Большинство младших офицеров Токийской полиции определенно считает, что у меня из рукавов драконы вылетают". Он посмотрел на узкий синий форменный обшлаг… это был бы очень маленький дракон. "А маскировка все-таки замечательная. Надеть форму и фуражку, коротко остричь волосы, перейти с трубки на сигареты… и даже очень наблюдательный человек скажет только: "Смотри, как этот высокий полицейский похож на… Да нет, не может быть, конечно". Ну что ж, еще два письма и можно будет чуть-чуть вздремнуть".
Он взял следующий лист бумаги, прищурился… Левая рука механически охлопывала стол в поисках портсигара.
Внезапная - и насильственная, не забудем, насильственная - смерть Окубо Тосимити37, министра внутренних дел, наступившая вчера вечером от критического переизбытка стали в досточтимом организме, вызвала бумажный шторм, который и сам по себе мог бы парализовать правительство. И парализовал. А времени оставалось мало. "Безнадежные дураки. Они думают, что если они будут сидеть тихо и действовать по процедуре, все обойдется. Ха. Окубо мертв, и мы остались с теми же некомпетентными олухами, которые похоронили предыдущий режим. Те, кто убил министра, не упустят такого шанса. О нет, не затем они его создавали".
– Ты знаешь, - сказал он вслух, - что мне это напоминает? Убийство Сакамото Рёмы. Помнишь, осенью шестьдесят седьмого, как раз перед тем, как война началась всерьез? То самое, в котором обвиняли меня. Я всегда думал, что это был кто-то из своих, из патриотов, из Исин-Сиси. Кто-то, кому очень не нравилось, что стороны почти пришли к соглашению, и кто хотел гражданской войны. Кому казалась неубедительной победа, полученная без боя. У меня не получилось спросить у Сайго38, так может, сейчас удастся выяснить… если дыхания хватит.
Тот, к кому он обращался, промолчал. Как обычно. Просто сидел себе на заморском же, только несколько попроще, стуле - темный охотничий костюм, цепочка от часов, шейный платок; намек на улыбку завис в уголке рта. На правом рукаве - морщинка, там, где фотографию погнули. Хотя если бы человек ответил, полицейский инспектор не удивился бы.
– Если я уцелею и в этот раз, через год я буду старше тебя. Очень непривычное чувство, фукутё. Я сейчас много старше Окиты, но я всегда был старше Окиты. А вот ты… Я никогда не думал, что доживу до твоих лет…
Лето ломится в окно, но там, где оно раньше бы просочилось сквозь бумагу, оно встречается с прозрачным европейским стеклом и отступает, только через открытую форточку слышен стук тамадама и считалка:
Я из ветра и огня -
Ты пропустишь меня?
Я из стали и стекла -
У меня два крыла.
Лед, костер, бумажный дым -
стукну - будешь моим!
Огонь ушел - тепло, свет, яркое текучее пламя - Харада, Окита, командир… Огонь ушел, а лед - нет. Он не горит, лед, не поглощает себя. В самом худшем случае - тает, становится водой, уходит тонкими струйками и ждет нового случая обрести форму - и невнимательный противник налетает на стену там, где никак не рассчитывал ее найти.
Итак, кто же тот убийца и кем послан? Кому выгодно, чтобы правительство месяц или два, а то и дольше, билось, как рыба, вытащенная из пруда? И зачем? Уж не затем ли, чтобы ухватить рыбу за жабры? Но что ни говори о тех, кто остался после смерти Окубо, - их много, они государство, эта рыба слишком велика, чтобы ловить ее в одиночку. Значит, и противников тоже много. Один человек может не оставить следов, полицейский это хорошо знал, сам не так уж давно был таким одиночкой. Два его бывших имени до сих пор оставались в верхушке розыскного списка - одно в первой десятке, второе чуть пониже. Да, можно не оставлять следов, можно бить по стыкам, по уязвимым местам, по людям, которые образуют связи. И раскачать лодку. Но вот перевернуть ее у одиночки не получится. А если не один, если много людей занимаются тайным делом, то по воде неизбежно пойдут круги… а по поверхности воды бежит-скользит водомерка - и чувствует, как прогибается под ней только что безмятежная гладь пруда.
Рапорты, отчеты, списки - корзины и ведра бумаги. Старый броненосец времен американской внутренней войны, купленный в Шанхае неизвестно кем - и пропавший из виду. Там же, на материке, по всему южному побережью идут войны между опиумными бандами - кто-то новый и очень жестокий выдвинулся на материк и кланы опрокидываются друг на друга, как дома во время легкого толчка…
Этот кто-то использует японцев. Само по себе это естественно - очень уж много людей за годы смуты привыкло к войне и не знает, куда себя деть… но опиум - это деньги, очень большие деньги - и эти деньги тоже нигде не появились. Ни в Китае, ни на островах. Нигде.
А деньги таковы, что на них можно снарядить небольшую армию.
Двенадцать лет назад одна торговая компания за сто тысяч рё купила на материке семь с половиной тысяч ружей и три старых пушки. А кончилось это дело тем, что ополчение со всей страны не смогло одолеть одну мятежную провинцию39. Нынешние ружья - например, вот эти, покинувшие один шанхайский склад в неизвестном направлении, - будут получше тех, прежних. Осведомитель считал, что стрелковых единиц там от трех до пяти тысяч, - а точнее выяснить не успел, его нашли в доках со вспоротым животом и отрезанным языком… Допустим, кто-то собрал вместе военный корабль, ружья, пушки и людей. Что он будет делать с ними - и долго ли еще до этого самого сбора, который будет уже невозможно скрыть?
Что он будет делать… в стране много недовольных - и со стороны побежденных, и особенно со стороны победителей - те, у кого не сбылись мечты об идеальном государстве. Мятеж в Сацума этих недовольных проредил слегка, смерть Сайго Такамори оставила их без вождя, но если фитиль и вытащили, то сама бочка с порохом все еще стоит в подвале, пусть пороха там и осталось едва на треть. Если этот кто-то хочет просто мести, взрыва ему будет достаточно.
Вряд ли эти люди собирают свою армию в Токио. Сейчас здесь все настороже. Полиция усилена, сети вытащат столько воров и грабителей, сколько обычно ловят за полгода. Но новая столица стоит на заливе. А что такое корабельная артиллерия, все уже прекрасно знают. Вот с тех пор, как Такасуги Синсаку40 с моря взял Хаги, так и знают. Три корабля потребовалось на укрепленный город. А в Токио и укреплений-то нет. Одной паники от появления такого корабля хватит, чтобы окончательно дезорганизовать действия правительства.
Столицу можно взять. А вот страну - никак. Слишком многие люди заинтересованы в новом порядке. Крестьяне получили землю, налоги уменьшились где вдвое, а где и втрое. Да, бумажные деньги мало стоят, да, многим бывшим самураям некуда себя девать, да, промышленность развивается недостаточно быстро, чтобы поглотить рабочие руки, да… но это все на поверхности. Недовольные шумят - и их видно. Те, кто доволен, - молчат. Но стоит произойти чему-то, что всерьез поставит их положение под угрозу… Нужно быть очень большим дураком, чтобы за какие-то восемь лет забыть, что такое вооруженный крестьянин. И что происходит при встрече хоть сколько-нибудь обученной группы таких крестьян с самурайским ополчением.
– А мне, - сказал полицейский вслух, обращаясь к фотографии, - почему-то не кажется, что наш кто-то - дурак. И значит это, что, скорее всего, готовится не мятеж, а переворот. Это кто-то изнутри правительства. Или очень близко. Самая работа для меня, ты не находишь?
Человек на фотографии чуть-чуть улыбнулся. Игра света, случайный блик на стекле.
Вот. Еще один запрос и… Что-то еще беспокоило, мешало. Полицейский положил кисточку на подставку, закрыл глаза. Фыркнул. Ощущение неудобства не имело отношения к делу. Просто, уходя вчера из управления, он поймал взгляд своего начальника.
Г-н Кавадзи Тосиёси, бывший самурай из Сацума, бывший патриот и заговорщик, бывший военный, а ныне начальник департамента полиции, смотрел на него сквозь тяжелое стекло кабинета с тем самым выражением, которое старший инспектор терпеть не мог - и в прошлых жизнях, и в этой. Он не умел творить чудеса, инспектор. Он уже проиграл одну войну - кому-кому, а Кавадзи это должно было быть известно лучше прочих.
Ты делаешь все, что должен, и все, что можешь, - и кое-что сверх того, и выходит так, что этого недостаточно. Иногда все, что остается, - просто умереть с людьми, которые тебе верили. А бывает, что даже это не получается, Кавадзи-сан. Бывает так, что это Айзу41, - и у противника просто слишком много людей и оружия, вы ведь помните, как это было, Кавадзи-сан? И человек приходит в себя неопознанным в лагере для военнопленных - а дома у него уже нет… Бывает так, что это Эдзо42, и случайная пуля, и республика, которая сходит на нет, потому что ее уже некому защитить.
"Ну и что? - удивляется красавец на фотографии, человек, умерший на неделю раньше своей республики. - Ну и что? Какая тебе разница, кто на что надеется и каков будет исход - ты же все равно не станешь делать меньше. Иди спать, тебе завтра еще работать и работать".
Лед не перегорает, нет. В уставе Синсэна нет пункта об отставке. Ни для живых, ни для мертвых. Командир третьего звена смотрит на своего фукутё. И улыбается в ответ.
День клонился к вечеру, когда высокий полицейский в надвинутой на лоб фуражке подошел к воротам паровозных депо токийской станции. Рабочие уже расходились по домам. Полицейский перехватил у ворот какого-то человека в европейской рубашке и куртке, но в старых заляпанных мазутом штанах-момохики и сандалиях на веревочках и спросил, как ему найти господина инженера Асахину.
– А, - отозвался тот, - так господину инспектору в контору надо. Вон туда, - он махнул рукой, указывая, куда именно. И почтительно добавил: - Господин инженер еще задания на завтра дают.
Он был явно горд причастностью к стальным заморским чудищам и завтрашним планам господина инженера, имя которого произносилось с почтительным придыханием. Полицейский вежливо поблагодарил и прошел, куда указано. А рабочий еще какое-то время стоял, пытаясь понять, что показалось ему таким неправильным. А потом улыбнулся и пошел своей дорогой. Мечи-то правительство запретило всем, даже своим военным. Полиции выдали заморские сабли и дозволили носить в ночную смену - когда дубинкой можно и не отбиться. Но природу не переделаешь - вот и сажают полицейские новые клинки на привычные длинные рукоятки. Начальство ворчит, конечно, но тоже… понимает. Если бы рабочий лучше разбирался в оружии, он понял бы, что у встреченного им полицейского от старого меча не только рукоять, но и клинок, - и тогда, пожалуй, испугался бы. Не ходят хорошие люди по улицам с запрещенным оружием. Но рабочий разбирался в рельсах и костылях.
Здание конторы было европейским, с большими застекленными окнами и распахивающимися деревянными дверями. Полицейский постучал в нужную и вошел.
Господин инженер сидел за столом - таким же неуклюжим, как в полицейском управлении, - и, обхватив голову руками, смотрел в сегодняшнюю газету. Вряд ли содержание первой страницы отличалось от вчерашнего.
– Чем могу быть полезен? - невыразительным голосом спросил он.
Полицейский не ответил, разглядывая его. Инженер, наконец, поднял голову и, прищурившись, посмотрел на вошедшего. Встал - одним плавным быстрым движением. Полицейский усмехнулся уголком рта и снял фуражку.
Они стояли неподвижно, глядя друг на друга. Два человека в тесных заморских костюмах, между ними - широкий европейский же стол, и тень креста от чужеземного оконного переплета ложится на разбросанные по столешнице бумаги и стопку английских книг. Но время стремительно откатилось назад, в те года, когда подобная встреча не могла закончиться ничем хорошим.
Они знали друг друга - Асахина Ран, ронин из Мито, патриот, бывший хитокири43, бывший телохранитель и агент Кацуры Когоро - и Сайто Хадзимэ, ронин из Айзу, бывший командир третьего звена Синсэнгуми. Инженер Асахина смотрел на меч на поясе.
– У меня есть разрешение, - улыбнулся инспектор. - Если вас именно это беспокоит.
Асахина не ответил. Смотрел и ждал. Он и в прежние-то времена говорил мало. Последний раз он видел Сайто еще в ту войну, мельком, в Айзу, во время осады замка Вакамацу, и был уверен, что штурма тот не пережил. Но вот он, в форме полицейского инспектора, с японским оружием и разрешением на него. Лжет? Нет. Значит, и форма настоящая, и разрешение действительно есть, и кто-то в управлении знаком с подлинной биографией посетителя. Вероятно, кому-то там нужен человек, который занимался бы и теперь тем же, чем занимался раньше. Следователь и убийца одновременно. Следователь, которого в случае чего очень легко убрать, - не нужно даже искать повод, достаточно назвать имя.
– Ваш покорный слуга рад впервые предстать вашим очам, - сказал инженер. Сайто оценил иронию того, что было сказано. Услышал и то, что сказано не было: "Вы пришли ко мне, не я к вам". - Садитесь, пожалуйста…
Интонация предполагала продолжение: "…господин… кто?"
– Инспектор, - полицейский прищурился. - Меня зовут Фудзита Горо. Да,- кивнул он, - вполне легально. Уже год.
– Ваш покорный слуга так и подумал.
О да, полицейский с запрещенным оружием заметен, как дракон в бочке с дождевой водой.
Хозяин кабинета указал гостю на стул, сел сам, положил руки на стол. Тень оконного переплета сползла со стола на пол и стену. Газетный заголовок кричал - "Убийство его превосходительства Окубо Тосимити!"
Поверх лежал недописанный лист доклада - взгляд инспектора поймал новое слово "кикан", двигатель. У господина Асахины был прекрасный почерк. Впрочем, с фехтованием у него дело обстояло не хуже, чем с каллиграфией.
Мито. Старые семьи, старые обычаи, в доме могут годами перебиваться с проса на ячмень, но будут содержать двух положенных по закону оруженосцев с деревянными мечами.
Старая "наука Мито"44, старые законы, старая ненависть, традиции, въевшиеся под кожу, - то, от чего шестнадцатилетний Асахина Ранмару, тогда еще не бунтовщик, не хитокири и уж тем более не инженер, сбежал куда глаза глядят, прихватив только меч и кисточку для письма… Сбежал - и правильно сделал. Вашему двоюродному брату, Асахина-сан, едва исполнилось пятнадцать, когда его казнили, не так ли? Казнили просто за то, что его отец встал на сторону сёгуната, на нашу сторону. Он был хорошим бойцом, ваш дядя, Асахина Синэмон, да и офицером, говорят, неплохим, хотя в этом качестве я его не видел - они отступали другим маршрутом и удачнее, чем мы. Власти Мито спросили за его удачу с его родни. Мальчишку ловили полгода, поймали и казнили. Вы хотели спасти его, я знаю, первый раз за все годы вмешались в дела семьи, но новости в войну идут медленно, а приговоры исполняются быстро. Вот после этого Неуловимый Кацура и отправил вас учиться за море. И тоже правильно сделал. Многим вашим коллегам уезжать было некуда - и они плохо кончили. А когда вы вернулись - уже были другие люди и другая страна. И вы стали строить железную дорогу и паровые машины, чтобы изменить страну еще сильнее, чтобы уже никто не смог вернуть порядок, по которому нельзя не убить сына врага.
И в Мито вы больше так и не были… А вот в Сацума год назад - были. И почему-то мне кажется, что вы тоже искали там Сайго Такамори. И почему-то мне кажется, что вы хотели задать ему тот же вопрос, который хотел задать я. Только я выбыл из игры еще на перевалах, а вы дошли до самого конца, но вам тоже не повезло.
– Следите за прессой?
В темных глазах что-то дрогнуло. Господин инженер принял какое-то решение.
– Господин министр назначил мне вчера встречу, - невыразительно сказал он. - Хотел говорить о каком-то важном деле.
– С вами. Любопытно.
– Господину инспектору и вправду так кажется?
– Я не думаю, что его интересовала ваша нынешняя специальность. К тому же, вы были человеком Кацуры, насколько вообще были чьим-то человеком, а господин министр очень не любил вашего покойного патрона. И очень его боялся.
Инженер мельком пожалел, что никогда не встречался с полицейским в те времена, когда не было еще ни инженера, ни полицейского, а были только хитокири Тэнкен45 и Волк из Мибу. Асахина очень не любил, когда к нему приходили из прошлого, потому что каждый раз мир опять выцветал до врагов и своих. Слишком многие из тех, кого Тэнкен считал своими, занимали сейчас совсем немного места - горсточкой пыли, рыжей фотографией… Не в последнюю очередь - благодаря господам из Мибу и их командирам. Но, - он чуть повел уголком рта, - желание увидеть гостя, наконец, мертвым тоже было из прошлого и не имело отношения к газетному заголовку, несостоявшейся встрече, опасности из темноты.
– Господин инспектор пришел по тому же делу. Ваш покорный слуга слушает.
Мито. Старые привычки; учтивость, обязательная даже перед смертельной схваткой.
Обязательная, но не до конца. Речь господина инженера поразила бы случайного слушателя своей грамматической неуравновешенностью, почти уродством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19