— Здесь я тебе не товарищ, — равнодушно бросил богатырь, — каждому свое. Ты, кажись, в грамотеи хотел податься, и в деле ведовском подучиться?
— А разве… — Нойдак запнулся, — Разве нельзя и богатым, и мудрецом?
— Может и можно, если богатым родился…
— Я подумаю, — сказал Нойдак серьезно.
* * *
Если с пирогами и шкурками здесь было все как нельзя лучше, то совсем по другому обстояли дела с тем, за чем наши богатыри сюда приперлись. Первые же расспросы привели к странному результату…
— Леший? Большой, на ветвях? Да нет, не слышал…
— Не слыхивала о том…
— Отродясь не слыхал…
Иногда ответы бывали иными:
— Да разве лешие на ветвях живут? Вот, слышал я, в семи днях пути отсюда на юг засел в лесу настоящий леший, да всех вкруг по дороге назад припускает…
— Леший на ветвях? Да нет, не слышал, если бы было такое чудо-юдо, я непременно бы знал. Сызмальства ведь по окрестным лесам промышляю! Вот, слышал, в десяти днях пути отсюда на север…
— Да, вот поближе к Оке-реке, там где она в Атиль впадает, там действительно леших — видимо-невидимо! Поезжайте, парни, туда, отколь Солнце ясное всходит, там и найдете…
— Нет, здесь таких нет, вы, добры молодцы, малость лишку проехали, вот возвернетесь к Киеву малек, там и леший в лесу ядреный живет-поживает!
Собрались все пятеро — Рахта с Полиной, Сухматий, да Нойдак с Лёкки не совет. Странно уж больно все это было. Начали вспоминать последние дня…
— Вот семь дней назад доподлинно подтверждали — есть на Москве-реке леший, и даже то знали, какого цвета шкура, — напомнил Сухмат.
— А когда один день до града Москвы оставался, так вроде никто и слыхом не слыхивал… — добавил Рахта.
— Неспроста все это, — решил было сказать слово мудрое Нойдак, но чуть было не получил по башке — ведь и так всем было ясно, что дело не чисто. Кстати, богатыри больше не лупили Нойдака, как раньше. Ведь у него теперь у самого появился воспитанник, почти сын — а давать подзатыльники отцу в присутствии сына — не гоже!
— Здесь наверняка должен быть какой-нибудь все знающий ведун…
— Думаешь, он скажет тебе то, что скрывают другие? — оборвала своего Рахту Полина.
— Может, и скажет, — не сдавался Рахта, — пошлем к нему Нойдака, может, своему брату ведуну чего и расскажет?
* * *
В тот морозный вечер богатыри остановились на ночлег у двух пожилых людей. Старик со старухой жили одиноко — дети умерли, а у внуков уже были собственные дети и свои дома. Старики были люди добрые, сердечные. Хоть был уговор заплатить только за ночевку, богатырей и угостили, чем Род послал, да еще бабка — ведь с мороза ребятушки — наварила сбитня горячего, простого — только мед да патока да мята, зато с бражкою! Богатырям сразу стало тепло да хорошо, каждый свое отдельное спасибо сказал… И пошла неторопливая беседа. Рахте вдруг пришла в голову мысль — а что как да спросить стариков насчет лешего?
— Леший? Да много чего о лешем сказывают, — прошамкала баушка, — вот так пойдешь по ягоды, да леший и соблазнится…
— Уж это на тебя, что ли, соблазнится, — рассмеялся Сухмат.
— А что, я может, и понужнее могу ему быть, чем девка молодая, неопытная!
— Это как?
— А вот так! — и старуха рассказала такую сказку.
"Жила в деревеньке старуха на веках, Савиха. Пошла она за ягодами и заблудилась. Пришел мужик:
Бабка, что плачешь?
А заблудилась, дитятко, дом не знаю с стороны.
Пойдем, я выведу на дорогу.
Старуха и пошла. Шла, шла:
Что этта лес-от больше стал? Ты не дальше-ле меня ведешь?
Вывел на чисто место, дом стоит большой; старуха говорит:
Дедюшка, куда ты меня увел? Этта дом-то незнакомый?
Пойдем, бабка, отдохнем, дак я тебя домой сведу.
Завел в избу, зыбка вёснет.
На, жонка, я тебе няньку привел.
Жонка у лешего была русска, тоже уведена, утащена. Старуха и стала жить, и обжилась; три года прожила и стоснулась. Жонка зажалела:
Ты так не уйдешь от нас, а не ешь нашего хлеба, скажи, что не могу есть.
Старуха и не стала; сутки и други и третьи не ест. Жонка мужа и заругала:
Каку ты эку няньку привел, не лешего не жрет и водиться не умеет, отнеси ее домой.
Леший взял на плечи старуху, посадил да и потащил. Притащил ко старухину двору, бросил, весь костыченко прирвал, едва и старик узнал старуху. Вот онa и рассказывала,, что у лешего жить хорошо, всего наносит, да только скучно; один дом невесело!"
Поняли Рахта с Сухматом, что толку им от старухи — как от козла молока! Совсем не тот им леший нужон был, их леший в домике не проживает, он на веточках спит. А уж как такая громада жениться на русской может — так то только в сказках и бывает, а по правде — любой мужик засмеет!
— Что, не интересны бабьи сказки? — спросил старик.
— Нет, не интересны, — согласился Сухматий, — а может ты какую историю про лешего знаешь? Только не бабью…
— Можно и не бабью! — кивнул старик, — Можно и охотничью!
— Во-во! Давай нам охотничью историю про вашего лешего! — обрадовался Рахта.
— Идет как-то охотник по лесу, — начал дед, — орешки грызет. А навстречу ему леший. «Что грызешь, человечек?» — спрашивает. «Орешки!» — отвечает охотник. «Дай и мне попробовать» — просит леший…
— Знаю я эту сказку! — оборвал старика Рахта.
— Ну да, — поддакнул Сухмат, — здорово она кончается, когда лешие бабенку увидели и говорят: «Гляди-ка, а у нее рана еще и побольше твоей будет!».
— Все-то вы знаете, везде побывали, все прослыхали, — заворчал дед, — а коли такие знающие-ведущие, так и нечего у старых людей сказки сказывать просить!
Что же, все шло к одному — богатырям либо ничего не рассказывали о лешем, либо морочили голову глупыми сказками…
* * *
Ведунов оказалось вокруг немало. Двое жили в городе, еще двое — в лесах неподалеку. Как и уговорились, к первому ведуну пошел Нойдак один. Беседа началась вроде бы мирно, о том, о сем…
— Прослышал я, что водится здесь такое чудо-юдо… — попробовал заговорить о главном Нойдак и начал описывать лешего.
— А что у тебя за интерес такой к лесному лешему? — хитро усмехнулся старик-ведун, — Такой тебя с потрохами сожрет, да не подавится! Иль Слово знаешь евойное?
— Не сожрет! — и Нойдак по простоте душевной, разболтал всё, — Мы его сами поймаем, да цепи железные оденем, и в Киев-град отвезем!
— Что зело сильны твои богатыри?
— Еще какие сильные! — Нойдак даже руками размахался, так разгорячился, — Да и леший тот, когда спит, к себе подпускает, вот мы его сонного…
— Может, и впрямь поймаете так лешего, — кивнул старик, — вот только не водится такого чуда-юда у нас!
— Как не водится? — опешил Нойдак, — Мы же слыхали, и не от одного человека…
— Может. И водились — во времена стародавние, — покачал головой ведун, — а теперь нет! Вымерли, небось, как подземные мыши преогромные…
Хитрый ведун перевел разговор на другую тему, а наивный Нойдак, не почувствовав подвоха, пошел на поводу…
— Что за мыши преогромные? — кажется, ему стало страсть как интересно.
— Водятся под землею такие большие мыши, по сравнению с которыми конь — как кутенок с тобой сравнивая… Большие-пребольшие, волосатые-преволосатые, спереди два зуба длинных торчат. И нос так и вообще не нос, а чудо страшенное, длинное-предлинное… Роют они теми зубами землю, путь перед собой прорывая, оттого и земля дрожит. Только так они к темноте привыкли, что если случайно на свет ясный попадают, так сразу и умирают. Потому и находят их под землею мертвыми… И никто живыми так и не увидел!
— Сказки все это, — заявил Нойдак самодовольно, — я такое чудо сам видывал. И лежало оно давненько во льду вмороженное, и вовсе не на свету, его собаки просто нашли, а мы — разрыли. И мясо у него было вкусное! Особенно этот страшный нос, он и не страшный вовсе, а очень нежный и ароматный… Вкусный как… — Нойдак подыскивал сравнение, — Как поросеночек!
— Может, ты и прав, — согласился ведун, — я ведь тоже и другое слышал. Что далеко за Святыми горами, где холодно-прехолодно, там живут эти мыши преогромные и едят они траву да кустарнички, длинным носом себе еду с земли добывая… Да тебя, заждались, поди?
— Да, будь здоров, мудрый человек! — поклонился Нойдак на прощание. И только на пороге спохватился, — А как же леший, ну тот, что на ветвях живет и спит крепко?
— Да нет у нас никакого такого лешего, нету! — и ведун мягко вытолкал своего младшего коллегу за дверь…
Визиты к трем остальным ведунам были и вовсе безрезультатны. Двое куда-то срочно уехали, а третий прикинулся совсем уж убогим — сижу, мол, по старости лет в избенке, больных лечу, что сами ко мне приходят, ворожу помаленьку, нигде не бываю, ничего не знаю… Леший? Вроде баушка мне про такого в детстве рассказывала… А больше ничего не знаю, нет, не слыхал!
— Скрывают! — вздохнул Рахта, — Старичок-то в глаза не смотрел, отводил глазки…
— Да и не сидит он сидьмя, — согласился Сухмат, — больных лечить да ворожить — травку собрать надобно, а учеников не видно было.
— Отослал, небось, помощника, чтобы не разболтал, — согласился Рахта, — предупредили, точно…
— А кто? — спросил Лёкки.
— Тот, первый ведун, которому Нойдак сказал, что охотиться пришли мы на лешего, — вздохнул Сухмат, — кабы знать, сказать было надо — мол, поклониться мы ему явилися…
— Во-во, помню, как тебе матушка наказывала — лешему поклонись! — припомнил сцену проводов Рахта.
— А вот послушал бы матушку, сейчас бы и знали-ведали, где тот лешак сокрывается, — огрызнулся Сухматий.
— Так у них леший как вроде бог? — переспросил Нойдак, которому такая мысль только сейчас пришла в голову.
— Вроде того, небось…
— Тогда надо у волхвов спрашивать, — продолжил мысль северянин, — волхвы вечно между собой за богов грызутся…
— Точно! — воскликнул Рахта, — Найти волхва, божество которого тут местные подзатерли! Он все и расскажет…
— Да здесь волхвов, небось, раз-два и обчелся! — возразил Сухмат, — городок-то невелик…
— Волхвов всегда больше, чем надоть! — резонно возразил Рахта.
— А нет ли здесь волхва, что требы Громовику приносит? — вмешалась в разговор мужчин Полина, — давайте, у него поспрашаем! Я поспрашаю…
— Волхв волхву рознь! — напомнил Сухмат.
— А по мне — все они за одно! — кровожадно заключила Полина. Богатырям было совершенно ясно, чем окончится «поспрашание» волхва, если за дело возьмется эта женщина…
* * *
Но все получилось совсем не так. Ведь всем известно, как были взяты большинство из якобы неприступных городов. Нет, не силой, не хитростью, не наукой и не божьим велением… Просто всегда находился предатель! Вот и в граде Москве нашелся таковой. Сам пришел! Прознал, по всей видимости, что с самого Киева приехали богатыри лешего выискивать…
Молодого человека, заявившегося к нашим богатырям поутру, звали Еремой и он был обвешен талисманами, прямо как старый колдун из дальних краев… Он не стал скрывать, что «забижен», причем «забижен» чуть ли не всем городом. На роду Ереме выходило, как сыну главного здешнего волхва, стать тоже волхвом, его выучили всему, что должен знать начинающий ведун, но тут случилась незадача — погиб отец. А его, как он объяснил, злые недруги отодвинули, да не дали и вовсе волхованием заняться. «Мое место заняли!» — объяснил Ерема.
Парень не понравился ни Сухмату, ни Рахте — держался заносчиво, с превосходством, а на Нойдака да на Полину — даже и взгляда не кинул — ну, пустое место, видать, они для него. Зато пообещал помочь с лешим.
— Все из-за этих леших, — заявил Ерема, — где ж оно видано, чтобы леших привечать?
— Значит, есть тут такое чудо-юдо поблизости? — спросил Рахта.
— Есть, да говорят, последнее, — подтвердил Ерема, — много их раньше было, да всех в старину переловили, а как последнее осталось — поклоняться начали. Хотя это и не леший вовсе…
— А кто?
— Да не говорят мне его имени, боятся — порчу наведу, — дополнил список обид неудавшийся волхв.
— Ну, а другие в городе, кто не волхвы, его имя знают? — продолжал допытываться Сухмат.
— Нет, не знают, его поминать нельзя, а то — чего плохое случится!
— А ты не боишься?
— А я волхв, меня мой бог охраняет! Слава Велесу!
— Ты, все-таки, объясни, зачем ты нам помочь так жаждешь? Денег-то не просишь? А за так не верится! — спросил Рахта.
— Споймаете урода, увезете отсюда иль убьете — мне без разницы, убить даже лучшее… — осклабился Ерема, — Место на капище сразу и для меня появится, да не в лесу дальнем, а тут, при граде!
— Сразу делом займешься, а то — бездельничал, поди?
— Да нет, как нам, волхвам, бездельничать можно? Я по лесам брожу, травы да корни выискиваю. Уже нашел корень десятилетний, сейчас столетний ищу, а там — по воле Велеса, может, и тысячелетний найду!
— А что это такое, тысячелетний?
— Тысяча лет, это десять раз по сто, а сто — это десять раз по десять, — презрительно бросил Ерема Нойдаку, — впрочем, тебе не понять! Знаешь, сколько пальцев на двух руках?
— Десять, — ответил Нойдак.
— А самый старый человек сто лет живет, так вот, кто тысячелетний корень найдет, жить тому, сколько десять старцев прожили бы! Понял?
— Понял…
— Да ничего ты не понял, да и ни к чему это тебе! Тот корень боги только великим волхвам даруют, тем, которые в своей мудрости всех превзошли, дабы жили они долго, и капельки знаний своих… — Ерема осекся, увидев, что богатыри как-то странно на него смотрят. Кажется, ему было невдомек, как он выглядит со стороны!
— Так что, поведешь нас к тому лешему?
— Поведу!
— Пошли сейчас!
— Нет, встретимся в полдень, у ворот Яузских, — Ерема тут понял, что богатыри не знают здешних названий и объяснил, — это там, где Москва-река с рекой меньшой, Яузой называемой, сливается…
Ерема ушел. А богатыри начали обсуждать его предложение.
— Мне он не понравился! — заявил Рахта.
— Не нравится, не ешь! — ответил прибауткой Сухмат, — У тебя что, есть другой проводник на примете?
— А как зло замыслил? — подала голос Полина.
— Ясное дело, что зло у него на уме, — согласился Сухмат, — только зло его сейчас на тутошних обращено, а мы — вроде и воспользуемся.
— На чужом горе своего счастья не построишь! — продолжала возражать Полина.
— А чего тогда в дружину поперлась? Ведь все воинское счастье — это для других народов несчастье! — осадил девушку Сухмат.
— А ты тогда чего в богатырях делаешь?
— Как чего? Лешего ловлю! — усмехнулся Сухмат.
Разговор был закончен. Увы, другого провожатого действительно не было! И потому ничего не оставалось делать, как идти за Еремой…
Нойдак за все время разговора не проронил более не слова — как только услышал, что такое есть корень тысячелетний. Еще бы — его-то оказывается, накормили корнем, после которого его век будет длинным-предлинным…
— А я про этого Ерему все-все узнал! — выпалил вбежавший в избу Лёкки, — вор он и злодей, вот! Все говорят! И не одного уже обманом сгубил! Потому его в волхвы и не пустили!
— Успокойся, отрок, — вздохнул Рахта, — мы это уже и сами поняли.
— И что?
— А что делать? — развел руками богатырь, — Не попользуемся этим гадом, так и вовсе в Киев с пустыми руками возвернемся!
* * *
Встретились, как и уговаривались, в полдень. По пути получили еще одно предупреждение — от деда, в избе которого останавливались. И опять — о Ереме. Дед предупреждал, что он — человек очень плохой, и не стоит с ним ходить…
— Ты, что ли, нас к лешему поведешь? — перебил старика Сухмат, и дед замолчал.
Теперь они шли за Еремой. Лошадей не стали брать — молодой волхв предупредил, что лошади спугнут чудище, да и места уж больно болотистые… Рахта почти все время не расставался с Полиной, Нойдак беседовал с Лёкки о разных там колдовских делах, Сухмату же ничего не оставалось, как попытаться выведать из молодого волхва побольше сведений. Постепенно перед глазами богатыря начала вырисовываться картина взаимоотношений здешнего народа и леших на протяжении последних веков.
Действительно, много лет тому назад леших было здесь немало. Люди стороной обходили лесных гигантов, старались не встречаться, а случись такая встреча — уступали дорогу, почет оказывали… И на капище тоже приносили требы Лесному Хозяину. Лешие местных, своих, людей — не трогали — если только не залезут, куда не надо. Но постепенно чудищ становилось в лесу все меньше — убивали заезжие охотники, случалось, и живьем захватывали. Да что толку — его же на руках не унесешь, а сам — не пойдет. Нужны лошади, а лошадей в чащу через болота не проведешь, разве что зимой. Поэтому чаще всего пришлые охотники попросту убивали леших. Если, конечно, древесный великан не просыпался и сам не разрывал неудачников на части. Стрелы и копья были против него бесполезны, они даже не пробивали его толстую и твердую, подобную коре дерева, шкуру. Видимо, лешие почти не размножались, так их становилось все меньше и меньше. И чем реже их встречали люди, тем большим почетом они окружались. А теперь, говорят, остался всего один — вот на него и молятся, как на бога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42