– Успокойся, он вовсе не мой, и его вообще не существовало, – Рюделя вместе со всеми его песнями придумал один человек.
– Тогда найди в сокровищнице самый ценный дар и отошли этому человеку…
Таира решила не уточнять, как давно почил ее любимый поэт, – в истории французской литературы она была не сильна.
– Там видно будет, – сказала она. – Сперва покончим с нашими поисками.
– Сперва… – Он задохнулся и не смог договорить. Только взмахом руки указал на двустворчатую дверь, зловещим полукружьем чернеющую в глухой стене. Девушка легко вбежала по последним ступенькам, и створки бесшумно разошлись. Таира и принцесса переступили порог, и створки за ними мягко захлопнулись. Девушка, несколько удивленная тем, что их владетельный гид на этот раз не последовал за ними, обернулась – деревянная дверь была глухой. Никаких створок. И по всему видно, что пытаться ее отворить – дело бесполезное.
Таира только пожала плечами – знал бы творец всех этих секретов, на что способны джасперяне!
– Сориентируемся, – коротко бросила она принцессе.
Но это было легче сказать, чем сделать. Они находились в углу комнаты, своими размерами больше напоминающей тронный зал, хаотично заставленный всевозможной драгоценной мебелью и утварью. Было очевидно, что Оцмар собрал здесь творенья мастеров не только своей, но и сопредельных дорог. Самым приятным открытием был приличных размеров бассейн, ничем не огражденный и устроенный вровень с полом; наиболее настораживающим оказалась необозримой ширины постель с обманчиво одинокой подушкой. Одного взгляда было достаточно, чтобы удостовериться в том, что на ней никто в обозримом прошлом не спал. Вазы с фруктами напоминали о желательности обеденного перерыва, и пушистые крылатые зверьки, запрыгивая в комнату через широкое, во всю стену, окно, стремительно порхали от одного столика к другому, привычно воруя пропитание.
– А вот и ты, – проговорила принцесса, указывая на картину, висящую над изголовьем.
Она или не она, это еще был вопрос, но картина была именно та, о которой рассказывал Полуденный Князь: девушка под вуалью, сидящая на диковинном троне. Справа и слева, обрамляя ее, расположились серебряные раковины, образующие подобие Бахчисарайских фонтанов.
– Не знаю, как ты, а я бы окунулась, – заметила Таира. – Пока мы одни.
Но они уже не были одни. То тут, то там планочки наборного паркета начинали вращаться, раздвигаясь как лепестки диафрагмы, и снизу, точно дежурные призраки на театральной сцене, поднимались серебристо-серые воздушные создания с покорностью в движениях и потупленными взорами. Но когда их глаза ненароком подымались, в них сверкало жгучее любопытство. Они помогли снять пингвиньи балахоны и, разделившись на две молчаливые стайки, подвели принцессу к глубокому парчовому, как и было обещано, креслу, а Таиру – к точной копии изображенного на картине не то трона, не то скамьи подсудимого, потому что черный бархатный табурет был огражден изразцовым полукольцом и еще рядом ощерившихся кактусов. «Злые травы» – это Оцмар точно подметил. Все это до мельчайшей детали соответствовало картине, висевшей над изголовьем, и точно такое же, как и нарисованное, расшитое жемчугами платье ожидало Таиру.
Кресло это стояло у самого ограждения оконного проема, через которое в комнату вливался золотой солнечный свет.
– Мне предложен маскарадный костюм. – Девушка просто информировала принцессу, – о том, чтобы не примерить такое великолепие, и речи быть не могло.
Легкие пальцы серокожих прислужниц умело освобождали ее от пыльной куртки.
– Только я, с вашего разрешения, прежде всего ополоснусь. – Она осталась в одном крошечном купальничке телесного цвета, отделанном золотистой тесьмой. – Э-э, походное снаряжение не трогать!
Она свернула одежду и сапожки в тугой узелок и, едва касаясь босыми ногами теплого пола, помчалась, полетела через весь этот зал к принцессе, держа перед грудью узелок с одеждой, как баскетбольный мяч.
– Лови! – крикнула она на бегу, посылая натренированным движением скомканную одежду прямо на колени моне Сэниа, через головы не успевших расступиться непрошеных горничных. – Закинь на корабль, а то еще выбросят на помойку!
– Стоит ли раскрывать перед всеми… – начала принцесса, полулежавшая на жесткой парче, больше напоминавшей змеиную кожу.
– Подумаешь! Одним чудом больше. Но если ты настаиваешь…
Она огляделась и увидела еще одну огромную картину, задернутую бархатной шторой так, что виднелся только уголок посеребренной рамы. Скинув походную одежду, в которой приходилось оставаться даже ночью, она почувствовала себя почти невесомой и сейчас была готова прыгать, как на батуте, и петь по-птичьи, и наделать тысячу легчайших радужных глупостей, эфемерных и прелестных, как мыльные пузырики детства; переполнение сказочностью этих покоев, одурью безграничного поклонения темнокожего властелина этой страны и вообще непроходимым не правдоподобием всего происходящего приводило ее в состояние той иллюзорной эйфории, когда спишь и сознаешь, что все это – во сне, а потому доступно любое чудо…
Но чудес на ум что-то не приходило, и пришлось ограничиться простейшей детской уловкой.
– Ой, что это?! – вскрикнула она, указывая пальцем на бархатную штору. Да кидай скорее… – это уже шепотом.
Узелок полетел через непредставимое ничто – на пол командорского шатра, сопутствуемый едва слышным: «Мы в безопасности…»
– Сэнни, да на тебе лица нет! – вдруг вскрикнула она, бросаясь к принцессе. – Плохо, да? Эта длиннющая экскурсия… Ну, я тебя сперва покормлю хотя бы фруктами, и ты у меня поспишь. А весь этот кордебалет я сейчас шугану.
Она схватила с приземистой столешницы поднос с какими-то серебристыми рожками-стручками, особо популярными у летучих зверьков, и высыпала их прямо на черный принцессин плащ. Потом вспорхнула на освободившийся импровизированный пьедестал и, вскинув руки над головой, захлопала в ладоши:
– Минуточку внимания! Я, Царевна Будур, повелеваю вам… – и поперхнулась.
Сжимая в кулаке край бархатного занавеса, на нее безумными глазами смотрел Оцмар.

XIV. Жертвоприношение

Она медленно опустила руки и смущенно переступила с ноги на ногу. Она не то чтобы испугалась или смутилась нескромностью своего костюма – нет, в ней на миг вспыхнуло то магическое внутреннее зрение, которое изредка дает возможность людям заглянуть в свое будущее. И она поняла, что такой невесомо-счастливой, как минуту назад, ей не быть уже никогда.
Босые ступни примерзли к черепаховой столешнице.
– Ну вот, – проговорила она, стараясь хотя бы сохранить капризный тон прежней Царевны Будур, – ты все испортил. Разве порядочные люди подглядывают за женщинами, которые раздеваются?
Но он, казалось, даже не слышал ее голоса.
– Ты спрашивала меня, делла-уэлла, почему именно ты? – Он судорожно рванул занавес, и за ним открылось чудовищных размеров зеркало, чуть затуманенное небрежностью полировки. – Смотри же!
Раздался короткий свист, словно подозвали собаку, и тотчас же весь сонм пепельно-воздушных прислужниц сбросил свои одеяния. И девушка увидела себя, залитую медвяными предзакатными лучами, – живой взметнувшийся огонь меж задымленных холодных угольков, пламенная птица Феникс среди серых воробьев… Ну почему, почему Скюз не видит ее сейчас – такую?
Но вместо младенчески-голубых очей джасперянина на нее глядели цепенящие ужасом глаза хищника, в глубине которых мерцали фосфорические блики, и ей не пришло на ум сравнить их с плотоядным огнем тигриного или волчьего взгляда, потому что она знала: нет во Вселенной страшнее хищника, чем человек.
«Никогда не показывай зверю, что ты его боишься, – всплыли в памяти наставления отца. – Не можешь нападать – обороняйся без страха. Страх всегда брешь в защите».
– Я хочу увидеть, князь, как они танцуют! – Это просто счастье, что она не успела выдворить «этот кордебалет». Пока вокруг такое сонмище обнаженных гурий, бояться нечего.
Теперь, похоже, Оцмар ее услышал – он бросил одно коротенькое непонятное слово, и обнаженные пепельнокожие красавицы закружились в нестройном танце. Приблизившись к девушке, все еще стоявшей на своем пьедестале из боязни оказаться с Оцмаром лицом к лицу, они склонялись, касаясь лбом колена, и, устремившись к окну, вспархивали на резные перильца, заменявшие подоконник, и стремительно ускользали по невидимой отсюда наружной лестнице. Ничего себе танец. И хламидки свои не подобрали, если придется бежать, можно поскользнуться.
– Мне нестерпимо знать, что кто-то, кроме меня, осмеливается глядеть на тебя, делла-уэлла, – даже солнце, которому принадлежит все живое! – В его высоком, срывающемся голосе звенела такая страстная ненасытность, что девушка невольно съежилась и присела на шероховатый черепаховый панцирь столешницы, обхватив колени руками. Увидела в зеркале собственное отражение, горько усмехнулась: ну прямо персик на эшафоте. И – то ли зеркало мутнело, то ли в комнате сгущалась нерукотворная мгла, но теперь загорелое тело девушки не светилось, подобно юному взлетному огню, а тускло рдело бессильным угольком.
В этой неотвратимо надвигающейся пелене мрака было столько чужой, удушающей воли, что она сорвалась с места и бросилась к окну с отчаянным криком: «Гуен, Гуен!» – и с размаху ударилась в упругую поверхность тяжелого полупрозрачного занавеса, наглухо замыкающего оконный проем. Смутные контуры города-дворца угадывались за его янтарно-дымчатой и совершенно непроницаемой стеной, но теперь над всем этим хаосом башен, куполов и простирающих руки к солнцу белесых статуй навис начертанный на занавесе всадник с диковинным мечом, напоминающим хвост кометы, на бешеном единороге, вонзающем свой загнутый книзу рог в собственную грудь.
Девушка мягко развернулась, словно готовясь к прыжку. «Не загоняй зверя в угол, – говорил отец, – это утраивает его силы. Бей его, когда он на свободном пространстве».
Теперь загоняли в угол ее.
– Ну, и долго ты собираешься держать меня взаперти? – проговорила она тоном, не сулящим ничего хорошего.
– Ты не взаперти, делла-уэлла. Ты в своем городе и вольна распоряжаться всем, что дышит и что растет, что вырублено в скалах и выращено среди трав, что уловлено в струях ветра и что поднято с озерного дна…
– Спасибо, не надо. Если ты такой добрый, то найди мне белокожего малыша – и расстанемся по-хорошему. У меня тоже, знаешь, нервы на пределе.
– Подарки не возвращаются, делла-уэлла. Этот город – твой…
– Да что ты заладил – твой, твой… Не нужен мне, не нужен, не нужен! Гори он синим огнем!
Он дернул головой, словно его ударили по лицу, и, резко отвернувшись, прижался лбом к зеркалу. Тугая, напряженная тишина не просто повисла – она нарастала, как может нарастать только звук; никогда не испытывавшая приступов клаустрофобии, девушка задыхалась от гнетущего ощущения сдвигающихся стен. Она невольно повернулась к принцессе, как бы прося у нее поддержки, и натолкнулась на острый, почти ненавидящий взгляд. «Да что же ты делаешь, что ты творишь, капризная самовлюбленная дура, – читалось в этом взгляде. – Сейчас он вышвырнет нас из дворца, и кто нам тогда поможет искать моего сына?»
Таира пожала плечами, встряхнулась, и с нее словно слетели колдовские чары. Ну, немного душно – потерпим. Паршивый полумрак, так это еще прабабушка как-то бросила мельком: мол, не позволяй мужчине гасить свет, это – прерогатива женщины… Тогда она не поняла. Теперь поняла – наполовину.
Она вздохнула, нагнулась и подняла чье-то кисейное покрывало. Хорошо, длинное – удалось завернуться, получилось что-то вроде сари. Жаль, никто не оставил тапочек. Скользнула к горемычному князю, замерла у него за спиной.
– Ну прости, Оцмар, я погорячилась. Настоящая Царевна Будур тоже, знаешь, была не сахар…
Сейчас он обернется и отчихвостит ее последними княжескими словами. И будет морально прав. Дареному городу в подвалы не смотрят. Она смиренно сложила руки на груди и опустила голову. Но из-под опущенных темно-каштановых, с золотыми кончиками ресниц все-таки зорко следила за тем, как он томительно-медленно поворачивается к ней, подняв руки то ли для проклятия, то ли для заклинания.
– Ты отвергла то, что я строил для тебя половину моей жизни… – Шепот его был бархатист и горяч, но в нем не было даже тени упрека. – Значит, этому городу не быть. Но остальное – твое. Ты – владычица Дороги Будур!
Над головой девушки что-то серебристо звякнуло, и тотчас по плечам и груди словно пробежала ледяная сороконожка и под дымчатую кисею юркнула голубая многолучевая звездочка.
– Благодарю, князь, за царский подарок, – начала она, вежливо касаясь пальцами губ, лба и только что полученного талисмана, – да живешь сто лет и ты, и многочисленные твои сыновья, которых дарует тебе судьба…
Она еще произносила книжную цветистую фразу, каких уже давно не услышишь на Земле, а в душе уже прыгал солнечный зайчик: талисман!
Она забыла про свой волшебный флакончик со снежинками, мгновенно окутывающими завесой невидимости. Он сейчас у принцессы, нужно его забрать, и тогда ей сам черт не страшен!
– …Все считают, что это – единственная частица голубого золота, словно издалека доносился до нее голос Оцмара, нежный и торжественный, – и другого на Тихри больше нет. Но это не так, делла-уэлла. На вершине той горы, под которой растут горные пуховые цветы, принесенные Кадьяном, стоит башенка, очертаниями похожая на каменного короля с поднятой рукой. В подвалах этой башни, чей вход замурован, лежат слитки голубого золота. Оно твое.
Дались ему эти подарки! Она чуть было не высказалась относительно того, что голубое золото ей нужно как и все остальные сокровища его допотопного княжества, но вовремя скосилась на принцессу, судорожно вцепившуюся в подлокотники кресла, и мысленно почесала в затылке, пытаясь сконструировать еще одну благодарственную фразу помахровее, на манер сладкого щебета Шахрезады:
– Моя признательность, о щедрый властитель, не знает границ… Послушай, Оцмар, я иссякла. Скажи сам, как у вас тут принято благодарить за царственные дары?
– Тира!.. – предостерегающе воскликнула мона Сэниа.
Но девушка уже и сама поняла двусмысленность того положения, в которое она поставила себя этими словами. А что, если он сейчас скажет… Но она и представить себе не могла, как в действительности отзовется тревожный возглас принцессы: вороново крыло ярости смело всю нежность с лица Полуденного Князя, а голос приобрел голубую пронзительность обнаженного лезвия:
– Замолчи, злобная похотливая ведьма! Знай, что ты ошиблась, когда твоя алчба повлекла тебя ко мне из твоего проклятого далека… хотя, может быть, мы и были предназначены друг для друга. Но чудо, что выше судьбы, подарило мне солнечную мечту, имя которой – делла-уэлла, и не пытайся встать между нами!
Таира слушала весь этот бред в полной растерянности. Только что перед ней был юный Шахрияр, дарующий ей все волшебства «Тысячи и одной ночи», и вдруг – мгновенное преображение в нечто драконоподобное… Хотя нет. Сейчас, когда она глядела на него без страха, уповая на защитный амулет, она признавалась себе, что и в безумной ярости он прекрасен. «Отступай, тихонечко, по полшажочка, но отступай немедленно, иначе тебе не выпутаться из жемчужной сетки его чар», – нудно талдычил внутренний голос. «Заткнись, – прикрикнула она на него, – я Царевна Будур, что хочу, то и делаю, и папа не узнает».
Но на полшага назад она все-таки отступила. И от Оцмара это движение не укрылось.
– Я отдал тебе все, чем владел, и ты уже уходишь? – проговорил он с бесконечной печалью, но все так же без тени упрека.
– Нет, нет! – пылко запротестовала она. – Просто… просто здесь так много диковинных вещей, которых я никогда не видела в своей стране…
Ей было мучительно неловко за свою неуклюжую ложь.
– Я отдал тебе все, – повторил он, и его голос зазвучал с такой полнотой, словно над ним был купол Домского собора. – Но у меня осталось еще одно, последнее, что я могу даровать тебе, – это моя любовь. Слушай!
Он вскинул руки, словно указывая на жемчужные раковины, в какой-то неуловимой последовательности расположенные друг под другом по обе стороны от изголовья огромной, как склеп, постели. Таира в растерянности пожала плечами, боясь снова солгать, – и тут она действительно услышала.
Это был чистый, прозрачный звук, словно игрушечный олененок цокнул по топкому серебру кукольным копытцем. И еще. И еще. Звуки накладывались друг на друга, но не сливались; рассыпались трелями – замирали на миг, чтобы дать прозвучать тишине, они были слишком звонкими, чтобы быть рожденными водой, и точно, Таира пригляделась и чуть не ахнула: по трепещущим металлическим чашам прыгали капельки, отливающие зеркальными бликами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35