инструментовку...
Александр Сергеевич устало откидывается на высоко взбитых подушках. Покуда жив, он должен своевременно все предусмотреть в судьбе последнего своего детища. Хорошо, если удастся допеть свою лебединую песню. А если нет? Что ж, пусть тогда довершат работу над оперой его молодые друзья. Он не раз уже заговаривал с ними об этом. Цезарь Антонович Кюи доскональнее всех знает его творческие намерения. В случае чего ему легко будет дописать недостающие страницы.
А инструментовка? Но кто же лучше справится с этой задачей, как не Николай Андреевич Римский-Корсаков!
При воспоминании о будущем Наденькином женихе, самом юном участнике их музыкального кружка, ласковая улыбка скользнула по лицу Александра Даргомыжского. Умница Корсинька! И какой талант! Чудо как колоритны, просто волшебны его собственные оркестровые фантазии...
Легкий стук в дверь прерывает размышления Даргомыжского. В комнату входят Саша и Надя Пургольд в нарядных вечерних платьях.
- Александр Сергеевич,- с мягким укором говорят сестры, - опять не слушаетесь докторов. Разве забыли, что вам запрещено писать по вечерам?
- Да какой же сейчас вечер? - шутливо возражает Даргомыжский. - Это только у нас, в столице, по зимнему времени темно... А вы, милые девушки, вижу, уже торопитесь на музыкальное торжество? Пошли судьба успеха нашим дебютантам!
Даргомыжский имеет в виду торжественный концерт, который назначен на сегодня, 4 января 1869 года, в зале Дворянского собрания. В этом концерте под управлением Милия Алексеевича Балакирева в первый раз будет исполняться Первая симфония Александра Порфирьевича Бородина.
Невыразимо грустно Даргомыжскому не быть сегодня там, в залитом яркими огнями зале, вместе с молодыми друзьями. А ведь это он, Даргомыжский, используя свое влияние и авторитет, настоял, чтобы именно Балакиреву поручили дирижирование Русскими концертами. Он с горячим сочувствием следил и за композиторскими успехами Бородина, - этакий богатырский обнаружился у него талантище!
Грустно Александру Сергеевичу. И в то же время радостно. В надежных руках будущее русской музыки. Немного их, этих людей, достойно несущих знамя новой русской музыкальной школы. Всего небольшая кучка. Зато какая могучая!
Ну, а о торжественном концерте во всех подробностях узнает он от самих участников. Они, конечно, не преминут явиться к нему утром с новостями.
Но не довелось Александру Даргомыжскому услышать наутро рассказ о новом триумфе русской музыки. Велико, правда, было искушение молодых друзей Даргомыжского сразу после концерта навестить его и поделиться впечатлениями.
- Помилуйте, - решительно возразил Бородин, - может быть, Александр Сергеевич давно уже спит. Позволительно ли, на ночь глядя, тревожить больного?
Если бы знали они тогда, что это будет последняя в его жизни ночь!
А в это самое время, когда под окнами дома стояли в раздумье молодые люди, так и не решившись войти, Александр Сергеевич вовсе не спал. Придвинул поближе канделябры и зажег свечи. Колеблющееся пламя тускло осветило нотные листы, разложенные на постели.
В комнате тишина. Лишь мерно тикают часы и едва слышно скользит по нотам остро отточенный карандашу.
Совсем еще глухая тьма стояла за окнами, когда наступило утро 5 января 1869 года.
В пять часов утра все так же мерно раскачивался маятник. Но карандаш уже больше не скользил по нотным листам. Он лежал на полу, выпав из натруженной руки Александра Даргомыжского.
На коленях лежала рукопись «Каменного гостя». Всего несколько страниц не хватило для того, чтобы до конца была допета Даргомыжским его лебединая песня.
ИЛЛЮСТРАЦИИ
Сергей Николаевич Даргомыжский, отец композитора. 1839 год Марья Борисовна Даргомыжская, мать композитора, в юности Эраст Даргомыжский
Село Твердуново, где прошли ранние детские годы А. С. Даргомыжского
Софья Даргомыжская Эрминия Даргомыжская Людмила Даргомыжская
Александр Сергеевич Пушкин Портрет О. Кипренского Александр Сергеевич Даргомыжский в юности Виктор Гюго
Черная речка, дачное место под Петербургом
Виссарион Григорьевич Белинский Николай Васильевич Гоголь Михаил Иванович Глинка Портрет К. Брюллова. 1840 год
Театр Большой оперы в Париже Гравюра 1840-х годов
Михаил Юрьевич Лермонтов Акварель К. Горбунова. 1841 год Владимир Федорович Одоевский Полина Виардо
Поднесение капельмейстерского жезла на концерте А. С. Даргомыжского 9 апреля 1853 года «Русалка». Наташа - К. Г. Держинская «Русалка». Мельник - Ф. И. Шаляпин
Владимир Васильевич Стасов Цезарь Антонович Кюи Модест Петрович Мусоргский
Милий Алексеевич Балакирев Александр Порфирьевич Бородин Николай Андреевич Римский-Корсаков
Василий Степанович Курочкин Пьер Жан Беранже «Старый капрал» Иллюстрация к сборнику песен Беранже в переводе Курочкина
Надежда Николаевна Пургольд Александра Николаевна Пургольд «Каменный гость». Донна Анна - Ю. Платонова, Дон Жуан - Ф. Комиссаржевский, первые исполнители главных партий. 1872 год
«Каменный гость». Дон Жуан - Ф. Комиосаржевскпй, Лепорелло - О. Петров Александр Сергеевич Даргомыжский
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15