Я специально так сделала (неправда, я врала).
– Ну-ну, – хмыкнул родной брат, и через некоторое время с удивлением осматривал мой оранжевый колор. Действительно, замысел удался. Помимо солнышка пришлось нарисовать где домик, где травку, а где и неопределенные абстракции. Благо, краска прекрасно ложилась на обои.
– Ты вправду будешь тут жить? – с тоской посмотрела на меня мама.
– А почему нет? Тут так позитивно, что у меня сразу поднимается настроение! – бодренько заявила я. Но про себя подумала, что, честно говоря, кроме солнышка, я безо всего пережила. А еще лучше, наняла бы кого-то, кто профессионально отшкрябал от стен все то, что я на них налепила и аккуратно заклеил какими-нибудь веселенькими обоями с горным пейзажем. Но марка есть марка, придется ее держать. Когда это Наталья Тапкина делала что-то не так? Вопрос только, как долго я буду зарабатывать на мастеров по ремонту? Потому что долго я в этом солярии на дому не выдержу.
Так я пришла к выводу, что мне крайне необходима работа. Дело за малым, оставалось найти того, кто мне ее даст. Вернее, сначала надо было понять, какая работа подойдет молодой особе с простецким дипломом. Которая вполне готова получать большую зарплату. Если бы я разбиралась в компьютерах и прочей железной шелухе, я бы напросилась к Ларику в помощники. Я даже пересилила бы в себе отвращение к порносайтам и с удовольствием спала бы около голубого экрана с обнаженными красотками. Но моих посредственных знаний продвинутого пользователя (продвинутого вниз) хватало только на то, чтобы включить компьютер, найти ярлычок с телефончиком, тыкнуть в него, а потом напряженно гадать, почему же это у меня не коннектится.
– Ты не подключила локальную сеть, дурында! – скажет, например, Ларик, придя под вечер и заставая меня в истерической войне с компьютером.
– На черта мне эта локальная сеть, если мне только надо отправить е-мейл? – озверею я. А Ларик посмотрит на меня жалостливо, словно бы я – жертва землетрясения, случайно выжившая, но оставшаяся без мозга. Потом ткнет куда-то в глубинах таинственного окошко под названием «панель управления» и я в секунду влечу во всемирную сеть.
– Как ты это сделал? – с пеной во рту пристану я.
– Говорю же, включил локальную сеть.
– А раньше почему это было не надо? – упорствую в расследовании я.
– Раньше она уже работала. Отстань и отсылай свой е-мейл, пока еще чего-нибудь не натворила.
– Я никогда и ничего не натворю, – возразила я, гордо нажимая маникюром кнопки. В конце концов, а кто сказал, что женщина обязана понимать, что такое локальная сеть. Я догадываюсь, что это какая-то маленькая сеть, которая подпитывает большую. Но, конечно, этого не достаточно для того, чтобы заделаться сотрудником компании, где Ларик ежедневно по телефону, е-мейлу и аське отвечает таким же дурам как я, что надо нажать, чтобы подключить локальную сеть. И не надо думать, что на этом наши проблемы заканчиваются. Если даже локальная сеть коннектит без проблем, я могу сама не знаю как изменить Ай-Пи адрес (знать бы еще, что это за зверь). Потом могу нечаянно стереть пароль входа, или попытаться сконнектиться с гостевого пароля, а потом долго удивляться, почему это сеть у меня работает, а сайты не грузятся. В общем, полный перечень моих типичных ошибок можно публиковать книжкой под модным названием «То, что нельзя делать даже чайникам». Значит, и любая другая работа, где требуются глубокие технические познания, отпадает. Что же остается? Водить трамваи? Кажется, там берут и женщин. А в троллейбусах им, кажется, дают раньше выйти на пенсию.
– А зачем же ты шесть лет корячилась в институте? – спросила я сама у себя, оскорбленная перспективой всю жизнь водит троллейбус по маршруту Митино – Куркино. Например. Вот если бы я могла водить самолет! Это был бы номер. А так, с работой была полнейшая неразбериха, а жить в оранжевой, воняющей краской комнате становилось все труднее и труднее. Тогда я решилась. Если в ближайшее время никто и ничто не укажет мне путь к материальному благополучию, я устроюсь на первую же попавшуюся работу в архив или картотеку. И пусть я рождена для другого, но бездельничать в ожидании чудес я больше не буду.
– Детка, ты хочешь работать? – аккуратненько поинтересовалась мама, когда я делилась с ней своими фаталистическими идеями.
– Ну, да. Я же хочу быть полезным членом общества, – кивнула я.
– А вот Марье Петровне нужен социальный работник в Собесе, – настороженно бросила она.
– И что делать? – помрачнела я. Неужели это знак? Неужели вот так и канут все мои смутные мечты, от которых так сладко и неповторимо замирает сердце?
– Ничего сложного. Ходить по магазинам, продукты бабушкам носить. И немного им по хозяйству помогать. Зато будет зарплата и премия. И социальные путевки.
– В социальные санатории, где один общий туалет для лиц обоих полов расположен в дальнем углу пансионата. На улице.
– Зачем ты так? Зато Марья Петровна тебя очень любит. И проезд бесплатный, – жарко аргументировала мамуля. Я верю, что она и вправду желала мне только добра, но.… В двадцать пять лет как-то надеешься, что судьбы сулит тебе жизнь более яркую и интересную, чем жизнь соцработника. Уж лучше водить трамвай. Пожалуй, лучше подождать еще одного знака судьбы. Мама не может считаться за полноправного оратора Божьего и, к тому же, она предвзято относится ко мне. Она всегда, всю жизнь старалась меня куда-то пристроить, чтобы я не была без присмотра, и чтобы чего не вышло. Однако, раз уж я до сих пор жива и моя способность находить проблем не привела к крушению мира (развал Советского Союза не в счет, я ведь тогда была совсем ребенком), значит, я не так опасна, как может показаться на первый взгляд. И потом, Андрей всегда говорил, что я – неисчерпаемый кладезь гениальных идей, веселья и удовольствия. Впрочем, об этом я не хочу вспоминать.
Глава 4.
Курс молодого бойца
Интересно, кто-нибудь когда-нибудь пытался вывести зависимость длительности страдания от пережитого горя? Ну, есть же законы, по которым сила одного пропорционально равна квадрату чего-то там другого. Возможно, что и со страданиями человеческими также. Согласитесь, неправильно убиваться годами из-за того, что разбилась какая-то там красивая тарелка или чашка. Стало быть, если сумма вынесенной неприятности – величина незначительная (можно ввести прогрессирующую шкалу, как у юристов: до ста рублей, до тысячи рублей, свыше пяти тысяч рублей), то и горевать по потере надо недолго (до одного дня, до одной недели, до месяца). Но не более года, чтобы не было соблазна предаваться печали всю оставшуюся жизнь. Если, например, у тебя сгорела дача и горя явно тянет на что-то гораздо большее, чем пять тысяч рублей, все равно страдать больше года ты права не имеешь. К тому моменту, как март и апрель сменились на май, мое настроение улучшилось окончательно, а призрак Андрея окончательно перестал тревожить мое сердце. Подумаешь, первая любовь! Будет и вторая. Мама всегда говорила:
– Личные трагедии и драмы – не повод рушить всю свою жизнь.
– А что – повод? – интересовалась я.
– А ничего! – надувалась мама. – Есть же такой термин – срок траура. Даже над покойником не плачут вечно, а ты, прости Господи, над какими-то тройками убиваешься.
– А почему ты не ругаешься? – удивлялась я, потому что моя мама атипично спокойно переживала мои учебные неудачи в школе.
– Я хочу, чтобы ты улыбалась и шла дальше, – говорила она. Вот и теперь я вполне была готова идти дальше, только было непонятно, куда идти. Если ты несколько лет жил одной жизнью, то сложно сразу же все перечеркнуть. Я любила Андрея пять лет, он в одном флаконе был и моей первой большой любовью и первым мужчиной. Что, кстати, было единственным случаем в известной мне институтской практики. Все мои сокурсницы к моменту первой большой любви уже имели солидный сексуальный опыт. Иногда даже чересчур. Правда, мне ведь мое пуританское мечтательное отношение к жизни ничем не помогло. Сижу и пытаюсь найти способ не устраиваться на работу. Потому что впереди лето, солнце, море. Я вполне готова совершить неожиданные прорывы в карьере, но почему же я должна именно к лету начинать трудовую карьеру? Мне стало так обидно, что я вырвала из розетки телевизионный шнур. Сколько можно смотреть всякую муть, спародированную с Америки.
– Вот молодец! – порадовалась за меня мама. – Но в другой раз нажимай кнопку.
– Пойду-ка я погуляю, – сообщила ей я и натянула первые попавшиеся штаны. Прогулка мне всегда помогала собраться с силами и решить, что делать дальше. А ведь это самое сложное, придумать, куда дальше плыть. Лично я готова годами помогать маме мыть посуду и быть хорошей девочкой, лишь бы не принимать глобальные ответственные решения.
На улице было тепло, грязно и мокро. Светило солнышко. Московская природа – это удовольствие для искушенных, потому что коктейль из пыли, смога и квадратных домов не сможет доставить удовольствия кому-то с банальными представлениями о красоте. Это примерно как водка. Вы пробовали водку в детстве? И вообще, как быстро вам удалось полюбить сей напиток? Лично мне огненная вода не понравилась сразу. Я и до сих пор с опаской отношусь к вертолетам, которые у меня начинаются после третьей рюмки. А она, как известно, случается довольно быстро, потому что между первой и второй перерывчик небольшой, а после третьей не закусывают. Так что примерно через час после начала вечеринки я начинаю выделывать кренделя и задавать окружающим вопросы «как пройти в библиотеку». Это если я пью водку. Поэтому я стараюсь ограничиваться вином, от которого может стать очень плохо наутро, но в процессе будет хорошо, очень хорошо, либо ослепительно. Но ведь, сколько есть на свете любителей именно водки. Они ее выбирают за простоту, незатейливость и эффект. Одна стопка водки по силе воздействия равняется трем бокалам вина. А если прикинуть КПД с учетом финансовых затрат, то переплюнуть водку не сможет никто. Вот так и Москва, крепкая и горькая, любима многими. Теми, кому уже мало терпкости парижского вина, сладости испанского компота «Сангрия» и замысловатости всяких там текил.
– Дешево и сердито! – говорят про водку, даже про самую хорошую. И Москва такая же. Дешева и сердита. Парк, в котором я бродила, предаваясь раздумьям о родных чумазых пенатах, сиял уже зазеленевшими салатовым цветом листьями на веточках деревьев и желто-коричневыми кучками, оставленными на память друзьями нашими меньшими на влажном асфальте.
– И почему только у нас не заставляют убирать за собаками? Как в Европе. Было бы здорово, – высказалась я, еле успев обойти справа по флангу очередную кучу. Кажется, я даже прибавила к высказыванию что-то такое матерное. Для убедительности.
– Действительно. Я так и вижу, как дорогие россияне с пакетиками бегают по дворам. Прямо после того как похмелились. И для пущей строгости моют тротуары шампунем, – раздался чей-то голос сбоку, прямо из веселых молоденьких кустов. Вот те на, а я-то думала, что я одна.
– По всему периметру одной шестой части суши! – докончила мысль я, улыбнувшись.
– Точно, – согласился голос из кустов. И замолчал. Я принялась стесняться, потому что разговаривать вслух с самой собой было не очень нормально. На мой взгляд. Я решила пояснить.
– Вообще-то я не разговариваю сама с собой (Вру!). Это со мной только сегодня (Вру!), – виновато залепетала я, вглядываясь в гущи кустарника. Сквозь них смутно просвечивал чей-то силуэт, судя по голосу, мужской.
– Понятно, – усмехнулся голос. – А что, есть повод?
– Да нет, просто в такой день приятно поговорить с интересным человеком, – довольная, что нужный анекдот столь вовремя всплыл в моей памяти, отшутилась я. Голос причмокнул и выбрался из кустов.
– Это правильно. Значит, вы ратуете за чистоту улиц? А в детстве приходилось вам участвовать в мероприятиях общественного идиотизма под названием «субботник»? – спросил его обладатель, который оказался лет тридцати пяти молодым человеком с псиной неопределенной породы. Что-то типа шарпея, только худее в морде и пушистее в остальных частях. Впрочем, если честно, совершенно ничего общего с шарпеем. Я подумала, что надо посмотреть в Интернете, что это за порода. Для общего образования.
– А что, вы бы сами собирали … это все за собачкой? – ехидно поинтересовалась я. Собачка посмотрела на меня без одобрения и тявкнула.
– Я – нет, – с деланной серьезностью рассудил молодой человек. – Но я – вне списка.
– Это еще почему? – спросила я.
– Потому что я – законченный эгоист и проходимец, – ответил он и засмеялся. Я засмеялась тоже, хотя после Андрея мне пристало бросаться врукопашную на всех проходимцев и эгоистов. Но незнакомец так заразительно улыбался, что хотелось немедленно и самой заделаться такой же проходимкой.
– Так что? Пусть убирают другие? – строго спросила я. Даже брови сдвинула.
– Именно! – кивнул он. – Правда, так удобнее? Но, в крайнем случае, я заплачу какому-нибудь уборщику за собаками. Я всегда предпочитаю заплатить.
– О, да у вас барские замашки! – попыталась поддеть его я, но он, кажется, пропустил мой укол мимо ушей. Я подумала, что такого товарища, наверное, вообще сложно вывести из себя. Мы шли рядом по дорожке и молчали.
– Что? Вы что-то сказали? – посмотрел на меня он. Я, конечно, по-прежнему презирала весь род мужской, но поскольку он был единственным доступным живым человеком, а я с ними уж довольно давно не разговаривала, то я была не против поболтать. Просто поболтать. И потом, я так долго молила Господа Бога о знаке, о помощи в выборе пути, что вдруг небо именно с помощью этого пижона наведет меня на мысль, что делать дальше.
– Нет. Ничего, – усмехнулась я. – Что тут скажешь?
– Мне показалось или вы действительно грустите? – вдруг зачем-то спросил он.
– Есть немного, – призналась я. Действительно, грустно думать о работе в такой прекрасный майский день.
– И наверняка из-за мужика. Такая вроде нормальная девушка, а туда же. Все мужики сволочи, верно? – он по-прежнему улыбался, правда, теперь уже только глазами.
– Ага, – выпалила я, хотя, признаться, про мужика я не очень-то думала. Но отчего бы не перемыть им косточки, если есть подходящий повод. – Они врут, используют женщин, а потом просто забывают о нас.
– Скажите, разве у вас ни разу не было возможности вывести этого клятвопреступника на чистую воду? – тоном специалиста по подобным кроссвордам, взъелся он.
– Ну… не знаю, – попыталась отвертеться я, но про себя уже понимала, что он прав. Сто раз была такая возможность. И только моя природная лень, которую я предпочитала называть доверчивостью, остановила меня. Пять лет позволила Ваньку валять! Хотя какого, на фиг, Ваньку? Себя, себя, милую…
– Вот именно, – довольно поднял указательный палец вверх этот странный улыбчивый господин. – И вы все понимаете, и мы все знаем. Мы пользуемся вашими слабостями, вы позволяете нам это. Закон жизни!
– Это какой-то неправильный закон. И потом, зачем тогда все это? Любовь, семья, белая фата и торжественные клятвы. Зачем рожать детей, ездить на шашлыки?
– А я, кажется, не говорил, что вижу во всем этом смысл, – довольно резко осадил меня он. Я даже растерялась от такого его заявления. Я как-то больше была готова к тому, что он будет уговаривать меня, что не все такие и не всегда так. – Кроме, разве что шашлыков.
– А, вот как, – запнулась я, лихорадочно соображая, что на это ответить и как его получше отбрить. Ничего дельного, как всегда, в голову не пришло. Интересно, что практически все достойные остроумные ответы приходят в мою голову с опозданием, когда поезд давно ушел. Я могла бы ответить, что такие глобальные выводы о жизни можно делать, только прожив ее. Или что такая позиция очень удобна только пока ты молод, а вот посмотрим, что он будет петь, когда перед смертью ему не дадут пресловутый стакан воды. А он ответил бы, что не уверен, что в такой момент ему захочется пить. Но я ничего такого не сказала. Я спросила, как его зовут.
– А что? Разве я своим циничным заявлением не отбил у вас охоту разговаривать со мной? Я думал, что вы мне после такого не подадите руки, – ерничал он.
– Руки я вам и не подам. А поболтать? Отчего же, с удовольствием, – ехидно ответила я. – Наше вам с кисточкой.
– Ну, тогда я Борис. А вы? Или это страшная тайна? Я надеюсь, что мой невинный интерес не будет расценен как внезапно разгоревшаяся искра любви? Я – не ваша судьба? – на всякий случай спросил он. Я рассмеялась.
– Ну у вас и самомнение. Неужели вы допускаете мысль, что я брошусь соблазнять вас после пяти минут болтовни?
– А что? Между прочим, такие случаи уже бывали, – примирительно посмотрел на меня он.
– Да что вы? Ну так, я вам скажу, что к любви я совершенно равнодушна. Хватит. Накушалась. У меня теперь только одна проблема – чем бы заняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– Ну-ну, – хмыкнул родной брат, и через некоторое время с удивлением осматривал мой оранжевый колор. Действительно, замысел удался. Помимо солнышка пришлось нарисовать где домик, где травку, а где и неопределенные абстракции. Благо, краска прекрасно ложилась на обои.
– Ты вправду будешь тут жить? – с тоской посмотрела на меня мама.
– А почему нет? Тут так позитивно, что у меня сразу поднимается настроение! – бодренько заявила я. Но про себя подумала, что, честно говоря, кроме солнышка, я безо всего пережила. А еще лучше, наняла бы кого-то, кто профессионально отшкрябал от стен все то, что я на них налепила и аккуратно заклеил какими-нибудь веселенькими обоями с горным пейзажем. Но марка есть марка, придется ее держать. Когда это Наталья Тапкина делала что-то не так? Вопрос только, как долго я буду зарабатывать на мастеров по ремонту? Потому что долго я в этом солярии на дому не выдержу.
Так я пришла к выводу, что мне крайне необходима работа. Дело за малым, оставалось найти того, кто мне ее даст. Вернее, сначала надо было понять, какая работа подойдет молодой особе с простецким дипломом. Которая вполне готова получать большую зарплату. Если бы я разбиралась в компьютерах и прочей железной шелухе, я бы напросилась к Ларику в помощники. Я даже пересилила бы в себе отвращение к порносайтам и с удовольствием спала бы около голубого экрана с обнаженными красотками. Но моих посредственных знаний продвинутого пользователя (продвинутого вниз) хватало только на то, чтобы включить компьютер, найти ярлычок с телефончиком, тыкнуть в него, а потом напряженно гадать, почему же это у меня не коннектится.
– Ты не подключила локальную сеть, дурында! – скажет, например, Ларик, придя под вечер и заставая меня в истерической войне с компьютером.
– На черта мне эта локальная сеть, если мне только надо отправить е-мейл? – озверею я. А Ларик посмотрит на меня жалостливо, словно бы я – жертва землетрясения, случайно выжившая, но оставшаяся без мозга. Потом ткнет куда-то в глубинах таинственного окошко под названием «панель управления» и я в секунду влечу во всемирную сеть.
– Как ты это сделал? – с пеной во рту пристану я.
– Говорю же, включил локальную сеть.
– А раньше почему это было не надо? – упорствую в расследовании я.
– Раньше она уже работала. Отстань и отсылай свой е-мейл, пока еще чего-нибудь не натворила.
– Я никогда и ничего не натворю, – возразила я, гордо нажимая маникюром кнопки. В конце концов, а кто сказал, что женщина обязана понимать, что такое локальная сеть. Я догадываюсь, что это какая-то маленькая сеть, которая подпитывает большую. Но, конечно, этого не достаточно для того, чтобы заделаться сотрудником компании, где Ларик ежедневно по телефону, е-мейлу и аське отвечает таким же дурам как я, что надо нажать, чтобы подключить локальную сеть. И не надо думать, что на этом наши проблемы заканчиваются. Если даже локальная сеть коннектит без проблем, я могу сама не знаю как изменить Ай-Пи адрес (знать бы еще, что это за зверь). Потом могу нечаянно стереть пароль входа, или попытаться сконнектиться с гостевого пароля, а потом долго удивляться, почему это сеть у меня работает, а сайты не грузятся. В общем, полный перечень моих типичных ошибок можно публиковать книжкой под модным названием «То, что нельзя делать даже чайникам». Значит, и любая другая работа, где требуются глубокие технические познания, отпадает. Что же остается? Водить трамваи? Кажется, там берут и женщин. А в троллейбусах им, кажется, дают раньше выйти на пенсию.
– А зачем же ты шесть лет корячилась в институте? – спросила я сама у себя, оскорбленная перспективой всю жизнь водит троллейбус по маршруту Митино – Куркино. Например. Вот если бы я могла водить самолет! Это был бы номер. А так, с работой была полнейшая неразбериха, а жить в оранжевой, воняющей краской комнате становилось все труднее и труднее. Тогда я решилась. Если в ближайшее время никто и ничто не укажет мне путь к материальному благополучию, я устроюсь на первую же попавшуюся работу в архив или картотеку. И пусть я рождена для другого, но бездельничать в ожидании чудес я больше не буду.
– Детка, ты хочешь работать? – аккуратненько поинтересовалась мама, когда я делилась с ней своими фаталистическими идеями.
– Ну, да. Я же хочу быть полезным членом общества, – кивнула я.
– А вот Марье Петровне нужен социальный работник в Собесе, – настороженно бросила она.
– И что делать? – помрачнела я. Неужели это знак? Неужели вот так и канут все мои смутные мечты, от которых так сладко и неповторимо замирает сердце?
– Ничего сложного. Ходить по магазинам, продукты бабушкам носить. И немного им по хозяйству помогать. Зато будет зарплата и премия. И социальные путевки.
– В социальные санатории, где один общий туалет для лиц обоих полов расположен в дальнем углу пансионата. На улице.
– Зачем ты так? Зато Марья Петровна тебя очень любит. И проезд бесплатный, – жарко аргументировала мамуля. Я верю, что она и вправду желала мне только добра, но.… В двадцать пять лет как-то надеешься, что судьбы сулит тебе жизнь более яркую и интересную, чем жизнь соцработника. Уж лучше водить трамвай. Пожалуй, лучше подождать еще одного знака судьбы. Мама не может считаться за полноправного оратора Божьего и, к тому же, она предвзято относится ко мне. Она всегда, всю жизнь старалась меня куда-то пристроить, чтобы я не была без присмотра, и чтобы чего не вышло. Однако, раз уж я до сих пор жива и моя способность находить проблем не привела к крушению мира (развал Советского Союза не в счет, я ведь тогда была совсем ребенком), значит, я не так опасна, как может показаться на первый взгляд. И потом, Андрей всегда говорил, что я – неисчерпаемый кладезь гениальных идей, веселья и удовольствия. Впрочем, об этом я не хочу вспоминать.
Глава 4.
Курс молодого бойца
Интересно, кто-нибудь когда-нибудь пытался вывести зависимость длительности страдания от пережитого горя? Ну, есть же законы, по которым сила одного пропорционально равна квадрату чего-то там другого. Возможно, что и со страданиями человеческими также. Согласитесь, неправильно убиваться годами из-за того, что разбилась какая-то там красивая тарелка или чашка. Стало быть, если сумма вынесенной неприятности – величина незначительная (можно ввести прогрессирующую шкалу, как у юристов: до ста рублей, до тысячи рублей, свыше пяти тысяч рублей), то и горевать по потере надо недолго (до одного дня, до одной недели, до месяца). Но не более года, чтобы не было соблазна предаваться печали всю оставшуюся жизнь. Если, например, у тебя сгорела дача и горя явно тянет на что-то гораздо большее, чем пять тысяч рублей, все равно страдать больше года ты права не имеешь. К тому моменту, как март и апрель сменились на май, мое настроение улучшилось окончательно, а призрак Андрея окончательно перестал тревожить мое сердце. Подумаешь, первая любовь! Будет и вторая. Мама всегда говорила:
– Личные трагедии и драмы – не повод рушить всю свою жизнь.
– А что – повод? – интересовалась я.
– А ничего! – надувалась мама. – Есть же такой термин – срок траура. Даже над покойником не плачут вечно, а ты, прости Господи, над какими-то тройками убиваешься.
– А почему ты не ругаешься? – удивлялась я, потому что моя мама атипично спокойно переживала мои учебные неудачи в школе.
– Я хочу, чтобы ты улыбалась и шла дальше, – говорила она. Вот и теперь я вполне была готова идти дальше, только было непонятно, куда идти. Если ты несколько лет жил одной жизнью, то сложно сразу же все перечеркнуть. Я любила Андрея пять лет, он в одном флаконе был и моей первой большой любовью и первым мужчиной. Что, кстати, было единственным случаем в известной мне институтской практики. Все мои сокурсницы к моменту первой большой любви уже имели солидный сексуальный опыт. Иногда даже чересчур. Правда, мне ведь мое пуританское мечтательное отношение к жизни ничем не помогло. Сижу и пытаюсь найти способ не устраиваться на работу. Потому что впереди лето, солнце, море. Я вполне готова совершить неожиданные прорывы в карьере, но почему же я должна именно к лету начинать трудовую карьеру? Мне стало так обидно, что я вырвала из розетки телевизионный шнур. Сколько можно смотреть всякую муть, спародированную с Америки.
– Вот молодец! – порадовалась за меня мама. – Но в другой раз нажимай кнопку.
– Пойду-ка я погуляю, – сообщила ей я и натянула первые попавшиеся штаны. Прогулка мне всегда помогала собраться с силами и решить, что делать дальше. А ведь это самое сложное, придумать, куда дальше плыть. Лично я готова годами помогать маме мыть посуду и быть хорошей девочкой, лишь бы не принимать глобальные ответственные решения.
На улице было тепло, грязно и мокро. Светило солнышко. Московская природа – это удовольствие для искушенных, потому что коктейль из пыли, смога и квадратных домов не сможет доставить удовольствия кому-то с банальными представлениями о красоте. Это примерно как водка. Вы пробовали водку в детстве? И вообще, как быстро вам удалось полюбить сей напиток? Лично мне огненная вода не понравилась сразу. Я и до сих пор с опаской отношусь к вертолетам, которые у меня начинаются после третьей рюмки. А она, как известно, случается довольно быстро, потому что между первой и второй перерывчик небольшой, а после третьей не закусывают. Так что примерно через час после начала вечеринки я начинаю выделывать кренделя и задавать окружающим вопросы «как пройти в библиотеку». Это если я пью водку. Поэтому я стараюсь ограничиваться вином, от которого может стать очень плохо наутро, но в процессе будет хорошо, очень хорошо, либо ослепительно. Но ведь, сколько есть на свете любителей именно водки. Они ее выбирают за простоту, незатейливость и эффект. Одна стопка водки по силе воздействия равняется трем бокалам вина. А если прикинуть КПД с учетом финансовых затрат, то переплюнуть водку не сможет никто. Вот так и Москва, крепкая и горькая, любима многими. Теми, кому уже мало терпкости парижского вина, сладости испанского компота «Сангрия» и замысловатости всяких там текил.
– Дешево и сердито! – говорят про водку, даже про самую хорошую. И Москва такая же. Дешева и сердита. Парк, в котором я бродила, предаваясь раздумьям о родных чумазых пенатах, сиял уже зазеленевшими салатовым цветом листьями на веточках деревьев и желто-коричневыми кучками, оставленными на память друзьями нашими меньшими на влажном асфальте.
– И почему только у нас не заставляют убирать за собаками? Как в Европе. Было бы здорово, – высказалась я, еле успев обойти справа по флангу очередную кучу. Кажется, я даже прибавила к высказыванию что-то такое матерное. Для убедительности.
– Действительно. Я так и вижу, как дорогие россияне с пакетиками бегают по дворам. Прямо после того как похмелились. И для пущей строгости моют тротуары шампунем, – раздался чей-то голос сбоку, прямо из веселых молоденьких кустов. Вот те на, а я-то думала, что я одна.
– По всему периметру одной шестой части суши! – докончила мысль я, улыбнувшись.
– Точно, – согласился голос из кустов. И замолчал. Я принялась стесняться, потому что разговаривать вслух с самой собой было не очень нормально. На мой взгляд. Я решила пояснить.
– Вообще-то я не разговариваю сама с собой (Вру!). Это со мной только сегодня (Вру!), – виновато залепетала я, вглядываясь в гущи кустарника. Сквозь них смутно просвечивал чей-то силуэт, судя по голосу, мужской.
– Понятно, – усмехнулся голос. – А что, есть повод?
– Да нет, просто в такой день приятно поговорить с интересным человеком, – довольная, что нужный анекдот столь вовремя всплыл в моей памяти, отшутилась я. Голос причмокнул и выбрался из кустов.
– Это правильно. Значит, вы ратуете за чистоту улиц? А в детстве приходилось вам участвовать в мероприятиях общественного идиотизма под названием «субботник»? – спросил его обладатель, который оказался лет тридцати пяти молодым человеком с псиной неопределенной породы. Что-то типа шарпея, только худее в морде и пушистее в остальных частях. Впрочем, если честно, совершенно ничего общего с шарпеем. Я подумала, что надо посмотреть в Интернете, что это за порода. Для общего образования.
– А что, вы бы сами собирали … это все за собачкой? – ехидно поинтересовалась я. Собачка посмотрела на меня без одобрения и тявкнула.
– Я – нет, – с деланной серьезностью рассудил молодой человек. – Но я – вне списка.
– Это еще почему? – спросила я.
– Потому что я – законченный эгоист и проходимец, – ответил он и засмеялся. Я засмеялась тоже, хотя после Андрея мне пристало бросаться врукопашную на всех проходимцев и эгоистов. Но незнакомец так заразительно улыбался, что хотелось немедленно и самой заделаться такой же проходимкой.
– Так что? Пусть убирают другие? – строго спросила я. Даже брови сдвинула.
– Именно! – кивнул он. – Правда, так удобнее? Но, в крайнем случае, я заплачу какому-нибудь уборщику за собаками. Я всегда предпочитаю заплатить.
– О, да у вас барские замашки! – попыталась поддеть его я, но он, кажется, пропустил мой укол мимо ушей. Я подумала, что такого товарища, наверное, вообще сложно вывести из себя. Мы шли рядом по дорожке и молчали.
– Что? Вы что-то сказали? – посмотрел на меня он. Я, конечно, по-прежнему презирала весь род мужской, но поскольку он был единственным доступным живым человеком, а я с ними уж довольно давно не разговаривала, то я была не против поболтать. Просто поболтать. И потом, я так долго молила Господа Бога о знаке, о помощи в выборе пути, что вдруг небо именно с помощью этого пижона наведет меня на мысль, что делать дальше.
– Нет. Ничего, – усмехнулась я. – Что тут скажешь?
– Мне показалось или вы действительно грустите? – вдруг зачем-то спросил он.
– Есть немного, – призналась я. Действительно, грустно думать о работе в такой прекрасный майский день.
– И наверняка из-за мужика. Такая вроде нормальная девушка, а туда же. Все мужики сволочи, верно? – он по-прежнему улыбался, правда, теперь уже только глазами.
– Ага, – выпалила я, хотя, признаться, про мужика я не очень-то думала. Но отчего бы не перемыть им косточки, если есть подходящий повод. – Они врут, используют женщин, а потом просто забывают о нас.
– Скажите, разве у вас ни разу не было возможности вывести этого клятвопреступника на чистую воду? – тоном специалиста по подобным кроссвордам, взъелся он.
– Ну… не знаю, – попыталась отвертеться я, но про себя уже понимала, что он прав. Сто раз была такая возможность. И только моя природная лень, которую я предпочитала называть доверчивостью, остановила меня. Пять лет позволила Ваньку валять! Хотя какого, на фиг, Ваньку? Себя, себя, милую…
– Вот именно, – довольно поднял указательный палец вверх этот странный улыбчивый господин. – И вы все понимаете, и мы все знаем. Мы пользуемся вашими слабостями, вы позволяете нам это. Закон жизни!
– Это какой-то неправильный закон. И потом, зачем тогда все это? Любовь, семья, белая фата и торжественные клятвы. Зачем рожать детей, ездить на шашлыки?
– А я, кажется, не говорил, что вижу во всем этом смысл, – довольно резко осадил меня он. Я даже растерялась от такого его заявления. Я как-то больше была готова к тому, что он будет уговаривать меня, что не все такие и не всегда так. – Кроме, разве что шашлыков.
– А, вот как, – запнулась я, лихорадочно соображая, что на это ответить и как его получше отбрить. Ничего дельного, как всегда, в голову не пришло. Интересно, что практически все достойные остроумные ответы приходят в мою голову с опозданием, когда поезд давно ушел. Я могла бы ответить, что такие глобальные выводы о жизни можно делать, только прожив ее. Или что такая позиция очень удобна только пока ты молод, а вот посмотрим, что он будет петь, когда перед смертью ему не дадут пресловутый стакан воды. А он ответил бы, что не уверен, что в такой момент ему захочется пить. Но я ничего такого не сказала. Я спросила, как его зовут.
– А что? Разве я своим циничным заявлением не отбил у вас охоту разговаривать со мной? Я думал, что вы мне после такого не подадите руки, – ерничал он.
– Руки я вам и не подам. А поболтать? Отчего же, с удовольствием, – ехидно ответила я. – Наше вам с кисточкой.
– Ну, тогда я Борис. А вы? Или это страшная тайна? Я надеюсь, что мой невинный интерес не будет расценен как внезапно разгоревшаяся искра любви? Я – не ваша судьба? – на всякий случай спросил он. Я рассмеялась.
– Ну у вас и самомнение. Неужели вы допускаете мысль, что я брошусь соблазнять вас после пяти минут болтовни?
– А что? Между прочим, такие случаи уже бывали, – примирительно посмотрел на меня он.
– Да что вы? Ну так, я вам скажу, что к любви я совершенно равнодушна. Хватит. Накушалась. У меня теперь только одна проблема – чем бы заняться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27