Как получилось, что моему дяде, игравшему роли героев-юношей или благородных старух (напомню, что он вполне мог оказаться китайцем), удалось добиться военных заслуг, за которые после его смерти тетке платили деньги? По всей видимости, где-то вкралась нелепая ошибка! Да! И из-за этого просчета, допущенного каким-то чиновником, а быть может, самим императором, жизнь тетки оказалась на редкость удачной. В самом деле, доход сравнительно большой, а расходов почти никаких. Она даром жила в нашем доме, а в качестве прислуги имела под боком жену младшего брата.
В общем, в нашем узком проулке тетя слыла за богачку. Кажется мне, именно это и было главной причиной того, почему тетя осмелилась препираться со свекровью сестры, которая по любому поводу повторяла, что ее отец имел титул цзюэ [Цзюэ - один из титулов в старом Китае, наряду с титулами ван, хоу и др.], а муж - чин цзолина [Цзолин - воинский чин в знаменных войсках]. Даже сын, мол, дослужился до кавалерийского офицера - сяоцисяо [Сяоцисяо - мелкий чин в кавалерии]. Свекровь говорила правду, однако на дне ее сундуков от этого ценностей не прибавлялось. Денег не хватало, а старуха любила вкусно поесть, о чем свидетельствовала ее сытая физиономия. Но что из того, что нет денег? Можно всегда брать что нужно в долг, используя титул своего отца и воинский чин мужа. Широко пользуясь кредитом, старуха презирала тех знакомых, кто отказывался это делать, считая кредит чем-то зазорным. Она полагала - правда, открыто своих мыслей не высказывала, - что настоящий маньчжур-знаменный непременно должен брать в долг. Без этого причислить его к кругу маньчжурских военных никак нельзя.
Не скрывая своего пристрастия к еде, старуха, однако, утверждала, что не слишком разбирается в кушаньях. Любила она простые блюда из кур и уток, ела рыбу и мясо, а вот к изысканным кушаньям оставалась равнодушной. Впрочем, она допускала некоторые исключения. В декабре каждого года она позволяла себе купить пару изумрудно-зеленых парниковых огурцов из Фэнтая с желтыми цветочками на макушке, которые она клала перед богом Гуаньгуном. В конце весны и в начале лета старуха покупала крупные вишни из Шисаньлина [Шисаньлин ("Тринадцать могил") - место в окрестностях Пекина ], которые обычно продавались в небольших кульках, сделанных из пальмового листа. Вишни - ягоды первого урожая, - как и огурцы, клались на домашний алтарь перед изображением бога. Эти покупки старуха производила с определенной целью - показать широту своей натуры. Если бы она действительно хотела полакомиться, она вполне могла бы купить вместо них "горных бобов" - диких вишен. Знай набивай только рот. Дешево и сердито!
Старуха часто оказывалась на мели, но от долгов нисколько не страдала, будто их вовсе у нее не было. Когда появлялись кредиторы, ее глаза вылезали из орбит. В эти моменты воодушевление и убежденность ее возрастали, а голос звучал особенно зычно.
- Вы послушайте... - грохотала она, - ведь я дочь вельможи и супруга цзолина. Моя родня по линии матушки - настоящие знаменные, а потому мы получаем постоянное пособие от двора: не только деньги, но и рис. Чего же вы беспокоитесь? Ну задолжали вам немного - отдадим!
Исполненная гордой уверенности речь старухи заставляла кредиторов сразу же вспомнить спесь маньчжурских военных, когда они двести лет назад появились в пределах Великой стены. В те годы кредиторы бежали от знаменных без оглядки прочь па многие десятки ли. Сейчас подобные речи достигали желаемого результата далеко не всегда. Перед вытаращенными глазами старухи и странным смехом кредитор терялся лишь на мгновение. Говоря по правде, поза "давления и уступок", к которой она нередко прибегала, вызывала грустную улыбку. Все выглядело бы куда приличнее, если бы старуха пустила слезу.
Старая женщина имела очень странную манеру одеваться, которая всех нас сильно огорчала. Понятно, что прилично одеваться ей было положено, поскольку внешний вид, как известно, имеет прямое отношение к положению в обществе. Она, к примеру, должна была носить летнее платье лишь из шелка определенного качества, волосы закалывать шпилькой, но не золотой, а нефритовой. Ей полагалось иметь несколько десятков всевозможных нарядов: из тонкого шелка и хлопчатобумажных, теплых - на вате или подбитых мехом. Украшения она носила сообразно сезону: летние и зимние. Само собой, для этого ей надо было часто наведываться в ломбард, что она и делала: одну вещь возьмет, другую заложит. Менялам, понятно, радость. По словам бывалых людей, кому доводилось видеть супругу владыки ада Яньвана, наша родственница - во всяком случае, внешним своим видом - от владычицы преисподней почти не отличалась.
До сего дня я никак не пойму, какую радость находил, живя с этой женщиной, ее муж, к слову сказать, весьма приятный человек, каким я его помню в дни моего детства. А он действительно был как будто всем доволен и всегда счастлив! Мне казалось тогда, что у него не было никаких недостатков, впрочем, кроме одного - как и жена, он любил сорить деньгами. Первое, что вспоминается, так это его громкое и какое-то размеренное покашливание, которое словно намекало, что человек, способный издавать такие звуки, имеет по крайней мере чин четвертой степени. Его одежда содержалась в большом порядке, и от нее всегда исходил легкий запах камфары. Некоторые уверяли, что хозяин только что взял одеяние из ломбарда, на чем я, впрочем, настаивать не могу.
В любое время года его можно было встретить с птичьими клетками, причем не с одной, а сразу с четырьмя. В двух сидели птицы с красной грудкой, а в остальных - с ярко-синей. Других птиц, даже редкостной расцветки, он не держал, а этих, самых простых, очень любил. Ему наверняка казалось, что цвет перьев прекрасно сочетается с его званием цзолина. Правда, однажды в его птичьей коллекции появился воробей-альбинос, за которого он выложил полугодовое жалованье. Молва об удивительной птице пошла странствовать по всем пекинским чайным. Но увы, воробей скоро заболел и сдох. С тех пор любителя птиц не растрогала бы даже белая ворона.
Я любил, когда он приходил к нам, особенно зимними днями. За пазухой у него всегда хранилось что-то редкостное, например маленькие тыквочки-горлянки, каждая из которых могла бы украсить любую антикварную лавку. Сами тыквочки меня не интересовали, но зато острое любопытство вызывало то, что находилось внутри. А там сидели изумрудные цикады, звонкое стрекотание которых будто напоминало, что в Пекин невесть откуда пришло лето.
В моем детском наивном сознании прочно держалась мысль, что гость пришел к нам вовсе не для того, чтобы навестить родных, а специально ко мне, чтобы со мной поиграть. Когда он заводил разговор о птицах или сверчках, он забывал о времени, и моей матушке, как бы она ни была удручена нашими домашними бедами, приходилось его кормить. Стоило ей намекнуть о еде, сразу же раздавалось размеренное, исполненное достоинства покашливание, а на его лице появлялась улыбка.
- Я и вправду немного проголодался! - говорил он напрямик. - Только ты уж особенно не хлопочи, родственница! Закажи-ка просто в лавке "Величие неба" порцию жареных мясных колобков, мусюйжоу [Мусюйжоу тонко нарезанное жареное мясо с грибами, яйцом и травой хуанцао] и миску перченого супа да скажи, чтобы побольше положили укропа и перца. Вот, пожалуй, и все!
От этих слов глаза матушки становились почему-то влажными. Если не уважить свата, глядишь, навлечешь беду на дочку. А где взять деньги на такие угощения? Да, принимать родственников в те годы было не так-то просто!
Свекор сестры имел воинский чин цзолина и шляпу чиновника четвертого ранга, но разговаривать о военных делах не любил. Когда я приставал к нему с вопросом, умеет ли он ездить верхом или стрелять из лука, он вместо ответа начинал покашливать и тут же переводил разговор на птиц. А о птицах мне было слушать тоже очень интересно. Мне казалось, что о них он мог написать целую книгу. Он рассказывал мне, как надо правильно держать красногрудок и синегрудок, как их "прогуливать" и "выпускать", что надобно делать, когда приходит пора их линьки, как мастерить клетку. Обо всем этом он мог рассказывать чуть ли не целый день. И только ли об этом! Он знал решительно все о фарфоровых кормушках и о птичьих поилках, бамбуковых совочках, которыми вычищают из клетки помет. Обо всем этом он говорил с большим знанием дела, не как о каких-то пустяках, а как о подлинных произведениях искусства. В эти минуты он, конечно, забывал, что служит в армии. Весь смысл жизни он видел сейчас в этих мисочках и метелочках, в своем размеренном покашливании и счастливом смехе, которыми он, надо сказать, владел мастерски. В этом он находил подлинный интерес и удовольствие, упиваясь своими маленькими радостями жизни.
Он умел еще и петь. Вообще говоря, в ту пору многие сановитые вельможи, даже ваны и байлэ [Байлэ - почетный титул у маньчжуров], позволяли себе выступить иногда в роли благородного героя или спеть арию из какой-нибудь пьески вроде "Барс - Золотая Деньга". Кое-кто из маньчжурских чиновников, любителей-театралов, со временем даже стал настоящим актером пекинской оперы. Опера и всевозможные виды цюйи [Цюйи - общее наименование разных песенно-повествовательных жанров: сказов, речитативов и др.] были почти неотъемлемой частью жизни маньчжуров. Они с упоением слушали оперу, а порой сами, облекшись в театральные костюмы, поднимались на подмостки театра. Мало того, некоторые даже занимались творчеством: сочиняли арии, речитативы и тексты сказов под барабан. Свекор моей сестры не хотел оказаться у них в хвосте, но, увы, для своей собственной любительской труппы у него средств не имелось, и он мог позволить себе лишь участие в чужих труппах, где и отводил душу. Подобные труппы обычно выступали в домах родственников или знакомых по случаю рождения ребенка или юбилея почтенной хозяйки дома, причем актеры трудились не только днем, но и ночью. Но зато их окружали вниманием, посылали за ними экипажи и угощали первоклассным чаем. На расходы не скупились, потому что всем хотелось прославиться и приобрести известность во всем Пекине.
Свекор сестры знал несколько речитативов, длинных, как нить с нанизанными жемчужинами, но исполнял их, прямо скажем, неважно. Однако, поскольку человек он был во всех отношениях приятный, его друзья и родственники относились к его пению одобрительно. Но как говорится, в бочке меда непременно бывает ложка дегтя - в театре он иногда неожиданно встречал свою наряженную супругу. Перед глазами тут же вставал образ владычицы ада, отчего он начисто забывал слова арии. Расстроенный провалом, он по возвращении домой обычно не устраивал сцен жене, видимо считая, что от крика может сесть его голос; зато супруга, желая упредить его в возможном нападении, закатывала ему скандал. Не жизнь, мол, а сплошная мука! Долгов все больше и больше! А кто в них виноват? Конечно же, муж с его пустым и дурацким увлечением театром. Она бранила его долго, а он ни слова в ответ. И лишь когда она на миг переводила дыхание, он вдруг издавал звук, похожий на дребезжанье трехструнки, когда ее настраивают: дзинь!.. Его музыкальное воспитание помогало ему найти утешение в минуты скорби. Он был очень доволен, а жена приходила в бешенство: "Бесстыдник и срамник! Нет в тебе ни стыда ни совести!" Поскольку я и сам не могу толком разобраться, кто из них был прав, я лучше вернусь к основной теме своего повествования - к тому дню, когда я увидел свет. В этот день мой отец нес свою службу в одном из уголков императорского дворца. Испокон веков считалось, что мужчине не положено "кланяться луне", а женщине не должно подносить дары богу очага ["Кланяться луне" - церемония по случаю праздника Середины осени, 15 числа восьмой луны. Этот день символизировал расцвет "женского начала". Подношения богу очага совершались 23 числа двенадцатой луны, это полагалось делать мужчинам]. В семье у нас, однако, все произошло как раз наоборот. В день моего рождения в доме оказались одни женщины: моя тетя и матушка с сестренкой. А из мужчин - лишь я один, но вряд ли я годился для такого ответственного деяния. Словом, руководить церемонией подношения Цзаовану было некому, из-за чего тетка неоднократно выражала свое недовольство. За три дня до праздника в лавке "Инланьчжай" "Сияющая орхидея", - где маньчжуры и китайцы обычно покупали лепешки-бобо, тетя приобрела несколько кусочков настоящего гуаньдунского сахара - не того низкопробного, которым нередко торгуют лоточники, рыхлого и пористого, быстро тающего в тепле, а такого, который по своей крепости не уступит хорошему булыжнику. Попробуйте откусить маленький кусочек - мигом обломаете зубы. Кроме сахара, тетя купила один цзинь [Цзинь - китайская мера веса, равная 596 г.] "южных сладостей". Свои покупки она прикрыла тарелкой и спрятала в самый дальний уголок своей комнаты, чтобы их никто не обнаружил, даже бог домашнего очага. Она надеялась, что после всех церемоний ей удастся незаметно от всех взять часть сладостей, сунуть их под одеяло и втихомолку полакомиться. Конечно, была опасность сломать зубы, но вряд ли кто догадается, отчего они сломались. Сложность операции заключалась в том, что ее следовала провести за спиной бога, чтобы и он ни о чем не догадался, потому что иначе последует божественное порицание. Подумать только! Во всем доме ни одного мужчины! Тетя кипела от злости, которую непременно надо на кого-то излить, хотя бы на племянницу - мою сестренку, девушку добрую, несколько наивную и совершенно неспособную противостоять разбушевавшейся стихий. Когда тетя начинала браниться, сестренка сразу терялась и глаза ее наполнялись слезами. "Тетушка! Тетушка!.. " - только и могла проговорить она в ответ.
К счастью, в тот день к нам пришла старшая сестра, вышедшая к тому времени замуж. Моя сестра была на редкость красива: овальное личико с тонким изящным подбородком наподобие цветка лотоса; ясные глаза и красиво очерченные брови. Одевалась она со вкусом и даже с изяществом. Ее вид радовал глаз не только когда она носила теплую накидку из пурпурного атласа, но и когда надевала голубое холщовое платье. Ее волосы порой были уложены в нарядную прическу - "двуголовку", а иногда заколоты в простой пучок. У сестры была тонкая талия, придававшая ее фигуре стройность, а всем ее движениям легкость, которая была особенно заметна, когда сестра садилась на стул, вставала или склонялась в поклоне. Держалась она всегда очень прямо, и, лишь когда смеялась, стан ее немного сгибался, будто у нее перехватывало дыхание, отчего мне становилось ее немного жалко. Ее смех был удивительно искренний и чистый. Родные и друзья - решительно все, даже наша тетя, - любили ее, и лишь одна свекровь, твердила, что в невестке нет ни красоты, ни благородства.
- А все отчего? - В голосе свекрови звучала издевка. - Оттого, что твой отец - простой солдат и получает всего-навсего три ляна серебра в месяц!
Свекровь была женщина с норовом и на редкость привередливая. С особой строгостью она относилась к прислуге, считая, что та непременно должна выкладываться на работе и гнуть спину до полного изнеможения. Когда в доме появилась невестка, надобность в служанке отпала, так как с ролью прислуги прекрасно справлялась сестра. После прихода в дом мужа сестра в течение нескольких дней носила модную прическу, похожую на небольшую башню, и спала, не распуская волосы даже на ночь. Чтобы сделать подобную прическу, надо иметь много времени. А где его взять, если, едва забрезжит рассвет и послышится надсадный кашель свекрови, нужно немедленно бежать к ней и пожелать ей здоровья. Появляться же перед старухой простоволосой ни в коем случае нельзя - это почти преступление! Небо еще не просветлело, а надо уже идти на улицу к лоточнику, чтобы купить для свекрови мучного хвороста и лепешек "лошадиное копытце". Молодая женщина, любившая когда-то сладко поспать, выйдя замуж, приучила себя вставать ни свет ни заря. Проснется до рассвета, тихонько приоткроет дверь и выйдет наружу. Если в небе мерцали три звезды [По китайским поверьям, три магические звезды: счастья, долголетия, служебного благополучия], значит, час слишком ранний. Возвратившись в дом, она одевалась и, сев на кан, погружалась в дремоту. Ложиться в постель она не решалась, потому что боялась уснуть ненароком, а тогда беда! В доме мужа сестра делала решительно все: убирала комнаты, стряпала обед, заваривала чай, занималась рукодельем. Но чем старательнее она работала, тем больше дел ей подсовывала свекровь и тем настырней она становилась со своими поучениями. Сама старуха не делала ничего - палец о палец не ударит. Разве что только без посторонней помощи подносила пищу ко рту. Но глаза и язык у нее находились в непрестанном движении. Стоило сестре попасться ей на глаза, немедленно следовал срочный приказ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20