Пожалуй, самым приятным в летней жизни озерного края было полное отсутствие механических звуков. По ночам кричали гуси, ревели лоси, пели волки, блеяли овцы, трещали сверчки, квакали лягушки, ухали и хрипло кричали совы. В ясный день, какое бы время года ни стояло на дворе, от первого луча солнца, когда росистые болота оглашались пением кроншнепов, до прозрачных медлительных северных сумерек, когда сурки пересвистывались со скал, воздух был полон кипучей жизнью и музыкой.
Каждому виду животных нужна была своя, совершенно особая, часто обширная, разнообразная территория, и право на нее горячо оспаривали как представители одного и того же вида, так и разных. Обучая медвежат добывать корм, на их живом примере узнал, насколько велика территория, необходимая одному животному, чтобы прокормиться. Воловья иволга, к примеру, питается исключительно определенным видом гусениц, и чтобы прокормить свое семейство, она каждый день обрабатывает территорию в пятьдесят квадратных миль. Вот почему мы никогда не видели, чтобы иволга долго сидела на одном месте. Она не может позволить себе попусту тратить время, если хочет получить свой изысканный, гурманский обед. В то же время сурок, заяц и пищуха долгими месяцами находят себе пищу буквально в нескольких футах от своего жилья.
Когда я хотел побаловать медвежат, то спускал каноэ в Отет-Крик и плыл с медвежатами к большому лесу на холмах, который принадлежал другой медвежьей семье. С биологической точки зрения он считался спелым лесом, потому что эта местность могла поддерживать существование только тех животных и той растительности, которые уже там были. В эти экспедиции мне не приходилось звать медвежат дважды. Я еще только начинал спускать лодку на воду — а они уже сидели в ней и одобрительно урчали, выпятив губы. Мы понимали во время этих набегов на чужую территорию, что нам может не поздоровиться, если мы столкнемся с ее законными обитателями. Но как-то утром я по чистой случайности увидел, что во время нашего браконьерского набега наши соседи — медведица и двое медвежат — переплыли реку и хозяйничают в нашей законной зоне как у себя дома. Так уж удачно сложилось, что никто ни разу не попался с поличным и не «потерял лицо». Таким образом, пять медвежат и одна взрослая медведица сумели удовлетворить неодолимую потребность своей натуры — время от времени заниматься воровством!
Начав с этих набегов, мы постепенно перешли к более дальним экспедициям вверх по северо-западному рукаву озера Такла, длиной в шестнадцать миль. Скалы из плотного известняка, крутые обрывы не давали нам причаливать так часто, как мне хотелось бы, но медвежатам очень нравилось просто спокойное плавание по гладкой поверхности вдоль берега озера. Они выкапывали диковинные личинки и корни и переворачивали камни в реке в поисках коридала, на который дома и не взглянули бы. Я тем временем раскапывал «корни радуги» в надежде отыскать крупицы золота, возможно, осевшие в расщелинах скал.
Однажды я пересек озеро в верхнем его конце, где оно сужалось, и поплыл вдоль восточного берега к полуострову, лежащему там, где озеро разделялось на два рукава. Поднялся резкий ветер, и я рискнул отправиться в обратное пятимильное плавание к Отет-Крику только после заката. Во время вынужденной остановки медвежата слазали по желтым скалам к высоким пихтам, которые стеной стояли по обоим берегам полуострова. Устроившись на одной скале, откуда был прекрасный обзор, я долго рассматривал оба рукава и нижний конец озера. Как всегда в поисках золота, платины, бериллия и других ископаемых, я за три следующих дня обследовал устье каждого ручья на протяжении четырнадцати миль и дошел до вытекавшей из озера речки под названием Мидл-Ривер.
Напротив самого устья Отет-Крика, на дальнем берегу северо-восточного рукава мы набрели на добротную хижину из еловых бревен, которая стояла на холме ярдах в сорока от берега. Пристав к берегу, я отправил медведей на дерево, а сам пошел к хижине. Дверь была не заперта. Видно было, что хозяин в этом году побывал здесь. Шкафы были забиты запасом консервов на зиму, а в пристройке за кухней стояла аккуратная поленница дров. Мне сделалось тошно при виде трех дюжин разных стальных капканов и цепей, аккуратными рядами развешанных по стене дровяного сарая.
Я понял, что нет смысла увозить эти орудия пытки на середину озера и топить их там, охотник просто закажет новые.
По-моему, еще никто всерьез не осудил трапперский промысел.
Вырвав листок из записной книжки, я написал несколько строк и от имени медвежат пригласил незнакомого охотника в гости. Глядя на то, как изготовлены его снегоступы, на домотканые одеяла, покрывавшие кровать, лосиные ремни, заменявшие матрац, на предметы его зимнего охотничьего снаряжения и на то, что щели между бревнами были заткнуты тряпьем, я понял, что хозяином был холостой индеец. С завистью оглядев книжную полку, я предположил, что это образованный молодой человек, любитель приключенческих книг, философии и естественной истории. Я мог ждать появления этого человека, промышлявшего трапперством, только в конце ноября, после первого снега.
Из озера Бабин вытекает река Бабин, приток Скины, мощной реки, которая впадает во фьорд, врезающийся в сушу на сто миль выше города Принс-Руперт. А из озера Такла, расположенного на расстоянии неполных двадцати миль от озера Бабин, вытекает река Мидл-Ривер, которая через озера Тремблер и Стьюарт впадает в реку Фрейзер, а та в свою очередь впадает в Тихий океан через пролив Джорджия у Ванкувера. Сеть индейских капканов покрывала территорию между бассейнами этих двух рек.
Зелень лета незаметно сменилась яркой сентябрьской палитрой. Я основательно подготовился к ранней зиме: наколол и сложил у стены хижины дрова, смазал жиром снегоступы, щели между бревнами законопатил мхом и обмазал глиной, как изнутри, так и снаружи, починил ставни, а продукты спрятал в погреб под кухней, утеплив его мхом, чтобы продукты не промерзли. Каждый день я находил все новые оправдания, чтобы побольше времени проводить с медвежатами. Дело в том, что дрозды, как все береговые птицы, рано улетели, и, глядя на их ящик позади хижины, я все время их вспоминал. Я с тревогой думал, смогут ли они в первый раз найти и преодолеть весь долгий путь до Соноры и Синалоа. Может, именно от того, что я так остро ощущал их отсутствие, я и стремился побольше быть с медвежатами.
Медвежата четко делали различие между двумя мирами — домашним и тем, что лежит за пределами хижины. Они стоически смирились с моими глупыми требованиями — не устраивать в хижине драк, вести себя прилично, не проявлять раздражения и ревности внутри дома. Эти правила должны были предотвратить возможность того, что в один прекрасный день произойдет свалка и от гостиной останутся одни обломки. Я припоминаю случай, едва не кончившийся такой катастрофой, когда Дасти толкнула Скреча и тот опрокинул горшок с опарой, стоявший на низком табурете у кухонной плиты. Тот день был ужасно холодный и дождливый. Едва одолев одну милю, медвежата отказались идти дальше, они практически ничего не ели. Расти и Дасти хотелось свернуться у очага и поспать, но Скреч вздумал поиграть. Чтобы не дошло до беды, я заставил его выйти на короткую прогулку по берегу. Он плясал, валялся по песку и бросал в озеро куски коры. Но не прошло и десяти минут, как он прямиком пустился в дом. Я не успел даже обтереть его большим полотенцем, которое специально держал у двери, как он ворвался в комнату и цапнул Дасти за пятку. Не считаясь с моим требованием не устраивать драк в доме, она выпрямилась и отвесила Скречу такую оплеуху, что он покатился через всю комнату и налетел на горшок с опарой, мгновенно став белым с головы до пят.
Все трое притихли, ожидая, что за словесным взрывом последует физическое воздействие. После принудительного купания в ледяной воде озера Скреч провел остаток дня, забившись в самый темный угол под лавкой.
У Расти любимой игрушкой в доме было старое одеяло, под которым когда-то спали еще не оперившиеся голенькие дроздята. Лежа на спине перед очагом, он любил сворачивать и разворачивать старое вытершееся одеяло, так что я опасался, что он разорвет одеяло в клочья; еще он любил его жевать, кататься на нем или прятать под кроватью и готов был подраться, когда Дасти и Скреч проявляли хоть малейший интерес к его игрушке. Они научились различать, когда он настроен серьезно, а когда хочет поиграть. После нашей первой ночевки в хижине А-Тас-Ка-Нея Расти стал брать игрушку в постель. Дасти выловила из озера Бабин кусок клена с наплывом. Наверное, он был сладким, потому что во время игры она грызла и лизала твердую как кость деревяшку. С ней она не расставалась в доме. Она никогда не забывала, куда ее положила. Даже во сне, свернувшись в клубочек рядом с Расти, Дасти не выпускала деревяшку из передних лап. Иногда она спала, прижав игрушку к груди. Скреч был в самом низу тотемного столба, в виде которого можно представить иерархию нашего медвежьего общества. У него не было в доме постоянной игрушки, и он отвергал все, что я ему предлагал. Частенько ему изрядно влетало за то, что он слишком близко подбирался к одеялу Расти или деревяшке Дасти.
Все трое медвежат, на мой взгляд, слишком много времени посвящали игрушкам, будь то в вечерние часы, когда мы сидели на холме перед хижиной и даже небо казалось сонным, или во время ежедневного купания в озере либо в Отет-Крике. Расти целыми часами боролся со старым кофейником и грыз его. Иногда он брал кофейник с собой поплавать и если упускал его на глубину, мчался ко мне и ревел как теленок, пока я не спасал кофейник. К счастью, Дасти и Скреч играли с предметами, которые не тонули. Дасти кувыркалась, боксировала и подкидывала большую еловую шишку, а Скреч делал вид, что стережет обыкновенное полено. Не представляю себе, какой ярлык нашли бы зоологи для этого пристрастия медвежат к игрушкам. По-моему, выбор игрушек был лишен всякой логики и непредсказуем.
Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что медвежата получали дополнительную радость от того, что были вместе. Их безграничная жизнерадостность доказывала, что в своей семье они чувствовали себя уверенно. На мой взгляд, игрушки выражали своеобразие и индивидуальность каждого из них. Полено заменяло Скречу сильного Расти, когда того не было рядом, без игрушки Скреч чувствовал бы себя одиноким или отверженным. В доме он любил забраться ко мне на колени и притвориться, что спит; вместо того, чтобы соперничать с двумя другими медвежатами в оригинальности, он притворялся, что не замечает их проделок, хотя одним прищуренным глазом следил за каждым движением брата и сестры.
Пятнадцатого сентября в овраге позади хижины, в сотне ярдов от Отет-Крика, я наткнулся на богатый выход золотоносного песка. Единственный минус этого дара божьего заключался в том, что овраг был сухой, и мне приходилось тащить песок для промывки к реке, чтобы отделить песчинки золота от пустой породы. Я стал бы, конечно, спорить и доказывать, что у меня не было времени соорудить промывочный лоток, но ни за что не признался бы, что откладывал это, лишь бы проводить больше времени с медвежатами. Им надоело каждый день ходить за мной от места раскопки к реке и обратно, поэтому они чаще всего возились на опушке леса, отрабатывая некоторые комбинации дзюдо и каратэ для троих, а то и четверых борцов. Иногда я не выдерживал, бросал лопату и лоток и присоединялся к их играм. При этом медвежата откладывали личные счеты друг с другом и пользовались случаем сквитаться со мной за то, что я не позволяю драться в доме, и вкладывали массу эмоций в каждый нокдаун; все неизбежно кончалось тем, что по вечерам я доставал иголку с ниткой, йод и лейкопластырь. Когда на тебя одновременно с трех разных сторон нападают медведи общим весом в сто восемьдесят пять фунтов, это чуть-чуть многовато для обыкновенного не очень крупного мужчины.
В эту осень медвежата привязывались ко мне все сильнее и сильнее, и одновременно они со все большим интересом приглядывались ко всем мелочам жизни окружавшего нас мира дикой природы. Чудеса этого мира отражались как в зеркале в их поведении, каждый погожий день они так и рвались на прогулку, горели желанием изучить каждый квадратный дюйм окрестностей озера Такла, и этот жгучий интерес только на пятьдесят процентов относился к пище, несъедобные предметы притягивали их не меньше.
По-моему, большие успехи медвежат объяснялись тем, что поблизости не было других людей и никто не отвлекал их от тех простых занятий, которым я их обучал. Поскольку я с самого начала стремился подготовить медвежат к самостоятельной жизни среди дикой природы, я внимательно следил за каждым изменением в их поведении. Стремясь не допустить их одомашнивания, я в то же время опасался вытолкнуть их слишком рано в яростный, жестокий мир, где им придется бороться за существование с другими медведями. Я сознательно пытался разрешать все проблемы умения находить корм, укрытие, привить им навыки обороны, самоутверждения, игр и отношений друг с другом с точки зрения медвежьих, а не человеческих критериев во всем, кроме правил поведения в доме.
Я видел, что мой замысел осуществлялся успешно, это подтвердилось как-то утром, когда в гниющем болоте мы выкапывали луковицы растения, похожего на эрроурут. Я нарочно не стал поднимать тревогу, когда крупный барибал-двухлетка подкрался к Скречу и ударом головы опрокинул его на спину. Хотя я всей душой ненавижу медвежьи драки, в этот раз я хотел посмотреть, что сделают медвежата в ответ. Расти и Дасти, которых почти не видно было среди тростника, мгновенно поднялись на дыбы, чтобы узнать, почему заорал Скреч. В мгновение ока они оказались рядом с братом и принялись раздавать апперкоты и другие «подарки» старшему медведю, вполне достойно защищая свою честь. Моя троица уже было погнала врага прочь, как вдруг уступила непреодолимой истинно медвежьей склонности обнюхиваться с чужаком. Вообще-то этот агрессор был не так уж плох, по правде говоря, Дасти даже слегка приплясывала перед ним. Двухлетка потянул носом в мою сторону и с ужасом увидел, как я поднял и погладил медвежат. Он сопровождал нас мили четыре, но не подпускал меня ближе чем на шесть футов. Придя домой, я не пустил его внутрь, хотя он и ползал на брюхе и жалобно повизгивал, но я не знал, как поведет себя этот двухлетний двухсотфунтовый медведь, привыкший к лесной жизни, в нашем упорядоченном жилье. Я сделал ошибку, бросив ему лосося, и он еще семь дней каждое утро ходил с нами на промысел.
Играя с этим добродушным молодым медведем, медвежата проявили тактическую сметку и необычайное чувство юмора. Когда этот старший медведь располагался у стенки дома подремать на солнышке, Расти подкрадывался к нему и бил его по носу, этому самому чувствительному месту у медведей. Медведь выпрямлялся, чтобы схватить обидчика, и тут Дасти и Скреч хватали его за поджилки, что вызывало судорогу — медведь бросался вперед и всякий раз валился мордой наземь, когда медвежата проделывали этот трюк. Хотя проказники все время использовали один и тот же прием, медведь никак не понимал, что Расти заманивает его в ловушку. Если вы сами не видели, как смеются медведи, — мне не описать, как они потешались над этим увальнем.
В начале октября Расти весил восемьдесят фунтов, Дасти семьдесят пять, а коротышка Скреч — около шестидесяти. Почти все, что они съедали, переходило не в жир, а в рост, но аппетит их стал пропадать, они уже не лопали все подряд, как в сентябре. Так природа готовила их к зимней спячке.
Убирая как-то крупные, отполированные ледником валуны с места своих раскопок, я спохватился, что медвежат не видно. Большой медведь не появлялся уже несколько дней. Сначала я подумал, что он, наверное, пришел к хижине и медвежата удрали поиграть с ним. По своей привычке я всякий раз, когда они не вертелись у меня под ногами, отправлялся разбираться, в чем дело. На этот раз они нашлись всего футах в пятидесяти от меня. Став полукругом, обнажив клыки и вздыбив шерсть на загривке, они молча наблюдали, как медленно, напружинившись приближается росомаха, животное, чей необыкновенный ум, удивительная сила, непредсказуемый нрав и настойчивость снискали ему необычайное почтение в наших северных лесах. Росомаха эта была ростом с большую таксу. Нацелившись глазами на глотку Скреча, она медленно приближалась, то вытягивая, то втягивая голову, совсем как челнок ткацкого станка. Она выбирала удобный момент для быстрого и смертельного броска. Похоже, будто медведи понимали, что росомаха умеет лазать по деревьям, и не пытались спастись от нее на ветках. Да и времени на это не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23