Он убивал бы самого себя, знающего о трагедии и
пытающегося ее предотвратить. Замкнутый круг, временная петля,
осознанная людьми еще тогда, когда машина времени казалась
фантастикой. Наверное, он провел не одну бессонную ночь, читал
серьезные научные труды и дешевые фантастические романы в поисках
выхода... И напивался до потери памяти, понимая, что выхода нет.
И тогда он решился построить свою семью заново. Найти сына - а в
качестве платы тому, кто способен был это сделать, предложить власть
над временем. Видимо, это стало его навязчивой идеей - изменить
прошлое, переиграть жизнь, пусть даже не себе самому. Иначе он нашел
бы другой путь склонить меня к преступлению. Или искал бы сына
по-другому...
Что-то здесь было не так. Слишком сложную, слишком рискованную
комбинацию разработал Эдгар. Мое преступление казалось невинной шуткой
по сравнению с тем, что должен совершить он.
Ну что ж. Эдгар мог вести двойную игру. Но если он принимал меня
за ошалевшего от любви юнца, то жестоко ошибался. Шестнадцать лет,
прожитых в мире, где я был лишним, научили меня диктовать свои
правила. И Эдгару еще предстоит это понять. Откинувшись на спинку
кресла, я посмотрел вверх.
И прошептал, подмигнув холодным огонькам в темном небе:
- Вы не вызываете моего восхищения. Так же, как и я сам.
Это была сто четырнадцатая семья из списка. И вторая из трех,
обосновавшихся в маленьком городке на берегу Енисея. Даже удивительно,
как занесло в крошечный, ничем и никогда не примечательный городок
сразу трех женщин, ставших десять лет назад матерями в рижских
больницах...
Я обосновался в сквере напротив дома - стандартной двадцатиэтажки,
причудливо раскрашенной снаружи и невыразимо обыденной внутри. Скверик
был зажат между выездами из подземных гаражей и маленькой посадочной
площадкой для флаеров. Площадка заросла травой и казалась порядком
заброшенной. Раз в неделю на ней садились такси, раз в месяц - машина
"скорой помощи" или коммунальной службы. Раза два в год, возможно,
прилетал на собственном флаере преуспевающий родственник кого-нибудь
из жильцов... Ну а все остальное время заросший травой кружок
принадлежал окрестным пацанам и дворовым кошкам.
Странно, здесь не было ничего, что могло бы вызывать зависть. И
все же я завидовал. Усевшись на старой деревянной скамейке,
разглядывая пыльные газоны и канареечно-яркие стены здания, я безумно
завидовал живущим здесь мальчишкам. У них было то, чего я оказался
навсегда лишенным. У них был двор. Двор, полный чудес, начиная с
подвала и крыши размалеванного бетонного монстра и кончая этой самой
площадкой, где редко-редко, распугивая недовольных котов, садились
чужие сверкающие машины.
В моем детстве этого не было. Был уютный, ни на что не похожий
коттедж в лесу. Были два флаера - один большой, семейный, а другой
маленький, юркий, похожий на божью коровку цвета стали. Был ангар за
домом, где стояли флаеры и любила ночевать ничейная собака по кличке
Рекс. И друзья, жившие поблизости в таких же красивых и дорогих
коттеджах... А вот двора, Двора с большой буквы, живущего по своим
законам и правилам, не было.
Наверное, я думал об этом потому, что собирался сейчас отнять у
какого-то мальчишки его дом. Его Дом и его Двор - то, чего он,
возможно, и не ценит сейчас. А еще - его семью, которую он должен
любить. Если, конечно, это не такой балбес, как я, добившийся в
одиннадцать лет права на самостоятельность и навсегда ушедший из
родного дома...
Блеснула на солнце, поворачиваясь, стеклянная дверь одного из
подъездов. Придерживая за руль легкий спортивный велосипед, во двор
вышел мальчишка. Лет десяти, темноволосый, - в вылинявших джинсиках и
оранжевой майке. "Подозреваемый"? Вполне возможно...
Привстав со скамейки, я энергично махнул ему рукой. Не кричать же
через весь двор, вызывая любопытство многочисленных соседей.
Секунду мальчишка колебался, внимательно рассматривая меня. А
затем направился к скамейке, прислонив велосипед к стене и всем своим
видом показывая, что делает мне огромное одолжение.
- Привет, - как можно небрежнее бросил я. - Ты случайно не знаешь
Марию Денисенко? Она живет в вашем доме.
В глазах мальчишки мелькнула настороженность.
- Знаю, - негромко ответил он. - Это моя мама.
Я обрадованно улыбнулся. Вполне искренне, кстати. Уже через
полчаса я смогу начать проверку третьей семьи, а к вечеру, даст Бог,
вообще покину этот город.
- Мне сказали, что она хороший преподаватель химии, - начал я
заранее приготовленную легенду. - Собираюсь поступать в университет,
вот и решил позаниматься с кем-нибудь перед экзаменами...
Мальчишка помотал головой - облегченно и в то же время
разочарованно.
- Не-а... Мама преподает физику, а не химию. Вам неправильно
сказали.
Я ругнулся. Высморкался. И засунул в карман платок вместе с
тампончиками газовых фильтров.
- Вот обидно... А я второй час ее поджидаю... Ты точно знаешь?
Твоя мама преподает именно физику?
Я продолжал молоть какой-то вздор. А сам вдыхал запах:
разноцветный, непрерывно меняющийся, похожий на узор в калейдоскопе.
Запах мальчишки, который пять минут назад дожевывал вчерашние котлеты,
а на прошлой неделе рисовал масляными красками. Запах мальчишки,
который из всех напитков предпочитает апельсиновый сок. Запах
мальчишки, который был сыном Эдгара.
В Юрмале шел третий час ночи. Даже молодежный пансионат, в котором
жила Катя, успел угомониться и лечь спать. А мы все еще разговаривали.
О том, какие унылые дожди льют над Балтикой и какая теплая, солнечная
весна выдалась в Сибири. О том, что три месяца моего отсутствия
тянутся как три года. И о том, как успели надоесть видеофонные
разговоры...
Лицо Кати на подрагивающем, паршивеньком экране флаера казалось
таким же, как раньше. Лишь в глазах пряталась упрямая детская обида.
Не должен был я так неожиданно и надолго уезжать. Не имел на это ни
малейшего права. Тем более сразу после генетической проверки,
подтвердившей нашу полную совместимость...
- Знаешь, Миша, мне иногда кажется, что ты скрываешь от меня
какую-то огромную беду. Прячешься, потому что не хочешь врать мне в
лицо...
Я вымученно улыбнулся. Ничего, у Кати в номере видеофон не лучше
моего. Попробуй разберись: усмехаюсь я или сдерживаю слезы.
- Какая может быть беда, Катька? Теперь, после этой проклятой
проверки...
Вытащив из кармана лист генетического контроля, я махнул им перед
маленьким глазком телекамеры. Так, чтобы Катя снова увидела бодренькие
разрешающие слова и зеленый цвет печати. Заключение я подделал, и не
нужно быть специалистом, чтобы распознать фальшивку. Но по видеофону
документ смотрелся вполне убедительно.
- Я понимаю, Миша... И все-таки боюсь.
Наверное, это неизбежно. Того, кто любит тебя, обмануть очень
просто. А того, кого любишь сам, - почти невозможно. Каждая улыбка,
каждая уверенная фраза выйдут наигранными и ненастоящими. Словно ты,
говоря вполголоса одно, выкрикиваешь при этом совсем другое. Когда
любишь, даришь частичку себя.
А себя не обманешь.
- Все хорошо. Катя. У нас с тобой все в порядке. Просто оболтус, в
которого ты случайно влюбилась, опять понадобился человечеству. Нужно
помочь одному великому, но несчастному ученому. Никто другой этого
сделать не сможет.
- И ради несчастного ученого ты три месяца болтаешься по всему
континенту?
- Да.
- Но зачем? Ты ведь хотел забыть про свои способности! И никогда
их больше не применять.
Я киваю. И виновато разъясняю:
- Дело в том, что я обязан этому ученому. Очень обязан. Вот и
приходится... помогать.
- Уж не изобретатель ли это газовых фильтров? - Катя наконец-то
рассмеялась. Почувствовала, что я говорю правду. Пусть и не всю, но
лжи в моих словах тоже нет. Недаром говорят, что, скрывая обман, нужно
сказать много настоящей правды.
- Это пока секрет...
Мы болтаем еще с полчаса. Катя то успокаивается, то снова
встревоженно вглядывается в экран. Мой флаер тихо гудит, поглощая
расстояние. А Катино лицо становится все более сонным, расслабляется и
кажется теперь совсем детским. Есть у Кати такая особенность.
Наверное, весь свой взрослый вид она создает постоянной серьезной
гримаской. Но сейчас ей не до этого - она слишком хочет спать.
Мы желаем друг другу спокойной ночи и прерываем связь. Экран
гаснет, я остаюсь в темноте, наполненной мерцанием приборов. Внизу
темнота, лишь на горизонте разгорается бледное пламя ночного города.
Там ждет меня заказанный накануне номер отеля. И абсолютно не ждут
одиннадцать семей - последних "подозреваемых" из списка Эдгара.
Завтра я закончу проверку. А послезавтра увижу одного великого, но
очень несчастного ученого.
И решу, стоит ли делать его счастливым.
Коттедж на берегу ничуть не изменился. Да и его хозяин, ждущий
меня на пороге, тоже. Правда, сегодня не было дождя и туман рассеялся
под теплым солнцем, а бегущие волны казались голубовато-прозрачными,
чистыми как стекло.
Только подойдя ближе, я заметил в лице Эдгара странную
неподвижность. Смесь уже наступившего разочарования и еще не погибшей
надежды. Но, слава Богу, он хотя бы не был пьян.
Эдгар молча провел меня в дом. Приготовил кофе. И лишь потом
спросил, резко, без предисловий:
- Итак, ты не нашел его?
Выходит, я был прав. Абсолютно прав в своих подозрениях. Глотнув
кофе, я посмотрел Эдгару в глаза. И ответил:
- Почему же? Нашел.
Лицо Эдгара задрожало. Неподвижность сползала с него, уступая
место... обиде. Да, именно обиде. Он не ожидал, что его смогут
переиграть.
- Невозможно, - быстро произнес он. - Последний в списке оказался
моим сыном? Один шанс из тысячи тридцати двух. Немыслимо.
- Значит, ты следил за мной, - равнодушно констатировал я. -
Электронный жучок на одежде... или в обшивке флаера.
Эдгар покачал головой. Проигрывать он все-таки умел.
- Не так тривиально, Миша. Темпоральный зонд.
Я кивнул. Этого и следовало ожидать. Слишком уж по-крупному шла
игра... Где-то рядом со мной, отставая на долю секунды субъективного
времени, неощутимый и бесплотный, крался сквозь пространство
прибор-соглядатай. Одна из любимых игрушек Темпорального Института,
применение позднее двадцатого века категорически запрещено...
- Прояви его, Эдгар. Хочется посмотреть.
Он покачал головой:
- Невозможно. Зонд раздавит эту комнату и еще половину дома.
Похоже, он не врал. Действительно, к чему делать миниатюрными
машины-шпионы, прикрытые темпоральным полем лучше любого камуфляжа...
- Тогда поговорим на равных.
Я вынул газовые фильтры, погружаясь в свой мир -
болезненно-реальный мир оживших миражей, разноцветных теней,
прерывающихся звуков.
- У меня есть нужное имя. У тебя... Впрочем, действительно ли ты
можешь мне помочь? Вначале план был в том, чтобы выследить, на какой
семье я прекращу поиск, и сообщить мне, что затея провалилась...
например, тебя уволили из института. Я был бы не в обиде, ведь имя-то
сообщить еще не успел. Так?
- Так.
- А теперь ты ставишь на другое... На ампулу в правом кармане
пиджака!
Рука Эдгара метнулась к карману. Застыла, вцепившись в ткань. А на
лице, впервые за время нашего знакомства, появился страх.
- Откуда ты взял эту гадость, Эдгар? Надо же... Наркотик правды.
Притащил из прошлого?
- Его и сейчас нетрудно достать... - хрипло прошептал Эдгар. - Ты
что, читаешь мысли?
- Запахи, Эдгар, запахи. Прежде чем ты решишься сделать мне укол,
я почувствую это. Я угадаю прыжок, прежде чем ты согнешь ноги, и удар
- раньше чем ты замахнешься.
Он растерялся. Я немного утрировал свои возможности, но
растерянность Эдгара почувствовать было несложно. На всякий случай я
добавил:
- И к тому же... Почему ты думаешь, что этот препарат на меня
подействует? Я ведь мутант. Я пьянею от эуфиллина и засыпаю от йода.
Содержимое ампулы может оказаться для меня отравой или быть не опаснее
простой воды.
- Твоя взяла... - Эдгар деланно развел руками. Но в запахе его
тонкой зеленой линией прорезалось облегчение. Он смирился. Позволил
себе расслабиться и сдаться. - Все будет по-честному, Миша. Я сделаю
то, что обещал, а ты назовешь имя.
- А вот это мы сейчас решим. - Я почувствовал себя хозяином
положения и не смог удержаться от насмешки. - Мне пришло в голову, что
ты очень опасный человек. Так что придется спросить, каким способом ты
собираешься вернуть себе сына. Нигде в мире не существует документов,
доказывающих, что он твой родной сын.
- Каким способом? Не слишком этичным, Миша. Я изменю его прошлое,
изменю так, что к сегодняшнему дню он будет иметь знак
самостоятельности. Одновременно он поссорится с родителями, уйдет из
дома...
- ... совершенно случайно встретится с тобой, подружится, а потом
согласится пройти генетический контроль. Вдруг добрый и хороший дядя
Эдгар - его родственник? А дядя Эдгар неожиданно окажется папой.
Газеты и ти-ви трубят об удивительной встрече отца и сына, знакомые
наперебой поздравляют вас. Ты вновь полноценный человек. Твой
маленький, но самостоятельный сын совершенно добровольно живет у тебя.
- Ему будет хорошо со мной, Миша! - Эдгар побледнел так сильно,
что я испугался, не перегнул ли палку.
- А его приемным родителям?
- Я же сказал, это будет не самый этичный поступок! Мы замолчали.
Потом Эдгар вкрадчиво произнес:
- Впрочем, я могу задать встречный вопрос, Миша. Этично ли то, что
ты сделаешь в двадцатом веке?
Я отвел глаза. И ответил:
- Хорошо, Эдгар. Я помню наш разговор. И совершу преступление
полтораста лет назад... так же, как ты совершишь свое через неделю.
- Не путай истинное и субъективное время, Миша. Ты нарушишь закон
завтра утром.
Я действительно прекрасно помнил нашу беседу, состоявшуюся три
месяца назад. Помнил так, словно мы лишь час назад сидели за пультом
компьютера...
Не знаю, каким образом Эдгар провел в свой дом терминал
институтского компьютера. Это было строжайше запрещено. Доступ к
любому компьютеру, способному прогнозировать человеческое поведение,
давал огромную, бесконтрольную власть. Ну а главный компьютер
Института Времени делал такую власть безграничной.
Возможно, Эдгару помог украденный темпоральный зонд. Но скорее
именно советы компьютера помогли ему похитить, объявить пропавшей одну
из немногих существующих машин времени.
Тогда, три месяца назад, набрав на моих глазах длинный ряд цифр -
простой, но надежный шифр, Эдгар превратил свой домашний компьютер,
простенький маломощный "Балтис-07", в придаток одной из самых сложных
машин, созданных человечеством. Набирая на клавиатуре команды -
"Балтис" даже не был снабжен речевым адаптером, - Эдгар разъяснял мне
свой план.
- Изменить твое прошлое, Миша, невозможно. Мы опять-таки вызовем
временную петлю... Значит, придется работать с предками твоей
девушки... Да не смотри ты на меня так! Нам нужно убрать один процент
ее генов. Заменить на другие, чистые, совместимые с твоими. Для этого
достаточно вмешаться в седьмое поколение ее предков. Пускай
какой-нибудь Саша Иванов станет отцом вместо Вани Александрова.
Остальное должно остаться прежним. Те же папа с мамой, те же бабушки с
дедушками. Мы просто выдергиваем кубик в основании пирамиды - и меняем
его на другой. Неважно, что кубики разных цветов, главное, чтобы вся
пирамида устояла...
Даже тогда мне стало не по себе. Жившие давным-давно люди
почему-то не казались мне разноцветными кубиками в пирамиде, на
вершине которой была Катя. Но Эдгар продолжал говорить, быстро,
уверенно, и я поддавался гипнозу его слов. Наверное, очень хотел
поддаться.
- Конечно, новая Катя станет чуть-чуть другой. У нее окажется
более сильное сердце или более слабые легкие. Возможно, родинка,
которая у нее на щеке...
Я вздрогнул - у Кати на щеке действительно была родинка.
- ... переместится на шею. Но не более!
- А где гарантия, Эдгар? Вдруг она станет жестокой или сварливой?
Разлюбит путешествовать, а увлечется выращиванием кактусов? Разлюбит
меня, в конце концов!
Эдгар ждал этого вопроса. Он ласково провел ладонью по экрану -
плоской, светящейся мягким светом пластине над клавиатурой компьютера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11