Конечно, не обходилось тут и без изрядной доли бравады и позерства. Я был уверен, например, что, когда меня нет рядом и некому пустить пыль в глаза, Инга другая.
И все же…
Господин Штольц из отдела печати, вопреки своей фамилии — слово «штольц» по-немецки означает «гордый» — оказался довольно бледной личностью как в буквальном, так и в переносном смысле. С унылым вислым носом, с дряблой, нездорового желтоватого оттенка морщинистой кожей, он производил впечатление глубокого старика, хотя, как выяснилось позднее, ему не было еще и пятидесяти.
Мне показалось, до моего прихода он мирно подремывал у себя в кабинете, обложившись для вида бумагами.
При моем появлении, чтобы стряхнуть с себя сон, засуетился чересчур оживленно, усаживая меня в кресло.
— Кофе? Кока-кола? Тоник?
Я поблагодарил и отказался.
— О, вы великолепно говорите по-немецки! К сожалению, я по-русски уверенно знаю всего только два слова: «прошу» и «спасибо».
— Этого вполне достаточно, чтобы вести светский разговор.
— Вы считаете? В таком случае, с которого из них следует начать?
— Если верно все то, что сказал мне вчера профессор Редлих, я лично начну со слова «спасибо».
Штольц рассмеялся, взглянул на меня с пробудившимся интересом. Оживление, которое он вначале имитировал с помощью профессиональных навыков опытного чиновника, приобрело иной, более естественный характер.
— Значит, из двух возможных мне теперь остается лишь одно. В таком случае — прошу!
С этими словами он протянул мне два железнодорожных билета.
— До Инсбрука и обратно, через Зальцбург. Вам следует лишь вписать свои фамилии, вот сюда. Поезд сегодня в пятнадцать пятнадцать. В Зальцбурге вас встретят, номер вагона им уже известен. В крайнем случае, если потеряете в толчее друг друга, предусмотрена встреча в бюро путешествий на вокзале. Думаю, вы будете приняты бургомистром.
Я заерзал в кресле.
— Не хотелось бы никому причинять хлопот. Нам с дочерью вполне достаточно сведущего гида.
— Не беспокойтесь, это приятные хлопоты. Советы теперь в моде. Бургомистр или его заместитель — я не знаю, как там у них сейчас с отпусками, — несомненно будет рад возможности побеседовать с вами… Между прочим, мой начальник предлагал отправить вас самолетом. Но я взял на себя смелость убедить его, что это не доставит вам радости. Взлет и посадка — вот и все. Вы ровным счетом ничего не увидите. У нас ведь тут расстояния… Словом, не то, что в вашей стране.
— Вам приходилось бывать в Советском Союзе?
Он развел руками:
— К сожалению, нет… Но и так достаточно одного только взгляда на карту мира… Не сочтите, пожалуйста, за нескромность. — Он сложил сердечком губы, такие же бескрасочные, как и все его серо-желтое лицо.
— Господин Редлих сказал, вы литовец?
— Нет, я латыш.
— Ах, простите, простите! Латыш, конечно. Латвия, Литва — я всегда путаю. И… — Он почему-то замялся, понизил голос: — Коммунист?
— Коммунист.
— Убежденный?
Вопрос этот, заданный с какой-то трогательной наивностью, заставил меня улыбнуться:
— А разве бывают неубежденные коммунисты?
— Бывают! Бывают! — Он с неожиданной горячностью замахал руками.
— Все бывает! Убежденные католики, неубежденные коммунисты. И наоборот. Вот я, например, неубежденный католик.
— Как это понимать?
— Очень просто! Хожу в церковь по воскресеньям с женой и детьми. Голосую на выборах только за народную партию. Выписываю вот уже тридцать лет католическую прессу. А так… Загробное царство, чем я к нему ближе, интересует меня все меньше и меньше. Газету я каждое утро аккуратно вынимаю из почтового ящика, но никогда не читаю. А выборы… Честно говоря, я даже толком не знаю, чего хотят наши «черные» и чем они отличаются от социалистов.
— Есть же какие-то отличия…
— Должен ли выход из нового метро быть прямо против Штефля или чуть в стороне? Простите меня, но это не серьезно. А голосую я за народную партию только в пику своему начальнику. Он у нас социалист. А вообще-то по своим глубоким внутренним убеждениям я чиновник. Убежденный чиновник средней руки. Разве плохо? Я старательно выполняю свой небольшой, строго очерченный круг обязанностей, смею думать — даже хорошо, и чихать мне на то, кто там сейчас у большого рулевого колеса, социалисты или клерикалы. Я буду нужен и тем и другим… И жена мною довольна — это тоже кое-что да значит в нашем мире. Да, да, да, не улыбайтесь! По мнению австрийских женщин, лучший муж именно чиновник. Он всегда приходит домой отдохнувшим, хорошо выспавшимся и прочитавшим газеты.
И сам первый господин Штольц посмеялся своей шутке, заливисто, тоненько повизгивая.
— Разрешите?
В кабинете появилась молоденькая миловидная секретарша.
— Господин советник, в десять прием у мистера Смолетта. Сейчас без двадцати, вы просили напомнить.
— Очень хорошо, Мицци! — Она вышла. — Опять начинается чертова карусель. Такая жара, а тут смокинг, виски, потные лица…
Он быстро и очень толково, в нескольких словах, изложил мне маршрут предстоящей поездки. Подал на прощание холодную, мягкую безвольную руку.
— Жаль расставаться с вами, вы пришлись мне по душе.
Интересно, чем? Ведь говорил, в основном, он сам.
А может быть, именно этим?
— Не пообедать ли нам как-нибудь вместе, когда вернетесь, а?.. Пусть вас не смущают расходы. — Я задумался над тем, как бы отказаться, не обидев его, а он неправильно истолковал мое чуть затянувшееся молчание. — Проведу по ставке на представительство. Вот вам еще одно незаметное, но немаловажное преимущество чиновника среднего ранга. Маленькому на представительство не отпускается средств, а высокопоставленный не будет этим марать себе руки… Так как же? Мне, право, очень хотелось бы потолковать с вами.
Мы договорились на вторник.
Кажется, он был искренен. Возможно, ему вдруг захотелось вырваться на какое-то время из своего привычного, опостылевшего круга, посидеть с совершенно чуждым ему человеком, поговорить, поболтать без опасения, что все сказанное им не пойдет дальше и не будет превратно истолковано.
Интересно, отказался бы он от своего намерения, если бы узнал про телекамеру и черный «мерседес»?..

Возле дома я вдруг почувствовал, что на меня кто-то пристально смотрит. Не знаю, что там говорит о телепатии серьезная наука, но, по-моему, человек каким-то непостижимым образом ощущает на себе устремленный на него пристальный взгляд. Может быть, не каждый, спорить не берусь. Но вот, например, подпольщик, которому все время приходится быть начеку, остерегаясь слежки, в конце концов приучается, даже не поворачиваясь, чувствовать на себе чьи-то глаза. Причем это приобретенное свойство, или умение, или натренированность, уж и не знаю, как сказать, не исчезает с течением лет. Достаточно только попасть в сходные обстоятельства, пусть даже через долгие годы, как способность эта проявляется вновь. Нечто подобное происходит и с велосипедом. Кто ездил на нем, никогда уже больше разучиться не сможет. Выработанная способность держать равновесие останется навсегда, разве только потребуется несколько минут тренировки.
Так вот, резко повернув голову, я обнаружил, что ко мне очень внимательно приглядывается респектабельного вида высокий пожилой господин в кремовом чесучовом костюме. Беззаботно покручивая в руках тросточку, он прогуливался по другой стороне улицы возле магазина тканей, точно в том же месте, где вчера парковался черный «мерседес». Встретившись со мной взглядом, респектабельный господин сразу повернулся к витрине и стал изображать усиленный интерес к ярким летним тканям для женских платьев.
А у самого моего подъезда, в нише у стены, сидел на корточках рослый мускулистый хиппи в черных в виде бабочки солнцезащитных очках и едва слышно потренькивал на гитаре. Он не обращал на меня никакого внимания, пока я возился у парадной с ключом, но какое-то чувство подсказало мне, что оба они, и пожилой господин и этот обтрепанный хиппи, из одной и той же компании.
Полиция? Наркотики?
Теперь уже у меня начали закрадываться сомнения. Но, с другой стороны, откуда такой внезапный интерес к моей персоне? Ведь мне решительно нечего ни бояться, ни скрывать.
Что же делать? Обратиться в советское посольство? А если это все-таки относится не ко мне, а к Шимонекам?
Нет, решил я, пока лифт, постукивая, поднимался на мой этаж, нет абсолютно никакой причины ударять в набат. Тем более, что через час-другой мы с Ингой уже вообще не будем в Вене. А вернемся — тогда посмотрим. Можно вообще не возвращаться больше в эту квартиру. Говорила же Эллен, что не составит никакого труда поселить нас у других.
Дома меня ждал сюрприз. Инга, услышав звяканье ключа, сама открыла дверь.
— А у нас гости! — произнесла она по-немецки.
Фрау Элизабет Фаундлер из Южного Тироля со своей вертлявой собачкой Альмой!
— Извините, господин… Ах, у меня всю жизнь ужасная память на фамилии!
— Ванаг, с вашего позволения.
— Да, господин Ванаг! Я не стала ждать приглашения, как видите. Вы бы меня все равно не пригласили…
Я сделал протестующий жест.
— Ах, пригласили бы? Тогда тем более. Я лишь чуть-чуть опередила события, не так ли? Все дело в том, что после того, как я познакомилась с живым русским господином, мне вдруг до смерти захотелось поглядеть на живую русскую барышню. Жить через стенку и не познакомиться — это же такая мука! И я решила: зачем мне мучиться? Пойду и приглашу их на свой яблочный штрудель.
Темпераментная старушка мало походила на ровных, чуть вяловатых венцев. Те так легко не заводили знакомства, а уж пригласить к себе…
— К сожалению, — сказал я вполне искренне, — к сожалению, через несколько часов мы уезжаем.
— Уже знаю. Ах, старая кочерга, нет чтобы вчера вас пригласить! А то промучилась целый день: удобно, неудобно… Даже ночью плохо спала… А у вас замечательная дочь. Такая образованная барышня. Она мне прямо раскрыла глаза. Этот Евгений Савойский!.. Я всю жизнь чувствовала здесь какой-то подвох. Явиться сюда без штанов и через какой-нибудь десяток лет стать богатейшим на земле человеком!.. Нет, с честными людьми такого никогда не случается!..
Она ушла, пожелав доброго пути и взяв с нас честное слово, что, вернувшись, мы непременно отведаем ее штруделя.
— Что ты там наговорила ей про Евгения Савойского? Насколько мне помнится, не далее как утром у тебя звучала совсем другая песня.
Если Инга смутилась, то на один лишь миг.
— Обыкновенный прокол, отец! Оказывается, одно дело — прочитать и совсем другое — увидеть собственными глазами.
— Ах, ты его увидела? Ну как он там, старина Евгений, в добром ли здравии?
— Спасибо, более чем! — Она метнула в меня синие молнии. — Привет просил передать… А если без шуток-прибауток, то окружение, обстановка, мебель, всякие носильные вещи могут сказать о человеке не меньше, чем личное знакомство.
— Другими словами, тебе не понравилось ложе, на котором он почивал, и отсюда ты сделала вывод, что это несносный тип.
— Знаешь что, отец!.. Давай либо серьезно, либо вовсе не будем говорить.
— Ну, давай серьезно. Чем именно разочаровал тебя Бельведер?
— Сам дворец не разочаровал меня ничуть! Роскошное место. Но о бывшем своем владельце объективно свидетельствует не с лучшей стороны. Авантюрист, нувориш, показушник… И вообще чувствую, хватит с меня всяких дворцов! Надо переключаться на храмы божьи.
Новый вираж!
Ничего подобного, стала с жаром доказывать Инга. Никакой не вираж. Дворцы интересовали ее не сами по себе, а лишь с точки зрения истории культуры. Но, как выяснилось к ее глубокому разочарованию, чаще всего они выражают только личные вкусы своих владельцев. Конечно, и вкусы эти не свободны от модных течений времени. И все-таки… Каприз заказчика — и вдруг среди строгой готики ни с того ни с сего возникает чистейший греческий эпиталий или даже египетский усеченный обелиск. Не говоря уже о внутренних интерьерах. Чего там только не наворочено!
Другое дело церкви. Они строились для народа, так сказать для массового потребления, и в этом отношении на их создателей никакого нажима не оказывалось. В результате свою эпоху церкви выражают куда свободней, точнее и чище, чем дворцы.
Моя увлекающаяся дочь опять ошибалась. Логика ее рассуждений была лишь поверхностной, кажущейся. Уже само назначение церкви как места молений соответствующим образом воздействовало на строителей. Не говоря уже о том, что заказывали и принимали готовое тоже определенные лица со своими вкусами и взглядами. Недаром же из церквей нередко изымались картины одних мастеров, чем-то не понравившиеся духовным пастырям, и заменялись другими, несравненно более худшими.
Но стоило ли с ней спорить? Дворцы ли, церкви ли — какое это имеет значение! Инге интересно, она «при деле» — вот основное. Пройдет «церковный период», настанет какой-нибудь другой: живопись-модерн или прикладная графика.
Главное — ей не скучно, ну и с ней тоже не соскучишься.
Мы начали собираться, и тут вдруг прикатил на своей поджарой, как гончий пес, «шкоде» Вальтер — отвезти нас на вокзал.
Этого мы никак не ожидали. Даже Ингу тронула его внеплановая любезность.
— А что же ваш распорядок дня, дядя Вальтер?
— По распорядку дня сейчас послеобеденный сон на служебном месте!
— рассмеялся Вальтер. — А как раз сегодня ночью я прекрасно выспался.
Мы захватили с собой в поездку немного вещей — сумку и небольшой чемодан. Он не дал нести Инге чемоданчик — взял у нее из рук.
— Не надо, дядя Вальтер, мне не тяжело.
— Давай, давай! У нас еще нет равноправия женщин.
Хвосты торчали на своих постах, только поменялись местами. Чесучовый костюм околачивался теперь у двери подъезда, гитара устроилась у витрины с тканями.
Мы уселись в «шкоду». На заднем сиденье было тесновато — мне пришлось прижать к дверце колени.
Вальтер завел мотор.
«Хвосты» не проявили ни малейшей тревоги по поводу моего отъезда. Я долго следил за ними в заднее стекло. Они спокойно оставались на своих местах, пока не исчезли из моего поля зрения. Черного «мерседеса» с красными сиденьями тоже нигде не было видно.
Идиллия в отношениях Вальтера и Инги продолжалась недолго. Они поцапались еще в машине. Поводом послужил все тот же Евгений Савойский. Вальтер без особого интереса, просто так, из любезности очевидно, снисходительно поинтересовался, где побывала Инга сегодня.
— В Бельведере, — ответила она лаконично.
— Ну и как?
— Интересно.
По ее тону я определил, что она не склонна к разговору. Но Вальтер этого не почувствовал и в своей обычной ровной, с поучающими интонациями манере стал популярно разъяснять, чем примечателен Бельведер. При этом он, естественно, не преминул упомянуть и Евгения Савойского, назвав его великим.
Этого хватило, чтобы Инга тотчас же полезла в бутылку.
— А по-моему, он просто авантюрист, мародер и мерзкий мстительный человечек.
«Шкода» чуть притормозила — только этим Вальтер и проявил свою реакцию.
— В самом деле? — спросил довольно безразлично. — И ты можешь это доказать?
— Пожалуйста! — Инга, не задумываясь, стала перечислять. — Освободил Венгрию от турецкого ига и тут же навязал другое, австрийское — раз! Потопил в крови народное восстание в Нидерландах — два! Из чувства мести французам, которые когда-то не захотели взять его в армию, затеял гнусную войну за «испанское наследство» — три! Половину всего захваченного австрийской армией прикарманил лично себе — четыре! Весь Бельведер выстроен на награбленное!
— Нравы времени, — удалось вставить Вальтеру.
Он только подлил масла в огонь.
— Да? Джонатан Свифт, между прочим, жил в то же время. И Ньютон! И Дидро! Вот какой диапазон у ваших «нравов времени». Так что ссылка на них неосновательна и отвергается.
Я не удержался:
— Браво, Инга! Двадцать копеек!
— Что это значит? — удивленно повернулся ко мне Вальтер; «шкода» как раз стояла возле светофора в ожидании зеленого света. — Какие двадцать копеек?
— Шутливое выражение одобрения.
— Так ты одобряешь?.. Удивительно! А австрийцы, между прочим, считают принца Евгения Савойского величайшим деятелем в своей истории.
— Австрийцы считают! — тут же ухватилась Инга. — Какие австрийцы? Все до единого? Вот вы, прогрессивный австрийский ученый, марксист, тоже так считаете?
— А ты, передовая советская студентка, комсомолка, разве не считаешь царя Ивана Грозного великим деятелем русской истории? — перешел Вальтер из обороны в наступление.
— Ивана Грозного? Шизофреником я его считаю! Шизофреником и сыноубийцей. Великий деятель — это прежде всего великий гуманист!
Наступление сорвалось.
— В самом деле? — Вальтер озадаченно пожевал губами. — В таком случае я тоже готов согласиться, что с точки зрения современного просвещенного человека Евгений Савойский действительно имел кое-какие недостатки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33