Но это точно. Он
взорвется через сутки после смерти своего первого владельца...
примерно. Ты не помнишь, когда вы его убили?
Я никогда не видел, чтобы папа так сильно бледнел. Через мгновение
он уже стоял рядом - и сдирал браслет с моей руки.
Я взвыл. Мне было очень больно и немного обидно, что мой умный
папа делает такую глупую вещь.
- Папа, его не снимешь. Он же на мальчишку рассчитан... Пап, ты не
помнишь, у него не было родинки на левой щеке?
Папа взглянул на часы. И подошел к видеофону. Я решил, что он
собирается куда-то звонить. Ударом руки папа пробил деревянную
облицовочную панель слева от экрана. И вытащил из маленького
углубления пистолет с длинным, зеркально поблескивающим, топорщившимся
теплоотводами стволом.
Вот теперь мне стало страшно. Десантник, хранящий дома исправное
оружие, подлежал увольнению из Десантного Корпуса и крупному штрафу.
Если же оружие использовалось - тюремному заключению.
- Пап... - прошептал я, глядя на пистолет. - Папа...
Папа подхватил меня, перекинул через плечо. И побежал к двери. Он
ничего не говорил - наверное, уже не было времени. Потом мы бежали
через сад.
Потом папа запрыгнул в кабину флаера и начал набирать на пульте
программу экстренного вызова. Меня он швырнул на заднее сиденье, через
секунду бросил туда же пистолет и аптечку.
- Введи себе двойную дозу обезболивающего, - приказал он.
Несмотря на страх, я едва не рассмеялся. Обезболивающее перед
взрывом плазменного заряда? Все равно что с перочинным ножиком
охотиться на слона.
Но все же я достал две крошечные ярко-алые ампулы. Раздавив в
кулаке, сжал пальцы, чувствуя, как лекарство морозным холодком
всосалось через кожу. Голова слегка закружилась.
А папа управлял флаером, ведя его на предельной скорости. За
прозрачным колпаком кабины выл рассекаемый воздух. Неужели он думает,
что нам где-то помогут? Успеют помочь.
Флаер затормозил. Завис в воздухе. Визг форсированных двигателей
перешел в мягкий гул. Мы парили в ночном небе, два человека в
крохотной скорлупке из металла и пластика.
- Мы над озером, - сказал папа и непонятно пояснил: - Над лесом
нельзя, уйма зверья погибнет. Звери-то ни в чем не виноваты.
Он что-то нажимал на пульте, набирая незнакомые мне команды.
Недовольно пискнул блок безопасности, и колпак кабины медленно
откинулся. На километровой высоте!
Нас гладил прохладный ночной ветерок. Слегка пахло водой. И
озоном, проклятым озоном - не от браслета, конечно, от работающих
двигателей.
Папа перебрался на заднее сиденье. Флаер слегка качнулся, и я
увидел внизу тускло мерцающую водную гладь.
- Руку, - скомандовал папа. И я послушно положил руку на бортик
кабины. Папа сел рядом, всем телом прижимая меня к спинке сиденья.
Взял меня за руку - мои пальцы утонули в папиной ладони. Она была
очень холодной. И твердой, как ткань защитного комбинезона.
- Не бойся, - сказал папа. - И лучше не смотри. Отвернись.
Мне перехватило дыхание. Тело ослабло. Я понял, что не смогу
сейчас пошевелиться. Даже отвернуться не смогу.
Папа взял пистолет. Еще секунду я чувствовал его пальцы. А потом в
темноте сверкнул ослепительный белый луч.
Никогда раньше я не знал настоящей боли. Вся боль, которую я
раньше испытывал, была лишь подготовкой к этой - единственной,
настоящей, невыносимой. Той, которую никогда не должен узнать человек.
Папа ударил меня по лицу, загоняя обратно в легкие крик. Заорал
срывающимся голосом:
- Терпи! Сохраняй силы! Терпи!
Я даже не мог закрыть глаза, боль заставила веки раскрыться, а
тело выгнуться в мучительной судороге. Я видел свою кисть в папиной
руке. И нелепый, жалкий обрубок на месте своего запястья. И
серебристый браслет, падающий вниз, в озеро, с этого обрубка.
Прошло секунд пять, не больше. Кабина начала закрываться, а папа
нажал на пульте клавишу "03" - срочный полет к ближайшему медицинскому
центру. И тут снизу блеснуло - пронзительным, жарким, оранжевым
светом. Еще через мгновение флаер тряхнуло. И я заметил, как опадает
на красно-оранжевом зеркале озера многометровый, сотканный из пара и
брызг фонтан.
Папа был прав как всегда. Над лесом такого делать не стоило,
белкам пришлось бы туго. А звери ведь ни в чем не виноваты...
Говорят, что чем сильнее люди любят животных, тем больше они любят
людей. Наверное, это до какого-то предела. А дальше все наоборот...
Я пришел в себя на операционном столе. Я лежал раздетый, с
присосочками датчиков по всему телу. К столу подходили все новые и
новые люди. Папа стоял среди них в белом медицинском халате и что-то
вполголоса говорил. Разговаривали и врачи, склонившиеся над моей
рукой:
- Удивительно, как резак оставил такую ровную рану. Крови почти
нет, как после лазерного луча...
- Ерунда, откуда на Земле боевой лазер?
Кто-то заметил, что я открыл глаза. Нагнулся к самому лицу,
успокоительно произнес:
- Не бойся, дружок, с рукой все будет в порядке. Мы ее вернем на
место. Только впредь поосторожнее с инструментами... И добавил,
отвернувшись в сторону: - Сестра! Кубик анальгетика... и антибиотик.
Лучше октамицин, полмиллиона единиц...
Я засмеялся. Боль не стала меньше, она по-прежнему жевала руку
раскаленными тупыми клыками. Но я смеялся, уворачиваясь от маски с
дурманящим наркозным запахом. И все шептал, шептал, шептал...
- Антибиотик... антибиотик... антибиотик...
ЗАПАХ СВОБОДЫ
Перрон был пуст.
Я постоял немного на цветном бетоне, глядя на вагончик монора.
Медленно сошлись прозрачные створки двери, вагон качнулся, приподнялся
над рельсом и ровно пошел вперед. Пустой вагон, уходящий с пустого
вокзала.
А чего я еще, собственно говоря, жду? Ночь. Нормальные люди
давным-давно спят.
Я двинулся по перрону, стараясь наступать лишь на оранжевые пятна.
Цветной бетон вошел в моду лет пять назад, и у мальчишек сразу
появилась игра - ходить по нему, наступая лишь на один цвет.
Достаточно сложно, между прочим. Приходится то семенить, то прыгать,
то идти на цыпочках, опираясь на крошечные пятнышки выбранного цвета.
Сейчас оранжевая дорожка вела меня вдоль длинной шеренги торговых
автоматов. Чувствуя мое приближение, они включали рекламу, и я шел
сквозь строй довольных, веселых, пьющих колу, жующих горячие
бутерброды, моющих волосы шампунем от перхоти, слушающих исключительно
"Трек", курящих безникотиновые сигареты людей. Я даже посмотрел, не
удастся ли пройти к автоматам, и взять баночку колы. Но оранжевых
пятен между мной и "колой" не было. Я двинулся дальше - вдоль
жизнерадостно клацающей дверями стены вокзальчика, мимо
информ-терминалов, телефонов, мимо пологих спусков с перрона, ведущих
к городку. Судя по надписи над вокзалом, почему-то не светящейся,
незаметной, город назывался Веллесберг. Я, в общем-то, ехал в городок
китайских переселенцев И Пин, но за пять часов монор надоел мне до
отказа.
Оранжевые пятна перешли в оранжевые брызги, а затем - в редкие
островки оранжевого цвета. Но пути с перрона все не было. Я шел и шел
вдоль тускло-серого рельса, увлекшись игрой так, что не заметил - на
перроне я не один.
- По оранжевым вниз не сойдешь, - послышалось из-за спины.
Я обернулся. В стене вокзала была глубокая ниша с широкой
скамейкой. На ней и сидел говоривший - мальчишка моего возраста, судя
по голосу. Впрочем, взрослого я почувствовал бы по запаху, еще только
выходя из вагона. Взрослые пахнут сильно, в отличие от детей.
- Уверен? - поинтересовался я.
- Абсолютно.
По-русски он говорил совсем чисто. Ничего удивительного, здесь
много наших летом отдыхает.
Пожав плечами, я сказал:
- Меняю цвет на красный.
Это уже как бы не совсем чистая победа, поменять цвет. Но на
соседний по спектру - можно. Я шагнул на алую кляксу.
- По красным не выйдешь, - словно бы с удовольствием сказал
мальчишка. - Ни один цвет не дает выхода. Если честно играешь - не
выйти. Это специально, чтобы дети не играли возле путей. Так-то,
дружок...
Я разозлился. Называть меня "дружком", или сравнивать с детьми
никто не имел права. Тут дело не в биовозрасте. Тем более, что нахал
никак не мог быть меня старше.
С места, отчаянно оттолкнувшись, я прыгнул по направлению к
скамейке. Перед ней была полоска красного бетона, и... К сожалению, я
не Гвидо Мачесте, непревзойденный чемпион по прыжкам без разбега.
Растянувшись перед нишей, я ткнулся лицом в бетон, а макушкой - в
босые ноги обидчика.
- Не допрыгнул, - насмешливо прокомментировал он мои действия. -
Ни один цвет не дает выхода, понял? Выхода нет, дружок. Выхода нет.
Я медленно понимался, между тем знаток веллесбергского вокзала с
ноткой искреннего сочувствия спросил:
- Ударился-то не сильно, а?
Но я уже не обращал внимания на интонацию и слова. И на то, что
запаха вражды не было, тоже.
Видели бы меня сейчас психологи регионального Токен-центра... В
носу хлюпала кровь, разбитая губа ныла, по щеке словно наждаком
провели. Не говоря ни слова, я ринулся на собеседника. Несколько
секунд мы просто боролись, он явно ждал драки, и угадал мой рывок.
Потом, вырвавшись, я саданул ему по лицу - несильно, вскользь, получил
в ответ под дых, еще разок достал противника - теперь уж посильнее...
По телу прошла дрожь, уши заложило от нестерпимо тонкого писка. Я
застыл, отшатываясь от своего неожиданного врага. Потом запустил руку
в карман рубашки, вытащил маленький металлический диск. В центре Знака
тлела, медленно угасая, оранжевая искра. Посмотрел на своего
собеседника - и обомлел. В его руках тоже тухла светящаяся точка.
Сейчас я разглядел мальчишку получше. Он был полуголым, в одних
шортах, в карман которых и отправился сейчас отключившийся медальон.
На груди у него болтался какой-то амулет, слабо поблескивая в темноте.
Волосы торчали в разные стороны гребнями.
- Вот идиоты... - прошептал мальчишка. - Устроили драку, как дети.
- Ага, - виновато подтвердил я. - Это вызывник сработал?
- Да. Что, не слыхал раньше?
Я покачал головой.
- Я Игорь, - сообщил мальчишка, хватая меня за руку. - Давай, за
мной...
- Положено дождаться... - начал, было, я.
- На положено - бревно заложено, - отрезал Игорь, и нырнул в
темноту. Мгновение поколебавшись, я последовал за ним.
Мы успели пробежать мимо флаерной площадки. Пара прокатных машин
стояла под зелеными огоньками, над одной - то ли забронированной, то
ли незаправленной, горел красный; миновали абсолютно пустую
автостоянку; несколько торговых павильончиков; и лишь тогда взвыли
сирены. Прямо на перрон садились два флаера, полицейский и
медицинский, можно не сомневаться.
- Догонят, - выдавил я. В горле почему-то пересохло. Зато нос
хлюпал и кровил.
- Еще чего, - Игорь согнулся, положив руки на коленки и глубоко
дыша. То ли всматривался в садящиеся машины, то ли отдыхал. Я подумал,
что, несмотря на задиристость, он силой не отличается.
- Дадут приказ на Знаки и выйдут по пеленгу, - предположил я.
- Ерунда, - Игорь был абсолютно спокоен. Он уверенно выбрал одну
из дорожек, украшенную неработающими фонарями, и двинулся по ней. Мне
же бросил: - Пошли, минут через двадцать будем в городе.
Торчать в привокзальном парке, в ста метрах от полиции, было бы
просто глупо. Догнав Игоря, я спросил:
- Уверен, что за нами не погонятся?
- А зачем? Поступило два одномоментных сигнала о легкой агрессии.
Ясно, что два дурака дали друг другу по морде. Полиция прибыла,
убедилась, что драки уже нет. Зачем нас догонять? Мы же откажемся от
обвинений, верно? Заявим, что давние друзья, а нападал на нас
незнакомый мужчина...
Он хмыкнул и закончил:
- Белые мундиры не идиоты носят. Что, охота им ловить
несуществующего маньяка?
Некоторое время мы шли молча. Знаки молчали, значит, полиция и
впрямь не собиралась искать нас по пеленгу. Потом я спросил:
- А что ты не вынешь вызывник из Знака?
Вопрос был дурацкий. Хотя бы потому, что на встречный вопрос: "а
почему сам ходишь с вызывником?" был лишь один ответ. Знак я получил
меньше недели назад, и в течение полугода не имел права отключать блок
контроля. Но Игорь спокойно ответил:
- Пусть детишки свои знаки уродуют. Мне вызывник трижды жизнь
спасал.
Я ему не поверил. Довести себя до критического состояния, чтобы
Знак вызвал экстренную помощь - это надо очень постараться.
- Почему фонари не работают? - сменил я тему разговора.
- Город перегружен, - с готовностью объяснил Игорь. - Здесь много
научных центров, сейчас проходят две конференции, плюс курортный
сезон... Энергии не хватает, гостиницы забиты.
- Ясно. А зачем мы идем на пристань? - спросил я.
Игорь замолчал. Вокруг было темно - едва-едва угадывалась под
ногами поверхность дорожки, да и то из-за вмурованной светоотражающей
крошки. И тишина - лишь шлепает босыми ногами Игорь, и подошвы моих
кроссовок тихонько наигрывают "Пора в путь-дорогу..." Отключить, что
ли, достала уже эта музыка...
- Откуда знаешь, куда мы идем? - спросил, наконец, Игорь. - Бывал
тут раньше?
- Первый раз. Морем пахнет, - объяснил я. - И озон - как от
зарядной станции. На берегу скорее лодочная станция, чем автостоянка,
верно?
- Ничего не чувствую, - старательно принюхавшись, сообщил Игорь. -
Ну и нюх у тебя... как у индейца. Чингачгук...
- Михаил. Просто - я мутант.
- А, понял. Если еще подеремся, я тебя не буду бить по носу, -
после короткой паузы пообещал Игорь.
Я против воли усмехнулся. Бей, не бей, это ничего не изменит, на
самом-то деле. У меня рецепторы запаха не только в носу. Но сама
реакция мне понравилась. Я уже давно привык, что половина ребят, как
только узнают, что я мутант, не хотят дальше общаться. Говорить этого
я не стал, а повторил:
- Так зачем мы идем на пристань? Ты что, утопить меня хочешь? Так
я хорошо плаваю, учти.
- Псих! - неожиданно резко огрызнулся Игорь. - Я там живу...
Несколько секунд он молчал, потом добавил:
- Не шути так, Мишка. Меня однажды топили. Это очень неприятно.
Пока я пролистывал телефонный справочник, Игорь возился на кухне.
Он готовил яичницу, причем не из порошка или брикета, а настоящую, из
яиц. В маленькой кофеварке варился кофе - тоже настоящий, из только
что смолотых зерен. От еды я решил не отказываться, вот уже неделю,
как приходилось жрать только синтетику.
- Что ты там ищешь, Чингачгук? - поинтересовался Игорь, пытаясь
одной рукой разбить яйцо над сковородкой, а другой - достать чашки из
шкафа над мойкой. Мебель на кухне была обычная, на взрослого. Значит,
муниципальная квартира, и живет в ней Игорь недавно.
- Ну... мало ли.
Краем глаза и поглядывал на него, уж очень забавно Игорь выглядел
при свете. Прическа у него оказалась из семи разноцветных гребней. В
левом ухе серьга, на груди старый автоматный патрон на цепочке.
- В гостиницах остались только платные места, учти. А с работой...
- Игорь презрительно хмыкнул и не закончил фразы. Зато доброжелательно
предложил: - Можешь пожить у меня. Я вот работаю, потому что хочу
нормально поесть и купить хорошую одежду.
- Сейчас ты в ней нуждаешься, - не удержался я.
- Ага, - Игорь победоносно закончил сражение с яичницей и принялся
разливать кофе. - Я на югах болтался, там и в шортах жарко. А носить
бесплатную синтетику не собираюсь... Живи у меня, Мишка.
- Все равно я хочу найти работу, - упрямо повторил я. - Без денег
неуютно.
- Совсем пустой?
Пожав плечами, я полез в карман, выгреб горсть монеток и несколько
бумажек, положил на стол среди хлебных крошек и яичной скорлупы.
Большей частью это были обычные монеты, которые есть у любого
мальчишки, считающего себя нумизматом: советские гривенники,
американские центы, монгольская алюминиевая мелочь, российские
копейки. Но были и редкости - казахский тенге с портретом какого-то
президента, в начале века изъятый из обращения и почти весь
уничтоженный, уральские четыре рубля - единственная в мире монета
такого странного номинала, полная серия "поляничек" - денег
московского княжества.
Игорь сразу же завладел "поляничками", запаянными в прочный
пластик. Завистливо оглядел и сказал:
- Тоже их собирал. У меня одной не было, где Петр Первый с
подзорной трубой, она же самая редкая... Баксов двадцать за них дадут.
Да еще десятку за четырехрублевку и тенге, и пару за остальное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11