Ну, попробуй только не выдержать, Остин! Я просто задушу тебя!
Нина опустила глаза и с ужасом обнаружила, что совсем сплющила сигарету. Она украдкой сунула окурок в пепельницу, оглянулась и увидела распахнутую дверь лифта и Винса Коула, пропускавшего вперед стройную темноволосую девушку с большими серыми глазами, которые сразу остановились на Нине.
"М. и М. " (Макс и Марти) был излюбленным рестораном молодых архитекторов; он помещался на Чейпл-стрит, неподалеку от Йорка. При ресторане был бар. Этот Ресторан, да еще заведение Мори на другом конце города, ыли излюбленными местами сборищ студентов-архитекторов. Только у Мори было по-старомодному уютно, там еще сохранился колониальный стиль, дубовые столы были изрезаны инициалами посетителей, и нередко слышалось нестройное пение, а "М. и М. " был ресторан вполне современный.
Нина была довольна, что встреча произошла здесь, в привычной для нее обстановке. Именно сюда обычно приглашал ее Эбби.
– Дивное местечко! – сказала Трой Остин, когда они уселись перед длинной полированной стойкой бара.
– Автор проекта перед тобой, – заметил Эбби, указывая кивком на Винса Коула.
– Ах, вот как! – воскликнула Трой.
Нина допила свое пиво, и вдруг ей стало куда легче и веселее. Оказывается, Эбби напрасно пугал ее: Трой совсем не так невыносима, как можно было подумать. А ведь только что, в отеле, впервые увидев Трой, увидев ее короткие, своеобразно подстриженные и зачесанные набок темные волосы, встретив насмешливый взгляд ее больших глаз, услышав ее мягкий, но властный голос, Нина была совершенно подавлена и не знала, куда деваться от смущения.
А как она одета, эта Трой Остин! Бежевое бумажное платье с длинными рукавами и глубоким вырезом. В ушах золотые с жемчугом серьги. На запястьях болтаются и звякают какие-то побрякушки, старинные и современные вперемежку. У самой Нины никогда не хватило бы духу навесить на себя такую удивительную коллекцию украшений, от самых строгих до совершенно безвкусных. Впрочем, на Трой Остин они почему-то казались вполне уместными.
Эбби, конечно, обожает ее, это ясно; для него она совершенство, ну, а Винс Коул... Как он, однако, разошелся!
Винс шутливо склонил свою красивую голову и с деланной скромностью заметил:
– Проектирование ресторанов – священный долг каждого, кто любит обедать на дармовщинку.
Нина невольно оглянулась, вспомнив, какой жуткой дырой был этот ресторан до того, как Винс по собственной инициативе составил проект, нарисовал роскошный перспективный вид в красках и показал владельцам, которые так и вцепились в это предложение.
Теперь главная стена напротив бара была выложена пурпурными глазурованными плитками; на ней висели великолепные изогнутые бра, освещавшие каждую кабинку. Повсюду были развешены абстрактные картины – дар студентов Стрит-Холла. Огромная задняя стена ресторана а целиком из стекла; за ней находился небольшой сад, центре которого стояла гигантская бронзовая статуя. Работа Винса принесла владельцам огромные барыши, с тех пор его кормили здесь бесплатно.
– Вот бы тебе взяться и перестроить ресторан Локк-Оберса. Подумать только, такие омары, и совсем даром, – сказала Трой, обращаясь к Эбби. И потом Винсу: – А вы к тому же и талантливы! Давайте как-нибудь удерем с вами на травку, хорошо, Винсент?
Ее мягкий, негромкий смех звучал так приятно, что Нина не сразу поняла, на что намекает Трой.
Потом, с некоторым опозданием, она тоже рассмеялась и, подняв свою кружку, увидела, что пива в ней уже нет. Ну, конечно, она все выпила. Но зато всякая неловкость исчезла. От одной кружки! Право же, совсем неплохой вечер. И почему это она так боялась, что Трой ополчится на нее? Она начала мысленно сочинять письмо к матери с описанием всех событий этого вечера: как она встретилась с сестрой Эбби, и как он боялся, что она не понравится Трой, и как Трой была одета, и что говорила. Мама будет смаковать каждое слово...
– Нина...
Она оВернулась и встретила такой пристальный взгляд Трой, словно та впервые увидела ее.
– Скажите, Нина, – начала Трой, – скажите, вы совсем спелись с Эбби? Или все еще принюхиваетесь друг к дружке?
Вопрос застал Нину врасплох; неестественно улыбнувшись Трой, которая сидела на вращающемся стуле прямо и все-таки непринужденно, с сигаретой в одной руке и бокалом мартини – уже третьим по счету! – в другой, она ответила:
– Да.
– Что именно "да"? – спросила Трой.
– Ах, Трой, прекрати это, – вмешался Эбби. – Давайте лучше сядем за столик.
Трой кивнула и, подняв бокал, тихонько запела:
– Содрали шкурку с кошечки,
Раздели догола...
– Трой, ради бога! – урезонивал ее Эбби.
– Это старинная колыбельная песня, – сказала Трой с невинным видом.
Нина судорожно глотнула и попыталась засмеяться, но лицо ее словно окаменело. Закуривая сигарету, она увидела, Что Эбби гневно и укоризненно смотрит на сестру, услышала, как он шепчет Винсу что-то насчет того, не пора ли им занять столик...
– К чему такая спешка, Эб? – Трой повернулся к Эбби и тронула его за рукав. – Серьезно, Эб, ты ведь уже не младенец, и нечего тебе прятаться под стол. Я проел и полюбопытствовала, водишь ты эту прелестную девушку гулять в садик под кустики или нет? – И потом все так же мягко и ласково: – Не собираешься же ты жениться на ней, даже не выяснив, как ей больше нравится – по часовой стрелке или против?
– Трой, ради всех святых! – тихонько умолял Эбби, глядя куда-то в сторону.
Нина пыталась придумать какой-нибудь хлесткий ответ, чтобы утихомирить Трой, но все колесики у нее в мозгу словно заело, и она даже не могла согнать с лица злополучную вымученную улыбку.
А Трой уже оВернулась к Винсу Коулу:
– Давайте-ка нагрянем сейчас к этому бедняге Раффу Блуму! – предложила она.
– Нам уже приготовили столик, – заметил Эбби.
– Нет, давайте, – настаивала Трой. – Вытащим его сюда. Пусть пообедает вместе с нами.
Теперь настал черед Раффа Блума. Нина была забыта. Она сидела слегка ошеломленная. По-видимому, Трой Остин посмеялась над ней, "дивно" провела время, а теперь Нина ей наскучила.
"Да, я уже наскучила ей, это ясно".
Винс Коул попытался удержать Трой в ресторане:
– Если уж Рафф сядет за доску, его не оторвать никакими силами.
– Почему бы не попытаться? – спокойно ответила Трой. – Мне хочется поцеловать Раффа в его славный продавленный носик. Он с такой покорностью судьбе встречал меня на вокзале. Пойдемте все к Раффу Блуму.
Конечно, в конце концов все потащились за этой вертихвосткой. "Вот, – уныло думала Нина, – вот и результат вечера: полное фиаско".
Когда они с Эбби вслед за Трой и Винсом вышли на улицу, она окончательно убедилась в своем ничтожестве. Выброшена за борт. Пятое колесо. Продолжая идти за Винсом, она видела, как он то и дело поднимает руку с заплатой на локте, указывая на различные местные достопримечательности – картинную галерею или мост; слышала, как он высмеивает безвкусные здания, как старается блеснуть красноречием; и еще она видела, как слушает, кивая головой, а к ней даже ни разу не Обратилась, точно Нина осталась там, в баре.
Только не позволяй ей сбить тебя, говорил Эбби.
Да, он был прав. Она не должна была, не смела допустить, чтобы Трой сбила ее. Не следовало обращать внимание на ее выходки. Разве Эбби не предупреждал, что они не имеют никакого значения? Предупреждал. Значит, она должна была держаться с достоинством, внушить Трой уважение к себе.
Когда они дошли до угла Хай-стрит, Нина указала на Стрит-Холл:
– Вот в этом жутком здании я и торчу день за днем...
– Ах, вот здесь? – любезно отозвалась Трой. Она стояла на углу, рассматривая Стрит-Холл (допотопное сооружение из коричневого камня) ; когда она закуривала, ее браслеты тихонько позвякивали.
– Хотела бы я знать, – задумчиво сказала она, выпуская облачко дыма, – представляет ли себе кто-нибудь в этом заведении, что сейчас творится на свете? – Она открыла сумочку и спрятала маленькую золотую зажигалку. – Читали вы на прошлой неделе статью Артура Крока в "Тайме"? Я даже написала ему письмо. Знаете, что сейчас происходит? – Она совсем забыла о сигарете, которую держала в руке. – Немцы выиграли войну. Во всяком случае, так получается! Прямо бред какой-то! А что делают Соединенные Штаты? Сидят себе, как ни в чем не бывало. Откармливают их, умасливают и любезничают, как с лучшими друзьями! Имеет ли кто-нибудь в этом вашем Стрит-Холле хотя бы отдаленное представление о том, что происходит за пределами Нью-Хейвена?
– Ну, конечно. Я... – начала Нина и тут же запнулась, не найдя подходящего ответа. Она вдруг показалась себе смешной и банально одетой, и ей захотелось снова очутиться в Стрит-Холле, надеть синие рабочие штаны и поболтать с Лесли Хойт и другими девушками...
Нет. Не станет она завтра писать маме.
5
В сгустившихся сумерках молодая апрельская луна робко заглядывала в комнату дипломантов Уэйр-Холла, слабо озаряя свинцовые переплеты старинных окон. Ее бледные лучи совсем терялись в потоке искусственного Дневного света, заливавшего доску, за которой работал фф Блум.
Рафф был один. В полумоаке пустой комнаты смутно виднелись, теряясь вдали, ряды чертежных столов, напоминавших гробницы.
Это было самое лучшее время для работы. Уэйр-Холл принадлежал к числу тех немногих зданий в университете, в которых жизнь (а с нею и свет) не угасали после шести часов вечера. Кое-кто из дипломантов работал здесь допоздна, но в обеденные часы Рафф, как правило, оставался в одиночестве. В эти часы ничто не отвлекало его: ни лживые посулы весны, ни воспоминания о безрадостной встрече с Лиз Карр и коротких неудачных встречах с Мэтью Пирсом, ни обманчивые надежды на счастливый исход конкурса и на знакомство с девушкой, которую он сможет полюбить по-настоящему, ни, наконец, отвратительный финал сегодняшнего дня с этой противной Трой Остин. Эти часы он мог целиком посвятить решению стоявшей перед ним задачи.
Он и понятия не имел о том, что в эту самую минуту Трой Остин и вся компания поднимаются к нему по каменным ступеням Уэйр-Холла.
Смятый пустой кулек из-под винограда валялся в проволочной корзинке для бумаг. Недокуренная сигарета дымилась на краю пепельницы, справа от чертежной доски. А сам Рафф в расстегнутой рубашке с засученными рукавами склонился над доской, заканчивая вид фасада в перспективе. Сегодня вечером с этим нужно разделаться во что бы то ни стало; утром предстоит идти договариваться о работе, а днем необходимо посоветоваться с Гомером Джепсоном. Для этого нужно иметь на руках готовый чертеж...
Рафф отступил на шаг, не отрывая глаз от чертежа, на котором было изображено... что?..
Дом. Жилище. Уютное семейное гнездо, окруженное холмами...
И пока он глядел на него, какая-то птичка запела за окном свою ночную песенку. Нежные звуки чем-то тронули его. Пожалуй, дом не так уж плох. Рафф потянулся за погасшей сигаретой, закурил, машинально окинул взглядом комнату, уставленную рядами чертежных столов, и вдруг понял, каким элементарным и незначительным должен казаться его проект по сравнению с работами других студентов.
Разве может такая тема удовлетворить архитектора, мечтающего о монументальных сооружениях? Все его товарищи работают над "серьезными" проблемами: Эбби Остин проектирует городской музей, Винс Коул – окружную среднюю школу, Нед Томсон – конторское здание, Питер Новальский – поселок городского типа, Бетти Лоример – родильный дом, Бинк Нетлтон – пригородный универмаг, Джеймс Ву Лум – авиационный завод...
А он, Рафферти Блум?
Дом. Просто дом, жилище для семьи из пяти человек.
Нисколько не стыдясь этого и ни о чем не жалея, он внезапно спросил себя, неужели все эти студенческие годы и бесконечные упражнения в проектировании церквей, административных зданий, автобусных станций и памятников – неужели все школьные проекты монументальных Сооружений были нужны только затем, чтобы привести его к такому вот простейшему, элементарнейшему домику? Не катится ли он назад?! !
Неужели и пройденные курсы строительного дела, и механики, и санитарной техники, и планировки городов были нужны именно для этого? И вдохновенные лекции по истории и философии архитектуры, и жаркие споры с преподавателями в Энн Арбор, а потом здесь, в И еле, – тоже для этого? Обыкновенный дом...
И целый год скитаний по Среднему Западу и Новой Англии, когда, "голосуя" на больших дорогах, он пристраивался то на одну, то на другую попутную машину, чтобы своими глазами увидеть творения мастеров архитектуры, – неужели он тоже воплотился в этом чертеже, в этом проекте, в этом доме?
Что же выкристаллизовалось у него за все эти годы страстного изучения Луиса Салливеиа, и Ричардсона, и Фрэнка Ллойда Райта, и Корбюзье, и Гропиуса, и Миса ван дер РОЭ, и Сааринена, и других столпов архитектуры?..
С особенной теплотой и нежностью Рафф вспомнил профессора Уолдо Бикома, который вместе с Гомером Джепсоном и, как ни странно, с Моррисом Блумом, помог ему, Раффу, сформулировать свои взгляды на архитектуру (хотя эти взгляды, как понимал сам Рафф, еще далеко не установились) ; того самого профессора Бикома, блестящего янки из Кеннибанкпорта, который приехал на Запад, в Мичиган, всего на один год, да так и остался там навсегда...
Со свойственной ему пророческой прозорливостью Уолдо Биком уже в 1929 году, когда мы самонадеянно принялись за расчистку архитектуры от старья, твердил своим студентам, чтобы они не хватались слепо за все новое и неизведанное. И в 1941 году Биком, читая курс проектирования, заклинал слушателей не подражать Кор-бюзье, Райту или Гропиусу и не забывать бессмертных принципов Джона Берроуза, Хорейшио Грино и То-ро...
Потому-то Рафф теперь так любил и ценил этих стариков и следовал им – вернее, пытался следовать...
Пусть же все умники, считающие себя ужасно современными и чуть ли не гениальными, всегда помнят о Хорейшио Грино, резчике по камню, который уже в девятнадцатом веке создал теорию связи между формой и функцией и вооружил ею Салливена и Райта...
Грино, ныне почти забытый, изложил эту теорию лучше, чем все более поздние учебники и лекции...
Это он велел нам изучать дерево!
Это он сказал, что прежде всего нужно изучить дерево, и кожу, и скелет животных, птиц и рыб.
"Никакого закона, определяющего правильность пропорций, не существует, – говорил, он. – Нет никакого обязательного образца. Едва ли хоть один орган встречается у разных живых существ в неизменном виде. В одном случае он больше, в другом – меньше, в одном – короче, в другом – длиннее, а в третьем и вовсе отсутствует, смотря по потребности".
"Шея лебедя, – говорил он, – и шея орла, как бы ни были они различны по очертаниям и пропорциям, одинаково радуют глаз, ибо каждая из них по-своему целесообразна".
Вот почему теперь Рафф не мог видеть улитку, или устрицу, или дерево, или паука, не восхищаясь удивительным соответствием между их формой и функцией; в этом соответствии и заключалась для него подлинная красота...
А как часто Уолдо Биком до глубокой ночи читал вслух Раффу и другим студентам или беседовал с ними у себя дома в Энн Арбор, за большим круглым столом, в центре которого всегда стояла огромная индийская бронзовая чаша с сигаретами. Биком непрерывно курил, вставляя сигарету за сигаретой в длинный пенковый мундштук, упорно твердил с гнусавым мэнским акцентом: "Только повинное радует глаз".
Анализируя современную архитектуру, Биком неизменно приправлял свое изложение цитатами из Густава Стикли, который настаивал на устройстве больших, веселых, гостеприимных каминов, ибо в них он видел лоно семейной жизни, основу домашней архитектуры...
Его рассказы о прошлом и о природе слушали с такой же жадностью, как рассказы о новейших способах производства стали...
А в дополнение ко всему этому было еще влияние Морриса Блума, которого Рафф, будучи мальчишкой, часто сопровождал в поездках.
Мясоторговец Моррис, беспрестанно ездивший из города в город, Моррис, которому ничего не стоило вдруг остановить машину где-нибудь на полпути и усесться у реки с удочкой, или углубиться в лес и наслаждаться там черным хлебом, кровяной колбасой и пивом, или просто задать работу своим длинным ногам, бесцельно блуждая по полю, усеянному полевыми цветами, – именно Моррис научил его уже в детстве любить и понимать природу...
Все эти ранние впечатления не могли не оказать влияния на Раффа; они и привели к тому, что, заканчивая университет, он избрал темой своего дипломного проекта не какое-нибудь монументальное сооружение, а обыкновенный дом...
А тут еще смерть отца, и водворение матери в "Сосны", и возникшее после этого чувство одиночества, неприкаянности, тоска по собственному углу; быть может, эта тоска и воплотилась теперь в проекте жилого дома – дома, напоминавшего ему счастливый семейный очаг, который у него был и которого он лишился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61