Что-нибудь ей передать? – чопорным тоном спросил бы у Лайона мажордом.
– Нет, спасибо. Я сам загляну к ней как-нибудь, – ответил бы Лайон и скрылся. Так мы были бы с ним гораздо счастливее. Однако даже не смотря на общую спальню и критическую степень моей усталости, я оббежала весь наш огромный (особенно после двушки на ВДНХ) дом. Действительно, небольшие окошки внизу принадлежали помещению, которое больше походило на подвал. Однако в этом подвале было больше места, чем в стандартной хрущевке. Там была большая гостевая комната, душ, туалет и помещение для хлама.
– А где сам хлам? – удивилась я. Потому что в России все давно уже уставили бы закатанными огурцами, квашенной капустой, старым сервантом (жалко же выбрасывать) и детской одеждой за три поколения (а вдруг пригодится).
– Я только год как купил этот дом, – гордо объяснил суть Лайон, давая понять, что мне оказана великая честь собственноручно навалить здесь весь необходимый хлам.
– А это что? – разглядывала я большую пустую комнату, примыкающую к белой, как офис, кухне.
– Dinning-room, – окинул любвеобильным взором залу Лайон. Я так и увидела его мечту. Мы накроем белой скатертью большой круглый стол, я буду готовить борщ (очень вкусный горячий красный рагу) и кормить его при свечах, когда он придет с работы. А что? На такой кухне и в такой dinning-room отчего бы и не устроить ужин при свечах.
– Чудно! – кивнула я и побежала дальше. К столовой примыкала, фактически являясь ее частью, гостиная. Там стоял бежевый диван, маленький журнальный столик и телевизор. Первый этаж включал в себя еще две комнаты и ванну. Все в офисных ровных тонах, везде на полу мягкий ковролин бежевого цвета.
– Nursery, – с придыханием сказал Лайон, показывая мне эти совершенно пустые комнатки. Я потянулась к словарю. Оказалось, что это он про детские комнаты. Надо же, с таким умилением. Радует хотя бы то, что жилищных проблем у моих детей не будет. Однако больше всего меня согрел второй этаж нашего таунхауса (потому что все-таки справедливости ради надо отметить, что это был не отдельно стоящий дом, а слепленный с длинной линией таких же трехэтажных строений сектор). Самая обжитая, самая меблированная часть дома. Большая белая (и почему только у них тут все белое) ванна выходила прямо в спальню, тридцатиметровое помещение с большими окнами, большой кроватью и большими встроенными шкафами. Зеркало на стене Лайон купил, видимо, исключительно для женщины, которую мечтал здесь поселить.
– For beauty, – махнул рукой он. Я представила, как расставлю здесь все свои баночки и кремчики. Буду каждое утро принимать душ, не ожидая, пока Ромка выпрется из ванны в своих дебильных наушниках. Буду постригать газон. Буду… Примерно на этих мечтах я ненадолго прилегла отдохнуть на двухметровую кровать. Я не хотела ничего такого, даже не стала снимать с кроватки плюшевое покрывало. Как-то так, само собой отрубилась. Видимо, биологические часы вконец обалдели от происходящего и просто криком велели мне «СПАТЬ».
Проснулась я около двух часов. Сначала я долго не могла понять 2:00 чего показывают электронные мерзавцы на тумбочке. Потом выглянула в окно и решила, что для двух дня слишком темно. Я походила по дому туда-сюда. Попила воды. Порассматривала санузлы, потрясающие своей чистотой и кондовостью. Никаких деталей на соплях. Никогда, даже через десять лет, не понадобится дергать этот унитаз за железочку, приподнимая фаянсовую крышечку, чтобы спустить воду. И через десять лет кнопка будет чинно делать это сама. Да и краны вряд ли будут требовать замены прокладок с частотой, соответствующей женским критическим дням.
– Ты где (where are you?), – послышался сверху голос Лайона. Он, в трусах и тапках высматривал меня в темноте.
– Я здесь. Вышла попить водички, – отозвалась я.
– Иди ко мне, – скомандовал Лайон. Видимо, право и возможность иметь в своем доме свою собственную женщину в свободном доступе, будила Лайоново воображение. Я пошлепала исполнять супружеский долг, а потом долго лежала в темноте, ожидая рассвета под храп моего супруга. По моим биологическим часам еще в 2:00 было утро. Спать я больше не смогла.
В таком режиме я ночевала около двух недель. По каким-то внутренним причинам зависимость от российского времени не хотела вышибаться из меня никакими средствами. Самое позднее, до чего мне удавалось дотянуть, было 6:00 по нашим электронным часам в спальне. Я и так и эдак обходила спальню стороной, но мой организм спокойно отключался и на диване в living-room, и на стуле в кухне, если уж совсем не было других вариантов.
– Мы с тобой не можем даже вместе поужинать! – злился Лайон. Я думаю, на ужин ему реально было наплевать. В конце концов, он и до меня как-то решал этот вопрос, а вот спать с бесчувственным телом, которое ничего не хочет по определению, кроме сладких снов, он задолбался.
– А что я могу? – разводила руками я. Честно говоря, жизнь в четырех стенах, пусть даже и очень красивых, и с выходом на газон, начинала казаться мне скучноватой. Если бы я могла, я спала бы круглосуточно.
– Тебе надо чем-то заниматься, – предположил Лайон.
– Да чем тут можно заниматься? Тут никто не понимает ни одного моего слова! – возмущалась я. – Даже ты говоришь со мной только по-английски!
– Но ты писала, что хорошо владеешь языком! – возмущался в ответ он. Я прикусывала язык и затыклась. Не объяснять же ему, тем более теперь, что я вовсе и не переписывалась с ним. А хорошо владел языком скорее Полянский. Эта сволочь, не могу и не желаю даже имени его произносить. Даже думать. Из-за него я теперь наслаждаюсь прогулками в парках и бездельем.
– Не так уж плохо это и звучит, – приструнила я себя. В целом, пара приятных моментов в моем пребывании тут все же была. Во-первых, теплый и влажный климат Вашингтона не требовал вооружения шерстяными рейтузами, свитерами и телогрейками. В конце января я судно чувствовала себя в легком пальтишке и шарфике на шее. Во-вторых, на лицах прохожих светились улыбки. Просто появлялось ощущение, что улыбки прилепляли к их лицам с самого рождения и не отлепляли никогда.
– Как ты?
– Я прекрасно! Великолепно! Потрясающе! – неслось со всех сторон. Хотелось верить, что в ближайшее время я зарожусь этой бациллой и тоже буду бегать в полной уверенности, что жизнь прекрасна именно у меня и именно тут. В-третьих, оказалось, что Вашингтон разбит на небольшие райончики – городки, типа наших Люберец, только лучше. Мы жили в квартале Fall-Church, что в переводе означало что-то типа Осенняя церковь. Красиво и романтично. И действительно, район был очень хорош. В его центре стояла чудная церквушка (т.е, костел, извиняюсь), которая давала некоторое одухотворенное настроение. Таунхаусы красиво очерчивали дороги, по которым неслышно скользили машины. Их было немного. Трассы и автомагистрали гудели где-то за пределами Fall-Church, а у нас были тротуары, газоны и небольшой парк.
– Кто это? – завизжала я, когда Лайон впервые повел меня в парк выгуливать. Я чувствовала себя совершенно также, как домашний пуделек, потому что как бы я не чувствовала себя в обществе Лайона, гулять без хозяина не могла. Боялась заблудиться, боялась, что меня кто-нибудь о чем-нибудь спросит, а я не пойму, боялась хулиганов… Спасибо, что он хоть поводок мне на шею не предлагал надевать.
– Это белки, – смеясь над моим испугом ответил Лайон. Я уставилась в некое жирное, нагловатое меховое существо, не слишком-то напоминающее наших белок. – Их тут много.
– Много? – поразилась я. Оказалось, что весь Вашингтон набит черными белками, выведенными в свое время в Германии. Вообще, американцы все поголовно помешаны на экологии и правах животных. Бездомная собака на улицах города была бы также удивительна, как НЛО. Любители живности натурально собирали в пакетики испражнения, чтобы не портить местный колорит. Я подумала, что в лучшем случае готова завести рыбок, которые не могут требовать от меня соблюдения их прав в силу природной молчаливости.
– В субботу мы поедем в магазин за продуктами. Подготовь список необходимого, – посоветовал мне Лайон. Я была рада любой активной перемене. К концу моей акклиматизации (которая была не в пример дольше Лайоновой московской) я насиделась дома перед англоязычным телевизором до опупения. Программы, которые крутились на голубом экране, были преимущественно новостями или тупыми сериалами. Хотя я всю жизнь и любила сериалы, их английская реинкарнация совсем меня не впечатлила. Может быть, из-за того, что я все время чувствовала, что я не дома. Не в России.
Когда я впервые засела за списки, то не очень понимала, чего именно ждет от меня Лайон. Я набросала список продуктов первой необходимости, а остальное решила докупать по необходимости. Наверное, это и был мой первый прокол, хотя в России я именно так и поступала. И здесь не видела особенных причин изменять привычки, ведь все недостающее можно было докупить в магазинчиках Fall-Church. Их было в избытке.
– Это дорогие магазины. Я специально вожу тебя в большой супермаркет по субботам, чтобы не переплачивать за ерунду, – обиженно отреагировал Лайон на мою просьбу дать денег на муку для блинчиков, которая поступила от меня во вторник.
– Но она стоит всего три доллара, – воззвала я к его разуму.
– Три доллара тут, три доллара там. Если бы я считал, как ты, я не купил бы этот дом! – уперся Лайон. В итоге я ждала субботы, чтобы достать муки. Печь блинчики мне к тому времени уже перехотелось. Откровенно говоря, не так это было страшно на самом деле. Потому что действительно по субботам Лайон покупал в Молле все, что я записывала, почти не скупясь. Почти, так как некоторые вещи он не брал, потому что это «слишком дорого». Вообще слова «это слишком дорого» Лайон начал употреблять регулярно.
– У меня порвались колготки. Я возьму другие? – спрашивала я его около стойки колготок.
– Это дорого. Может, ты не будешь надевать колготки под джинсы? – отвечал он, а у меня кровь приливала к щекам. Неужели колготки – повод для экономии. Мы ведь живем в трехэтажном доме. На всякий случай я больше не просила у него денег на колготки. Обходилась со старыми очень осторожно, а под джинсы действительно одевала носки, которых Лайон (щедрый Лайон) купил мне на распродаже целый десяток.
К началу марта выяснилось, что у Лайона все же были иные резоны, кроме сексуальных, чтобы вывезти себе женщину на дом из России. Хотя все это время я была уверена, что моя лояльность в половых вопросах полностью перекрывает его «благодеяния» по отношению ко мне. В конце концов, я не так уж и сильно была счастлива здесь, в Америке, чтобы чувствовать себя облагодетельствованной по полной программе. Я сплю с мужчиной, который ничего не может поделать с влажностью своих ладоней, который худющий до такой степени, что можно перепутать его со скелетом. Если смотреть на Лайона в одежде, еще можно восхищаться его высоким ростом и зелеными глазами. Он красивый мужик, я не спорю. Но не в моем вкусе, я не люблю пересчитывать ребра. Однако оказалось, что он ждет от меня не только половых радостей. Секс, экономия, домашний труд – вот три кита, на которых мой драгоценный супруг решил выстроить семейное счастье. Никогда не думала, что мне придется сидеть в роскошном доме роскошного района роскошной страны без единого доллара в кармане и без единой пары целых колготок.
– Почему ты не дашь мне денег на карманные расходы? – спрашивала я, накладывая ему на ужин вареного геркулеса. Чистый акт мести.
– А зачем? – удивлялся он. – Ты же все равно сидишь дома?
– Я именно поэтому и сижу дома! – завелась я. До этого дня я запихивала свое возмещение внутрь, также как и тоску по человеческим отношениям. Я помнила, что должна проявлять мудрость и терпение, пока мою жизнь окончательно не превратили в ад. Благодаря этому мы умудрились дожить до марта, не разу не поругавшись по-настоящему. Оказалось, что быт отравляет существование в любой точке земного шара, и «нормальная» семейная жизнь накрыла меня в Америке ничуть не хуже, чем могла бы накрыть в России.
– Куда тебе ходить? Ты же не понимаешь языка, не водишь машину и друзей у тебя нет. Только деньги переводить! – восклицал Лайон, противно брызгая слюной.
– Я скучаю! Ты не даешь мне даже звонить моим друзьям! – начала вываливать все накопленные претензии я.
– Ты звонишь по выходным маме! Разве этого мало? Каждый твой разговор с Россией стоит не меньше двадцати долларов. Вот когда я найду более дешевый тариф, будешь болтать хоть часами!
– Я бы хотела поболтать хоть пару минут, но не с мамой! – орала я.
– Да ты просто тухнешь от безделья! – орал он. Я поймала себя на мысли, что за весь этот диалог я ни разу не полезла за словарем.
– Я?! От безделья?!!!
– Именно! Разве я думал, что ты ТАК будешь проводить время? – совершенно искренне обиделся он. На что?
– А как, по-твоему, я должна его проводить? – уперла руки в боки я.
– А так, – насупился он и замолчал. Видимо, он все-таки боялся, что если меня довести, я перестану отзываться на его поцелуи по ночам. Но все-таки мужское в нем проиграло супружескому и он решил высказаться. – Жена должна держать дом в порядке. А у нас что? Вещи свалены в кучи, а ты валяешься чуть ли не до обеда.
– Я же подаю тебе завтрак! – парировала я.
– Это бутерброд? Вечный бутерброд с сыром, когда на свете есть пудинги, муссы, круассаны…
– Ничего себе! Разве я нанималась к тебе в повара и уборщицы?
– А почему нет? – заорал он еще громче. – Я работаю целыми днями, чтобы обеспечивать тебя. Я потратил чертову уйму денег, чтобы вытащить тебя из этой жуткой страны с холодом и болезнями, я люблю тебя и забочусь о тебе! Неужели же не нормально баловать меня вкусными завтраками? И гладить мои рубашки?
– Рубашки? – удивилась я. Гладить мужские рубашки я не умела по определению, поскольку никогда не делала этого. Я сдавала их в химчистку, когда по субботам мы приезжали в супермаркет. – Я не думала, что ты ждешь от меня этого.
– Я жду от тебя помощи. Экономии. У нас великая страна, но с большими ценами. Если мы хотим завести ребенка, то надо все считать, каждый доллар.
– Ребенка? – переспросила я. Конечно, для меня это не было сюрпризом, ведь на первом этаже ждали своего часа две пустые комнаты, но я никак не могла предположить, что ради «счастья» родить Лайону ребенка, я должна перестать жить по-человечески и стать приложением к дому и пылесосу. И потом, неужели я так дорого обхожусь, что надо экономить именно на мне.
– Неужели я тебе так дорого обхожусь? – решила усовестить Лайона я.
– А как ты думала? – возмутился он и убежал наверх. Я с удивлением посмотрела ему вслед, но минут через пять-семь он вернулся, держа в руках длинный список.
– Что это? – уточнила я, хотя и сама догадалась, что передо мной прейскурант за перенесение в рай.
– Посмотри! – протянул его мне Лайон, с бледным от бешенства и испуга лицом. В списке значилось:
1. Перелет до Вашингтона – 3000 $
2. Адвокат в России – 500 $
3. Виза – 150 $
4. Паспорт РФ – 200 $
5. Загранпаспорт – 600 $
6. Свадьба – 500 $
7. Бриллиантовое кольцо матери – 1500 $
8. Обручальные кольца – 300$
9. Рестораны и прогулки в России – 500 $
10. Питание в Америке – 800 $
ИТОГО: 7950 $
– Это все?! – ледяным тоном спросила я.
– Ты посчитай сама, – запаниковал Лайон. Видимо, желание продемонстрировать мне в цифрах всю степень чувства ко мне давно разъедала его изнутри, раз он не смог с собой справиться, но включение в список маминого кольца, которого он, очевидно, не покупал, а также посчитанные до доллара расходы по моему питанию потрясли меня до глубины души.
– Я не буду ничего считать. Я не просила у тебя ничего этого. Я оказала тебе честь и стала твоей женой…
– Постой, ты же ведь должна понимать сама, что это вовсе не честь, – зачастил он. Я вытаращилась.
– В каком смысле?
– Да русские девушки готовы за латиноса выскочить замуж, чтобы только оказаться здесь. Я же – нормальный мужчина с хорошей работой и люблю тебя. Трачу на тебя деньги! Если кто и оказал честь, так это я!
– Ну, хватит. Достаточно с меня такой чести! – заорала я и принялась метаться по дому в поисках куртки и сапог. Логика отступила от меня на недосягаемое расстояние, я вылетела из дома под крики Лайона, что я дура, сама не понимаю, что творю.
– Тебе некуда идти! Не глупи, быстро возвращайся! – вопил он под заинтересованные взгляды соседей. Я неслась вперед без единой мысли. Вернее, у меня были мысли. Примерно такие – «Вот скотина!», «Циничная сволочь!», «И ведь все подсчитал!». И так далее. Но конструктива не было никакого. А поскольку сцену он закатил мне под вечер, когда вернулся с работы, то примерно через час начало темнеть. Как раз к этому моменту я окончательно потеряла понимание топографии. Если бы меня спросили, где находится Fall-Church, я махнула бы в какую-нибудь неопределенную сторону и наверняка бы ошиблась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Нет, спасибо. Я сам загляну к ней как-нибудь, – ответил бы Лайон и скрылся. Так мы были бы с ним гораздо счастливее. Однако даже не смотря на общую спальню и критическую степень моей усталости, я оббежала весь наш огромный (особенно после двушки на ВДНХ) дом. Действительно, небольшие окошки внизу принадлежали помещению, которое больше походило на подвал. Однако в этом подвале было больше места, чем в стандартной хрущевке. Там была большая гостевая комната, душ, туалет и помещение для хлама.
– А где сам хлам? – удивилась я. Потому что в России все давно уже уставили бы закатанными огурцами, квашенной капустой, старым сервантом (жалко же выбрасывать) и детской одеждой за три поколения (а вдруг пригодится).
– Я только год как купил этот дом, – гордо объяснил суть Лайон, давая понять, что мне оказана великая честь собственноручно навалить здесь весь необходимый хлам.
– А это что? – разглядывала я большую пустую комнату, примыкающую к белой, как офис, кухне.
– Dinning-room, – окинул любвеобильным взором залу Лайон. Я так и увидела его мечту. Мы накроем белой скатертью большой круглый стол, я буду готовить борщ (очень вкусный горячий красный рагу) и кормить его при свечах, когда он придет с работы. А что? На такой кухне и в такой dinning-room отчего бы и не устроить ужин при свечах.
– Чудно! – кивнула я и побежала дальше. К столовой примыкала, фактически являясь ее частью, гостиная. Там стоял бежевый диван, маленький журнальный столик и телевизор. Первый этаж включал в себя еще две комнаты и ванну. Все в офисных ровных тонах, везде на полу мягкий ковролин бежевого цвета.
– Nursery, – с придыханием сказал Лайон, показывая мне эти совершенно пустые комнатки. Я потянулась к словарю. Оказалось, что это он про детские комнаты. Надо же, с таким умилением. Радует хотя бы то, что жилищных проблем у моих детей не будет. Однако больше всего меня согрел второй этаж нашего таунхауса (потому что все-таки справедливости ради надо отметить, что это был не отдельно стоящий дом, а слепленный с длинной линией таких же трехэтажных строений сектор). Самая обжитая, самая меблированная часть дома. Большая белая (и почему только у них тут все белое) ванна выходила прямо в спальню, тридцатиметровое помещение с большими окнами, большой кроватью и большими встроенными шкафами. Зеркало на стене Лайон купил, видимо, исключительно для женщины, которую мечтал здесь поселить.
– For beauty, – махнул рукой он. Я представила, как расставлю здесь все свои баночки и кремчики. Буду каждое утро принимать душ, не ожидая, пока Ромка выпрется из ванны в своих дебильных наушниках. Буду постригать газон. Буду… Примерно на этих мечтах я ненадолго прилегла отдохнуть на двухметровую кровать. Я не хотела ничего такого, даже не стала снимать с кроватки плюшевое покрывало. Как-то так, само собой отрубилась. Видимо, биологические часы вконец обалдели от происходящего и просто криком велели мне «СПАТЬ».
Проснулась я около двух часов. Сначала я долго не могла понять 2:00 чего показывают электронные мерзавцы на тумбочке. Потом выглянула в окно и решила, что для двух дня слишком темно. Я походила по дому туда-сюда. Попила воды. Порассматривала санузлы, потрясающие своей чистотой и кондовостью. Никаких деталей на соплях. Никогда, даже через десять лет, не понадобится дергать этот унитаз за железочку, приподнимая фаянсовую крышечку, чтобы спустить воду. И через десять лет кнопка будет чинно делать это сама. Да и краны вряд ли будут требовать замены прокладок с частотой, соответствующей женским критическим дням.
– Ты где (where are you?), – послышался сверху голос Лайона. Он, в трусах и тапках высматривал меня в темноте.
– Я здесь. Вышла попить водички, – отозвалась я.
– Иди ко мне, – скомандовал Лайон. Видимо, право и возможность иметь в своем доме свою собственную женщину в свободном доступе, будила Лайоново воображение. Я пошлепала исполнять супружеский долг, а потом долго лежала в темноте, ожидая рассвета под храп моего супруга. По моим биологическим часам еще в 2:00 было утро. Спать я больше не смогла.
В таком режиме я ночевала около двух недель. По каким-то внутренним причинам зависимость от российского времени не хотела вышибаться из меня никакими средствами. Самое позднее, до чего мне удавалось дотянуть, было 6:00 по нашим электронным часам в спальне. Я и так и эдак обходила спальню стороной, но мой организм спокойно отключался и на диване в living-room, и на стуле в кухне, если уж совсем не было других вариантов.
– Мы с тобой не можем даже вместе поужинать! – злился Лайон. Я думаю, на ужин ему реально было наплевать. В конце концов, он и до меня как-то решал этот вопрос, а вот спать с бесчувственным телом, которое ничего не хочет по определению, кроме сладких снов, он задолбался.
– А что я могу? – разводила руками я. Честно говоря, жизнь в четырех стенах, пусть даже и очень красивых, и с выходом на газон, начинала казаться мне скучноватой. Если бы я могла, я спала бы круглосуточно.
– Тебе надо чем-то заниматься, – предположил Лайон.
– Да чем тут можно заниматься? Тут никто не понимает ни одного моего слова! – возмущалась я. – Даже ты говоришь со мной только по-английски!
– Но ты писала, что хорошо владеешь языком! – возмущался в ответ он. Я прикусывала язык и затыклась. Не объяснять же ему, тем более теперь, что я вовсе и не переписывалась с ним. А хорошо владел языком скорее Полянский. Эта сволочь, не могу и не желаю даже имени его произносить. Даже думать. Из-за него я теперь наслаждаюсь прогулками в парках и бездельем.
– Не так уж плохо это и звучит, – приструнила я себя. В целом, пара приятных моментов в моем пребывании тут все же была. Во-первых, теплый и влажный климат Вашингтона не требовал вооружения шерстяными рейтузами, свитерами и телогрейками. В конце января я судно чувствовала себя в легком пальтишке и шарфике на шее. Во-вторых, на лицах прохожих светились улыбки. Просто появлялось ощущение, что улыбки прилепляли к их лицам с самого рождения и не отлепляли никогда.
– Как ты?
– Я прекрасно! Великолепно! Потрясающе! – неслось со всех сторон. Хотелось верить, что в ближайшее время я зарожусь этой бациллой и тоже буду бегать в полной уверенности, что жизнь прекрасна именно у меня и именно тут. В-третьих, оказалось, что Вашингтон разбит на небольшие райончики – городки, типа наших Люберец, только лучше. Мы жили в квартале Fall-Church, что в переводе означало что-то типа Осенняя церковь. Красиво и романтично. И действительно, район был очень хорош. В его центре стояла чудная церквушка (т.е, костел, извиняюсь), которая давала некоторое одухотворенное настроение. Таунхаусы красиво очерчивали дороги, по которым неслышно скользили машины. Их было немного. Трассы и автомагистрали гудели где-то за пределами Fall-Church, а у нас были тротуары, газоны и небольшой парк.
– Кто это? – завизжала я, когда Лайон впервые повел меня в парк выгуливать. Я чувствовала себя совершенно также, как домашний пуделек, потому что как бы я не чувствовала себя в обществе Лайона, гулять без хозяина не могла. Боялась заблудиться, боялась, что меня кто-нибудь о чем-нибудь спросит, а я не пойму, боялась хулиганов… Спасибо, что он хоть поводок мне на шею не предлагал надевать.
– Это белки, – смеясь над моим испугом ответил Лайон. Я уставилась в некое жирное, нагловатое меховое существо, не слишком-то напоминающее наших белок. – Их тут много.
– Много? – поразилась я. Оказалось, что весь Вашингтон набит черными белками, выведенными в свое время в Германии. Вообще, американцы все поголовно помешаны на экологии и правах животных. Бездомная собака на улицах города была бы также удивительна, как НЛО. Любители живности натурально собирали в пакетики испражнения, чтобы не портить местный колорит. Я подумала, что в лучшем случае готова завести рыбок, которые не могут требовать от меня соблюдения их прав в силу природной молчаливости.
– В субботу мы поедем в магазин за продуктами. Подготовь список необходимого, – посоветовал мне Лайон. Я была рада любой активной перемене. К концу моей акклиматизации (которая была не в пример дольше Лайоновой московской) я насиделась дома перед англоязычным телевизором до опупения. Программы, которые крутились на голубом экране, были преимущественно новостями или тупыми сериалами. Хотя я всю жизнь и любила сериалы, их английская реинкарнация совсем меня не впечатлила. Может быть, из-за того, что я все время чувствовала, что я не дома. Не в России.
Когда я впервые засела за списки, то не очень понимала, чего именно ждет от меня Лайон. Я набросала список продуктов первой необходимости, а остальное решила докупать по необходимости. Наверное, это и был мой первый прокол, хотя в России я именно так и поступала. И здесь не видела особенных причин изменять привычки, ведь все недостающее можно было докупить в магазинчиках Fall-Church. Их было в избытке.
– Это дорогие магазины. Я специально вожу тебя в большой супермаркет по субботам, чтобы не переплачивать за ерунду, – обиженно отреагировал Лайон на мою просьбу дать денег на муку для блинчиков, которая поступила от меня во вторник.
– Но она стоит всего три доллара, – воззвала я к его разуму.
– Три доллара тут, три доллара там. Если бы я считал, как ты, я не купил бы этот дом! – уперся Лайон. В итоге я ждала субботы, чтобы достать муки. Печь блинчики мне к тому времени уже перехотелось. Откровенно говоря, не так это было страшно на самом деле. Потому что действительно по субботам Лайон покупал в Молле все, что я записывала, почти не скупясь. Почти, так как некоторые вещи он не брал, потому что это «слишком дорого». Вообще слова «это слишком дорого» Лайон начал употреблять регулярно.
– У меня порвались колготки. Я возьму другие? – спрашивала я его около стойки колготок.
– Это дорого. Может, ты не будешь надевать колготки под джинсы? – отвечал он, а у меня кровь приливала к щекам. Неужели колготки – повод для экономии. Мы ведь живем в трехэтажном доме. На всякий случай я больше не просила у него денег на колготки. Обходилась со старыми очень осторожно, а под джинсы действительно одевала носки, которых Лайон (щедрый Лайон) купил мне на распродаже целый десяток.
К началу марта выяснилось, что у Лайона все же были иные резоны, кроме сексуальных, чтобы вывезти себе женщину на дом из России. Хотя все это время я была уверена, что моя лояльность в половых вопросах полностью перекрывает его «благодеяния» по отношению ко мне. В конце концов, я не так уж и сильно была счастлива здесь, в Америке, чтобы чувствовать себя облагодетельствованной по полной программе. Я сплю с мужчиной, который ничего не может поделать с влажностью своих ладоней, который худющий до такой степени, что можно перепутать его со скелетом. Если смотреть на Лайона в одежде, еще можно восхищаться его высоким ростом и зелеными глазами. Он красивый мужик, я не спорю. Но не в моем вкусе, я не люблю пересчитывать ребра. Однако оказалось, что он ждет от меня не только половых радостей. Секс, экономия, домашний труд – вот три кита, на которых мой драгоценный супруг решил выстроить семейное счастье. Никогда не думала, что мне придется сидеть в роскошном доме роскошного района роскошной страны без единого доллара в кармане и без единой пары целых колготок.
– Почему ты не дашь мне денег на карманные расходы? – спрашивала я, накладывая ему на ужин вареного геркулеса. Чистый акт мести.
– А зачем? – удивлялся он. – Ты же все равно сидишь дома?
– Я именно поэтому и сижу дома! – завелась я. До этого дня я запихивала свое возмещение внутрь, также как и тоску по человеческим отношениям. Я помнила, что должна проявлять мудрость и терпение, пока мою жизнь окончательно не превратили в ад. Благодаря этому мы умудрились дожить до марта, не разу не поругавшись по-настоящему. Оказалось, что быт отравляет существование в любой точке земного шара, и «нормальная» семейная жизнь накрыла меня в Америке ничуть не хуже, чем могла бы накрыть в России.
– Куда тебе ходить? Ты же не понимаешь языка, не водишь машину и друзей у тебя нет. Только деньги переводить! – восклицал Лайон, противно брызгая слюной.
– Я скучаю! Ты не даешь мне даже звонить моим друзьям! – начала вываливать все накопленные претензии я.
– Ты звонишь по выходным маме! Разве этого мало? Каждый твой разговор с Россией стоит не меньше двадцати долларов. Вот когда я найду более дешевый тариф, будешь болтать хоть часами!
– Я бы хотела поболтать хоть пару минут, но не с мамой! – орала я.
– Да ты просто тухнешь от безделья! – орал он. Я поймала себя на мысли, что за весь этот диалог я ни разу не полезла за словарем.
– Я?! От безделья?!!!
– Именно! Разве я думал, что ты ТАК будешь проводить время? – совершенно искренне обиделся он. На что?
– А как, по-твоему, я должна его проводить? – уперла руки в боки я.
– А так, – насупился он и замолчал. Видимо, он все-таки боялся, что если меня довести, я перестану отзываться на его поцелуи по ночам. Но все-таки мужское в нем проиграло супружескому и он решил высказаться. – Жена должна держать дом в порядке. А у нас что? Вещи свалены в кучи, а ты валяешься чуть ли не до обеда.
– Я же подаю тебе завтрак! – парировала я.
– Это бутерброд? Вечный бутерброд с сыром, когда на свете есть пудинги, муссы, круассаны…
– Ничего себе! Разве я нанималась к тебе в повара и уборщицы?
– А почему нет? – заорал он еще громче. – Я работаю целыми днями, чтобы обеспечивать тебя. Я потратил чертову уйму денег, чтобы вытащить тебя из этой жуткой страны с холодом и болезнями, я люблю тебя и забочусь о тебе! Неужели же не нормально баловать меня вкусными завтраками? И гладить мои рубашки?
– Рубашки? – удивилась я. Гладить мужские рубашки я не умела по определению, поскольку никогда не делала этого. Я сдавала их в химчистку, когда по субботам мы приезжали в супермаркет. – Я не думала, что ты ждешь от меня этого.
– Я жду от тебя помощи. Экономии. У нас великая страна, но с большими ценами. Если мы хотим завести ребенка, то надо все считать, каждый доллар.
– Ребенка? – переспросила я. Конечно, для меня это не было сюрпризом, ведь на первом этаже ждали своего часа две пустые комнаты, но я никак не могла предположить, что ради «счастья» родить Лайону ребенка, я должна перестать жить по-человечески и стать приложением к дому и пылесосу. И потом, неужели я так дорого обхожусь, что надо экономить именно на мне.
– Неужели я тебе так дорого обхожусь? – решила усовестить Лайона я.
– А как ты думала? – возмутился он и убежал наверх. Я с удивлением посмотрела ему вслед, но минут через пять-семь он вернулся, держа в руках длинный список.
– Что это? – уточнила я, хотя и сама догадалась, что передо мной прейскурант за перенесение в рай.
– Посмотри! – протянул его мне Лайон, с бледным от бешенства и испуга лицом. В списке значилось:
1. Перелет до Вашингтона – 3000 $
2. Адвокат в России – 500 $
3. Виза – 150 $
4. Паспорт РФ – 200 $
5. Загранпаспорт – 600 $
6. Свадьба – 500 $
7. Бриллиантовое кольцо матери – 1500 $
8. Обручальные кольца – 300$
9. Рестораны и прогулки в России – 500 $
10. Питание в Америке – 800 $
ИТОГО: 7950 $
– Это все?! – ледяным тоном спросила я.
– Ты посчитай сама, – запаниковал Лайон. Видимо, желание продемонстрировать мне в цифрах всю степень чувства ко мне давно разъедала его изнутри, раз он не смог с собой справиться, но включение в список маминого кольца, которого он, очевидно, не покупал, а также посчитанные до доллара расходы по моему питанию потрясли меня до глубины души.
– Я не буду ничего считать. Я не просила у тебя ничего этого. Я оказала тебе честь и стала твоей женой…
– Постой, ты же ведь должна понимать сама, что это вовсе не честь, – зачастил он. Я вытаращилась.
– В каком смысле?
– Да русские девушки готовы за латиноса выскочить замуж, чтобы только оказаться здесь. Я же – нормальный мужчина с хорошей работой и люблю тебя. Трачу на тебя деньги! Если кто и оказал честь, так это я!
– Ну, хватит. Достаточно с меня такой чести! – заорала я и принялась метаться по дому в поисках куртки и сапог. Логика отступила от меня на недосягаемое расстояние, я вылетела из дома под крики Лайона, что я дура, сама не понимаю, что творю.
– Тебе некуда идти! Не глупи, быстро возвращайся! – вопил он под заинтересованные взгляды соседей. Я неслась вперед без единой мысли. Вернее, у меня были мысли. Примерно такие – «Вот скотина!», «Циничная сволочь!», «И ведь все подсчитал!». И так далее. Но конструктива не было никакого. А поскольку сцену он закатил мне под вечер, когда вернулся с работы, то примерно через час начало темнеть. Как раз к этому моменту я окончательно потеряла понимание топографии. Если бы меня спросили, где находится Fall-Church, я махнула бы в какую-нибудь неопределенную сторону и наверняка бы ошиблась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31