Каструни кивнул, чуть прищурил глаза и негромко заметил:
— Это уж точно. — Затем гораздо более оживленно продолжал: — Значит, вы считаете, что добро в мире все же есть. Исконная человеческая доброта. Верите в разум. В сострадание. Но ведь всему этому есть и противоположности, Чарли, на каждый плюс приходится свой минус. День и ночь, черное и белое, добро и зло. Добро с заглавной буквы "Д" и Зло с заглавной буквы "З". А в зло вы тоже верите?
— Конечно. Да вы оглянитесь вокруг. Разве не легче поверить в зло, чем в добро?
И снова Каструни кивнул. Он заметно оживился, по-видимому сев на своего любимого конька.
— Нет, я имею в виду абсолютное зло. Самого дьявола! Да-да, того самого, с рогами! Вы верите, что внутренне люди добры, сострадательны, разумны. Вы не уверены насчет Бога, но согласны: есть что-то этакое, делающее нас лучше и добрее. А как же тогда насчет всего того булькающего, кипящего и богохульствующего в попытке сохранить равновесие? Того, что тянет нас вниз? Вы же сами говорите, что зло гораздо более очевидно, чем добро и в этом я с вами совершенно согласен.
По лицу Трэйса было видно, что он уже устал. Голова была забита совершенно непривычными мыслями, картинами, впечатлениями и идеями. Все это достаточно утомило его, но он по-прежнему хотел выслушать Каструни до конца.
— Продолжайте, — сказал он.
— Пусть воплощением человеческой доброты являлся Иисус — допустим, он был Сыном Божьим именно в этом смысле. Позволю себе заметить, что в последнем лично я не сомневаюсь: я высказываю эту мысль в форме допущения лишь затем, чтобы она стала понятной вам. Итак, предположим, Иисус явился в мир, дабы принести людям свет — если хотите «спасти» их.
Возникает вопрос: кто же тогда должен поддерживать равновесие, а, Чарли? И КАК его поддерживать?
Трэйс пожал плечами и сказал первое, что пришло ему в голову:
— Антихрист?
Каструни резко выпрямился в кресле, едва не пролив свой коньяк. Он порывисто схватил Трэйса за руки и уставился на него широко раскрытыми глазами.
— Значит вам понятна эта концепция? Был человек, который мог бы жить вечно — если бы захотел. Наделенный могуществом… Бога. Стоило бы ему только пожелать, и мы не смогли бы причинить ему никакого вреда, никто не смог бы. Тем не менее он позволил людям убить его, причем с особой жестокостью. Почему? Чтобы преподать нам урок, Чарли. Чтобы возвысить нас. Чтобы и по сей день мы помнили и верили. Понимаете?
Трэйс, конечно, мог бы и возразить, но он лишь кивнул. Лучше пусть Каструни продолжает.
— И что дальше?
Каструни выпустил его руки.
— Сатана быстро учится, и использует малейшую возможность. Иисус — Иисус как вечная жертва — явился для него тяжелейшим ударом. Люди конечно и так понимали, что зло существует — это ведь самоочевидно, как вы и сами верно заметили — но вот доказательств существования добра до появления Иисуса у них не было. И они их ПОЛУЧИЛИ! Сатана просто вынужден был чем-то ответить, причем быстро. Поэтому он тоже дал миру сына.
— Хумени?
— СЕЙЧАС Хумени! — тут же отозвался Каструни. — А поначалу появилось существо по имени Аб. Потом был Гуигос. А между ними — сколько еще было им подобных?
— Не понимаю.
— Перевоплощение! Возрождение! Это просто черный феникс, вновь и вновь восстающий из своего зловонного пепла. И именно такое возрождение мне и пришлось наблюдать в Хоразине…
Трэйс откинулся назад.
— Но это никак не объясняет сумасшествия моей матери. — Он фыркнул. — Насколько я понимаю, оно вполне могло быть и наследственным. Да скорее всего я и сам не совсем в своем уме, иначе не сидел бы здесь и не слушал все это!
— Напротив, это вполне объясняет поразившее ее безумие, — настаивал Каструни. — Чарли, она ведь была не просто изнасилована Хумени — она была совершенно опоганена — осквернена им — ей овладел сам сын сатаны. Насилию подверглось не только ее тело, а и ум и душа. Она СЛИЛАСЬ С НИМ ВОЕДИНО! И уже одно это стало своего рода раком, чем-то, росшимо внутри нее подобно тому, как и вы развивались в ее утробе — только медленнее. Она ведь знала, что была использована и осквернена. Но кем, чем? Должно быть, эта мысль все время мучала ее и с годами, возможно, она начала кое-что припоминать о той ужасной ночи, о ТОМ, что овладело ей тогда подобно животному. О ТОМ, как…
— Заткнитесь! — не выдержав воскликнул Трэйс.
Каструни замолчал так внезапно, словно ему отвесили пощечину. Он резко встал и пошатываясь, едва не спотыкаясь побрел к окну и, слегка раздвинув шторы, выглянул. Гроза давно прошла. Была уже середина дня и солнце досушивало мостовые и тротуары. Они проговорили более двух часов. Бутылки почти опустели. Каструни повернулся к Трэйсу и, прислонившись спиной к подоконнику, устало сказал:
— Вас трудно винить в том, что вы так реагируете на все это.
Трэйс встал.
— Вы сумасшедший, — сказал он.
Каструни опустил голову, и провел рукой по седой шевелюре.
— Вы были правы, — сказал он, не поднимая глаз. — Я действительно явился к вам за помощью, хотя и сам готов помочь чем смогу. Только прошу вас — не уходите. Мы еще не закончили.
— Нет, с меня достаточно, — ответил Трэйс.
— Я хочу погубить это чудовище, — продолжал Каструни, как будто не слыша его. — Я хочу чтобы оно умерло! — но я не могу одолеть его в одиночку!
— Желаю удачи, — сказал Трэйс, направляясь к выходу.
Каструни поднял голову. У него был вид совершенно измученного, до смерти усталого человека.
— Что ж, по крайней мере я вас предупредил, — сказал он.
— И советую больше не приближаться ко мне, — уже в дверях сказал ему Трэйс. — Вы старик, и притом сумасшедший, но если я еще когда-нибудь увижу вас — и тем более если вы еще хоть раз упомянете имя моей матери — клянусь, я толкну вас под ближайший автобус! — Он вышел, хлопнув за собой дверью.
Но в голове его, благодаря Каструни, уже открылась другая дверь и он, несмотря на весь свой гнев знал, что ему ее теперь никогда не захлопнуть. Даже не прикрыть. На он все же постарался хотя бы повернуться к ней спиной, отказываясь принимать приглашение. Ведь за этим порогом начиналась сфера фантазий, а Трэйс всегда обеими ногами твердо стоял на земле.
В ожидании такси под козырьком входа, он вдруг поймал себя на том, что нервно притопывает левой ногой по тротуару. Каструни собирался рассказать ему гораздо больше, показать какие-то вещи. Интересно, что именно? Содержимое седельных сумок Гуигоса? А был ли вообще этот Джордж Гуигос?
Впрочем, какая теперь разница? Каструни явно не в своем уме, и попросту нагромоздил вокруг нескольких ставших ему известными фактов целую кучу кошмаров и… и фантазий. Явных фантазий.
Да пошел он… вместе со своей дурацкой историей!
Но, несмотря на все эти мысли, нога Трэйса — его левая нога — как будто продолжала жить свей собственной жизнью…
Трэйс редко спал днем, но в эту субботу, придя домой он тут же улегся и проспал до вечера. Сон его был глубоким, без сновидений и, очевидно, он даже ни разу не пошевелился во сне, поскольку после тяжелого пробуждения ему стало ясно, что он спит на неразобранной постели и только вмятина на покрывале свидетельствует о том, что он вообще на ней лежал.
Точно такой же след на покрывале мог бы оставить например безжизненный, скатанный в рулон ковер.
Наверняка виновато в этом было выпитое виски. Оно подействовало на его ошеломленный внезапно свалившимся на него неведомым прошлым или, что еще более вероятно, чьими-то болезненными фантазиями мозг, как сильный анестетик.
Черт бы побрал этого Каструни с его дурацким мумбо-юмбо!
Каструни…
Аж из самых Афин…
В памяти Трэйса внезапно всплыли слова. Слова, прозвучавшие в тех же самых бредовых фантазиях грека, но, тем не менее, отложившиеся в его сознании.
Аб…
Демогоргон… Хоразин…
Стигматы.. ?
Он встал, перелистал «Желтые Страницы», нашел телефон мотеля, в котором остановился Каструни, и уже начал его набирать… как вдруг остановился.
Проклятье, НЕТ! Его жизнь и без того была полна проблем и совершенно ни к чему ввязываться еще и в чужие кошмары.
К тому же, сегодня он должен быть у Джилли через… (он взглянул на часы)… через пятьдесят минут!
Все пережитое и внезапная паника вылились в неожиданный взрыв неистовой умственной и физической активности. Прежде чем ему удалось взять себя в руки, Трэйс опрокинул столик, на котором стоял телефон, споткнулся о телевизионный кабель и больно ударился рукой о раковину.
Потом… он аккуратно, буква за буквой, мысленно набрал имя Каструни на экране компьютера своего мозга и столь же методично, буква за буквой, стер его. Вот и все. А что касается Джилли, так она может и подождать, черт бы ее побрал!
Он постарался успокоить душу и тело, примерно с час приводил себя в порядок и одевался, и в конце концов, опоздав на час двадцать пять минут, появился у Джилли…
Джилли была очень красивой, длинноногой, большеглазой блондинкой всего на каких-то три дюйма ниже Трэйса. Груди у нее были классической грушевидной формы, ничуть не отвисшие, и, когда они с Трэйсом занимались любовью, она обычно закладывала руки за голову, чтобы они предстали в лучшем виде. Джилли любила секс не меньше его самого, и запретных поз для них не существовало.
В принципе, мозг у нее конечно был, но она перестала им пользоваться сразу как только обнаружила насколько ошеломляющее впечатление производит на мужчин.
Нравилась она обычно и женщинам: благодаря своей внешности фотомодели и природному чувству стиля, она стала старшей продавщицей в довольно известном обувном магазине на Оксфорд-стрит. Две субботы в месяц у нее были выходными, сегодня как раз была одна из таких свободных суббот, поэтому отказ Трэйса провести ее вместе с ее точки зрения означал бы, что день прошел впустую.
Не понравилось ей и его опоздание, а ко всему прочему он еще и не заказал, как обещал, столик в ресторане. Но он все же СВОДИЛ ее в дорогой ресторан и угостил изысканным ужином, а потом в казино на Кромвель-роуд во время игры в рулетку несколько раз довольно удачно посоветовал ей на что ставить.
Всего за какой-нибудь час ей удалось выиграть более трех сотен фунтов и он настоял, чтобы она оставила их себе («Купи себе колготки, ну или там что-нибудь…»), а потом они на ее красном «капри» вернулись к ней домой.
И только там она заметила насколько Трэйс чем-то озабочен, хотя ему и казалось, что он это умело скрывает. Ее приятель явно думал о чем-то постороннем.
Обычно сначала они немного выпивали, потом вместе мылись и, растянувшись обнаженными на больших подушках перед телевизором, смотрели какое-нибудь мягкое порно до тех пор пока не заводились сами. Сегодня же все было как-то не так. Прелюдия вроде бы прошла как надо, но потом… после того как Джилли едва ли не час пыталась завести его, она неожиданно спросила:
— Чарли, ты где?
— Что?
— Я хочу сказать, телом ты здесь — почти — а мыслями как будто где-то в другом месте!
Он отвернулся от экрана и недоуменно взглянул на нее. Наконец до него дошло то, что она сказала.
— Как это?
Она погладила его гениталии, касаясь их самыми кончиками пальцев, и прошлась губами по его груди.
— Все это — здесь. Но ты-то где? Может, познакомился с кем-то?
Он попытался заняться с ней любовью, но не доведя дело до конца вдруг остановился и, как бы задним числом, ответил:
— Да, кое с кем познакомился.
— Так я и знала! — как всегда бездумно надула она губки.
— С мужчиной, — пояснил он. — По делам.
Тогда она завела руки за голову и Трэйсу все же удалось сосредоточиться на время достаточное, чтобы они оба дошли до оргазма. Через некоторое время она заметила:
— Все-таки, это довольно забавно. Я хочу сказать, что раньше ты никогда не позволял себе смешивать наши дела со всеми остальными. — Для Джилли это было необычайно умное замечание.
Но после этого она сказала такое, что сразу испортило ему настроение и полностью выбило его из колеи.
— Чарли, ты что — повредил ногу? Обычно ходишь совершенно нормально, а сегодня то и дело прихрамываешь. Болит, да? Я имею в виду твою смешную ногу.
Его «смешную» ногу! А ведь он как-то предупреждал ее, чтобы она не смела упоминать о ней. Трэйс встал, оделся и вызвал такси. Было заметно, что Джилли подавлена. Но его желание уйти было вызвано не столько раздражением, сколько тем, что после ее слов, собственная нагота вдруг почему-то показалась ему непристойной.
Пока он ждал такси, она накинула халат, закурила и продолжала молчать.
Обычно он оставался на ночь и они еще несколько раз занимались любовью. Так что, возможно, он и впрямь завел себе кого-то еще. Но она держала свои мысли при себе и даже не спросила уходящего Трэйса когда они увидятся снова. А он был даже рад этому.
И теперь, сидя в такси, направляющемся на восток от Северной Окружной, он откинулся на спинку сиденья и принялся перебирать в памяти все сегодняшние события. Они не потребовали от него особого напряжения, хотя и были довольно необычными, и, тем не менее, он чувствовал себя совершенно измотанным. И это после того как он полдня продрых мертвым сном! Обычно в таком состоянии он бывал вечером НАКАНУНЕ очередного дела, а не после него.
Напряжение и тревога охватывали его тем сильнее, чем ближе был намеченный срок.
Но этот Каструни — и он сам и его так и недосказанная история — с его похоже чересчур детальной осведомленностью о происхождении Трэйса…
И его нисколько не наигранный страх перед летней грозой.
Разумеется, если в его рассказе была хоть крупица истины (ее, конечно, не было, но допустим), не было бы ничего удивительного в том, что он боится молний. А раскаты грома в этом случае и вообще должны были бы казаться ему предзнаменованием гибели и…
… И какого черта! Трэйс громко фыркнул и выпрямился на сидении. Да, похоже он все же позволил этому греку задеть себя за живое! Просто смешно!
Он взглянул в окно на проплывающие мимо, в темноте кажущиеся одинаково серыми здания. И конечно же, стоило помянуть черта, как где-то в вышине над крышами ярко сверкнула молния.
Помянуть черта…
Сатана.
Аб.
Демогоргон.
Стигматы…
— Въезжаем прямо в нее, слышь! — заметил таксист, через плечо оглядываясь на Трэйса. — В грозу то есть. Ну и погодка!
Трэйс кивнул, но ничего не ответил. У него болела левая ступня, и даже специально сшитый на заказ ботинок казался стальным капканом.
Такси подвезло к его дому ровно в 2. 15 ночи и как раз в это время начался дождь. Через пять минут Трэйс уже лег в постель и почти сразу заснул…
… и почти сразу проснулся.
Что это было? Стук в дверь — среди ночи?
Он вылез из постели, подошел к двери и заглянул в глазок. Перед ним была пустая темная лестничная площадка. Он вгляделся попристальнее, моргнул, откинул со лба мешающую смотреть прядь волос. Ему показалось, что на лестнице мелькнула чья-то тень и исчезла. Похоже кто-то негромко постучал в дверь и ушел, поскольку теперь, напряженно прислушиваясь, Трэйс различил негромкое поскрипывание перил где-то этажом ниже. Затем его догадку подтвердил стук захлопывающейся парадной двери, почти мгновенно заглушенный долгим раскатистым ударом грома. Похоже, гроза была в самом разгаре.
Но кто же мог явиться сюда в такую непогоду и в столь поздний час? Трэйс открыл дверь, хотел выйти на площадку и зажечь свет… но тут же растянулся на полу!
Он споткнулся о какой-то лежащий у самого порога предмет — обо что-то объемистое и тяжелое. Стоящему на четвереньках на полутемной лестничной площадке Трэйсу вдруг пришла в голову кошмарная мысль, что это труп. Сам не понимая почему ему такое пришло в голову, он мигом вскочил и принялся лихорадочно нашаривать выключатель.
Когда зажегся свет он с облегчением перевел дух и дрожащей рукой потянулся к стоящему у его двери старому потертому кожаному чемодану.
Из-под потемневшей от времени ручки торчала свернутая в трубочку бумажка. Трэйс заметил ее, вытащил и прочитал:

"Трэйс,
Он уже здесь и знает о моем пристутствии. Меня
снова преследуют. Я понимаю — вы считаете, что я
сумасшедший, но, возможно, содержимое этого
чемодана убедит вас в обратном. Больше для вас
сделать ничего не могу. Желаю удачи,
Д. Каструни"
Каструни! Значит, это был он. Но почему же он сбежал? Почему не дождался пока Трэйс не откроет и не впустит его? Трэйс бросился было вниз по лестнице, готовый окликнуть грека — и только тут сообразил, что не одет. Чертыхаясь про себя, он вернулся обратно в квартиру и сразу бросился в ванную. Окно ванной выходило на улицу и располагалось над парадной дверью. Трэйс распахнул его и высунулся наружу.
По улице бежал к ожидающему его такси человек в легком костюме. Садясь в машину, он оглянулся и перед Трэйсом смутно мелькнуло его лицо. Это вполне мог быть Каструни, но Трэйс не был в этом уверен. Он снова хотел было окликнуть его, и снова передумал. Поднялся ветер, который дул ему прямо в лицо и который конечно же отнес бы его слова в сторону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35