Масляно блеснуло полупрозрачное костяное
лезвие.
- Назад! - предупредил Шооран подступающих парней. - А то ему не
сдобровать.
- Ых-га... - подтвердил толстощекий, кося глазом на щекочущее шею
острие.
Парни нерешительно расступились.
- И запомни, - раздельно произнес Шооран, встряхивая для
убедительности толстощекого. - Ты мелкий вонючий жирх. Если ты еще раз
попадешься на моем пути, я напою тебя нойтом и брошу в шавар. Понял?
Толстощекий согласно икнул.
- Тогда повтори, что я сказал.
- Я... мелкий... вонючий жирх... Ты бросишь... меня... в шавар, если я
попадусь.
- Сначала заставлю напиться нойта.
- Сначала... напиться нойта...
- Правильно, - Шооран рывком поднял толстощекого на ноги. - Скажи
своим, чтобы бросили палки и отошли в сторону.
- Отойдите... - полузадушенно прохрипел пленник.
- И учтите, тухлые слизни, если вы вздумаете идти за мной следом, ни
один из вас не вернется домой живым.
Шооран едва заметно шевельнул пальцем, по тончайшему, выточенному в
кости каналу скользнуло жало зогга и черной брызгой повисло на острие.
Парни попятились, палки со стуком полетели на землю. Шооран, волоча за
собой толстощекого, выбрался на тропу, поднял сумку и шкуру авхая. Часть
харваха из сумы высыпалась, но Шооран не стал подбирать его. Он лишь пнул
толстощекого коленом под мягкие ягодицы, отчего тот кувырком полетел с
поребрика, и бросился прочь. Никто за ним не погнался. Вообще-то Шооран
хотел столкнуть пленника на мокрую сторону, в грязь, но в последнюю секунду
ему стало жаль красивой и наверняка очень дорогой одежды.
Отбежав немного, Шооран спрыгнул с тропы на свой оройхон и, петляя
между тэсэгами, помчался к дому. Лишь когда до сухой полосы, где жили они с
матерью, оставалось всего несколько шагов, Шооран опомнился. Спрятавшись за
ближайшим тэсэгом, он стряхнул с кинжала ядовитое острие, осторожно
отсоединил лезвие и хорошенько спрятал его.
Даже мама не знала, какое оружие хранит ее сын. Костяной наконечник
был подарком. Месяц назад охотники выволокли из шавара огромного гвааранза.
Панцирь чудовища был отправлен в подарок одонту, а острые плавательные
перья, из которых вырезали лезвия, разобрали цэрэги. Именно тогда недавно
назначенный дюженником цэрэгов рыжебородый Мунаг снял со своего кинжала
источенное острие и бросил его Шоорану. Мунаг вообще хорошо относился к
Шоорану и его маме, подолгу разговаривал с ними, когда они приносили
высушенный харвах, а встретив на тропе Шоорана, громко кричал:
- Привет, маленький жирх!
- Привет, большущий Ероол-Гуй, - отвечал Шооран.
Случившиеся поблизости жители испуганно бледнели при виде такого
запанибратства, а Мунаг оглушительно хохотал, тряся бородой и распахнув
темную словно шавар яму рта.
Лезвие Шооран привел в порядок - вычистил и отполировал, подогнал свой
нож под размеры костяного сокровища, рассверлил даже намертво забитый канал
для колючек. Неделю по вечерам, скрывшись от посторонних глаз, вращал
костяной иглой в замусоренном канале или правил острие на куске кожи. Жало
зогга, и не одно, а целых пять штук, Шооран добыл сам. Нарвал пятнистых
стеблей хохиура и распихал их пышными метелками вперед в отверстия шавара.
На следующий день вытащил те стебли, что остались целы, и в скукожившихся
метелках отыскал десяток зоггов. Оставалось только раздразнить зогга, чтобы
он, угрожая выставил жало, а потом резким движением раздавить крошечного
гада, прежде чем он успеет выпрыснуть яд.
Конечно, Шооран знал, что за такой ножик, узнай о нем одонт, владельца
немедленно отправят пройтись по шавару босиком, но удержаться не мог и
изготовил все как надо.
Теперь нож выручил его, но в то же время хранить его стало опасно,
особенно, если кто-нибудь из мальчишек донесет о нем властям. Впрочем,
Шооран надеялся, что этого не случится, в конце концов, первыми и всерьез
напали они, и вряд ли им захочется отвечать за свой поступок перед одонтом.
Приведя себя в порядок, Шооран вышел к палатке. Мама была дома. Шооран
высыпал из сумы харвах и с гордостью раскатал перед мамой кожу авхая. Авхай
уже полностью обездвижел, и это немного омрачало радость охотника.
- Какой ты молодец! - протянула мама восхищенно. - Настоящий охотник!
Ты гляди - он еще живой!.. - и действительно, словно специально авхай
округлил приоткрытый рот и замер на этот раз навсегда.
- Это для тебя, - довольно сказал сын. - сшей себе новый жанч.
- Спасибо, - сказала мама. - Только как же быть, я сегодня не смогу
кожу обработать, мне сейчас уходить надо, я уже вымылась, видишь?
- До завтра кожа испортится, - непонимающе сказал Шооран.
- Знаешь, что мы сделаем, - догадалась мама. - Мы попросим Саригай,
она шкуру выскоблит и замочит в нойте, а я завтра доделаю все до конца.
- Как же, согласится она... - недовольно протянул Шооран, обиженный
невниманием к своему подарку, - а если и согласится, то выскоблить кожу как
следует не сумеет...
- Сумеет, - успокоила мама. - Я очень попрошу.
Когда соседка, обрадованная возможностью неожиданного заработка, ушла,
захватив кожу, Шооран, все еще слегка обиженный, спросил:
- Мам, а куда ты идешь?
- В гости, - шепотом ответила мама. - Меня Мунаг пригласил.
- Он тебя в жены берет? - догадался Шооран.
- Нет, что ты... кто меня возьмет, я же сушильщик. Он так просто
пригласил. Но это неважно, он хороший человек, не злой. И ты ему нравишься.
- Да, Мунаг добрый, - сказал Шооран, вспомнив про нож.
Мама открыла большую флягу, которая обычно пустой лежала в углу,
налила на ладонь несколько капель воды и, наклонившись, обтерла лицо.
Шооран смотрел молча, понимая важность момента. Потом, когда фляга была
убрана, произнес:
- У Мунага две жены, и обе моются водой каждый день. Они чистые и
называют нас вонючками. Я знаю.
- Ну и что? - спросила мама.
- Я не понимаю, зачем Мунагу понадобилась ты. Может быть он просто
хочет посмеяться, - Шооран произнес эту мучившую его фразу с решительным
отчаянием, словно кидаясь в далайн. Но ничего не случилось. Мама
улыбнулась.
- Мунаг сильный, - сказала она, - а его жены... я не знаю, какие они -
должно быть молодые и красивые, и наверняка чистые, но ему скучно с ними.
Ведь случается, что и блистающий одонт, ни разу в жизни не промочивший ног,
живет среди праздников и похвал более одиноко, чем последний изгой на
мокром оройхоне. А может быть, ты и прав, а я просто девчонка до сих пор не
нажившая капли ума.
- Мама, - спросил Шооран. - Ты счастливая?
- Конечно. У меня есть ты. Вырос уже, совсем взрослый стал - вон о
каких вещах задумался. Конечно, счастливая.
- А если не обо мне, а просто о жизни. Так - счастливая?
- Так - не очень.
- И я - не очень.
Мама скинула жанч, и Шооран увидел, что под ним одета не простая
рубаха, а тонкий праздничный талх, недавно выменяный на сухом оройхоне и
еще ни разу не одеванный. Из потайного кармана жанча мама достала нитку
драгоценного лазурного жемчуга, который изредка находят в самых жутких
закоулках шавара.
- Надеть? - спросила мама и, не дожидаясь ответа, накинула ожерелье на
шею.
- Какая ты красивая!.. - восхищенно протянул Шооран. - Это настоящий
жемчуг? Откуда он у тебя?
- Его добыл отец, - лицо матери омрачилось, она протянула руку, чтобы
снять с шеи пронзительно голубую нить, но в этот момент полог навеса
отлетел в сторону, сорванный сильной рукой, и в проеме показался тяжело
дышащий Мунаг.
- Где он? - потребовал Мунаг.
- Кто? - не поняла мама.
- Твой Шооран только что зарезал любимого сына одонта.
- Неправда! - крикнул Шооран. - Я никого не резал!
Мунаг, только теперь заметивший Шоорана, шагнул к нему, выдернул из-за
пояса у мальчика нож, осмотрел верноподданнически затупленный край.
- Ты не врешь? - спросил он с угрозой.
- Честное слово. Они хотели бить меня палками, а я их только пугал.
Они первыми схватили меня...
- Ты клянешься, что на наследнике нет ни единой царапины? - Мунаг
приблизил к лицу Шоорана бешеные глаза.
- Как перед Ероол-Гуем, - подтвердил Шооран.
- Где накладка? - Мунаг протянул ладонь.
Шооран покорно достал спрятанное лезвие. Глаза у мамы расширились, она
испуганно зажала рот рукой.
- Иглы! - потребовал цэрэг.
- В ручке, - Шооран кивнул на нож.
Мунаг отковырнул затычку, удовлетворенно хмыкнул и пересыпал
смертельные занозы в рукоять своего кинжала. Мама издала судорожный всхлип.
Увидев тайный арсенал сына, она была готова поверить, что он действительно
ворвался на сухой оройхон и зарезал не только любимого сына наместника, а
всех его детей, жен, слуг и самого одонта вместе с ними.
- Сиди здесь! - приказал Мунаг и быстро вышел наружу.
- Я не хотел его трогать!.. - горячо зашептал Шооран. - Я даже в нойт
его не скинул, хотя они заставляли меня целоваться с авхаем...
- Одонт все равно не поверит, выдавила мама сквозь побелевшие губы.
На улице зычный голос Мунага проревел: "Я тебе покажу, как ходить с
ножом!" - потом послышался звук удара и плач Жаюра - малолетнего сына
Саригай. Мунаг вернулся в палатку. В руке у него была детская игрушка -
ножик из высушенного листа хохиура. Лист был желт и полупрозрачен, но
костяное лезвие напоминал слабо.
- Не знаю, смогу ли что-нибудь сделать для вас, - произнес Мунаг в
раздумьи, - но попробую. Мне тоже не хочется, чтобы о моем оройхоне шла
дурная слава. Запомни, у тебя никогда не было ни ножа, ни игл, а только эта
штучка. А теперь, идем - одонт приказал доставить тебя к нему.
* * *
Одонт Хоргоон был наместником сияющего вана на самой западной окраине
его владений. Провинция, отданная под управление Хоргоону, была до обидного
мала - всего два сухих оройхона, а причиняла бед и волнений больше чем
любое обширное владение в центре страны. Ведь кроме приносящих радость
сухих земель ему приходилось следить за четырьмя мокрыми и тремя огненными
островами. В мокрых оройхонах, хоть они и считались покорными, никакого
порядка не было, жители там шатались где хотели и немногим отличались от
мятежников и изгоев. По ночам на сухие края набегали шайки грабителей,
вооруженных костяными пиками и режущими хлыстами из уса членистоногого
парха. По этому страшному оружию грабители называли себя "ночными пархами".
Они уносили с собой все, даже то, что казалось невозможно сдвинуть с места,
а к утру исчезали неведомо куда, словно проваливались в шавар. В провинции,
где мокрых оройхонов насчитывалось вдвое больше, чем сухих, бороться с
грабителями было крайне трудно. К тому же, мешала скудость средств - власти
выделили одонту совсем небольшой отряд: двойную дюжину цэрэгов и позволили,
если понадобится, вооружать и содержать еще сколько угодно воинов, но... за
свой счет. А какие могут быть доходы с двух оройхонов? Только-только
обеспечить сносное существование, о том, чтобы состязаться в роскоши с
правителями центральных земель - и речи нет. Где уж тут вооружать цэрэгов
за свой счет... Во всех делах приходилось опираться лишь на казенных
воинов, гонять их по всякому поводу, и командиры дюжин, должно быть
костерили в душе доблестного одонта, да пребудут его ноги вечно сухими.
Но сегодняшние события заставили Хоргоона пожалеть, что он не содержит
столько солдат, чтобы выловить и истребить всех мерзавцев с гнилых болотин.
Любимый сын, рожденный от седьмой жены и названный в честь отца Хооргоном,
вернулся домой избитым. Бандит, ворвавшийся с мокрой стороны, напал на него
среди бела дня, глумился и угрожал, нацелив в горло нож, и лишь особая
милость вечного Ероол-Гуя спасла ребенка от страшной смерти. А сыновья
цэрэгов, приставленные к малышу для игр и защиты, ничем не помогли ему.
Нечего сказать - отличные солдаты растут в землях вана! По счастью, один из
парней признал нападавшего и указал, где тот живет. Одонт повелел изловить
и привести негодяя и приготовился усладить свой взор зрелищем его медленной
смерти.
Когда дюженник Мунаг привел Шоорана, лицо одонта удивленно вытянулось.
Преступник оказался так мал, что Хоргоон усомнился, того ли сборщика
харваха доставили к нему. Однако, призванные телохранители (сам юный
Хооргон лежал в постели) дружно подтвердили: "он". Да и вид мальчишки, не
научившегося еще скрывать чувства, изобличал его - злодей явно узнал своих
жертв. Теперь возраст гнилоеда не смущал судью - в конце концов, ползающий
зогг еще мельче, но не безобидней.
- Где ты взял нож, вонючая тварь? - багровея спросил одонт.
Мунаг поднялся к суурь-тэсэгу, на котором восседал одонт и,
наклонившись начал шептать в волосатое ухо. Шооран, брошенный на колени у
подножия суурь-тэсэга, разбирал лишь отдельные, случайно долетавшие к нему
слова: "...игрушка... совершенно безобидно... дети просто перепугались... у
меня никто не смеет... слежу день и ночь... разумеется, надо наказать..."
Одонт взял из рук дюженника ножик, брезгливо осмотрел его, легко двумя
пальцами разломил на части. Отбросил в сторону обломки и перевел взгляд на
Шоорана. Да, преступник мал, но он вырастет, возьмет настоящее оружие. И
раз он однажды поднял руку на благородного...
- В шавар! - приказал одонт.
- Нет! Не дам! - Шооран узнал голос мамы.
Одонт поднял взгляд на женщину, бьющуюся в руках цэрэгов.
- Это его мать, - пояснил Мунаг. - Она сушильщица...
женщина-сушильщик.
- Знаю. Ну и что?
- У нас больше нет сушильщиков, а она сдает по два ямха харваха, за
себя и за сына, и еще продает столько же. Без нее мы не сможем отчитаться
перед казной.
- Я же не ее наказываю, - поморщился одонт. - Пусть она работает как и
прежде.
- Если тронуть ее сына, она работать не станет. Я ее знаю - бешеная
баба. Подорвется, но не станет.
Одонт задумался. Он понимал, что Мунаг прав - недаром же говорят, что
легче высушить далайн, чем заставить работать сушильщика, если он не хочет.
А без харваха плохо придется не ей, а ему - царственный ван особо заботится
о содержании артиллерии и строго спрашивает с одонтов, если харвах начинает
поступать с перебоями. К тому же, не так много провинций, в которых
сходятся мокрые оройхоны, где харвах собирают, и огненные, где его сушат.
Так что спокойствие и сама должность Хоргоона зависели не столько от
порядка на вверенных оройхонах, сколько от производства взрывчатого
порошка. Последнее время наместника не тревожили эти проблемы, но теперь он
понял, что забывать о них не следовало. И, как ни жаль, но раз у него нет
других сушильщиков, придется выполнить требование этой взбесившейся тайзы и
отпустить ее отродье.
Хоргоон внимательно взглянул в лицо женщины. Обычная гнилоедка, гадкая
и грязная. Она даже не подозревает, сколь многое зависит от ее ловкости и
удачливости. Особенно - от удачливости; уже год она работает, и до сих пор
ни одной вспышки. Кто знает, может не так и проста эта тварь. И лицо ее,
опаленное жаром аваров, кажется слишком чистым, и из-под накинутого на
плечи грубого жанча виднеется край талха, какой в этих краях носят только
жены цэрэгов. Наместник досадливо потряс головой, на мгновение близоруким
глазам почудилось, что на шее гнилоедки голубеют жемчуга. Ну, этого
попросту не может быть! Гнилоедка должна быть глупа, грязна, и, несомненно,
она такова и есть и закричала на одонта просто от глупости, а не потому,
что чувствует свою власть. Он, владыка этих мест, хозяин жизни и смерти, он
сумеет поставить дурную бабу на место.
Одонт поднял руку, требуя тишины.
- Мальчишка совершил преступление, которое нельзя оставить
безнаказанным, - начал он, - но преступник еще слишком мал, и поэтому
отвечать за него будет мать!
Одонт скосил глаза на женщину. Та стояла, очевидно моментально
успокоившись, на ее лице сановник не заметил и тени испуга. И вновь за
распахнувшимся воротом жанча дразняще заголубел призрак ожерелья.
Несомненно, женщина знала себе цену или же просто была лишена страха.
Обязательно в ближайшее же время надо будет озаботиться подысканием новых
сушильщиков. А пока... Одонт вздохнул и закончил приговор:
- На виновницу накладывается штраф. В течение трех дней она должна
внести в казну восемь ямхов просушенного харваха.
- Завтра начинается мягмар, - сказала мать. - Мне нечего будет
сушить...
Наконец-то на лице гнилоедки появилась растерянность!
- Ничего, - злорадно сказал Хоргоон. - Сырой харвах тебе принесут. А
мальчишку, - добавил он, чтобы окончательно закрепить свою победу, -
выпороть!
* * *
Праздник мягмара - веселый мягмар, буйный мягмар, великий мягмар.
Знать, простолюдины и изгои отмечают его по всем оройхонам. В этот день
старик Тэнгэр закончил свой труд, и Ероол-Гуй справляет новоселье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9