– Я – твоя, – просто и легко сообщила я ему. Он улыбнулся и откинулся на подушку. Закрыл глаза. Только для того, чтобы через час снова быть вместе, соединяться воедино, целовать каждую минуту друг друга и скучать от каждой минуты врозь – мы и родились на свете.
– Скажи мне…
– Я люблю тебя, – договаривала я, когда он еще не успевал спросить.
– Тебе хорошо?
– Да. Не отходи ни на шаг, – шептал он мне на ухо, лишь только я начинала шевелиться.
– Не уйду, – уверяла его я, глядя, как за окном гаснут звезды и свет в окнах домов.
– Хочешь воды? Или вина? – спросил он меня, когда звезды за окном совсем исчезли и их сменил бледный, подернутый тучами и смогом рассвет. Я была в самом лучшем городе на земле.
– Вина с утра? – улыбнулась я. – Как это отразится на моем моральном состоянии? Что скажет мой брат, увидев меня в таком виде?
– Брат? – не понял он. – Ты собираешься бросить меня и уехать к брату?
– А что? – не поняла я. – Ты больше не собираешься ходить на работу? Мы будем только пить вино и заниматься любовью? А что же будет, когда мы все выпьем?
– Знаешь что, – внезапно посерьезнел он. – Это большая удача, что мы вообще получили этот второй шанс. Третьего может и не быть. Кто тебя знает, на какие номера ты способна еще. И я тоже не самый легкий и простой человек на свете. Ты меня любишь?
– Больше жизни! – кивнула я и откусила сыру. Единственная еда, которая жила на полке его холодильника.
– И я тебя. Думаю, это супердостаточное основание, чтобы ты осталась здесь навсегда.
– В каком смысле? – напряглась всем телом я.
– Ну, посуди сама. Зотова со временем доделает твой развод, тогда мы сможем пожениться.
– Пожениться? – подняла я бровь.
– Ты согласна? – между делом уточнил он. Я кивнула.
– Конечно. Продолжай.
– А пока мы бы могли жить так. Я человек обеспеченный, хоть и скрывал это, как дурак. Не хотел, чтобы тебя на меня науськивали твои акулы-подружки. А зря, лучше бы науськивали. Многих проблем удалось бы избежать. Ну, да ладно. Теперь ты знаешь. Я имею неплохие доходы. И смогу обеспечить тебя и детей, которых ты можешь захотеть родить.
– Что значит, могу захотеть? – не поняла я. – А что, ты можешь и не захотеть?
– Я хочу! – серьезно посмотрел на меня он. – Мне много лет, у меня есть все, что только может понадобиться. А вот детей нет. Если так случится, я буду прыгать до небес. Но…
– Но?
– Я понимаю, что ты пережила. И не хочу ни в чем на тебя давить. Так что, как ты захочешь. Хотя я, конечно…
– Общую мысль я поняла, – оборвала его я. Он смутился и посмотрел на меня чуть ли не жалобно.
– И вообще могу обеспечить всех, кого ты только захочешь. Маму, папу, брата, Римму или черта лысого. Мне все равно! – принялся заваливать меня обещаниями он.
– Постой! – я принялась скакать от возмущения по квартире. – Я не пойму. Что это ты затеял за разговор? Деньги-деньги-деньги… Я не говорила тебе, что готова бродить и сбирать милостыню, если такова будет твоя воля?
– Нет! – оторопел Илья. – На хрена оно мне надо?
– Ну, мало ли! – сморщила я лоб. – Всяко в жизни бывает. Или готова зимовать на краю земли, пока ты будешь устанавливать рекламные щиты для тюленей и пингвинов.
– Что? – засмеялся во весь голос мой дорогой Полянский. Люблю! Люблю!
– А то! И уж конечно я рожу от тебя всех, кого мне только пошлет Всевышний. Больше-то от меня вряд ли будет какая-то польза, – я важно продефилировала перед ним в одном… ни в чем, ни в чем. Это не прошло для меня без последствий. Ближайшие полчаса у меня оказались заняты спортивной программой, которой я могла бы заниматься с ним бесконечно. Чего не сказать про Лайона. С ним я не натянула бы и на нормы ГТО.
– Так ты готова, пока я не соображу что-то насчет пингвинов, перебиться здесь, в этой квартире, которую, если честно, я купил в надежде, что когда-нибудь ты будешь ходить по ней голой.
– Ась? – обалдела я.
– Ты будешь со мной жить? – рявкнул он.
– Конечно, – удивилась его непонятливости я. – Выгонять с милицией придется. По доброй воле я от тебя не уйду никогда!
– Ты мое счастье, – облегченно вздохнул он. И притянул меня к себе. И снова прогулял работу. Такими темпами мы и правда скоро будем развлекать пингвинов.
– Хочешь, слетаем на какое-нибудь море? – шепнул он мне на ухо, заодно целуя меня в него. Я уткнулась ему в грудь (которая тоже оказалась как раз нужного размера, формы, запаха и всего остального, как и все в нем) и сказала «нет». На черта мне сдалось какое-то зарубежное море, когда единственное, о чем я мечтала всю жизнь, и так здесь, со мной. Прямо сейчас. И морям, и пингвинам придется пока подождать.
Глава 7. Сами с усами
Преступник должен быть наказан – гласит уголовный кодекс. Или какой? Во всяком случае, так обычно говорят во всяких фильмах. Я не любитель детективных сериалов, мне больше по душе мексиканское мыло про любовь. Хотя тоже бесит, что в некоторых сериях герои едва успевают попить кофе. А уж ответа на вопрос, от кого ребенок, надо ждать по два-три месяца. Но кровь, килограммами гуаши разлитая по пленке какого-нибудь Бандитского Петербурга меня вгоняет в ступор. Такое ощущение, что там убивают на каждом шагу и никого это особенно не удивляет. Не проблема. Человек туда, человек сюда. Одним больше – одним меньше. От нас не убудет. Но преступник должен быть наказан. Вор должен сидеть в тюрьме. Современные сериалы про убийство делятся на два типа. Первый тип. Сериал бытовой, приближенный к реальности. Отличительные признаки:
1. Преступления там совершаются обыденные, а возможно даже списанные с реальных уголовных дел. Поэтому все довольно скучно. Или склад обокрадут, или бабулю Раскольников убьет. Как максимум, маньяк, но это очень растиражированная тема.
2. Преступники там – тюремный бомонд, со сленгом, татуировками и перегаром. Все очень реально, так что сочувствия вызывают самый минимум. Все как в жизни, только хуже.
3. Милиция. Именно ей в этой группе отведено особое место. Она – последняя надежда народонаселения на спокойный сон. Нищие, голодные (но очень честные) молодые люди в китайских (секонд хенд) пуховиках из последних сил отворачивают лица от конвертов с деньгами и борются со злом.
4. Юмор. Непонятно, зачем вообще в таких сериалах убивать, когда можно вполне успешно оставить описание повседневного труда сотрудников ОВД. Хохот и повышение рейтинга обеспечено. По-моему, их и смотрят ради того, чтобы посмеяться, как менты (из-за уже окончательного полного и беспросветного отсутствия денег) стреляют денег на пиво, а потом весело похмеляются в кабинетах.
Второй тип поострее. Это сериал мудреный, про красивую жизнь. В нем все в точности наоборот, т.е.
1. Преступления там нереальны, как мечта. По типу того нажми на кнопку и получишь результат в виде сразу же виллы на Кипре. Прямо так и хочется тоже вот также красиво жать кнопки.
2. Как правило, главный злодей там совсем не злой, а даже скорее секс-символ, которого кто-то обидел. То ли братки, то ли менты, то ли бабы. То ли все сразу или по очереди. Он мстит и только поэтому соглашается нажать кнопку и получить виллу. А так бы ни-ни!
3. Милиция и братки в этих кинах – практически одно и то же. Как вурдалаки-оборотни. Днем – погоны, ночью – золотые цепи. Нищих и голодных в этих сериалах нет. Наоборот, все ездят на Мерседесах, едят в ресторанах, а женщин держат в соляриях и спортклубах. Но как-то сразу понятно, что все плохо кончат.
4. Юмор. Его тут нет. А чего смеяться, когда все так плохо?
Одно объединяет все эти длинные саги о грехах человеческих. Кара не замедлит накрыть всех, кого на это подписал сценарист. Как ни крути. Эту грустную мысль я долго и тщательно муссировала, когда кара за собственное раздолбайство накрыла меня с головой. То ли от акклиматизации, то ли от волнений и нервов, а, что вернее всего, от гуляний в летней одежде по московской зиме, меня накрыл грипп. К обеду, когда Илья уже начал продумывать культурную программу (надо тебе купить шубу и сапоги на меху, а потом по ресторанам), я почувствовала первые признаки надвигающейся ответственности за безалаберность. Голова начала тянуть к земле как кандалы. Виски прострелила боль. Я еще отвечала на поцелуи, но уже не могла на вопросы.
– И что это такое, позволь спросить? – вопрошал Илья, когда я на его предложение искупать меня в огромной, сияющей мытым новеньким кафелем ванной, ответила храпом или стоном. Чем-то таким.
– А? Что-то мне не по себе. Я полежу, ладно?
– Конечно, лежи, – растерянно кивнул Илья и запаниковал. В его пенатах не нашлось ничего жароизмеряющего, как, впрочем, не нашлось и чая, меда, молока, масла, хлеба, колбасы и вообще ничего.
– Куда же бежать! – в панике кусал ногти он, потому что я окончательно и бесповоротно была наказана на вчерашнюю опрометчивость большой температурой и ломотой в костях.
– Ничего страшного, – попыталась успокоить его я. После чего он стал вызывать скорую помощь.
– Как не можете приехать? Почему? Какие поликлиники? Да она уже почти совсем спит! И что, что простуда? Куда позвонить? Я не знаю, где она прописана!
– Перестань, – чуть не заплакала от досады я. Но кашель с соплями уже испортили мой внешний вид до такой степени, что пара лишних слез ничего бы не изменила. Сексуальности во мне не осталось никакой.
– Не перестану, – сел рядом со мной на диван Илья и принялся целовать меня куда придется. После чего ему все-таки удалось вызвать какого-то дикого платного терапевта из клиники «Авиценна», который долго делал вид, что страшно возмущен необходимостью переться на ночь глядя куда-то на Ленинский проспект к больной, которая банально кашляет, чихает и температурит.
– Что страшного? Подождите до завтра!
– У меня даже градусника нет. А вдруг у нее запредельная температура! – аргументировал Полянский. Я умилялась.
– Сходили бы да и купили! – усмехнулся врач, заставляя меня говорить «А».
– Я не оставлю ее одну! – патетично прикрыл вопрос Полянский.
– Ну, как знаете. Давайте ваши деньги, раз не жаль. У девушки грипп, тридцать восемь и четыре. Ей надо спать, пить бульон и полоскать горло. Еще будете капать в нос. Через неделю будет как новая.
– Ей не надо в больницу? – с пристрастием пытал доктора Илья. Даже мне стало неудобно перед специалистам, а ведь я практически спала. Возможно ли, чтоб Илью так напугала моя Вашингтонская история, чтоб он теперь пытался отправить меня в больницу по любому поводу? Так я против.
– Ей надо дать спокойно поспать! – возмутился доктор, но оттаял, увидев зеленые купюры. Переговоры закончились тем, что он самолично сходил в аптеку и принес все необходимое (Любые деньги, доктор. Я не оставлю ее одну в таком состоянии). Даже захватил хлеба, курицы и молока.
– Это зачем? – озадаченно смотрел на дохлую птичку Полянский.
– Будете делать ей бульон, я же говорил. И звоните мне, если что, – подобревшим, почти влюбленным взором окидывая на прощание нашу квартиру, сказал он. Я была вынуждена терпеть постоянные измерения температуры, пить гадкое мерзкое молоко, глотать какие-то таблетки и лежать замотанной в шарф.
– И носки. Что ты за женщина! Я посмотрел внимательно на это пальто. Оно не пальто, ты как всегда наврала мне. Оно – пиджак! Это же было безумие. В нем нельзя ходить даже весной. Теперь я верю, что ты способна улететь в Вашингтон, даже не задумавшись о том, что тебя там ждет. Вообще ни о чем не задумываться! – возмущался он, когда мне стало лучше и я просто обливалась соплями и бухикала.
– Ты меня попрекаешь! Уже! Не прошло и недели! – поймала за руку любимого я. Он дернулся и принялся клясться, что это был непременно последний раз.
– А больше никогда.
– Да брось, – откинулась на подушку я. – Я-то ведь наверняка делаю не последнюю глупость на свете. Так что от тебя я попреки принимать согласна. Только не бросай меня в терновый куст!
– Договорились! – порадовался моей лояльности дорогой Илья. И правда, от него я была готова терпеть любое брюзжание, экономию, придирки и требования каждый день мыть полы во всем бесконечном пентхаусе. Но почему-то время шло, а суровые будни так и не начались. Я по собственной воле, как только выздоровела, стала вылизывать квартиру, любовно расставляя по углам новенькие горшки с цветами (благо Лайоновы деньги еще не кончились). Я готовила ужины, лично нарывая в Интернете рецепты. Греческий суп, итальянская паста, сырные десерты, клубника на снегу.
– Что ты еще бы хотел попробовать, дорогой? – спрашивала я Илью, когда он сметал очередной изыск.
– Тебя, и снова тебя, – рычал он и возвращал мне всю выданную ему с едой энергию. Я попала в сказку, из которой почему-то никто не спешил меня выгнать. Впрочем, нет. Был один человек, который оказался совершенно не готов к моему счастью и процветанию. И однажды этот человек оказался на нашем пороге. То есть, на пороге Ильи, конечно.
– Значит, это правда! – воскликнула, пожирая меня глазами, Саша Селиванова. Она была все такой же. Стильной, яркой, похожей на акулу. Руку я не подала, побоялась, что откусит.
– Что именно? – нелюбезно поинтересовалась я. Дверь открывать не стала, впрочем, как и предлагать зайти.
– Что ты здесь! Ни стыда – ни совести. Портишь мужику жизнь!
– Я? – оторопела я. Селиванова воспользовалась минутной слабостью и прошмыгнула в квартиру. Я огорченно заметила, что она уверенно ориентируется в переплетении коридоров. Значит, не впервой.
– А ты знаешь, что у нас с Ильей была большая любовь?
– Большая любовь? – удивилась я. – Да разве ты понимаешь, что это значит?
– А ты? Ты же охотишься за состояниями! Пока Илья был беден…
– Он не был беден! – возмутилась я. – Это ты соврала, что он беден.
– Ну, хорошо! Пока ты думала, что он беден, ты его не замечала. Уехала и не обернулась. А теперь, когда ты знаешь, кто он на самом деле…
– Не твоими стараниями, – ехидничала я.
– А это не важно! Ты его охмуряешь. Переключилась на Россию. Готовишь тут ему еду, голой ходишь. Все понятно!
– Что тебе понятно! Убирайся из моей жизни, я знать тебя не желаю. Из-за тебя Илья тогда мне не поверил! – заорала я на нее.
– И теперь не поверит. Он просто еще не понял, что ты с ним только из-за денег.
– Это ты – алчная сука! – вопила я. Потом, не сдержавшись, подхватила первое, что попалось под руку, и швырнула в нее. Это оказалось подносом. Грохоту много, а толку ноль. Неправильный выбор оружия.
– Я хотя бы этого не скрываю, – Селиванова гордо посмотрела на меня и смахнула с плеча невидимую пыль. Я онемела. Снова, как и тогда, она перетасовывает факты так, что я не знаю, что им противопоставить. Я и правда не знала, что он богат. И уехала. А теперь знаю и стою с одной рубашке посреди его пентхауса. Что тут скажешь?
– Чего тебе здесь надо? – зло бросил Илья, неожиданно нарисовавшийся на пороге. Саша побледнела, видать, это не входило в ее планы.
– Я пришла, чтобы открыть тебе глаза.
– Или вернуть себе мой кошелек? – иронично спросил он.
– Ты не понимаешь. Она же живет с тобой из-за денег! – прокричала она.
– Я рад. Даже если и так, я брошу к ее ногам все, что имею, – без капли злости ответил Илья. Селиванова потрясенно молчала, глотая ртом воздух. Я осмотрелась вокруг и распрямила плечи. По-моему, меня не выгонят на улицу как предателя Родины. Можно ничего не объяснять.
– Ты… просто не знаешь, с кем связался! – пролепетала Селиванова, отступая под суровым взглядом Ильи в сторону лифта.
– Зато прекрасно знаю, с кем развязался. Придется мне сменить номер кода. До свидания, то есть прощай. Надеюсь, что ты исчезнешь совсем! – крикнул закрывающимся створкам кабины Илья. Я с трудом сдерживала эмоции.
– Спасибо! – бросилась на шею любимого на все времена мужчины я.
– Как ты? – беспокойно оглядел меня со всех сторон он. – Она тебя не пыталась побить?
– Побить? Да я бы сделала ее одной левой! – игриво показала мускулы я. Илья засмеялся и пошел мыть руки. На ужин я подавала каре ягненка в кисло-сладком соусе. Ценная вещь, особенно при свечах. Вечер прошел идеально, как и всегда.
Вся прелесть настоящей любви заключена в том, что ни через неделю (когда мы праздновали с Ильей Новый Год, занимаясь любовью на полу под елочкой), ни через две (когда он все-таки купил мне шубу до пят и заставил ходить в ней, хотя я смотрелась в ней, как боярыня Морозова перед казнью), ни через месяц (когда к нам заявилась эта стерва Селиванова) мы не теряли друг к другу интерес. Руки, который я выучила наизусть, были все также хороши, чтобы целовать их спросонок. Грудь все так же тянула прижаться и уткнуть в нее свой нос. Горящие возбужденные глаза заставляли раздеваться прямо на ходу. Тихий храп с присвистом вызывал только улыбку.
– Ты не злишься, когда я выдавливаю пасту с середины тюбика? – смеялся Илья, как-то утром решив, что мне слишком скучно умываться одной.
– Я злюсь. Я страшно злюсь! – радовалась, глядя на него, я.
– Знаешь, кто-то сказал, что именно такие мелочи разрушают любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31