Бумага показалась Трэйсу какой-то скользкой и неприятной на ощупь. Он бросил листок на крышку бюро со словами:
— Так значит это оно и есть? То, что вы переписали со второй плиты? Но ведь я все равно даже прочесть этого не могу, а уж тем более понять! Да и к тому же это вряд ли объясняет мою предполагаемую роль во всей этой истории.
Но тут Гоковски достал из другого ящичка небольшой пистолет, передернул затвор и направил его на Трэйса.
— Возьмите его, — негромко приказал он. — Листок — ВОЗЬМИТЕ ЕГО!
— Какого дьявола.. ?
— Вот именно: какого дьявола, — кивнул Гоковски, когда Трэйс снова взял в руки листок с непонятными значками. Но сейчас его больше занимало оружие, чем неприятная бумажка. — Смотрите на нее, — велел Гоковски, — и слушайте…
Он начал говорить на каком-то резком, гортанном языке, чем-то напоминавшем арабский, звуки которого были столь чуждыми, что, казалось, человеческое горло вообще неспособно их воспроизвести. Трэйс чувствовал, как каждое незнакомое слово словно опаляет его разум. Это не причиняло особой боли, а скорее, походило на обманчиво безобидные прикосновения щипцов дантиста, вытаскивающего зуб из сильно обезболенной челюсти.
Через несколько мгновений после того, как Гоковски замолчал, они продолжали стоять неподвижно. С обоих ручьями лил пот.
— Ну и жарища же здесь! — заметил Трэйс, вытирая лоб, и снова — уже осторожно — положил листок на бюро.
Гоковски, казалось, был озадачен, но пистолет в его руке по-прежнему был нацелен на Трэйса. Он прищурился.
— Возможно, мне следовало бы для верности, прямо здесь и сейчас, — наконец прошептал он, — на всякий случай навсегда лишить вас возможности сыграть свою роль. Поскольку все равно остается незначительная вероятность того, что вы…
… Хотя нет, конечно же нет. — И, к великому облегчению Трэйса, поставил пистолет на предохранитель и убрал его обратно в бюро.
— Да вы с ума сошли! — наконец пробормотал Трэйс; он, прижавшись спиной к стене, дрожал как осиновый лист. — Вдруг ваш палец случайно нажал бы на курок чуть сильнее…
— Если бы я убил вас, — ответил Гоковски, тоже дрожа всем телом, — поверьте, это произошло бы отнюдь не случайно, Чарли Трэйс. Но нет, ведь мы пришли к выводу, что вы ни в чем не виноваты. Или, вернее сказать, никак не отмечены. Поэтому, раз уж я должен оставить вас в живых — просто не могу вот так взять и хладнокровно убить вас — попытаюсь ответить на ваш вопрос и рассказать, какое отношение все это имеет к вам.
Вы, надеюсь, уже поняли: сатана повторяет каждый шаг Господа, чтобы в мире воцарилось Зло. Отлично, тогда скажите мне — насколько хорошо вы знаете Библию? — Он жестом пригласил Трэйса сесть на стоявшую перед окном скамью и уселся рядом.
— Ну, наверное, как и большинство остальных людей, — ответил Трэйс, бросив взгляд на видневшееся внизу море. — Разумеется, я не могу цитировать ее, но содержание примерно знаю.
— А вы помните историю об Аврааме и Исааке из 22 главы Книги Бытия?
— Насчет жертвы? Когда Авраам положил на жертвенник вместо агнца собственного сына? Да, помню. В последний момент Бог все-таки вмешался и остановил руку, занесенную над Исааком. Но какое это имеет отношение ко мне?
— Никакого, кроме того, что здесь, возможно, имеются некоторые параллели.
— Не понимаю.
— Каждый раз, когда Аб — или, скажем, сын сатаны, антихрист — возрождается, приносятся в «жертву» трое людей: он поглощает их, чтобы их жизни питали его до следующего перевоплощения. В 1936 году Каструни удалось сбежать и Гуигос вынужден был использовать вместо третьего человека осла. Однако, в отличие от Авраама, руку Гуигоса никто не удерживал. Никогда. Ведь дьявола смерть только радует. Равно как и его подручного, Демогоргона. То же самое относится, конечно, и к антихристу. То есть, к тому существу, которое сейчас мы знаем как Хумени.
Короче говоря, Чарли, «жертва» должна быть обязательно. У Хумени три незаконнорожденных сына. И во время своей следующей и последней реинкарнации в этом цикле он намеревается поглотить всех троих — точно так же, как на глазах Каструни в 1936 году был поглощен Якоб Мхирени!
При этих словах у Трэйса буквально отвалилась челюсть.
— И он считает, что я — один из них?
— Я бы даже сказал, он уверен в этом. И если быя был уверен в этом так же твердо, как он — то есть, если бы у меня имелись основания предполагать, что это действительно так — вы, Чарли, уже ДАВНО были бы покойником. И для вас это было бы благом, поверьте! Но вы убедили меня в том, что он не ваш отец и поэтому я вижу в вас союзника. Естественно, на данном этапе пока еще трудно решить, в каком качестве вас использовать, но…
— Использовать? — перебил его Трэйс. — У меня нет ни малейшего желания быть кем-то использованным. Я намерен одолеть Хумени по-своему, так, как вам и не снилось. Антихрист он там, или нет, но теперь я убежден — именно он виновник безумия моей матери. Кроме того, мне известно, что он убил двоих, причем один из них поплатился жизнью, предупреждая меня об опасности. Более того, мне кажется, он еще и совратил одного человека… человека, который мне очень нравился. Поэтому, отныне, как вы, и как Каструни до меня, я тоже желаю ему смерти.
— И как же, интересно, вы собираетесь уничтожить его?
— Пока не знаю. Думаю, сначала я должен найти его или позволить ему найти меня. Вообще-то я более чем уверен, что он уже нашел меня.
Гоковски кивнул.
— Разумное предположение.
— Да, но все же выслушайте меня. Понимаете, Сол, я всегда сам по себе. Я не ваш, и уж тем более не его человек. Очень благодарен вам за гостеприимство и за то, что вы мне рассказали, но с этого момента я начинаю действовать самостоятельно. Просто так мне больше нравится, и так у меня получается лучше всего. Вопросы? О, да, вопросов у меня еще более чем достаточно. Но думаю, что задам их кому-нибудь другому.
Тут Гоковски встал и крепко пожал Трэйсу руку, с уважением глядя ему в глаза.
— Вы исключительно отважный молодой человек, Чарли. Вы спасли мне жизнь, и я очень благодарен вам за это. Что же до всего остального, то могу лишь пожелать вам удачи.
Трэйс на этом мог бы откланяться, но его беспокоило еще кое-что.
— Вы сказали, что следующая реинкарнация Хумени будет последней в цикле. Что вы имели в виду? Это единственный оставшийся у меня вопрос — во всяком случае, к вам.
— Да уж не сомневайтесь, это действительно так, — Гоковски жестом пригласил Трэйса следовать за ним обратно наверх. — Вы упомянули перечень дат в тетради Каструни, — продолжал он, быстро идя по лабиринту древних проходов, как человек, знающий их досконально. — Он начинается с «347 н. э. минус 20» и кончается на 1936 году. Так?
Трэйс прекрасно помнил перечень и сейчас мысленно представил его:
347 н. э. — минус 20
327 — .. 25
302 — .. 30
272 — .. 35
237 — .. 40
197 — .. 45
152 — .. 50
102 — .. 55
— — — — — — — — — — — — — — — — —
1936
— — — — — — — — — — — — — — — — —
— Верно, — сказал он. — Ну и что?
— А вы не поняли, в чем дело?
— Честно говоря, нет.
— Аб прожил 347 лет, но на вторую жизнь ему было отведено на ДВАДЦАТЬ ЛЕТ МЕНЬШЕ! То есть — уже 327 лет. В своей третьей жизни…
Но Трэйс уже догадался.
— В третьей жизни он прожил всего 302 года! То есть каждый раз он терял по пять лет!
— Именно. Не только он пожирал столетия, но и они поглощали его, поэтому его перевоплощения должны были происходить все чаще и чаще. В следующий раз он появился в качестве Боданга Монгола и на сей раз прожил всего 237 лет.
— Поэтому, когда он дошел до восьмого перерождения, впереди у него было только 102 года, которые и закончились к 1936 году! — уловил идею Трэйс.
— Опять верно, — кивнул Гоковски. — И какой же, по вашему, продолжительности его нынешний цикл?
— Минус пятьдесят пять, — прошептал Трэйс. — Всего сорок семь лет. А это означает, что…
— Это означает, что следующий год его реинкарнации — 1983, Чарли. Точный момент нам неизвестен. Его знает только сам Хумени. Но насчет года — это точно. И на сей раз это будет конец цикла. На сей раз он должен поглотить ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ СВОЕЙ! — то есть должен будет принести в жертву своих сыновей — во имя сатаны и для продолжения своего собственного существования. И тогда все начнется снова. Другой Аб, другой антихрист, следующие 347 лет ужаса. Разве что…
— Да?
— Разве что на сей раз это уже не будет длиться так долго. Столько времени просто не потребуется. Атомный век, Чарли! А сатана — великий подражатель, не так ли?
А когда Трэйс наконец покинул монастырь и перешел мост в сопровождении прислужников Гоковски, хозяин древних развалин бормотал ему вслед хорошо знакомые ему слова — отрывок из Библии. И даже огибая массивную островерхую скалу, за которой монастырь вскоре скрылся из виду, Трэйс все еще слышал далеко разносившийся в неподвижном воздухе голос Гоковски:
"… и тогда небеса с шумом прейдут, СТИХИИ ЖЕ, разгоревшись, РАЗРУШАТСЯ, ЗЕМЛЯ и все дела на ней сгорят. "
После этого осталось только эхо, быстро затихавшее вдали…
— ЧАРЛИ!
В нежном негромком голосе Амиры слышались тревога, удивление, … гнев? Во всяком случае, целый букет эмоций.
Она стояла у калитки, приоткрыв ее на несколько дюймов и устремив на него обеспокоенный взгляд своих широко раскрытых миндалевидных глаз. На ней были зеленая блузка с оборочками, дававшая ее упругим грудям полную свободу, и брюки цвета бутылочного стекла, подчеркивавшие ее изящную талию и плавные линии бедер.
— Может, пригласишь меня войти? — довольно резко спросил Трэйс. Он не слишком вежливо толкнул калитку, прошел мимо Амиры в сад и остановился. В саду горело всего несколько лампочек. Трэйс нашел на стене выключатель и зажег остальные. По всему саду пролегли длинные тени. Трэйс окинул двор взглядом и только после этого двинулся к открытой двери в комнату. Девушка метнулась за ним, шлепая босыми ступнями по каменным плиткам. Догнав его, она — теперь уже по-настоящему сердито — заговорила:
— Чарли, какого черта все это значит? Как ты ПОСМЕЛ! Ты… уходишь утром на несколько часов, чтобы собрать вещи, возвращаешься ночью, после того как я целый день места себе не находила от беспокойства, причем врываешься, даже не сказав…
— Неужели беспокоилась? — через плечо огрызнулся Трэйс. — Прибереги все это для своей следующей жертвы! — Он вошел в дом, быстро осмотрелся и поспешил к деревянной лестнице.
— ЧАРЛИ! — на сей раз уже яростно прошипела она и схватила его за руку, лежавшую на перилах . Он едва успел поставить ногу на первую ступеньку и теперь застыл неподвижно, как статуя, молча уставившись на ее руку. Затем обернулся — с побледневшим от дикой ярости лицом. Замахнувшись, он хотел ударить ее, но в последний момент сдержался и просто оттолкнул.
Амира, гнев которой сменился шоком, отлетела на другой конец комнаты — туда, где было ложе с разбросанными на нем подушками, и повалилась на них спиной. Трэйс последовал за ней. Подойдя к возвышению, он нагнулся и, схватившись за ворот блузки, сорвал ее. Не спуская глаз с Амиры, ее соблазнительно оголенных грудей, он отступил на шаг и быстро разделся.
Она уже поняла, что он задумал, и ошеломленное выражение на ее лице сменилось выражением недоверчивой растерянности. Амира хотела было сесть, но он грубо схватил ее рукой за горло, опрокинул обратно на подушки и начал стягивать с нее зеленые брюки, а потом рявкнул:
— А ну снимай! — Несмотря на бешенство, в голосе его ясно угадывалось желание. — Быстро, а то с ними будет то же, что и с блузкой.
Чтобы стащить брюки ей пришлось приподнять бедра, и она даже попыталась рассмеяться, причем это ей почти удалось.
— Это что — игра? Неужели тебе нравится именно так, Чарли? Значит, ты получаешь удовольствие, демонстрируя свою силу? А заодно и рассказывая о каких-то своих бредовых фантазиях насчет крови, убийств и сатанистов? Так, да? Тебе нравится думать, что в тебе сидит дьявол? Это помогает тебе представлять себя большим, ужасно сильным и…
— Твой костлявый американский дружок мертв! — оборвал ее Трэйс и окончательно сдернул с нее брюки. Руки ее были свободны, но она и не пыталась прикрыться. Вместо этого рука ее дернулась было ко рту, но она удержалась и не завершила движения. Но вот с лицом ей так быстро совладать не удалось. Ее издевательская усмешка растворилась в огромном "О" возгласа удивления. А Трэйс по-прежнему разглядывал ее — теперь уже всю целиком.
В мягком свете ламп и голубоватом, льющемся через высокое окно свете звезд кожа ее и так казалась бледно-серебристой. Теперь же Амира побледнела настолько, что ее лицо стало напоминать какую-то белую маску.
— Что ты сказал? — прошептала она.
Трэйс попытался разобрать выражение ее лица, но не смог. Удивление? Облегчение? Радость? Или все вместе ? Но это как-то не вязалось с тем, чего он ожидал. А чего, собственно, он ожидал? Может, до нее просто еще не дошло?
— Он мертв, — повторил он. — Брякнулся с обрыва у монастыря — плюх и нету! Я его столкнул.
Она нервно облизнула губы, и глаза ее дико заметались по комнате.
— Какой американский дружок? Я не знакома ни с какими американцами, Чарли. Я…
— Врешь! — рявкнул он и улегся на нее сверху, как будто для того, чтобы овладеть ей. — Ты, Лорел и Харди — вы приехали сюда вместе. И конечно же ты была сладкой приманкой для крупной рыбы — для меня!
Теперь ее лицо выражало лишь ужас. Да, нельзя не восхищаться ее актерскими данными…
— Ты… что — вообще того? — прошептала она. — Прошлой ночью занимался со мной любовью, а сейчас хочешь изнасиловать меня!
— Изнасиловать? Почему бы и нет? Он же изнасиловал мою мать, разве не так? Этот твой босс, Хумени? Вот почему он считает меня своим сыном, верно ведь? Потому, что не знает о моем братце-уроде, который на самом деле был его сыном! Изнасиловать? А ты против? Или может тебе больше нравится делать это так, как предпочитает он? Он тебя так имеет, да? О'кей, давай попробуем — а потом ты мне скажешь, кто из нас лучше — я, или этот похотливый осел, которому ты прислуживаешь!
Он схватил ее за волосы и попытался перевернуть на живот. Но тут она неожиданно ожила. Тыльная сторона ее изящной ручки резко хлестнула его по лицу, и он отлетел в сторону. Дело было не в какой-то особой силе удара, а скорее, в его болезненности, в его полной неожиданности, да еще в том, что Трэйс находился в неустойчивой позе — на коленях на краю ложа. Как бы то ни было, он, размахивая руками, повалился назад и грохнулся спиной на пол.
Трэйс с секунду полежал, щупая пальцами лицо и чувствуя, как дико напряжены его мышцы и нервы. Затем он с шумом втянул в себя воздух, выдохнул и снова уронил голову на доски пола. Через несколько мгновений Трэйс медленно перевел взгляд на нее.
— Ты, — Слова его будто сочились ядом. — Ты и твой отец — предатели — вы оба. И в то время, как он сидит у себя в Израиле и копает для Хумени, пытаясь отыскать вторую плиту, ты… используешь свое красивое тело как капкан для меня. А бедный наивный отшельник Сол Гоковски считает твоего папашу своим «другом»!
Амира села и протянула к нему руки. И снова он не смог понять появившегося на ее лице выражения.
— О, Чарли… Чарли, как же ты… — Ее глаза расширились, и она взглянула куда-то мимо него. Скрипнула деревянная лестница. — Как же ты ПРАВ! — закончила она.
В этот момент на волосы Трэйса наступила чья-то маленькая нога, буквально пригвоздившая его голову к полу. Да, нога-то была маленькой, верно — но вот весила, похоже целую тонну. Трэйс задрал было ноги, чтобы ударить ими… но остановился и, не сопротивляясь, позволил им упасть обратно. Мистер Харди действовал куда более проворно, чем казался на вид. Он встал на колени, схватил пухлыми пальцами Трэйса за левое ухо и теперь прижимал к его напряженному горлу что-то холодное и блестящее.
— Мерзавец! — прошептал Трэйс.
— О, да, это верно, — усмехнулся толстяк. — Но вы видели, на что я способен, так что не вынуждайте меня демонстрировать это еще раз.
Трэйс хотел было потрясти головой, но не осмелился.
— Твоему уроду-боссу не понравится, если со мной что-нибудь случится, — сказал он, скорее не выговаривая слова, а выдыхая их.
— Только если без этого нельзя будет обойтись, — толстяк улыбнулся. — Амира?
Она сошла с возвышения и оделась, затем исчезла из поля зрения Трэйса.
Мгновение спустя она вернулась — со шприцем! Она проверила его — из кончика иголки вырвался фонтанчик перламутровых капелек. Затем Амира встала возле Трэйса на колени и сказала:
— Лежи очень-очень спокойно, Чарли.
Выбора у него, впрочем, особенного и не было — единственное, что он себе позволил, так это охнуть, когда игла вошла под кожу. И сразу почувствовал легкое жжение, а потом холодные волны онемения начали разливаться от места укола по всему телу. А вот уже после этого — он не чувствовал ничего…
… Трэйс сидел.
Он сидел в кресле с высокой спинкой и смотрел в небольшое окно, выходившее во двор виллы «Улисс».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Так значит это оно и есть? То, что вы переписали со второй плиты? Но ведь я все равно даже прочесть этого не могу, а уж тем более понять! Да и к тому же это вряд ли объясняет мою предполагаемую роль во всей этой истории.
Но тут Гоковски достал из другого ящичка небольшой пистолет, передернул затвор и направил его на Трэйса.
— Возьмите его, — негромко приказал он. — Листок — ВОЗЬМИТЕ ЕГО!
— Какого дьявола.. ?
— Вот именно: какого дьявола, — кивнул Гоковски, когда Трэйс снова взял в руки листок с непонятными значками. Но сейчас его больше занимало оружие, чем неприятная бумажка. — Смотрите на нее, — велел Гоковски, — и слушайте…
Он начал говорить на каком-то резком, гортанном языке, чем-то напоминавшем арабский, звуки которого были столь чуждыми, что, казалось, человеческое горло вообще неспособно их воспроизвести. Трэйс чувствовал, как каждое незнакомое слово словно опаляет его разум. Это не причиняло особой боли, а скорее, походило на обманчиво безобидные прикосновения щипцов дантиста, вытаскивающего зуб из сильно обезболенной челюсти.
Через несколько мгновений после того, как Гоковски замолчал, они продолжали стоять неподвижно. С обоих ручьями лил пот.
— Ну и жарища же здесь! — заметил Трэйс, вытирая лоб, и снова — уже осторожно — положил листок на бюро.
Гоковски, казалось, был озадачен, но пистолет в его руке по-прежнему был нацелен на Трэйса. Он прищурился.
— Возможно, мне следовало бы для верности, прямо здесь и сейчас, — наконец прошептал он, — на всякий случай навсегда лишить вас возможности сыграть свою роль. Поскольку все равно остается незначительная вероятность того, что вы…
… Хотя нет, конечно же нет. — И, к великому облегчению Трэйса, поставил пистолет на предохранитель и убрал его обратно в бюро.
— Да вы с ума сошли! — наконец пробормотал Трэйс; он, прижавшись спиной к стене, дрожал как осиновый лист. — Вдруг ваш палец случайно нажал бы на курок чуть сильнее…
— Если бы я убил вас, — ответил Гоковски, тоже дрожа всем телом, — поверьте, это произошло бы отнюдь не случайно, Чарли Трэйс. Но нет, ведь мы пришли к выводу, что вы ни в чем не виноваты. Или, вернее сказать, никак не отмечены. Поэтому, раз уж я должен оставить вас в живых — просто не могу вот так взять и хладнокровно убить вас — попытаюсь ответить на ваш вопрос и рассказать, какое отношение все это имеет к вам.
Вы, надеюсь, уже поняли: сатана повторяет каждый шаг Господа, чтобы в мире воцарилось Зло. Отлично, тогда скажите мне — насколько хорошо вы знаете Библию? — Он жестом пригласил Трэйса сесть на стоявшую перед окном скамью и уселся рядом.
— Ну, наверное, как и большинство остальных людей, — ответил Трэйс, бросив взгляд на видневшееся внизу море. — Разумеется, я не могу цитировать ее, но содержание примерно знаю.
— А вы помните историю об Аврааме и Исааке из 22 главы Книги Бытия?
— Насчет жертвы? Когда Авраам положил на жертвенник вместо агнца собственного сына? Да, помню. В последний момент Бог все-таки вмешался и остановил руку, занесенную над Исааком. Но какое это имеет отношение ко мне?
— Никакого, кроме того, что здесь, возможно, имеются некоторые параллели.
— Не понимаю.
— Каждый раз, когда Аб — или, скажем, сын сатаны, антихрист — возрождается, приносятся в «жертву» трое людей: он поглощает их, чтобы их жизни питали его до следующего перевоплощения. В 1936 году Каструни удалось сбежать и Гуигос вынужден был использовать вместо третьего человека осла. Однако, в отличие от Авраама, руку Гуигоса никто не удерживал. Никогда. Ведь дьявола смерть только радует. Равно как и его подручного, Демогоргона. То же самое относится, конечно, и к антихристу. То есть, к тому существу, которое сейчас мы знаем как Хумени.
Короче говоря, Чарли, «жертва» должна быть обязательно. У Хумени три незаконнорожденных сына. И во время своей следующей и последней реинкарнации в этом цикле он намеревается поглотить всех троих — точно так же, как на глазах Каструни в 1936 году был поглощен Якоб Мхирени!
При этих словах у Трэйса буквально отвалилась челюсть.
— И он считает, что я — один из них?
— Я бы даже сказал, он уверен в этом. И если быя был уверен в этом так же твердо, как он — то есть, если бы у меня имелись основания предполагать, что это действительно так — вы, Чарли, уже ДАВНО были бы покойником. И для вас это было бы благом, поверьте! Но вы убедили меня в том, что он не ваш отец и поэтому я вижу в вас союзника. Естественно, на данном этапе пока еще трудно решить, в каком качестве вас использовать, но…
— Использовать? — перебил его Трэйс. — У меня нет ни малейшего желания быть кем-то использованным. Я намерен одолеть Хумени по-своему, так, как вам и не снилось. Антихрист он там, или нет, но теперь я убежден — именно он виновник безумия моей матери. Кроме того, мне известно, что он убил двоих, причем один из них поплатился жизнью, предупреждая меня об опасности. Более того, мне кажется, он еще и совратил одного человека… человека, который мне очень нравился. Поэтому, отныне, как вы, и как Каструни до меня, я тоже желаю ему смерти.
— И как же, интересно, вы собираетесь уничтожить его?
— Пока не знаю. Думаю, сначала я должен найти его или позволить ему найти меня. Вообще-то я более чем уверен, что он уже нашел меня.
Гоковски кивнул.
— Разумное предположение.
— Да, но все же выслушайте меня. Понимаете, Сол, я всегда сам по себе. Я не ваш, и уж тем более не его человек. Очень благодарен вам за гостеприимство и за то, что вы мне рассказали, но с этого момента я начинаю действовать самостоятельно. Просто так мне больше нравится, и так у меня получается лучше всего. Вопросы? О, да, вопросов у меня еще более чем достаточно. Но думаю, что задам их кому-нибудь другому.
Тут Гоковски встал и крепко пожал Трэйсу руку, с уважением глядя ему в глаза.
— Вы исключительно отважный молодой человек, Чарли. Вы спасли мне жизнь, и я очень благодарен вам за это. Что же до всего остального, то могу лишь пожелать вам удачи.
Трэйс на этом мог бы откланяться, но его беспокоило еще кое-что.
— Вы сказали, что следующая реинкарнация Хумени будет последней в цикле. Что вы имели в виду? Это единственный оставшийся у меня вопрос — во всяком случае, к вам.
— Да уж не сомневайтесь, это действительно так, — Гоковски жестом пригласил Трэйса следовать за ним обратно наверх. — Вы упомянули перечень дат в тетради Каструни, — продолжал он, быстро идя по лабиринту древних проходов, как человек, знающий их досконально. — Он начинается с «347 н. э. минус 20» и кончается на 1936 году. Так?
Трэйс прекрасно помнил перечень и сейчас мысленно представил его:
347 н. э. — минус 20
327 — .. 25
302 — .. 30
272 — .. 35
237 — .. 40
197 — .. 45
152 — .. 50
102 — .. 55
— — — — — — — — — — — — — — — — —
1936
— — — — — — — — — — — — — — — — —
— Верно, — сказал он. — Ну и что?
— А вы не поняли, в чем дело?
— Честно говоря, нет.
— Аб прожил 347 лет, но на вторую жизнь ему было отведено на ДВАДЦАТЬ ЛЕТ МЕНЬШЕ! То есть — уже 327 лет. В своей третьей жизни…
Но Трэйс уже догадался.
— В третьей жизни он прожил всего 302 года! То есть каждый раз он терял по пять лет!
— Именно. Не только он пожирал столетия, но и они поглощали его, поэтому его перевоплощения должны были происходить все чаще и чаще. В следующий раз он появился в качестве Боданга Монгола и на сей раз прожил всего 237 лет.
— Поэтому, когда он дошел до восьмого перерождения, впереди у него было только 102 года, которые и закончились к 1936 году! — уловил идею Трэйс.
— Опять верно, — кивнул Гоковски. — И какой же, по вашему, продолжительности его нынешний цикл?
— Минус пятьдесят пять, — прошептал Трэйс. — Всего сорок семь лет. А это означает, что…
— Это означает, что следующий год его реинкарнации — 1983, Чарли. Точный момент нам неизвестен. Его знает только сам Хумени. Но насчет года — это точно. И на сей раз это будет конец цикла. На сей раз он должен поглотить ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ СВОЕЙ! — то есть должен будет принести в жертву своих сыновей — во имя сатаны и для продолжения своего собственного существования. И тогда все начнется снова. Другой Аб, другой антихрист, следующие 347 лет ужаса. Разве что…
— Да?
— Разве что на сей раз это уже не будет длиться так долго. Столько времени просто не потребуется. Атомный век, Чарли! А сатана — великий подражатель, не так ли?
А когда Трэйс наконец покинул монастырь и перешел мост в сопровождении прислужников Гоковски, хозяин древних развалин бормотал ему вслед хорошо знакомые ему слова — отрывок из Библии. И даже огибая массивную островерхую скалу, за которой монастырь вскоре скрылся из виду, Трэйс все еще слышал далеко разносившийся в неподвижном воздухе голос Гоковски:
"… и тогда небеса с шумом прейдут, СТИХИИ ЖЕ, разгоревшись, РАЗРУШАТСЯ, ЗЕМЛЯ и все дела на ней сгорят. "
После этого осталось только эхо, быстро затихавшее вдали…
— ЧАРЛИ!
В нежном негромком голосе Амиры слышались тревога, удивление, … гнев? Во всяком случае, целый букет эмоций.
Она стояла у калитки, приоткрыв ее на несколько дюймов и устремив на него обеспокоенный взгляд своих широко раскрытых миндалевидных глаз. На ней были зеленая блузка с оборочками, дававшая ее упругим грудям полную свободу, и брюки цвета бутылочного стекла, подчеркивавшие ее изящную талию и плавные линии бедер.
— Может, пригласишь меня войти? — довольно резко спросил Трэйс. Он не слишком вежливо толкнул калитку, прошел мимо Амиры в сад и остановился. В саду горело всего несколько лампочек. Трэйс нашел на стене выключатель и зажег остальные. По всему саду пролегли длинные тени. Трэйс окинул двор взглядом и только после этого двинулся к открытой двери в комнату. Девушка метнулась за ним, шлепая босыми ступнями по каменным плиткам. Догнав его, она — теперь уже по-настоящему сердито — заговорила:
— Чарли, какого черта все это значит? Как ты ПОСМЕЛ! Ты… уходишь утром на несколько часов, чтобы собрать вещи, возвращаешься ночью, после того как я целый день места себе не находила от беспокойства, причем врываешься, даже не сказав…
— Неужели беспокоилась? — через плечо огрызнулся Трэйс. — Прибереги все это для своей следующей жертвы! — Он вошел в дом, быстро осмотрелся и поспешил к деревянной лестнице.
— ЧАРЛИ! — на сей раз уже яростно прошипела она и схватила его за руку, лежавшую на перилах . Он едва успел поставить ногу на первую ступеньку и теперь застыл неподвижно, как статуя, молча уставившись на ее руку. Затем обернулся — с побледневшим от дикой ярости лицом. Замахнувшись, он хотел ударить ее, но в последний момент сдержался и просто оттолкнул.
Амира, гнев которой сменился шоком, отлетела на другой конец комнаты — туда, где было ложе с разбросанными на нем подушками, и повалилась на них спиной. Трэйс последовал за ней. Подойдя к возвышению, он нагнулся и, схватившись за ворот блузки, сорвал ее. Не спуская глаз с Амиры, ее соблазнительно оголенных грудей, он отступил на шаг и быстро разделся.
Она уже поняла, что он задумал, и ошеломленное выражение на ее лице сменилось выражением недоверчивой растерянности. Амира хотела было сесть, но он грубо схватил ее рукой за горло, опрокинул обратно на подушки и начал стягивать с нее зеленые брюки, а потом рявкнул:
— А ну снимай! — Несмотря на бешенство, в голосе его ясно угадывалось желание. — Быстро, а то с ними будет то же, что и с блузкой.
Чтобы стащить брюки ей пришлось приподнять бедра, и она даже попыталась рассмеяться, причем это ей почти удалось.
— Это что — игра? Неужели тебе нравится именно так, Чарли? Значит, ты получаешь удовольствие, демонстрируя свою силу? А заодно и рассказывая о каких-то своих бредовых фантазиях насчет крови, убийств и сатанистов? Так, да? Тебе нравится думать, что в тебе сидит дьявол? Это помогает тебе представлять себя большим, ужасно сильным и…
— Твой костлявый американский дружок мертв! — оборвал ее Трэйс и окончательно сдернул с нее брюки. Руки ее были свободны, но она и не пыталась прикрыться. Вместо этого рука ее дернулась было ко рту, но она удержалась и не завершила движения. Но вот с лицом ей так быстро совладать не удалось. Ее издевательская усмешка растворилась в огромном "О" возгласа удивления. А Трэйс по-прежнему разглядывал ее — теперь уже всю целиком.
В мягком свете ламп и голубоватом, льющемся через высокое окно свете звезд кожа ее и так казалась бледно-серебристой. Теперь же Амира побледнела настолько, что ее лицо стало напоминать какую-то белую маску.
— Что ты сказал? — прошептала она.
Трэйс попытался разобрать выражение ее лица, но не смог. Удивление? Облегчение? Радость? Или все вместе ? Но это как-то не вязалось с тем, чего он ожидал. А чего, собственно, он ожидал? Может, до нее просто еще не дошло?
— Он мертв, — повторил он. — Брякнулся с обрыва у монастыря — плюх и нету! Я его столкнул.
Она нервно облизнула губы, и глаза ее дико заметались по комнате.
— Какой американский дружок? Я не знакома ни с какими американцами, Чарли. Я…
— Врешь! — рявкнул он и улегся на нее сверху, как будто для того, чтобы овладеть ей. — Ты, Лорел и Харди — вы приехали сюда вместе. И конечно же ты была сладкой приманкой для крупной рыбы — для меня!
Теперь ее лицо выражало лишь ужас. Да, нельзя не восхищаться ее актерскими данными…
— Ты… что — вообще того? — прошептала она. — Прошлой ночью занимался со мной любовью, а сейчас хочешь изнасиловать меня!
— Изнасиловать? Почему бы и нет? Он же изнасиловал мою мать, разве не так? Этот твой босс, Хумени? Вот почему он считает меня своим сыном, верно ведь? Потому, что не знает о моем братце-уроде, который на самом деле был его сыном! Изнасиловать? А ты против? Или может тебе больше нравится делать это так, как предпочитает он? Он тебя так имеет, да? О'кей, давай попробуем — а потом ты мне скажешь, кто из нас лучше — я, или этот похотливый осел, которому ты прислуживаешь!
Он схватил ее за волосы и попытался перевернуть на живот. Но тут она неожиданно ожила. Тыльная сторона ее изящной ручки резко хлестнула его по лицу, и он отлетел в сторону. Дело было не в какой-то особой силе удара, а скорее, в его болезненности, в его полной неожиданности, да еще в том, что Трэйс находился в неустойчивой позе — на коленях на краю ложа. Как бы то ни было, он, размахивая руками, повалился назад и грохнулся спиной на пол.
Трэйс с секунду полежал, щупая пальцами лицо и чувствуя, как дико напряжены его мышцы и нервы. Затем он с шумом втянул в себя воздух, выдохнул и снова уронил голову на доски пола. Через несколько мгновений Трэйс медленно перевел взгляд на нее.
— Ты, — Слова его будто сочились ядом. — Ты и твой отец — предатели — вы оба. И в то время, как он сидит у себя в Израиле и копает для Хумени, пытаясь отыскать вторую плиту, ты… используешь свое красивое тело как капкан для меня. А бедный наивный отшельник Сол Гоковски считает твоего папашу своим «другом»!
Амира села и протянула к нему руки. И снова он не смог понять появившегося на ее лице выражения.
— О, Чарли… Чарли, как же ты… — Ее глаза расширились, и она взглянула куда-то мимо него. Скрипнула деревянная лестница. — Как же ты ПРАВ! — закончила она.
В этот момент на волосы Трэйса наступила чья-то маленькая нога, буквально пригвоздившая его голову к полу. Да, нога-то была маленькой, верно — но вот весила, похоже целую тонну. Трэйс задрал было ноги, чтобы ударить ими… но остановился и, не сопротивляясь, позволил им упасть обратно. Мистер Харди действовал куда более проворно, чем казался на вид. Он встал на колени, схватил пухлыми пальцами Трэйса за левое ухо и теперь прижимал к его напряженному горлу что-то холодное и блестящее.
— Мерзавец! — прошептал Трэйс.
— О, да, это верно, — усмехнулся толстяк. — Но вы видели, на что я способен, так что не вынуждайте меня демонстрировать это еще раз.
Трэйс хотел было потрясти головой, но не осмелился.
— Твоему уроду-боссу не понравится, если со мной что-нибудь случится, — сказал он, скорее не выговаривая слова, а выдыхая их.
— Только если без этого нельзя будет обойтись, — толстяк улыбнулся. — Амира?
Она сошла с возвышения и оделась, затем исчезла из поля зрения Трэйса.
Мгновение спустя она вернулась — со шприцем! Она проверила его — из кончика иголки вырвался фонтанчик перламутровых капелек. Затем Амира встала возле Трэйса на колени и сказала:
— Лежи очень-очень спокойно, Чарли.
Выбора у него, впрочем, особенного и не было — единственное, что он себе позволил, так это охнуть, когда игла вошла под кожу. И сразу почувствовал легкое жжение, а потом холодные волны онемения начали разливаться от места укола по всему телу. А вот уже после этого — он не чувствовал ничего…
… Трэйс сидел.
Он сидел в кресле с высокой спинкой и смотрел в небольшое окно, выходившее во двор виллы «Улисс».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35